Зотов Рафаил Михайлович - Таинственный монах

   Когда они вышли за Боровицкие ворота и миновали Лебединый пруд, монах пошел тише и обратись к Грише сказал:

   - Теперь говори и спрашивай. Здесь никто не подслушает.

   - Что уж здесь за разговоры... В другой раз... - раздражительно возразил Гриша.

   Монах понял мысль Гриши, улыбнулся и сказал:

   - Ребенок, и ты начинаешь умничать и с кем же? взгляни на этот пруд, на эти стены и вспомни, как 14 лет тому назад я вел тебя по этим местам к дому Хованского и оставил у ворот его. Ты думал, что я тебя подкинул, бросил... Нет! я с самой колыбели до сегодняшней ночи не терял тебя из виду и пекся о твоем счастии. Все, что ты, быть может, считал игрою случая, заготовил я многолетними трудами. Ты молод, не опытен и должен слепо повиноваться до поры до времени моей воле. Это огорчает твое детское самолюбие? Но берегись, за минутное удовлетворение пустого любопытства ты можешь заплатить своею жизнью и счастьем всех тебе близких!

   - Мне близких? Где они, кто они? Я даже и этого не знаю, так как ты все скрыл от меня, - возразил Гриша.

   - Знаю я, что тебе не по душе мои действия, но я не могу по многим причинам действовать иначе, - отвечал монах раздражительным тоном.

   Мрачно и безмолвно шел Гриша рядом с монахом, перебирая в уме своем загадочные слова дяди и стараясь проникнуть в их смысл и значение. Наконец они дошли до стрелецкой слободы. Гриша, войдя в свою квартиру улегся спать, но не мог долго уснуть, благодаря волновавшим его мыслям, который мало-помалу становились тише, воображение стало успокаиваться и в прояснившейся дали появилось тихое, светлое видение, разом охватившее все чувства Гриши - это был образ, недавно спасенной им княжны Трубецкой. С выражением неизъяснимого восторга прошептал засыпающий Гриша имя Марии, прижал руку к сильно бьющемуся сердцу и погрузился в сладостное забвение.

   Прошло три недели в горячей, но безуспешной преступной деятельности Софии и Гриша каждый раз радовался в душе этой неуспешности. Накануне 9-го августа дня, назначенного злоумышленниками для решительных действий, Гриша вышел после обеда погулять по опустелым улицам Москвы, ибо наши предки имели обычай отдыхать после обеда до самых вечерен. Долго бродил он без всякой цели, наконец вошел в Кремль и, подойдя к дому Хованского остановился у стены на том самом месте, где 14 лет тому назад был оставлен своим дядей и погрузился в воспоминания, который были прерваны звуками балалайки и голосом юноши, который тихо пел песню любви. С минуту слушал он не трогаясь с места: и звуки и даже самый голос напоминали ему что то знакомое, родное. Оставив свое место, он тихо приблизился к певцу и стал всматриваться в него. Дома через два от тех ворот, около которых был Гриша, стоял в задумчивом положении юноша, прислонясь под одним из окон, сквозь занавески коего выглядывало изредка девичье личико. В одежде юноши видна была простота и бедность, по Повязке же девушки, слушавшей у окна песенку, видно было, что она боярская дочь, Гриша вспомнил о княжне Трубецкой, вздохнул, остановился и не смел нарушить видим ого согласия душ двух существ. Впрочем, девушка вскоре заметила Гришу и исчезла за занавесками; а бедный певец все еще продолжал трепетною рукою водить по струнам и жадно впивался взором в окно. Долго продолжалось это немое зрелище, наконец, потеряв надежду и терпение певец опустил свою балалайку и замолк.

   Минуту спустя он рассеянно оглянулся вок руг и, заметив Гришу, подслушивающего его сердечную тайну, с гневом хотел ему что то сказать, но вдруг остановился, отступил в изумлении шаг назад и радостно вскричал:

   - Гриша!

   То был Саша, который бросился в объятия друга своего детства. Долго они менялись поцелуями и вопросами, не понимая друг друга. Наконец они опомнились и со взаимным хладнокровием стали рассказывать друг другу обо всем случившемся с ними за время столь долгой разлуки. История Саши была не длинна - от торговцев блинами он перешел в услужение к иностранцу, который его очень полюбил и учил всему, что сам знал. Но эта часть рассказа мало интересовала Гришу, он хотел знать историю любви Саши и тот рассказал ему, что девушка, которую он видел у окна, дочь боярина Арсеньева, а зовут ее Дашей. Господин его часто ездивший к Арсеньеву брал его с собою и заставлял играть и петь для забавы семейства Арсеньева и тут-то он увидел Дашу, которой очень понравились его песни, так что она всегда выпрашивала у отца позвать Сашу на девические вечеринки. Молодость его, красота и песни тронули чувства неопытного сердца Даши и оба они, не помышляя о будущем полюбили друг друга, не говоря о том ни слова друг другу и, едва отдавая самим себе отчет в своих чувствах. Когда же его не звали к Арсеньеву, то он сам приходил под окно в послеобеденное время, когда все спало и было не кому подслушивать его песни, кроме Даши.

   Грустно покачал Гриша головою, видя всю безнадежность любви Саши в будущем, но не осмелился высказать своему другу истины своих мыслей, а еще менее упрекать его в безрассудстве: образ Марии невидимо носился перед ним и снисходительна взирал на его друга. Заметя, что на улицах появился народ, пробудившийся от послеобеденного сна, друзья взялись за руки и пошли по улицам Москвы, продолжая пересказывать друг другу свои чувства в любовных похождениях.

   Гриша вспомнил приказание своего дяди быть готовым к ночи и на лице его выразилось беспокойство, которое не укрылось, от взора его товарища и тот спросил о причине его беспокойства; долго Гриша не говорил, но по молодости своей покорился просьбам друга.

   Выслушав рассказ Гриши о преступных замыслах стрельцов против царя Петра, Саша задумался, покачал головою, потом вдруг остановился, схватил Гришу за руку и сказал:

   - Гриша! Хочешь ли ты спасти молодого царя.

   - Спасти его не в моих силах, но я бы только не желал участвовать в этом преступном деле, - отвечал Гриша мрачным голосом.

   - Ты скажи мне, Гриша, только одно слово, согласен ли ты и я берусь все устроить. Мне жаль тебя, что ты попал в это дело, из которого нужно и тебя выпутать, так как я уверен, что ты тут ни причем.

   - Делай как лучше, милый Саша; лучше пострадать за доброе дело, чем хвастаться дурною удачею. Поезжай, а я зайду в церковь и помолюсь Богу за успех той стороны, которая в глазах Божиих правее, - сказал Гриша, перекрестил Сашу, обнял и поцеловал.

   - Бегом побежал Саша на квартиру своего немца и быстро скрылся с глаз Гриши, который зашагал скорыми шагами к ближайшей церкви, где шла всенощная в ставши в темный уголок, упал на колени и горячо молился. Выйдя из церкви он отправился домой.

   Когда Гриша подходил к воротам дома, в котором он жил со своим дядей, последний сидел на лавке у ворот в нетерпеливом ожидании Гриши, по лицу которого тотчас узнал, что случилось что-то необычайное.

   - Идем скорее. Я жду тебя давным-давно, - сказал он, строго взглянув на Гришу.

   - Куда ты меня ведешь, дядя? - робко спросил Гриша.

   - В Кремль, к царевне, где ты и останешься на всю ночь, а я тебя не возьму с собою, - сурово сказал монах.

   - А ты все-таки пойдешь, дядя?

   - Молчи, ребенок! Не твое дело. Войдя в палаты царевны Софии, где было большое собрание, монах сказал что-то тихо царевне, которая внимательно и с ласковой улыбкой посмотрела в ту сторону, где стоял Гриша. вскоре собрание разошлось, а Грише царевна приказала остаться у входных дверей её покоев в качестве часового.

   Прошло часа три. Гриша дремал, стоя у дверей, как в покои царевны вбежал взволнованный Щегловитый и объявил, что все погибло. Царевна София побледнела и задумалась.

   - Спаси меня, царевна! Я служил тебе верой и правдою! - вопил Щегловитый.

   Царевна приказала ему спрятаться в её опочивальне, а сама стала ходить большими шагами по комнате, придумывая средство к спасению. Но спустя несколько времени ей доложили, что прибыль посланный от царя Петра, вместе с тем ей подан был пакета от царя Иоанна, жившего на другой половине дворца. Царевна быстро пробежала глазами бумагу от брата Иоанна, написала ответ и поручила Грише отнести ее по принадлежности, а посланному от царя Петра дозволено было войти.

   Вошел полковник Сергеев, высокий, дородный мужчина с черною окладистою бородою, орлиным носом и строгим выражен] ем лица, свидетельствовавшим о решительном и непреклонном характере его. Войдя, он перекрестился на образа и низко поклонился царевне.

   - Добро пожаловать, боярин! Здорово ли поживаешь? - притворно ласковым тоном спросила София.

   - Все слава Богу, государыня, вашими великими милостями, - отвечал Сергеев, снова кланяясь.

   - Супруга твоя здорова ли поживает?

   - Благодарю, государыня.

   - А детки твои каковы?

   - Благодарю за милость, государыня, - сказал Сергеев, продолжая отвешивать поклоны, все ниже и ниже.

   - Очень рада, что вижу тебя. Присядем, так нам лучше будет беседовать.

   - Я прислан к вашему высочеству от царя Петра Алексеевича, начал было Сергеев.

   - Величеству, боярин! - перебила его София, вспыхнув от негодования. - Ты кажется забыл, боярин, что я соцарственная правительница государства.

   - Я уже докладывал тебе, милостивая государыня и царевна, что наше дело повиноваться. Я отправлен к тебе царем и государем Петром Алексеевичем. Все что я буду говорить и делать, все это по его царскому приказу, так не взыщи на мне, государыня, если что скажу тебе не по сердцу.

   - Говори же скорее, что тебе от меня надобно? - запальчиво спросила София.

   - Его царское величество, государь Петр Алексеевич, изволил уехать со всем своим двором в Троице Сергиевскую лавру и изволил приказать прислать туда все войско, кроме стрелецкого, о чем я уже сподобился вручить грамоту его царскому величеству государю Иоанну Алексеевичу.

   Перед этой речью Сергеева Гриша возвратился и молча подал царевне пакет, который она молча развернула и быстро пробежала бумагу глазами, причем на лице её появилась горделивая радость, и она, обратись к Сергееву, сказала:

   - Вот ответ брата Иоанна на требование Петра; передай ему эту грамоту и кланяйся от меня. Теперь мне пора к обедне. Прощай, боярин. Твое посольство кончено.

   - Не совсем еще, царевна, удостой помедлить минуту. Важнейшее еще осталось.

   - Что еще? - спросила София с беспокойством.

   В это время дверь в приемную отворилась и с расстроенным лицом вошел Голицын объявив царевне, что Гордон, несмотря на твое и царя Иоанна приказания, увел войско в Троицкую Лавру.

   - Изменник! Как он смел? - вскричала София. - Не твоих ли это рук дело, добрый и честный боярин? сказала она, обратясь к Сергееву.

   - Я исполнил только священную волю его царского величества государя Петра Алексеевича и, прежде, чем явиться к тебе, государыня, и к царю Иоанну Алексеевичу я рассказал Гордону и всему верному царскому воинству обо всем случившемся и они отправились туда.

   - Я полагаю, что тебе, боярин, следовало прежде всего явиться ко мне и брату, своими распоряжениями не торопиться. Возвратись же к Петру, добрый и честный боярин, и скажи, что старший брать, царь Иоанн и правительница царства Русского царица София приказывают ему немедленно отпустить назад войско, предав законному суду того, кто смутил их против законных властей, - именно тебя, боярин.

   - Не примину все сие донести его царскому величеству от слова до слова. Но покуда об участи генерала Гордона и моей воспоследует решение государя, я должен приступить к исполнение еще одного царского приказания, которое, быть может, неприятно будет для вашего высочества.

   - Какого еще приказания? - быстро спросила встревоженная царевна, бросив украдкой свой взор на двери опочивальни своей.

   - Его величество государь Петр Алексеевич приказал найти где бы то ни было Щегловитого и привезти в нему скованного.

   В эту минуту двери быстро растворились и, медленно, но величественно вошел царь Иоанн Алексеевич. София замолкла, а остальные присутствующие с почтением поклонились в пояс.

   - Ты здесь? - спросил он, обращаясь к Сергееву. - Очень рад, а я шел было к сестре говорить с нею о брате моем Петре я бумагах, который он мне прислал. Прочитав их со вниманием, я убедился, что Щегловитый действительно имел злой умысел на особу брата Петра и, хотя я сейчас только отказал ему в войске...

   - Однако ж, благодаря самовольными распоряжениям Сергеева и Гордонова войска уже отправились, - перебила его София.

   - И прекрасно! Я с тем и шел к тебе, чтобы согласиться с тобою исполнить желание брата Петра. Что же касается до Щегловитого, то я пришел просить тебя отступиться от дурного человека и отдать его в руки правосудия, а тебе, боярин, я позволяю отыскать Щегловитого и доставить его к брату Петру, - закончил царь Иоанн, обратясь к Сергееву.

   - Прости, государь, если я буду иметь смелость доложить тебе, что он находится здесь, - сказал Сергеев, указывая глазами на дверь соседней комнаты.

   - Ищи его, где бы он ни находился, - отвечал царь Иоанн.

   Едва он произнес эти слова, как из соседней комнаты вышел Щегловитый и, упав в ноги царя Иоанна вскричал:

   - Добрый и милосердный государь! Спаем меня, я невинен.

   - Очень рад буду твоей невиновности, боярин. Брат Петр не осудить тебя но рассмотрев основательно дела. Ступай же с Богом за полковником Сергеевым.

   - Милость и правосудие царя Петра Алексеевича неизреченны. Пользуясь высочайшею его доверенностью, я осмеливаюсь его именем обещать тебе, боярин, пощаду, если ты без утайки сейчас откроешь твоих главных сообщников; так, например некоего монаха Иову, - сказал Сергеев.

   Гриша, бывший доселе немым зрителем, вздрогнул и побледнел при этих словах. Щегловитый, хватаясь, как утопающий за соломинку, за последнее средство к своему спасению, указал на Гришу, проговорив:

   Вот племянник того мнимого монаха, которого вы ищите, а где теперь сам дядя, я не знаю.

   - А точно ли ты, боярин, не знаешь куда скрылся монах? Подумай, хорошенько, быть может и вспомнишь. Своя голова всегда дороже чужой, - сказал Сергеев.

   - Видит Бог, боярин, не знаю. Он сегодня ночью бежал.

   - Вот что? А в каком месте он бежал от тебя? - спросил Сергеев.

   Яростный взгляд Софии остановил Щегловитого, который последними своими словами уже ясно доказывал свою виновность, а потому он спохватившись сказал:

   - Я с ним не был и не видал его в прошлую ночь.

   - Позвольте мне, ваше величество, отправиться к государю брату вашему и донести, сколько он исполнением воли своей обязан снисхождению и твердому содействию вашего царского величества, - сказал Сергеев, низко кланяясь царю Иоанну, а потом, обратись к Щегловитому, сказал - Время ехать, боярин. Пожалуй за мною и ты молодец, - прибавил он, обратись в Грише. Ты же, боярин Голицын, будь готов явиться в его царскому величеству по первому зову.

   - Не только на суд царя, но на суд Божий готов я всегда явиться, - твердым голосом отвечал Голицын.

   - Сергеев, поклонясь царю Иоанну и царевне Софии вышел. У ворот дворца стоял конвой, под которым и отправился Сергеев в Троицкую лавру с двумя пленниками.

   По выходе Сергеева царь Иоанн сел в кресло и задумался. Потом обратись к Софии сказал:

   - Худо, сестра, худо! Зашли-ка поскорее кого-нибудь к брату Петру, чтобы с ним помириться, а я с своей стороны буду просить его за тебя.

   С этими словами Иоанн ушел на свою половину.

  

  

  

   Щегловитый на допросе, который производил князь Троеруков, во всем повинился и указал на своих сообщников, в числе коих была и царевна София. Он был приговорен к смертной казни, а София отправлена в Новодевичий монастырь. Что же касается до монаха Ионы, то о нем Щегловитый сообщил, что он был вовсе не монах, а какой-то разбойник и вероятно из запорожцев; причем объявил, что изловить Иону вернее всегда можно на Литовской границе. куда он приказывал немедленно отправиться своему племяннику и обещал там с ним повидаться.

   Когда Троеруков по повелению царя Петра отправился в село Воздвиженское, где была София, ожидавшая ответа от патриарха, посланного ею в Троицкую лавру искать примирения с братом Петром, для того, чтобы он собственноручно отправил царевну в монастырь, царь Петр вспомнил о Грише и приказал позвать его на допрос.

   Гриша вошел в залу, мрачно но спокойно окинул он взором собрание, помолился на образа и поклонился на все стороны. С минуту смотрел на него царь Петр, как бы припоминая где он его видел. Наконец он вспомнил и сказал:

   - Мы с тобою, приятель, старые знакомые. Узнаешь ли ты меня?

   - Если царь мог узнать своего раба, то мог ли я не узнать милосердного моего государя? - отвечал Гриша, кланяясь в пояс.

   - А куда я отправил тебя после последнего нашего свидания? - спросил царь.

   - Мой полк пошел на Литовскую границу, где и теперь стоит.

   - Как же ты смел бежать оттуда? Знаешь ли ты, что присуждают за это законы?

   - Вероятно смерть; но мы явились сюда по письменному приказу нашего начальника боярина Щегловитого.

   - Знали ль, вы зачем вас вели сюда?

   - На защиту царевны правительницы, угнетенных товарищей и православной веры.

   Гневно вспыхнуло лице царя Петра, он топнул ногою и начал быстро ходить по комнате. Этою минутою воспользовался князь Трубецкой, давно узнавший избавителя своей дочери, чтобы подойти к Грише.

   Узнаешь ли ты меня, Григорий, спросил он тихо боясь прервать размышления царя Петра.

   - Радостно прихлынула к лицу Гриши кровь при виде отца спасенной им, обожаемой Марии и он отвечал:

   - Я бы должен был удивляться, что ты, князь, меня узнал.

   Петр слышал этот короткий разговор и, с выражением некоторого удивления, смотрел на разговаривавших, потом, обратись к Трубецкому спросил:

   - Таким образом ты, князь, знакомь с этим малым?

   - Это тот самый юноша, который спас жену мою и дочь, когда на меня напали разбойники на большой дороге около Вязьмы. Я об этом докладывал тебе, государь, по возвращении своем в Москву.

   - Какая же это была разбойничья шайка и как ты попал в нее, Григорий? - строго спросил государь.

   - Это был наш отряд переодетых стрельцов, ехавших в Москву с полковником Соковниным и моим дядей.

   - Куда же девался Соковнин?

   - Чтобы спасти меня, князя и его семейство от неистовства Соковнина, дядя мой убил его:

   - Истинные разбойники! Им ничего не значит убить своего товарища за малейшую безделицу, - сказал царь Петр, нахмурив брови.

   - В этом случае, государь, я и сам поступил бы точно также. Без помощи этого юноши и монаха, мне не увидать бы больше твоих ясных царских очей, - сказал князь Трубецкой.

   - В этом малом я еще предполагаю искру добра, но в его дяде ни на копейку. Где он теперь, Григорий? - спросил Петр.

   - Верно так далеко, сколько в двое суток может уехать человек, убегающий от смерти. Могу ли я сказать где именно, если он каждую минуту удаляется от Москвы?

   - Но ведь он тебе велел... - тут царь вспомнил совет Троерукова скрывать от Григория слова Щегловитого, в, замявшись в речи, продолжал... - всем оставаться в Москве.

   - Нет, государь, велел немедленно бежать к своему полку, где надеялся увидеться со мною.

   Внимательно посмотрел Петр на спокойное лицо Гриши и, покачал головою сказал:

   - Довольно откровенно! Почему же ты остался в Москве?

   - Царевна дала мне поручение к его величеству твоему брату. Когда же я вернулся в покои царевны, то князь Троеруков был уже там и я не смел уйти.

   - За что тебя царевна и Щегловитый наградили повышением в пятисотенные в ту самую ночь, когда Щегловитый с твоим дядей поехали в Преображенское?

   - За заслуги дяди.

   - Когда ты узнал об умысле Щегловитого и твоего дяди?

   - Я бывал в собраниях у царевны.

   - И полагал, что твои сотоварищи делают доброе дело? - гневно спросил Петр.

   - Кто вздумал, тот за него и отвечал, не мое дело было рассуждать, кто прав, кто виновата между братом и сестрою. В душе же своей я далеко не сочувствовал злодейскому умыслу

   - Почему же ты, как верноподданный и христианин не открыл этого умысла?

   С изумлением смотрел Гриша на царя и помолчав немного сказал:

   - Государь! Пусть Лефорта скажет тебе, от кого он узнал...

   Царь Петр приказал позвать Лефорта и сказал ему улыбаясь:

   - Вот этот малый хочет тебе, Лефорта, сделать допрос. Мы так занялись здесь делами, что я забыл спросить тебя, от кого ты узнал об умысле Щегловитого?

   - От моего слуги Саши, которого ты, государь, видел. Он, сломя голову прискакал в Преображенское из Москвы, узнав все дело от одного стрельца, старинного своего друга, - отвечал Лефорта.

   - А как зовут этого стрельца, - спросил государь.

   - Не помню, государь, да и не до того мне было в те поры, чтобы расспрашивать. А вот как поедем в Москву, так я хорошенько расспрошу своего мальчугу, и тогда доложу тебе, государь, чтоб ты этого малого наградил чем-нибудь.

   - Привести сюда слугу Лефорта! приказал государь.

   - Да что у вас тут случилось, государь. Что это за молодец у вас под допросом? с любопытством спросил Лефорт.

   - Сейчас узнаешь; жаль только, что ты раньше не рассказал мне подробно о доносе твоего слуги, - сказал государь.

   В эту минуту вошел Саша, весело поклонился всем общим поклоном и, взглянув на Гришу, не мог удержаться от радостного восклицания.

   - Ты его знаешь? - спросил государь у Саши.

   - Как же, государь, мы вместе выросли в доме князя Хованского.

   - Не родня ли вы?

   - Не знаем как по крови, а по любви так братья, - смело ответил Саша.

   - Разве вы не знаете своих отцов и родных?

   - Нет, государь! Мы были подкидыши, - отвечал Саша.

   - Так этот самый Гриша рассказал тебе о замыслах Щегловитого и стрельцов?

   - Так точно, государь.

   - С ведома ли Гриши, или по собственному усердию, рассказал ты своему барину?

   - Да, с ведома Гриши.

   - Хорошо, ступай теперь на свое место. Саша вышел, не утерпев сказать:

   - Прощай, Гриша!

   По выходе Саши государь некоторое время задумчиво ходил по комнате размышляя, как ему поступить с Гришей. Двукратная услуга последнего и его чистосердечный признании обязывали оставить юношу при себе и щедро наградить его, но совет Троекурова и желание иметь в своих руках монаха побудили Петра снова послать Гришу в его полк на Литовскую границу.

   - Послушай, Григорий! - сказал Петр, ласково потрепав Гришу по плечу. - Ты малый добрый и я тебе благодарен за твои услуги. Не знаю право чем наградить тебя. В твои лета ты слишком уже получил большой чин, который я тебе оставляю. Мог бы я оставить тебя при себе но... не хочу ссорить тебя с твоим дядей. А потому поезжай с Богом к твоему полку и, если тебе встретится в чем-нибудь надобность пиши прямо ко мне, памятуя, что я твой должник. Служи мне верно и усердно и мы с тобою когда-нибудь сочтемся. А как ты подкидыш и не имеешь имени, то я прикажу записать тебя в боярские дети и отныне ты будешь называться Григорием Усердовым. Доволен ли ты?

   Гриша удал в ноги государю и, со слезами на глазах, проговорил, дрожащим от волнения голосом:

   - Буди во всем твоя царская воля. Я рад служить тебе верою и правдою.

   - Ступай же и готовься к отъезду. Деньги на дорогу я прикажу выдать тебе от казны. Если, паче чаянья, увидишься со своим дядей, то напомнишь ему, чтобы он не попадался мне. Как за добро, так и за зло я верный плательщик, - закончил Петр.

   Гриша вышел и встречен был Сашей который заключил его в свои объятия. Саша был в восторге, услыхал о милостях царя к его неизменному другу. Они ходили по монастырскому двору разговаривая дружески, как к ним подошел князь Трубецкой, и дружески благодарил Гришу за оказанную его семейству услугу и предложил ему кошель с золотом. Но Гриша, отказавшись от денег, просил у князя милости, чтобы ему дозволено было пред отъездом зайти в дом князя и поклониться его супруге княгине и княжне Марш. Трубецкой обещал испросить у государя дозволения и расстался с ним, прошло не более десяти минуть, как Трубецкой вышел снова и объявил Грише, что государь, соглашаясь на его просьбу тем не менее приказывает ему сейчас ехать в Москву и завтра отправиться куда следует. При этом он прибавил:

   - Так как я не могу оставить особу государя, то поезжай в Москву один. А вот тебе и записка к моей жене, по которой тебя примут от чистого сердца. Ступай с Богом и помни, что у тебя есть тут искренний друг.

   Тут Трубецкой обнял Гришу и поцеловал. Несмотря уже на позднее время, Гриша с восторгом отправился в Москву. Уже после полуночи Гриша приехал и остановился на постоялом дворе, а рано утром, с замирающим дыханием, от восторга, что он увидит обожаемую Марию, пошел в дом Трубецкого. В этот день ожидали 4 торжественного въезда царя Петра в Москву а потому княгиня встала ранее обыкновенная, чтобы приготовиться к приезду своего супруга. Радушно приняла она Гришу и тотчас послала за дочерью, чтобы прочесть записку князя. Мария тотчас вошла и, увидав Гришу, вспыхнула и остановилась у дверей, невольно ахнувши.

   - Не бойся! - сказала княгиня. - Это не чужой. Ты наверное узнала его.

   - Как не узнать, матушка! - прошептала Мария, грудь которой высоко вздымалась.

   - Ну, так поклонись ему и поблагодари за твое спасение от рук убийц и нечестивцев, милая Маша.

   - Ах, княгиня! Я должен благодарить Бога, что Он дал мне возможность помочь вам - прервал ее Гриша. - Не погневайтесь на мою простоту, но я жалел, что не положил свою голову за такого ангела, как ваша дочь.

   - Благодарствуем, благодарствуем добрый человек! Ну-ка, Маша, прочитай грамотку от отца твоего, - сказала княгиня.

   Княжна стала читать вслух письмо, а Гриша тем временем с восторгом созерцал красоту Марии. Она кончила читать и подала письмо матери, а Гриша в каком-то непонятном для него оцепенении стоял, не спуская своих глаз с Марии, которой стадо неловко от этого взгляда и она пуще прежнего закраснелась.

   - Ну, слава Богу, что тебя, мой голубчик, сам царь взыскал своею милостью. Куда же ты теперь едешь? - спроси-ка княгиня

   - К своему полку на Литовскую границу, - со вздохом отвечал Гриша.

   - Далеко, батюшка, далеко! Ну, да служба дело невольное, авось стерпится и слюбится. Не забывай и нас, мой родной, присылай о себе весточки. Мы твоего добра не забудем.

   - В этом будет все мое счастье и утешение. Простите, милостивая княгиня... Благодарю вас, что обласкали сироту... Прости и ты, княжна, - проговорил Гриша со слезами на глазах и вышел.

   В этот же день торжественно въехал царь Петр в Москву, при восторженных криках народа. Царь Иоанн добровольно уступил ему единодержавную власть и с этих пор началось возрождение России в руках могучего гения юного царя Петра. История его славного царствования достаточно уже сказана и прибавить к ней что либо было бы с нашей стороны нелишне.

   Наконец и самый размер настоящего повествования не дозволяет этого.

   Чтобы положить конец вольнице и постоянным возмущением стрельцов, они по повелению царя Петра Алексеевича были разбросаны по далеким окраинам России и между прочим большая часть их сослана на Литовскую границу, где их с прежде ссыльными набралось около десяти тысяч.

   Монах Иона, дядя Гриши, бежавший на Литовскую границу, мало-помалу вкрался в доверенность стрельцов и не оставлял своих подстрекательств, но все это делал он с необычайною осторожности.

   Царевна София, хотя и пострижена была в монахини, но все еще не оставляла своих помыслов возвратить власть в свои руки, тайно сносясь при помощи немногих своих приверженцев с опальными стрельцами.

  

  

   Прошло целых девять лет, как Гриша вместе со своим ужасным дядей тоскливо влачил свою жизнь в слободе близ города Великолуцка.

   Тут он влюбился в одну молодую, красивую крестьянку по имени Аграфену. Образ Марии мало-помалу сглаживался в его памяти, так как ему никогда не приходило на мысль, не только соединиться с нею, но даже и когда либо увидеть ее. Эту любовь свою он скрывал от своего дяди.

   У монаха Ионы между прочим созрел в голове план идти в Москву на выручку царевны Софии, томившейся в стенах монастыря. В мае месяце 1689 года он распространись между стрельцами слух о смерти за границею царя Петра Алексеевича и уговорил стрельцов предпринять поход в Москву, чтобы выручить из монастыря царевну Софию.

   Перед отправлением со стрельцами в поход он вошел в свою квартиру, где застал Гришу в объятиях Аграфены, рыдавшей по случаю разлуки своей с Гришей, которого она безумно любила.

   Пред входом Ионы, в комнате Гриши произошла следующая трогательная сцена. Тут сидела молодая красивая женщина за ткацким станком. Непослушный челнок её постоянно цеплялся и наконец совершенно остановился на половине основы. Работавшая женщина с грустью посмотрела на него и опустила голову. По щекам её покатились крупный слезы, Тут же сидел у окна и Гриша с опечаленным лицом. Заметив на лице молодой женщины слезы он сказал:

   - Что с тобою, Груня? Ты опять повесила голову.

   - Ничего, - шепотом проговорила Груня.

   - Опять слезы? А что ты мне обещала? Вместо ответа она бросилась на грудь Гриши, продолжая плакать.

   - Помогут ли нам, Груня, слезы? Зачем же усиливать горечь разлуки. Авось даст Бог когда-нибудь и свидимся, - проговорил Гриша, едва сдерживая подступившие к его горлу слезы.

   - Нет! Сердце мне говорить, что никогда! Но ты не хочешь, чтобы я плакала, изволь, смотри, я больше не плачу, только будь ты весел и ласков.

   - Веселым мне нельзя быть, но твердым я должен быть по крайней мере в глазах моих начальников и подчиненных, - молвил Гриша.

   - Так я счастливее тебя, Гриша? Ты должен скрывать свои слезы из холодной служебной обязанности, а я это делаю из любви и угождения тебе.

   Поцелуй Гриши был ответом Груне.

   В эту самую минуту вошел Иона. Гриша вздрогнул, побледнел и выпустил из своих объятий Груню. Со сложенными на груди руками, с мрачным взором, в котором напрасно стал бы кто-нибудь искать искры сострадания, он остановился посредине комнаты. Воцарилось минутное гробовое молчание, которое Иона прервал словами:

   - Груша! - ступай в свою светлицу и не выходи оттуда, покуда я позову тебя. Мне нужно поговорить с Григорием.

   Безмолвно, но без всякого страха вышла Груня из комнаты. Она чувствовала, что приговор её уже предрешен Ионой. Глубокий вздох Гриши провожал несчастную.

   - О чем был этот вздох? - спросил Иона, обращаясь к Грише.

   Гриша молчал.

   - Дети! и целый век дети! отними у них игрушку и они расплачутся.

   - Напрасно ты упрекаешь меня, дядя. Эта женщина всем для меня пожертвовала. Она целые пять лет услаждала мою жизнь и вероятно не переживет разлуки со мною.

   Иона бросил презрительный взор на племянника. Уста его искривились злобною улыбкою и он сказал:

   - Смерть от разлуки еще неслыханное дело. Когда же ты, Григорий, будешь мужчиной? Но скажи мне, не знает ли Груша куда и зачем мы идем?

   Гриша смутился и нерешительно отвечал:

   - Я ей не сказывал.

   - Несчастный юноша! Ты произнес её смертный приговор! И вот твоя благодарность ей за то, что она, как ты говоришь, пожертвовала для тебя многим.

   - Но, любезный дядя, я в молчании её уверен, как в своем собственному

   - Бедная Груня! не ждала ты за свою любовь такой платы, - злорадствовал Иона с презрением вперив глаза в своего племянника.

   - Но неужели ты, дядя, посягнешь на жизнь беззащитной женщины!? - вскричал Гриша.

   - Что же, безумец, тебя я должен казнить за измену товарищам? - гневно закричал Иона.

   - Убей меня, но не трогай Груни, - отвечал решительным голосом Гриша.

   - Ты вполне заслуживаешь этого, но я не хочу проливать кровь сына брата моего.

   - Пощади, ради бога пощади ее! умоляющим голосом сказал Гриша, простирая трепещущие руки к своему ужасному дяде.

   - Ты хочешь, чтобы я участь тысячей храбрых воинов поверил языку женщины? Ступай приготовить твоих стрельцов к походу, через два или три часа мы двинемся.

   Гриша повиновался непреклонной воле своего дяди и как бы лишенный чувств и мыслей вышел. В скором времени, в комнате раздался выстрел. Услыхав его, несколько стрельцов вбежали по лестнице, но их встретил Иона с налитыми кровью глазами и сурово крикнул:

   - Чего вам здесь нужно? Ступайте на свои места.

   Безмолвно повиновались стрельцы, а Иона тоже вышел из дома и скорыми шагами пошел за заставу на сборное место. Через час полки стрельцов двинулись в поход.

  

  

   Воскресенский монастырь, находящейся в 40 верстах от Москвы построен при царе Алексее Михайловиче на подобие Иерусалимского храма Воскресения Христова, для снятия видов с оного, по царскому повелению был послан келарь Сергиево Троицкой Лавры Арсений Суханов. В эпоху нашего рассказа он не блистал еще настоящими богатствами и не имел того множества построек, как теперь, но местоположение его было столь же прекрасно. Высокая крепкая стена окружала его, но для защиты святыни не было ничего предпринято.

   В конце июня 1698 года к воротам Воскресенского монастыри подъехали две большие колымаги, несколько кибиток и телег, сопровождаемых вдобавок многочисленными всадниками. Большая часть путешественников, выйдя из экипажей, подошли к монастырским воротам и ударили в колокол, возвещая тем, что богомольцы приехали в монастырь. Немедленно выбежал служка с ключами отпирать ворота, а за ним вышел и инок, к которому прибывшие подошли под благословение и один из них - старик объявил, что они желают отслужить молебен Христу Спасителю. Инок поспешил исполнить их желание и повел в церковь. Но окончании службы, путешественники выразили желание осмотреть монастырь. Главными лицами из путешественников были двое мужчин и две женщины по-видимому знатного рода, которым все остальные раболепно прислуживали. Старшего мужчину, уже пожилого, но статного, высокого и с важным видом, все называли сиятельным князем. Второй мужчина был молодой, худощавый с безжизненным лицом, Старший мужчина называл старшую даму женою, а младшую - дочерью. Молодой мужчина увивался около всех троих, но на него, кроме князя никто не обращал внимания и даже не удостаивали ответами на его вопросы.

   Из рассказов инока, сопровождавшего путешественников по монастырю, последние узнали, что в Воскресенском монастыре проживает архиепископ Дисифей, удаленный царем Петром Алексеевичем от дел церковных и паствы с повелением жить безотлучно в названном монастыри, так как Досифей пользовался особым доверием и расположением правительницы Софии, удаленной, как нам уже известно в Новодевичий монастырь.

   - Ах! я с ним знаком, - сказала, сиятельный князь. - Да и ты, князь Федор, кажись тоже должен его помнить, - прибавил он, обращаясь к молодому человеку.

   - Очень мало помню, князь Иван Михайловичу я тогда был еще очень молод, - отвечал молодой человек каким-то жалобным тоном.

   - Годков десяти уже был, когда в этом монастыре жила твоя матушка?

   - Точно так, Иван Михайлович. Но я очень смутно помню лета моего детства.

   Князь Иван Михайлович обратись к сопровождавшему их иноку, сказал:

   - Отец иеромонах! Потрудитесь дойти до преосвященного Досифея и сказать ему, что люди ему знакомые желали бы повидаться с ним и войти в его келью.

   Иеромонах помолился и скорыми шагами пошел в келью Досифея и чрез несколько минуть возвратился, доложив, что преосвященный приглашает их к себе.

   Дорогою молодой человек обратясь к князю Ивану Михайловичу сказал:

   - Теперь я припоминаю, что это тот самый монастырь, где мы проживали с матушкой и каждую минуту дрожали от страха беды неминучей. Скоро она и пришла. Меня взяли от матушки и отправили в Сибирь, год я пробыл колодником до воцарения Петра Алексеевича,

   - Да, добрый царь наш тогда сказал, что за вины отца сын не отвечает, воротил тебя из Сибири и определил к своему двору, - отвечал князь Иван Михайлович прочувствованным тоном.

   - А тебе, князь Иван Михайлович я более всех обязан, что ты презрел меня сироту и даже за мое послушание тебе помолвил за меня твою дочь Марию, - сказал почти шепотом молодой человек, - Бог воздаст тебе, князь, сторицею за твою ко мне милость.

   - Полно тебе, князь. Когда-нибудь сочтемся. Бывшие друзья отца твоего оставили тебя. А я полюбил тебя и порешил выдать за тебя Машу, для которой я не ищу мужа богатого. У меня, слава Богу, достаточное свое состояние. Постарайся только, князь Федор, понравиться Маше. Я нарочно взял тебя для этой цели в свою деревню. А то видишь ли и Маша и жена хмурятся, когда я заговорю о свадьбе. По старинному русскому обычаю не следовало бы обращать внимания на бабьи разговоры и слезы, но у меня ведь Маша единственное детище, ас своею Аграфеною я всегда столь хорошо жил, что не хотелось бы делать что-либо против их воли. Притом же и царь наш не жалует подневольного замужества. Как только успеешь, князь Федор, понравиться, тотчас и под венец, - закончил князь

   Иван Михайловичу подходя к кельи Досифея.

   Молодой человек почтительно схватил руку Ивана Михайловича и поцеловал ее.

   У дверей кельи Досифея инок постучался. Голос изнутри произнес;

   - Войдите, православные. Путешественники вошли и их встретил высокий, худощавый стари к, который осенив крестный знамением вошедших, с изумлением произнес:

   - Князь Иван Михайлович!

   - Это, я, преосвященный владыко, давно мы с тобою не видались, - отвечал князь Трубецкой.

   Читатель, конечно, узнал уже в путешественниках князя Трубецкого с его семейством и молодого князя Хованского.

   &nb