Главная » Книги

Бласко-Ибаньес Висенте - Розаура Салседо, Страница 5

Бласко-Ибаньес Висенте - Розаура Салседо


1 2 3 4 5 6

оего путешествия.
   Она увидала издали соединенный с побережьем словно корабль, севший на
  песчаную мель, белый и громадный мыс Пеньискола, окруженный батареями,
  увенчанный башнями и стенами. Дома и каменные ограды шли уступами до вершины.
   Последняя часть дороги, самая краткая, оказалась зато самой тяжкой.
  Могучему экипажу пришлось двигаться медленно и с усилием, чтобы не застрять
  неподвижно на мягкой почве, которая проваливалась под колесами. Это была не
  столько дорога, сколько трясина, в которой еще сохранились зеленоватые лужицы
  от дождя, выпавшего много дней тому назад. С обеих сторон,, на отлогих скатах
  виднелись ряды апельсинных деревьев, пальмы и стены, заплетенные цветами. Люди
  украсили этот участок земли, сражаясь с мертвой водой болот до тех пор, пока не
  превратили ее в плодородное поле; но никто не позаботился о дороге. К тому же
  эта дорога вела в местечко, где не существовало повозок, и большая часть
  торговли велась морем, или на лошадиных крупах.
   Автомобиль двигался вперед, качаясь, с ужасными толчками. Но выйдя на
  побережье, напротив мыса Пеньискола, он понесся во весь дух по песчаному
  морскому берегу и перешейку. Хотя почва была мягкая, автомобиль скользил ровно,
  тихо, как если бы у него под колесами был толстый ковер. С обеих сторон узкой
  песчаной полосы земли были разложены для сушки большие сети цвета вина.
   Судовая команда двух черных барок выгружала свой ночной улов. Мужчины со
  штанами, отвороченными почти до самых бедер, вытаскивали на берег большие
  корзины, сверкавшие расплавленным оловом. Группы женщин жадно рассматривали
  содержание корзин. Те, в которых находились лангусты, отставлялись в сторону,
  как ценный материал.
   Автомобиль доехал до ворот первой стены. Большое количество женщин,
  собравшись вокруг прачечного плота, колотили изо всех сил мокрое белье, а затем
  подставляли его под светлый поток прозрачного источника, берущего свое начало
  из скал. Все бросили свою работу, издавая громкие крики, и к смутному шуму
  голосов присоединились возгласы множества детей.
   Экипажу пришлось остановиться. Невозможно было проехать по узким и висячим
  переходам, пропускавшим лишь мулов и ослов с их грузами. Два человека, шедшие
  позади своих лошадей, навьюченных земледельческими орудиями, вышли как-раз из
  поселка рыбаков, чтобы обрабатывать маленькие полоски земли на побережьи.
   Хотя женщины и дети кричали на каком-то смешанном диалекте, Розаура и ее
  шоффер поняли их указания. У скромной гостиницы, рядом с большими воротами,
  украшенными гербом Филиппа II, стояли под навесом две повозки из какого-нибудь
  ближайшего местечка: они тоже должны были остановиться у стены.
   Когда Розаура вышла из автомобиля, она увидела себя окруженной любопытными,
  которые рассматривали ее с некоторого расстояния с враждебной робостью,
  внушаемой иностранцами. Несмотря на ее бледность и синеву под глазами
  вследствие утомления, этим бедным женщинам она показалась пришелицей из другого
  мира, которая сбилась с дороги и по ошибке заехала сюда.
   - Великое небо, - говорили они. - Вот так красивая сеньора! Она как
  королева.
   Несколько старух, более смелые благодаря привилегии преклонных лет, подошли
  к ней, но, прежде чем ответить на ее вопросы на кастильском языке, заставили ее
  повторить, так как плохо знали этот язык, и их сбивал аргентинский выговор
  Розауры. Они не могли угадать, кто такой этот дон Клаудио Борха, о котором их
  спрашивала знатная сеньора. Одна из более молодых открыла тайну.
   - Это тот, из Мадрида, - сказала она остальным; и добавила, обращаясь к
  Розауре: - Поднимайтесь выше, сеньора, поднимайтесь все прямо вперед и найдете
  его в замке.
   Ее приятельницы, казалось, поздравляли ее шумными раскатами смеха за ту
  легкость, с которою она говорила по-кастильски и за точные указания, где найти
  единственного иностранца, бывшего в местечке.
   Розаура пошла вперед, а впереди нее бежала группа ребятишек, между тем как
  женщины вернулись к работе у прачечного плота, или же окружили автомобиль,
  изумляясь его величине, сравнивая его с другими автомобилями, которых они
  видели, и обращались с вопросами к шофферу, расспрашивая, кто его госпожа.
   Креолка давала себе отчет в том, что толки бежали по поднимавшимся вверх
  уступам местечка, сообщая всем о необычайном событии - ее приезде. У дверей и
  окон появлялись головы, несколько растрепанные в этот ранний утренний час,
  потому что только к вечеру, когда вполне окончена домашняя работа, женский
  персонал Пеньисколы приводил себя в порядок. Дети упорно шли рядом с нею,
  подняв головы вверх, чтобы лучше рассмотреть ее. Из домов выходили другие и еще
  другие ребятишки, присоединявшиеся к детской свите. Они ничего не говорили,
  ничего не просили и следовали за нею, устремив взоры на ее лицо, предчувствуя
  какую-то тайну, изумленные ее несходством с другими женщинами, которых они
  ежедневно видели, и с наслаждением вдыхая окружавшее ее благоухание.
   Розаура продолжала подниматься, доверяясь инстинкту тех, которые шли во
  главе ее детской свиты. Увидав человека с лицом, загоревшим до каштанового
  цвета от солнца и морской воды, с короткой и жесткой бородой, широкими плечами
  и качающейся походкой, тип хозяина барки, ушедшего на покой, - она спросила
  его, правильно ли она идет, чтобы попасть в замок.
   Это был Алькальд, спускавшийся к единственным воротам местечка, несомненно,
  уведомленный об этом необычайном приезде. Он сделал усилие над собой, чтобы
  собрать в памяти своей все, что он, как официальное лицо, знал на кастильском
  языке, и ответил:
   - Вы идете правильно. К тому же, куда и как бы вы ни шли, вы всегда дойдете
  до замка.
   Потом добавил с простодушной гордостью, точно устанавливая преимущества
  своего города перед всеми большими столицами всего света, о которых ему
  рассказывали чудеса:
   - Не бойтесь, сеньора. В Пеньискола никто не заблудится.
   Расставаясь с ним, Розаура делала усилие над собой, чтобы не рассмеяться.
  Действительно, никто не мог заблудиться среди полдюжины улиц и уличек,
  окруженных стенами и все поднимавшихся на вершину скалы.
   Алькальд не решился сопровождать ее; это казалось ему дерзостью. С такими
  знатными сеньорами простой человек никогда не знает, что хорошо и что дурно. Но
  дальше перед нею остановился крестьянин, у которого сверх платка надета была
  фуражка с золотым галуном. Он держал в правой руке палку со свисавшими с нее
  двумя черными шариками. Это был Алгуасил. Повинуясь приказаниям своего
  начальника, он стал кричать и делать движения палкой, чтобы нагнать страх на
  детвору. Разве они не видят, что беспокоят сеньору? Что скажут за границей о
  детях Пеньискола? И Розауре пришлось просить, чтобы он не разгонял своими
  угрозами эту молчаливую свиту, единственное преступление которой состояло в
  том, что они шли, точно прилипшие к ней, и только самые отважные из них
  прикасались к пуговицам и к сукну ее накидки.
   У входа в замок Розаура попросила у сельского ставленника власти опору его
  мозолистой руки. Плиты выхода из крепости и древнего плацдарма были так
  вылощены росой, так омыты дождями, что казались хрустальными. Нужно было найти
  расщелину, в которой еще сохранилась земля, и где росла небольшая трава, чтобы
  ноги не скользили. Алгуасил, несомненно желая вселить в нее мужество, рассказал
  о нескольких посетителях, которые сломали себе руки или ноги, упав в этом самом
  месте.
   Позади них осталось обширное пространство, окруженное стенами, куда
  выходили двери старинных крепостных построек. Эти постройки служили теперь
  гуменниками, или были заброшены. Замок вынес три продолжительные бомбардировки
  в последние столетия, и сохранились в целости только подвалы и первый этаж.
   Они поднялись по каменной голубого цвета такой же скользкой лестнице.
  Алгуасил шел впереди, говоря с нею, но слова его ей нужно было угадывать.
  Позади них настойчивая детвора стала рассеиваться по всей крепости, пользуясь
  этим необычайным посещением, так как в обычные дни ключ от крепости хранился в
  Городской Думе. Розаура поняла, что этот человек говорил о мадридском сеньоре,
  как-будто хорошо его знал. Вскоре он громко крикнул:
   - Дон Клаудио, визит. Визит к вам!
   Борха незадолго перед тем слышал все увеличивавшийся шум, который ему
  казался необъяснимым среди безмолвия покинутой крепости. Так как самые
  незначительные звуки приобретают преувеличенное значение в глубокой тишине, он
  подумал, что какая-то бунтующая толпа проникла через калитку и идет вверх по
  лестнице. К шуму стрижей, летавших вокруг стен, присоединились крики детей и
  мужской голос, звавший его во все горло. Кто мог притти к нему сюда и
  разыскивать его в Пеньискола? Он появился между двумя амбразурами и увидел
  Алгуасила и увидел...
   Этого не могло быть! Это было невозможно! Незадолго перед тем он смотрел на
  часы. Было девять с половиной часов утра. Это не был час привидений. К тому же
  он считал невозможным появление призрака при свете сияющего солнца, на этой
  вершине, окруженной морем, под небом интенсивно лазурным, без единого облачка.
  И тем не менее он ее видел тут вблизи. Выходило нелепо, но было одинаково
  безрассудно сомневаться в том, что он видел своими глазами.
   - Не делайте такое лицо. Сходите вниз, приветствуйте друга!
   И она продолжала смеяться, довольная изумлением, с каким встретил ее Борха.
  Когда он очутился рядом с ней, она стала объяснять. Приехала она сюда, чтобы
  исполнить свое обещание. В Марселе она обещала побывать в Пеньискола вместе с
  ним, и вот она сдержала слово. Свидание их продлится несколько часов, не более
  того; затем она возобновит свое путешествие и вернется в Париж. Маленький крюк
  по дороге.
   Все еще не придя в себя от первого изумления, Борха слушал не понимая.
  Приехать из такой дали, чтобы пробыть несколько часов, не больше того!
  Вернуться из Пеньискола в Париж и называть это маленьким крюком. Он боялся, не
  видит ли он все это во сне, боялся, что исчезнет неожиданная гостья, и он снова
  останется одинок.
   Нет; она стояла рядом с ним, он видел ее, побледневшую, немного поблеклую
  от утомления, но более принадлежащую ему, более интимную, чем в последний раз,
  когда они говорили друг с другом в Марсельском отеле.
   Розаура не дала ему времени углубиться в свои мысли.
   - Объясните мне все, что тут есть интересного, в этом последнем дворце
  нашего дон Педро. Не стойте здесь, весь вытянувшись и немой, как столб.
   Подчиняясь этому нежному и властному голосу, он повел ее по всему замку,
  оправдывая общую заброшенность, точно это была его вина. Еще пятьдесят лет тому
  назад замок этот служил базой для операций правительственных армий, когда они
  преследовали карлистов. Крепость эта никуда не годилась перед современными
  пушками, но оказывалась неодолимой для банд претендента дона Карлоса, по
  недостатку у него артиллерии.
   Они вошли в самый большой приемный салон замка. Наверное, Луна со всей
  роскошью Папского двора принимал здесь двух посланных с констанцского собора.
   Розаура с наслаждением вдыхала в себя бодрящий воздух, выйдя из коридоров
  замка и увидев перед собой беспредельный простор Средиземного моря. Она и Борха
  созерцали расстилавшееся перед ними интенсивно-лазурное водяное пространство.
   Толпа ребят исчезла. Слышались их крики, более и более отдаленные, на
  улицах местечка. Алгуасил выставил их из крепости. Теперь белая с бурыми
  пятнами коза шла сзади них в их прогулке по стенам крепости.
   Борха видел эту козу ежедневно. Один из живущих в замке выпускал ее, чтобы
  она кормилась, щипля травку. Розаура восхищалась ее гимнастическими
  упражнениями. Клаудио пожелал показать Розауре маленькую одноэтажную башенку с
  гербом Педро де-Луна на дверях. Это была часть замка, наиболее выступавшая в
  море, и по рассказу Клаудио туда уединялся строптивый папа в часы своих
  размышлений. И сюда ему приносили ящички со сладостями, которых описали в
  отчетах о процессе его отравления.
   Розаура прошла по этому маленькому жилищу из камня с узкими оконцами, из
  которых можно было сторожить свободное море. Клаудио описал девяностолетнего
  старика, высохшего, как мумия, который смотрел на горизонт, не сводя с него
  глаз, не удастся ли увидеть берег противоположный, берег Италии, где всегда у
  него был противник, с которым приходилось сражаться.
   Он не думал о смерти и не думал о ней даже после покушения. Жизнь казалась
  ему не имеющей смысла, раз нельзя было действовать. Еще три года до смерти
  своей - он дожил до девяноста четырех лет - Луна проектировал морскую
  экспедицию и организацию флота, равного или больше того, который привез его к
  берегам Генуи.
   И в последние годы оставались его две галеры, стоявшие на якоре в Порт
  Фангос, на дельте Эбро. Он был папа-мореплаватель и был уверен, что может
  собрать целый флот галер и галеотов. Продолжительность его жизни считалась
  многими из его сторонников доказательством того, что он законный папа.
  Многочисленные его враги, еще юноши, были похищены смертью. А он продолжал себе
  жить, и его сверхчеловеческая энергия, его неутомимое упорство внушали ему
  надежду на какое-нибудь чудо, которое возникнет в последний час и доставит
  победу правде и справедливости.
   Розаура прервала Борха неуверенным голосом:
   - Быть может, я скажу вздор, но этот человек, переживавший себя на
  уединенной скале, созерцая море, вспоминая свою, уже померкнувшую славу, но
  никогда не сомневавшийся в себе самом, напоминает мне Наполеона на острове Св.
  Елены, который был для многих простой скалой.
   Борха одобрил, добродушно улыбаясь:
   - Да, быть может, между ними и есть некоторое сходство, главным образом, в
  их смерти. Оба они, после того, как взволновали весь мир и внушали страх из
  своего уединения, безмолвно угасли, тотчас же забытые.
  
  
  
  
XII. На песчаном берегу
   Друзья, которых имел Борха в Пеньискола - городской доктор и секретарь -
  поднялись в крепость, привлеченные вестью об этом посещении. По прошествии
  нескольких минут они искали предлог, чтобы уйти, удовлетворив свое любопытство.
   Они чувствовали робость в присутствии этой великосветской дамы, не зная,
  что сказать, говоря запинались, несмотря на улыбки и любезные взгляды, которыми
  Розаура сопровождала свои вопросы. Оба они взяли на себя заботу отыскать место,
  где бы изящная иностранка могла позавтракать. Только не в самой Пеньискола,
  конечно, где из окон гостиницы не открывается никакого горизонта, кроме стены
  напротив.
   Лучше было бы позавтракать на узкой песчаной полосе, занятой рыбаками. И
  оба друга удалились, чтобы заняться приготовлениями и в то же время поговорить
  об этом посещении. Они завладели самыми большими лангустами, которых привезли в
  баркасах. В Пеньискола ни один завтрак не обходился без этих креветок,
  славившихся по всей Испании.
   Розаура и Клаудио прогуливались по бастионам замка, созерцая море. Затем
  они медленно спустились по улицам, ведущим к песчаному берегу.
   Было одиннадцать часов. Так как оставалось еще много времени до завтрака,
  Борха стал говорить о смерти своего героя.
   - Смерть дона Педро долго держали в полнейшей тайне. Прошло семь месяцев,
  прежде чем жители Пеньискола и остальной мир узнали, что он более не
  существует. Впоследствии было удостоверено, что энергичный папа умер 23 ноября
  1422 г., когда ему исполнилось девяносто четыре года. Три кардинала, жившие в
  Пеньискола, скрывали в течение семи месяцев смерть папы, делая вид, будто он
  жив. В назначенные дни они печатали обычные индульгенции и употребляли его
  личную печать для отправки документов и писем от его имени, Даже жители
  Пеньискола не знали о смерти его, и не удивлялись его отсутствию, так как
  последние месяцы жизни он проводил, не выходя из замка. А между тем три
  кардинала - как впоследствии утверждал их товарищ Кариер - разделили между
  собой золото и серебро папской сокровищницы, кольца с драгоценными камнями,
  священные сосуды, книги, украшения и драгоценности папской часовни, и даже
  реликвии святых.
   Когда в 1423 г., от имени римского папы Мартина V, избранного еще на
  Констанцском соборе, легату его удалось, наконец, добраться до знаменитого мыса
  Пеньискола, здесь его ожидало два сюрприза: год тому назад Бенедикт XIII умер,
  и на престоле сидел новый папа, по имени Климент VIII, бывший каноник Валенсии,
  дон Хиль Санчо Муньос.
   Наконец, король аррагонский вошел в соглашение с папой римским, и Хиль
  Муньос, повинуясь приказаниям последнего, отказался от своего звания папы,
  которое он занимал в Пеньискола уже восемь лет.
   Когда кончились церемонии примирения, один из секретарей Альфонса V, его
  посол в Риме - для восстановления мира и добрых отношений между своим королем и
  папой Мартином V - был назначен епископом Валенсии. Этот новый духовный
  сановник Альфонсо де-Борха, ловкий в дипломатических поручениях, сделался папой
  двадцать пять лет спустя, под именем Калликста.
   - Так семья Борха и начала свою карьеру? - спросила Розаура.
   - Да, так.
   Розаура и Клаудио стали прохаживаться по песку прибрежья. Дойдя до каменных
  ворот с большим гербом Филиппа II, они увидели ждавших их здесь двух новых
  друзей Борха. Все было приготовлено, чтобы они могли завтракать на перешейке.
  Старый матрос стряпал для них в гостинице.
   Напрасно Розаура настаивала, приглашая друзей позавтракать. Робость и
  вежливость побуждали их удалиться. Уже поздно, и дома ждут их к обеду. Потом
  они вернутся сюда. Теперь все сделано, все готово. И они удалились вместе с
  Алькальдом, который тоже появлялся не надолго, чтобы убедиться, что у
  иностранцев ни в чем недостатка нет.
   Когда они остались одни, Розаура предпочла завтракать в середине песчаной
  полоски земли, подальше от прачечного плота, камни которого сильно пахли мылом,
  а также подальше от гостиницы с повозками, стоявшими у ворот, и от конюшни,
  наполненной лошадьми, которые непрерывно обмахивали себя хвостами, чтобы
  отогнать насекомых.
   Автомобиль съехал на плоский песчаный берег и остановился у ряда черных
  барок с мачтами, немного наклоненными к носу. Городская детвора исчезла. Здесь
  иностранцев окружали дети рыбаков, юнги с темной бронзовой кожей - "барочные
  кошки", как их там называют, в штанах, завернутых до бедер, в полосатых
  рубашках и старых фуражках; у всех глаза горели, голоса были хриплые и сильные
  зубы, почерневшие от табаку.
   Начали они с того, что стали просить у Борха папирос. Для них это был
  лучший подарок, который мог получить любой смертный. Но затем Клаудио был так
  неосторожен, что бросил им несколько пезет, и тихое побережье было потрясено
  шумом драки. Рыбаки и их жены удалились во-свояси пообедать. Оставалась на
  песчаном берегу только детвора флота Пеньисколы на полной свободе, и они стали
  драться друг с другом, оспаривая ударами один у другого монеты.
   Они бешено толкали друг друга, набрасываясь толпой на этих двух
  великодушных сеньоров. Подобно арабам, они считали название "дядя" самым
  почетным, которое только может быть дано человеку, заслуживающему уважения. И
  многие из них схватывали за руку "дядю", чтобы вырвать у него монеты, прежде
  чем он их бросит.
   - Тетя, мне!
   - Мне, красивая тетя!
   И Розаура тоже бросила им пригоршню пезет, смеясь при виде того, как они
  барахтались по песку, пуская в ход и руки и ноги. Один из них бросился с шумом
  на правую ее руку, разорвал ее перчатку, вонзив в нее свои ногти - до того
  велико было его нетерпение.
   - Ах, демон этакий! Получай, получай!
   И она побежала за ним, награждая его ударами кулака, но эти удары казались
  лаской маленьким дельфинам, и они снова окружали ее с криком:
   - "Мне, тетя, мне!"
   Так велик был этот шум и крик, что вызвал вмешательство власти, сидевшей у
  ворот гостиницы в позолоченной фуражке и с палочкой с двумя черными шариками в
  руке. Снова Розаура увидела Алгуасила, но теперь враги порядка были менее
  послушны и более упорны, чем дети, следовавшие за ней по улицам местечка.
  Алгуасил стал раздавать удары жезлом правосудия, и "барочные кошки", принимая
  эти удары, умели скрыть свою боль, прыгая и смеясь, и кричали:
   - Не больно! Не больно!
   Наконец, устав получать удары, они стали удаляться несколькими группами, и
  каждый из них пересчитывал завоеванные им пезеты.
   Теперь их видно было только издали, позади барака, где они, лежа на животе,
  зорко наблюдали за тем, не польется ли снова металлический дождь, но не
  осмеливались продвинуться вперед, точно Алгуасил начертал своим жезлом вокруг
  иностранцев заколдованный круг.
   Оставшись одни, Розаура и ее спутник удивлялись бодрой красоте этого
  побережья, столь отличного от тех, которые они видели в летних своих
  путешествиях. У самого предела последних волн, там, где песок сохранял еще
  влажность с зеркальным блеском, дама увидела бесчисленное множество маленьких
  насекомых - белых, почти прозрачных. Это были так называемые морские блохи.
   Несколько барок качались на якоре вблизи перешейка. Другие скользили вдали,
  распустив паруса, как крылья. Она восхищалась спокойствием этой морской
  панорамы - ее полуденной тишиной.
   На всей песчаной полосе не было других существ, кроме них двух и шоффера.
  Почва сверкала, словно золотая пыль, под вертикальными лучами солнца. В этой
  тишине передавались малейшие шумы на неслыханные расстояния. Удар весла, крики
  с улицы местечка, очень далекая повозка, ехавшая по дороге среди солончаков в
  этот солнечный час - приобретали звучность более необычайную, чем даже в ночные
  часы.
   И здесь, в этой столь красивой местности, сожгли монаха, пытавшегося
  отравить папу Луна? - спросила Розаура.
   - Да; здесь сожгли монаха за отравление и колдовство.
   Услыхав, что богатая сеньора завидует жизни этих морских людей, Борха
  заговорил о бурях, которые перебрасывают морские волны с одной стороны
  перешейка на другую его сторону, принуждая барки искать убежища в соседних
  портах - Беникарло и Винороз. Много раз шторм не дает им времени укрыться, и им
  приходилось спорить с бурей, что имеет следствием многочисленные крушения.
  Сколько этих юнг, кричавших: "Дядя, мне", найдут смерть таким образом.
   Появление Алгуасила с матросом, приготовлявшим завтрак, прервало их
  разговор. Пришедшие поставили стол и два стула на песок в небольшом расстоянии
  от того места, куда докатывались последние волнистые струи, в стройных изгибах
  своих похожие на хрусталь. Парус, растянутый между двумя баржами, давал им
  тень.
   Даме очень понравилось это безыскусственное помещение, и ее энтузиазм
  усилился, когда матрос вернулся с большим блюдом, занятым пирамидой лангуст.
  Никогда она не видела таких громадных лангуст и не подозревала, чтобы раковины
  эти обладали таким благоуханием. От них несло запахом, похожим на запах фиалок.
   Повар-моряк давал объяснения на валенсийском наречии, прося Борха
  переводить его слова сеньоре. Он говорил с презрением о несчастных сухопутных
  поварах, заслуживающих всякого рода мук за то, как они варят лангуст и
  креветок, сообщая драгоценному их мясу запах намоченного белья. Повара морские
  знают, что этих драгоценных животных надо подавать только прожженных или
  жареными. Их запах и вкус концентрируются непосредственным действием огня.
   Так как Розаура больше полудня провела без всякой пищи, исключая чашки
  кофе, выпитой его в Тарагоне, она жадно принялась есть. Вспомнила при этом о
  завтраке близ фонтана в Воклюзе и другом не менее приятном завтраке - в Пуэрта
  Вьехо.
   - А этот еще лучше, Борха. Вашу бульябес в Марселе нельзя сравнить с
  блюдом, которое нам только-что подали. Вы умеете великолепно угощать своих
  друзей, не могу не признать этого.
   Клаудио хотел отвлечь ее внимание от креветок.
   - Видите ли, сеньора, вон там поблизости городок с белыми домиками. Это
  Винороз. Так вот там умер маршал Луиз де Вандом, грубый солдат, родственник
  французских королей. Он был главнокомандующим при Людовике XIV. Во время войны
  в Испании он остановился в Винорозе со своей специальной свитой - своднями и
  проститутками, сопровождавшими его всюду. Ему нечего было делать на этом
  побережьи, но он там поселился исключительно из-за креветок - и несварение
  желудка убило его в несколько часов.
   Но Клаудио не удалось напугать Розауру этим примером. Из-за одного завтрака
  она не умрет, как обжора Вандом. И только тогда она отодвинула громадное блюдо
  с креветками, когда увидела, что матрос входит с другим таким же громадным
  блюдом, и это вызвало протесты и ее и молодого испанца. Неужто они могут
  истребить эту новую порцию, более чем достаточную для всех обедающих в большом
  отеле?
   Они были до того сыты, что едва могли отведать от других блюд, принесенных
  поваром по всем правилам морской гастрономии - блюд, обильно снабженных перцем.
   Клаудио и Розаура стали строить планы на послеобеденное время. Борха думал,
  что лучше всего отправиться ночевать в Кастеллон - столицу провинции, где
  найдутся удобные и чистые отели. Путешествие недолгое. Менее чем через два часа
  они могут доехать до указанной столицы, хотя бы дорога и была в плохом
  состоянии. К тому же ночи лунные. Розаура заявила, что скажет ему на следующий
  день, как думает поступить в дальнейшем: следовать ли с ним вместе в Валенсию,
  куда он едет, или вернуться в Париж, удовлетворив свое любопытство относительно
  Пеньискола.
   - Не знаю, - ответила Розаура усталым голосом. - Я думаю, что нам хорошо бы
  проехать в этот город, о котором вы говорите. Но у нас есть еще время, и я бы
  хотела немножечко поспать. Я так хорошо поела, что чувствую сонливость -
  большую сонливость. Ведь я так рано встала!
   Она хотела уснуть тут же на песчаной полосе, ласкаемая прохладой моря. И
  вспомнила, сколько раз, будучи ребенком, делала то же самое в своих экскурсиях
  по деревенским местностям, как засыпала под тенью дерева, окутанная в накидку и
  наклонив голову на вальтроп своей лошади, пока та свободно паслась.
   Шоффер прервал их банкет, принеся самое большое сиденье из автомобиля,
  которое должно было служить постелью сеньоры, подушку и дорожную накидку.
  Розаура растянулась на этой импровизированной постели.
   Борха, не вставая со своего стула, подремал немного, опираясь локтями на
  стол.
   Чрезмерное обилие еды привлекло многих собак. Они пожирали больших
  креветок, упавших на песок. Тихо лизали они пикантный соус из блюд. Обнюхивали
  презрительно местные плоды, упавшие со стола.
   Молодой человек очнулся от дремоты, как бы чувствуя близость кого-то, кто
  смотрел на него пока он спит. Его два приятеля из Пеньискола, после многих
  колебаний, решились, наконец, подойти к ним.
   Первым движением Клаудио было взглянуть с ревнивым беспокойством туда, где
  лежала сеньора де-Пинеда.
   Было более трех часов пополудни или, вернее, было почти четыре часа. Борха
  говорил с друзьями о багаже, который оставляет в своей комнате в Пеньискола, и
  просил их выслать его ему в Кастеллон по железной дороге.
   Взглянув на небо и на море, он решил, что сегодня, должно быть, позже, чем
  говорили приятели. Он заснул, когда солнце стояло высоко на лазурном небе, и
  они тогда прятались под тенью паруса, А теперь море посерело, тучи покрывали
  горы, и солнце было скрыто, будто уже наступили сумерки.
   Алькальд подошел к ним своей качающейся походкой хозяина барки.
   Он посмотрел в одну и в другую сторону, точно проверял, и задвигал головой.
  Вслед затем счел уместным дать совет:
   - Дон Клаудио, если вы думаете ехать в Кастеллон, поезжайте тотчас. Небо
  угрожает штормом.
  
  
  
  
XIII. Буря
   Снова автомобиль затрясся по дороге среди солончаков, сильно подпрыгивая на
  дамбах. Они проехали через Беникарло, следуя по большой проезжей дороге,
  ведущей в Кастеллон и Валенсию. Было пять часов после полудня, а казалось,
  будто уже близко к ночи.
   Борха сомневался, следует ли им продолжать свое путешествие, но его
  спутница была более решительная. Гораздо раньше, чем спустится ночь, они доедут
  до Кастеллон. И они поехали дальше.
   Четверть часа спустя их остановило незначительное обстоятельство. Одно из
  колес было пробито гвоздем, валявшимся в пыли дороги.
   Пока работал шоффер, они обменивались мыслями о неудобствах самого
  современного из передвижений на суше. Железная дорога, казалось, навсегда
  избавила путешественников от дорожных приключений. Но когда был изобретен
  автомобиль, он снова поставил их в соприкосновение с бродягами и возчиками, с
  плохими гостиницами и еще худшей едой, воскрешая шероховатости и неудобства
  прежних веков. Самый дорогой и роскошный автомобиль, продвигаясь вперед и
  бросая при этом вызов времени и пространству, с плачевной легкостью теряет свою
  силу мифологического железного зверя. Достаточно ржавого гвоздя, выпавшего из
  подковы осла, чтобы он застрял среди дороги в изнеможении раненого зверя. При
  большой быстроте езды из-за таких же ничтожных гвоздей происходила катастрофа
  со смертельными исходами.
   Стали падать капли дождя, проводя глубокие кружки в пыли дороги. Оба
  путешественника уселись снова в экипаж, пока шоффер кончал свою починку.
   Автомобиль двинулся дальше, но дождь лил уже, как из ведра. Он затянул
  горизонт, и видно было всего на несколько десятков метров. Красивый экипаж в
  одно мгновение потерял свой роскошный блеск. Стекла потускнели от испарения.
  Пыль дороги превратилась в беловатую грязь, которая забрызгивала автомобиль
  белыми, как гипс, пятнами. Это налетел быстрый и жестокий шторм побережья
  Средиземного моря.
   Небо, чрезмерно темное, и дождь напомнили Розауре дожди Буэнос-Айреса,
  продолжавшиеся часы и часы, при таком черном небе, что жителям приходилось
  зажигать свет днем.
   И тут, в этой стране солнца, дождь падал потоками, точно небо было
  бескрайное озеро, тьма, как при солнечном затмении, покрывала трауром поля.
   Шоффер, не знавший дороги и ослепленный дождем, двигал свой огромный экипаж
  несколько медленно. Розаура стала раскаиваться в своем решении.
   - Признаю, что мы поступили глупо, не оставшись в ближайшем городке около
  Пеньискола.
   Борха ответил утвердительным жестом, но дама с внезапным оптимизмом стала
  осмеивать свое беспокойство. Путешествуя по Европе, она попадала в положения
  похуже этого. Вперед! Дождь, быть может, скоро пройдет. В странах с теплым
  климатом эти штормы, шумные и быстрые, похожи на вспышки запоздалого гнева
  добродушных людей.
   По пути они никого не встретили. Поля и дома, ближайшие к проезжей дороге,
  казалось, никогда не были населены.
   Розаура прильнула лицом к стеклу, чтобы убедиться, идет ли дорога в уровень
  с полями, или над ними. Пока дело обстояло так, она не беспокоилась. Страшно
  было бы, если б дорога начала спускаться. Так и случилось полчаса спустя.
   Они увидели перед собой нечто вроде реки с красной водой; длиннейшая
  лощина, с маленькими островками грязи. Это и была дорога. Надо было ехать по
  ней, доверившись судьбе, не зная, на что могут наткнуться колеса в глубине, под
  мутной поверхностью.
   Продвижение могучего экипажа по этой водяной дороге вышло смешным и
  печальным. Экипаж наклонялся, точно собирался перевернуться. Одни колеса
  поднимались над скрытыми препятствиями, в то время, как противоположные
  опускались. В другой раз он оставался неподвижным, как прикованный к незримой
  грязи, и необходимо было довести работу до наибольшего напряжения, чтобы он
  двинулся вперед, издав рев утомления.
   - Что за дорога! - воскликнула она. - И это будет бесконечно... Не видать
  конца.
   По обеим сторонам тинистого потока апельсинные сады поднимали свои зеленые
  и громадные шары, испещренные померанцевыми цветами, Высоко над душистой
  листвой виднелась вдали колокольня с зелено-голубой крышей.
   Дождь хлестал с возрастающей силой по крыше автомобиля. Пейзаж исчезал,
  точно его окутывала новая завеса легкого тумана. В некоторых невидимых рытвинах
  автомобиль, так проваливался, что вода стала просачивать под него.
   - Этого быть не может! - продолжала протестовать Розаура. - Ах, если бы мы
  добрались до маленького городка с красивой колокольней!..
   Автомобиль испытал очень резкий толчок. Путешественники не услыхали в
  сущности ничего необычайного; удары дождя в крышу вызывали звон в их ушах; но
  оба почувствовали, будто что-то железное сломалось с треском. Нечто,
  действительно, было неладно в работе автомобиля. Он шел вперед, но движением,
  похожим на ход корабля без руля. Шоффер продолжал конвульсивно сжимать колесо
  направления, пожимая плечами, подчеркивая свое бессилие. Путешественники
  угадывали, что все старания его тщетны; автомобиль не слушался его и шел
  наугад.
   Так бы он и продолжал нтти и попал бы в ручей, если бы руководитель его не
  сделал последнего усилия. Автомобиль стукнулся в один из откосов и переднею
  частью врылся в красную грязь.
   Оба путешественника почти ударились головами в стекла, и, придя в себя от
  толчка, посмотрели друг на друга нерешительно: что делать теперь? Они
  чувствовали себя слабыми и безоружными перед штормом, на незнакомой дороге,
  между двумя откосами и колючими изгородями, окаймлявшими поля апельсинных
  деревьев. В них ничего не оставалось от тех путешественников, которые часом
  раньше были уверены, что победят расстояние и укоротят время.
   Борха выскочил из автомобиля в воду.
   Шоффер угадал причину случившегося и объяснил ее с некоторым смущением,
  точно это было его виной. Сломалась одна из передних рессор, невозможно ехать
  дальше. Если бы попытаться двинуться вперед, экипаж, которым нельзя управлять,
  снова стукнулся бы об откос или о дерево с еще худшими последствиями. Точно так
  же невозможно починить его под дождем в этом затопленном месте. Сеньор Борха и
  сеньора должны искать себе убежище, не заботясь о нем. Его обязанность
  оставаться при автомобиле.
   Клаудио, прыгая по ручьям воды и по островкам грязи, заметил поперечную
  дорогу, поднимавшуюся до уровня полей. Он прошел немного по ней, согнувшись под
  дождем, и увидел на коротком расстоянии, между апельсинными деревьями,
  маленький домик, который, должно быть, в ясные дни был белым, а теперь казался
  серым. Одно из его окон было приоткрыто, и из него высовывались любопытные лица
  трех ребятишек.
   Они исчезли, словно их испугало присутствие иностранца, и вместо них у окна
  появилась женщина в темном платке, повязанном на голове, с круглым лицом, белой
  кожей, несмотря на действие солнца, с монашеской серьезностью в нежных глазах,
  и с губами, крепко сжатыми.
   - Bôna dóna!.. Bôna dóna! - воскликнул Борха на валенсийском диалекте;
  словно просил помощи у доброй женщины.
   Она сделала утвердительный знак, угадывая его просьбу, и отошла от окна,
  чтобы тотчас открыть дверь дома, затем остановилась под навесом, прикрыв руками
  глаза.
   Клаудио вернулся бегом к автомобилю за Розаурой.
   - Мы спасены! Вам будет ужасно трудно дойти до этого дома, но другого
  выхода нет.
   Он помог ей выйти из автомобиля и руководил добраться до дороги в
  апельсинный сад. Тщетно предлагал отнести ее на руках.
   - Вы не будете в состоянии это сделать, Борха. Я тяжелее, чем вы думаете.
   Молодой человек убедился в том, взглянув на нее. Человеческое ничтожество!
  В несколько минут величественная Венера превратилась в бедную женщину, равную
  женщинам доисторических племен, жертвам всех обид природы. Дождь окутал ее со
  всех сторон без всякого уважения, и достаточно было нескольких секунд, чтобы с
  ее прически полились капли дождя вниз из-под ее дорожной шляпы, в то время как
  другие струйки текли у нее с носа. Она чувствовала, как ее обливало холодными
  струйками с головы до ног. А ноги погружались в грязь, и ей пришлось делать
  большие усилия, чтобы не потерять своих башмаков.
   Посредине красной дороги, которая вела в домик, Розаура почувствовала, что
  один башмак свалился с ее ноги. Борха хотел встать на колени, чтобы надеть ей
  башмак, но он был у нее уже в руке, и она продолжала подвигаться вперед в одном
  шелковом чулке, забрызганном грязью выше колен.
   - Что за ужас! Какая грусть! - шептала она, подвигаясь вперед, жалея себя
  самое за свой все более и более плачевный вид.
   Добрая женщина поспешно пригласила их войти в дом. Кухня служила общей
  комнатой и занимала большую часть постройки; другая комната была супружеской
  спальней, а третья, судя по постелям, - занята тремя детьми. Все в доме
  указывало на чистоплотную бедность.
   - Войдите, - сказала женщина по-валенсийски. - Войдите вы и ваша сеньора. Я
  сейчас растоплю печь.
   Немного погодя в камине горел огонь, импровизированный и скудный, как почти
  всегда бывает в странах солнца, где холод является событием страшным и
  скоропреходящим. Дрова были из апельсинных деревьев и несухие. Стволы их
  трещали и шипели.
   Темнокрасное пламя давало больше дыма, чем света.
   Вымокшие и продрогшие путешественники подошли к огню с животным
  наслаждением, подставляя свои руки и ноги совсем близко к пламени.
   Женщина давала объяснения, но все по-валенсийски, глядя на Розауру, словно
  та могла понять ее. Дети ее видели, как автомобиль ехал по низкой грунтовой
  дороге. В дни штормов ребятишкам нравилось смотреть на мокрые и вспыхивавшие
  молниями поля. Она живет одна, то-есть со своими тремя детьми и их дедом, почти
  слепым и иногда полубезумным.
   Муж умер, еще не прошло года. Вдова продолжала обрабатывать маленький
  клочок земли, стараясь делать все так же тщательно, как ее покойный муж, но не
  знала, согласится ли собственник земли продолжить ей аренду.
   - Ах, сеньора! Счастливы те, у кого жив муж, который мог бы заниматься
  управлением дома.
   И она взглянула на Розауру, начинавшую смутно догадываться о том, что она
  говорит на своем непонятном для нее языке.
   - Она принимает нас за мужа и жену, - сказала она Борха, когда вдова вышла
  не надолго из комнаты. Она смеялась над этим предположением, считая его смешным
  и нелепым.
   - Оставьте ее, - ответил Клаудио, тоже улыбаясь. - Эта бедняга не может
  себе представить мужчину и женщину, путешествующих вместе иначе, как женатыми.
  Пусть остается в своем заблуждении. Кто знает, не лишимся ли мы ее уважения,
  если она узнает, что мы не женаты, и, пожалуй, еще выставит нас за дверь.
  Взгляните на все то, что нас окружает.
   Вдова поставила на стол бронзовую лампу с четырьмя фитилями и зажгла все
  четыре, - роскошь, которую никогда не видели ее дети, все теснившиеся кругом
  стола и робко смотревшие на иностранцев, которых привела к ним буря.
   Борха показал Розауре две картины, украшавшие кухню, - старые
  хромолитографии. Более рельефной нарисована была вторая картина, на которой
  изображался человек, бородатый и смуглый, в красной шапке, с орденом Золотого
  Руна на груди голубого сюртука; обе его руки опирались на кавалерийскую саблю.
  Это был - стремившийся сделаться самодержавным королем - претендент дон Карлос,
  за которого полвека тому назад сражалась большая часть жителей данной
  местности.
   Вскоре затем вернулась бодрая старуха и, сняв с головы мешок из дерюги, в
  котором носила удобрение для своих апельсинных деревьев, на

Другие авторы
  • Кологривова Елизавета Васильевна
  • Крашевский Иосиф Игнатий
  • Кауфман Михаил Семенович
  • Цвейг Стефан
  • Волконский Михаил Николаевич
  • Стивенсон Роберт Льюис
  • Апраксин Александр Дмитриевич
  • Плевако Федор Никифорович
  • Гриневская Изабелла Аркадьевна
  • Мраморнов А. И.
  • Другие произведения
  • Матинский Михаил Алексеевич - Санкт-петербургский гостиный двор
  • Готфрид Страсбургский - Из поэмы "Тристам и Изольда"
  • Шулятиков Владимир Михайлович - Оправдание капитализма в западноевропейской философии (от Декарта до Маха)
  • Крылов Иван Андреевич - Рассуждение о дружестве
  • Аксаков Иван Сергеевич - Русскому поэту
  • Аксаков Иван Сергеевич - Журналистика - выражение общественного мнения, а не какая-нибудь законодательная власть
  • Витте Сергей Юльевич - С. Ю. Витте
  • Семенов Сергей Терентьевич - Первый трудный день
  • Тан-Богораз Владимир Германович - На реке Россомашьей
  • Гофман Эрнст Теодор Амадей - Серапионовы братья
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 327 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа