Жаколио Луи - Берег Слоновой Кости

ящем случае, крокодила не привлечет труп его врага.

   Это величайшее из всех пресмыкающихся трудно захватить, особенно когда с годами в крокодиле развивается вся находчивость самого недоверчивого инстинкта. Часть его существования, скрытого в недрах вод, ускользает от наблюдения; многие его привычки составляют еще тайну для науки.

   Геродот, который в древности сообщил об этом животном сведения, узнанные от жрецов и жителей Египта, описал его лучше, чем бегемота, потому что большая часть его описаний подтверждена современной наукой.

   Крокодил, очень маленький, когда он родится и вылупляется из яйца, не превышающего величину гусиного, достигает в старости необыкновенных размеров, именно, от десяти до одиннадцати метров.

   Когда он вырастет совсем, его кожа, покрытая сверху чешуей, приобретает такую жесткость, что недоступна пуле; живот и подмышки - единственные места, уязвимые для выстрела. Пасть проходит во всю длину головы и вооружена страшными зубами, из которых многие выходят наружу; только верхняя челюсть обладает подвижностью, язык мало развит, если только можно назвать языком перепонку, едва заметную на дне пасти.

   Как все амфибии, крокодил выходит на берег, чтобы спать и отдыхать от деятельной жизни, которую ведет под водой. На берегу же самка кладет яйца, из которых через месяц от солнечного жара вылупляются детеныши.

   Если крокодилы ведут непримиримую и вечную борьбу против почти всех животных, даже самых больших, они между собой живут, по-видимому, согласно и, так сказать, семейно; нередко можно видеть и больших, и маленьких в числе от десяти до двенадцати, а часто и более, на песчаных островках среди рек.

   Но к крокодилам приблизиться нельзя; при малейшей опасности и тревоге, поднятой самым бдительным из них, вся стая исчезает в ту же минуту под водой.

   Достаточно паруса лодки вдали, чтобы встревожить крокодила, тем более, если он не вместе со своими, а один; поэтому очень трудно поймать крокодила, если он не в глубоком сне.

   Несколько животных служат ему также передовыми часовыми. Долго существовал предрассудок, будто все живое в природе бежит при его приближении. Несколько водяных птиц живут постоянно в его соседстве. Одна из них, очень маленькая тротил, сделалась даже его товарищем. Во время сна крокодила эта птичка проскальзывает в полуотверстую и окровавленную пасть чудовища и проглатывает насекомых, обыкновенно наполняющих ее.

   Ихневмон, напротив, ожесточенный враг крокодила; он все время отыскивает крокодиловы яйца в песке и пожирает их, ограничивая таким образом его размножение и инстинктивно занимаясь уничтожением, более полезным для человека, чем для него.

   Слишком большое размножение крокодилов было бы бичом для человека; его соседство очень часто пагубно для прибрежных жителей экваториальной Африки.

   Иногда случается, что это животное, побуждаемое голодом, нападает на домашний скот, утоляющий жажду возле его жилища. Крокодил даже выходит из воды, когда примечает добычу, которая кажется ему легка и беззащитна, например ребенка или человека, спящего на берегу.

   Это страшный враг особенно для женщин, которые несколько раз в день ходят на реку за водой или для омовений, которые во всей Центральной Африке, так же как и на Востоке, составляют религиозный обряд.

   В обычные часы крокодил подстерегает свою добычу, тихо подплывает, опрокидывает своим могучим хвостом и увлекает далеко под воду, чтобы там сожрать ее на свободе.

   В тех местах, в которых он часто встречается, его хищнические подвиги, не знающие никаких пределов, естественно привлекают к крокодилу внимание и внушают ужас жителям, живущим у реки.

   Какой-нибудь крокодил, давно известный в деревнях своими разбойничьими привычками и многочисленными жертвами его прожорливости, обыкновенно обозначается населением под прозванием, которое служит выражением силы и могущества и напоминает кровавые убийства и казни, - атрибут власти для всех африканцев.

   На берегах Конго его называют ула, король; монду, страшный воин; момтуану, людоед. На берегах Нила его Называют визирь или султан; когда несколько поколений знали его, он получает за свои преклонные лета прозвание шейка, то есть патриарха, старшины кантона.

   В экваториальной Африке он называется гимса, название очень странное, когда подумаешь, что и в египетской древности его называли гимса - прозвище, сохраненное преданием до наших дней на берегах Нила.

   По словам Геродота, древние ловили крокодила удочкой или железным крючком, к которому был привязан кусок свиного мяса.

   Способ этот еще ныне практикуется на берегах Конго вместе с другим способом, который состоит в том, что вырывают глубокую яму, покрывают листьями и привлекают туда крокодила посредством приманки.

   Путешественник Кальяр указывает другой способ, употребляемый жителями больших озер Центральной Африки.

   "Они занимаются охотой за крокодилом на песчаных берегах, окаймляющих ложе реки, и на островах, - говорит он. - Во время отлива эти люди, знающие место, куда крокодилы имеют обыкновение приходить дышать воздухом, строят маленькие глиняные стены фута в два или три вышины. Выйдя из реки, крокодилы ложатся за этой стеной и засыпают. Охотник, приметив крокодила в этом положении, приближается тихо, чтобы не разбудить его, и, укрываясь за маленькой стеной, вонзает ему в пасть, или с боку шеи, где нет ни костей, ни чешуи, копье в виде удочки с ручкой, на которую навита длинная веревка. Если прожорливое чудовище не умрет сразу и бросится в реку, гарпунщик разматывает веревку до тех пор, пока крокодил не ослабеет; а потом вытаскивает его из воды".

   Верхняя кожа крокодила употребляется на щиты; кожа с живота, менее жесткая и более гибкая, идет на рукоятки кинжалов и мечей.

   Почти во всех странах, где водятся крокодилы, зубы его считаются у туземцев талисманом против укусов крокодилов, а жир употребляется при лечении врачами и колдунами.

   Пока Гиллуа, который никогда не был так счастлив, как в то время, когда мог говорить о ботанике и естественной истории, сообщал своим товарищам все эти подробности, приведенные здесь вкратце, о страшном животном, которое воспользовалось их охотою, Буана позвала путешественников к ужину, главные кушанья которого составляло мясо бегемота во всех видах, - и вареное, и жареное. Мясо было объявлено превосходным и чрезвычайно похожим по вкусу на бычье.

   Когда настала ночь, Кунье и Йомби занялись около костра, разведенного ими, завертыванием в банановые листья разрезанного на полосы бегемотового мяса, которое они высушили и выкоптили днем, между тем как наши путешественники чистили карабины, вымоченные во время их падения в воду.

   Осмотрели запас пороха и ящик, в котором он лежал, завернутый в толстый слой сухих листьев. Набрали корней таро, иньяма и плодов хлебного дерева, - сколько могло поместиться в лодке, и, прежде чем созвездие Южного Креста прошло первую четверть своего пути по золотистому небу экватора, все было готово для завтрашнего отъезда.

   - Воспользуемся хорошенько этой ночью, господа, - сказал Лаеннек своим товарищам, - это последняя ночь, которую мы проведем на твердой земле до берегов Банкоры.

   Кунье, не спавший первую половину ночи, заснул у костра, передав Йомби заботу об огне, как вдруг товарищ разбудил его и сказал шепотом:

   - Слушай! Злые духи потрясают небо и реку; Йомби боится за господ.

   - Что там такое? - спросил Кунье, немедленно вскочивший на ноги.

   - Слушай и смотри, - продолжал фан.

   Кунье прислушался... Река глухо ревела, атмосфера была тяжелая и густая, время от времени прорезываемая молнией без грома, как это бывает при приближении грозы.

   Молнии сверкали у горизонта, над лесом, черные массы которого вдруг освещались в темноте, но весь берег, вдоль которого протекал Конго, оставался погружен в глубокую темноту.

   - Стоило тревожить мой сон, - сказал Кунье, - Йомби скучал и хотел разбудить Кунье, чтобы поговорить с ним.

   - Это все, что понял Кунье?

   - Я понял, что пойдет дождь, вот и все!

   - Негр у белых людей лишился чутья своей расы; он говорит, как ребенок.

   - Кунье не дикарь, он не ест человеческого мяса, он не...

   Разговор переходил в ссору, когда Кунье был прерван жалобным воем Уале, который, протянув морду к реке, как будто угадывал опасность, против которой находил себя бессильным.

   - Собака понимает язык реки, - сказал Йомби нравоучительно, - надо слушать собаку.

   - Что нового? - спросил Лаеннек, которого вой Уале вызвал из шалаша.

   В эту минуту рев реки увеличился до такой степени, что вопрос Лаеннека не получил ответа, и все трое принялись слушать, желая разобраться в этом ночном шуме, тем более странном, что в воздухе не было ни малейшего ветерка.

   Успокоенный присутствием того, кого Йомби считал начальником маленького каравана, он поспешно обратился к Кунье со словами:

   - Скажи Момту-Момани, что водяной смерч должно быть разразился в верхних землях, откуда течет река, и что мы едва успеем укрыться в лес, чтобы избегнуть наводнения.

   Как только Лаеннек услыхал эти слова, он понял всю важность этого предостережения, и, бросившись в шалаш, разбудил своих товарищей.

   - Проворнее, господа, проворнее, - сказал он, - будет наводнение.

   Гиллуа и Барте тотчас были на ногах и по приказанию Лаеннека захватили всю провизию, какую могли унести.

   - В лес! - скомандовал Лаеннек отрывисто...

   Ночь кончалась, и свет, сначала тусклый, но усиливавшийся с быстротой, обычной в южных широтах, позволил путникам направлять свой путь. Беглецы инстинктивно обернулись и заметили, что вода разливавшейся реки уже залила шалаш, который они оставили пять минут тому назад.

   В эту минуту Лаеннек вскрикнул с отчаянием:

   - Наша пирога, наше единственное спасение!.. Лодка, о которой они забыли в своей поспешности и которую, впрочем, не успели бы унести, неслась по волнам, как древесный ствол, уносимый течением.

   Храбрый Йомби, видя уныние, вдруг овладевшее теми, кто спас ему жизнь, бросил наземь свою ношу и, закричав, чтобы продолжали бежать, кинулся в ревущие волны реки за лодкой...

   Пятеро беглецов поспешно достигли рубежа леса, который хотя отстоял только на полтораста метров от реки, находился на таком возвышении, что вода не могла до него достигнуть.

   Очутившись в безопасности, беглецы жадно устремили глаза на Конго, который в эту минуту походил на разъярившееся море, и заметили вдали человеческую фигуру, боровшуюся с волнами, с черной массой в руках.

   Это был Йомби и пирога.

  

   Происшествие, которое чуть было не стоило жизни нашим путешественникам, нередко в стране Конго и находит свое объяснение в устройстве поверхности и в климатических условиях края.

   В очертании Конго, по-видимому, произошли важные перемены вследствие последних переворотов в земном шаре, или местной случайности, пример которой нам дают африканские области.

   Почва Конго своим наклоном от северо-запада к югозападу и устройством своей поверхности принадлежит к той великой системе, которая составляет так называемый африканский материк и состоит из плоскогорий, постепенно поднимающихся к высшей точке, находящейся в центре, почти под экватором, и где раскидываются большие цепи гор, составляющие как бы ядро Африки. Многие из этих громадных плоскогорий, а именно у озера Куффуа, однообразие которых иногда нарушается небольшими холмами, покрыты тонким сыпучим песком и камешками, как бы набросанными морским прибоем.

   Присутствие морской воды в этой пустыне в эпоху самых древних переворотов на земном шаре, по-видимому, доказывается многочисленными слоями каменной соли на поверхности земли и залежей морских раковин в окаменелом состоянии, часто встречающихся там так же, как и настоящим составом воды в озере Куффуа.

   Пояс этих пустынь, почти никогда не орошаемых атмосферными осадками, осужден на вечное бесплодие.

   В этой бездне, всегда жаждущей, поглощается и теряется множество источников, которые спускаются из дождливых областей и с горных вершин к этому песчаному океану. Редкие оазисы едва показываются тут, как острова для услаждения взора своей зеленью, и изредка, при глубоком исследовании этих негостеприимных берегов, встречаются там лужи соленой воды.

   С этого громадного плоскогорья, усеянного озерами и называемого ядром Африки, вытекают три большие реки: с северных склонов Нил, с западных Огоуе, а с юго-западных Конго.

   Эти три большие реки громадной массой своих вод могли проложить путь среди этих песков. Периодические разливы, выкидывая грязные воды из берегов, наложили тинистый ил, заключающий в себе в высшей степени плодородные составные части почвы.

   Эта противоположность в двух родах почвы - бесплодной и плодородной и вместе с тем столь различных и по своему происхождению - наблюдается в Африке на большом пространстве. Протяжение этих трех рек поразило жителей этих берегов, которые, как все первобытные народы, видят в физических фактах проявление божественного могущества.

   Старинные предания прибрежных народов верхнего Огоуе и верхнего Конго еще не очень хорошо известны, но предания верхнего Египта показывают нам, что этот феномен внушил первобытным жителям самую замысловатую аллегорию, которую древнее отечество иерофантов освятило как один из фундаментальных религиозных догматов.

   Нил - это Озирис, оплодотворяющее начало; он, спустившись с высоких областей Эфиопии, создал пахотную землю и питает растительность и одушевленные существа.

   Пустыня, символ вечного бесплодия, олицетворяется в Тифоне, зловредном существе, постоянно захватывающем и постоянно отталкиваемом Озирисом, которого он не может уничтожить.

   Границу двух стихий составляет разлив. Оплодотворяемая земля представляется Изидой, сестрой и супру-гой Озириса, а бесплодная земля пустыни, никогда не участвующая в благодеяниях орошения, олицетворяется Невтисой, сестрой и супругой Тифона. Осужденная на бесплодие в своем супружестве, она могла воспроизводить только посредством прелюбодеяния с Озирисом, то есть излиянием воды реки на пустынную землю.

   Этот любопытный миф прекрасно устанавливает, - говорит Шерубини, товарищ Шамполлиона Младшего, - различие между почвой первобытной и наносной, возобновляющейся в известные определенные эпохи.

   Все, что известно о верованиях жителей верхнего Конго, заставляет думать, что те же условия почвы и большой реки привели к тому же мифу. В самом деле, для них Конго не что иное, как великий гений Марамба, вечно в борьбе с Мевуйя, духом зла, обитающим в пустынных плоскогорьях Куффуа.

   Возвратимся же собственно к той стране, где происходят события этого рассказа. Река Конго, в противоположность ее северному собрату Нилу, течет с бесплодных склонов, скоро встречает самую роскошную растительность и дотекает до океана, окруженного поясом непроходимых лесов. Но так же, как и его собрат с северных склонов, он периодически разливается, превращая в обширные болота окружающие его девственные леса.

   Три периода царят в Конго. Первый - пора засух, - начинается после зимнего солнцестояния; второй - пора дождей и наводнений, - начинается в летнее солнцестояние, длится до осеннего равноденствия и может считаться как бы зимою жарких поясов; наконец, - пора плодородия - начинается почти с осенью умеренных климатов Европы.

   Но эти различные времена года и явления, сопровождающие их, изменяются сообразно географическому положению и особым обстоятельствам различных областей этой обширной страны. Таким образом, Конго, как и остальные две страны, орошаемые Нилом и Огоуе, распадается, относительно климата, на два пояса, представляющие самые резкие контрасты.

   Область Куффуа, если не считать некоторых атмосферических случайностей и редких изменений температуры, обладает только одним временем года, знойным и сухим. Эта область осуждена на постоянное бесплодородие под небом всегда чистым, представляющим не лазурную занавесь, а медный свод, в котором отражается яркая белизна пустынь.

   Дождь считается там чудом. Однообразие нарушается лишь около весеннего равноденствия, когда наблюдается явление, которому подчинены все северные и южные страны Африки, от пятнадцатого градуса южной широты до тридцать седьмого - северной. Во время этого более или менее продолжительного периода южный ветер, иссушающий все, дует непрерывно. Жители этих стран, которые, как все первобытные народы, олицетворили борьбу природы в двух духах добра и зла, приписывают жгучее дуновение южного ветра коварному влиянию злого духа. Этот ветер, называемый арабами камсин, симун, называется жителями пустынного плоскогорья Конго шамином.

   Когда шамин начинает дуть, атмосфера наполняется красноватой пылью, до того тонкой, что она проникает всюду.

   Сквозь это покрывало солнце кажется пурпурным, а дневной свет принимает тот темный оттенок, который замечается во время затмения.

   Жгучий воздух теряет свою эластичность, порывы ветра как будто выходят из печи и удушают всякого, кто подвергается им. Изнурительная усталость овладевает человеком, он лишается аппетита, чувствует страшную жажду, да и вся живая природа цепенеет. Дикие звери остаются в своих логовищах. В эту пору года караваны стараются не проезжать по пустыне. Горе неблагоразумным путешественникам, которых эта буря застанет среди песков! Скоро вихри пыли затемнят их зрение; они не смогут утолить жажду, вода высохнет в мехах; истощенные люди и животные изнемогают, и песок скоро засыплет их.

   Последствия этого знойного ветра были бы еще страшнее, если бы природа не положила ему границ; эти вихри редко продолжаются в южной части Африки более пяти или шести часов подряд.

   Человеческая жизнь была бы почти невозможна на плоскогорьях верхнего Конго, если бы юго-восточные ветры, дующие время от времени и насыщенные испарениями, не доставляли некоторую прохладу.

   Вид этой части Конго согласуется с однообразием неба и суровостью климата. То необозримо простираются громадные пространства - голые, без всякого следа растительности и напоминают бесплодные морские берега, то среди этой громады возвышаются, как под-водные рифы, массы высоких скал, потемневших от солнца и составляющих контраст с яркой белизной песка, который ветер гонит и накапливает на их крутой вершине.

   В этих местах, где не растет ни травинки, где камни еще жгут среди ночи, не может жить ни одно живое существо.

   Едва можно найти там змей, ящериц или скорпионов. Пустыня эта днем служит убежищем газелям, преследуемым какими-нибудь жалкими племенами негров, которые странствуют в этих местностях, избавляясь от рабства. Ночью эти животные бегут на берега реки щипать узкую полосу зелени, питаемую водами Конго.

   Вид этой пустыни во всей ее обнаженности, этой природы, бездейственной и дряхлой, оставляет в уме невыразимое впечатление грусти и уныния.

   Видя столь безотрадные картины, путешественник легко понимает причины, подавшие повод к вымыслу, превратившему эти пустынные места во владения Мевуйя - духа зла.

   Нижняя область Конго напротив одарена самыми великими преимуществами. Жаркую пору сменяет пора дождливая и периодических наводнений.

   Южная часть Конго, напротив, отличается приятным климатом и живописностью ландшафтов. Здесь период зноя правильно сменяется периодом дождей и наводнений.

   Эти периодические наводнения, свойственные, как мы уже упоминали, трем великим рекам Африки: Нилу, Огоуе и Конго, уже с глубокой древности были предметом ученых изысканий. Диодор Сицилийский собрал даже по этому вопросу мнения знаменитейших мыслителей древности.

   Современные географы, по словам Шерубини, держатся по этому вопросу следующего объяснения. Около времени летнего солнцестояния влажные пассатные ветры, дующие с севера к югу, встречают преграду в высоких горных цепях Центральной Африки; здесь влага собирается и разрешается проливным дождем, сопровождающимся грозами. Такие дожди с грозами часто и наблюдаются около этого времени на склонах горных кряжей и высоких плоскогорий.

   Дождевые воды наполняют реки, успевшие уже обмелеть в засушливый период, и вздувшиеся потоки с шумом катят свои волны, увлекая в своем стремительном течении и обломки скал, и вырванные с корнем гигантские деревья, и массы песка с затопленных берегов. Этот-то ил и оплодотворяет потом те земли, где застоятся воды внезапно разлившейся реки.

   Туман, образовавшийся у склонов гор, часто бывает так густ и непроницаем, что здесь днем царит полная тьма; лишь время от времени молнии прорезают черный небосклон. Воздух становится тяжел и удушлив. И внезапно тучи проливают потоками дождя, настолько обильного, что кажется, будто океан прорвал какую-то небесную плотину.

   Все, что такой внезапный ливень встретит на своем пути, сметается в одно мгновение: деревни, поля, леса превращаются в голый песок. А если на пути встречается река, то она сразу разливается на сотни миль, превращаясь в бушующее море...

   Именно такой внезапный разлив Конго и наблюдали наши беглецы, когда внезапно были разбужены необычайным шумом. Поток унес их единственную пирогу и, по-видимому, похоронил в своих недрах несчастного Йомби.

  

  

   Через два дня после события, которое чуть было не сделалось для беглецов роковым, Лаеннек и его товарищи сидели на закате солнца около огня, который были вынуждены разводить каждый вечер, и держали совет, что предпринять в том положении, в которое их поставила потеря лодки.

   Река Конго вернулась в свое русло, и необходимо было на что-нибудь решиться.

   - У нас есть только два способа выпутаться из затруднения, - продолжал Лаеннек обсуждение, - или спуститься до негритянской деревни в Банкоре по левому берегу реки, несмотря на затруднения всякого рода, ожидающие нас, или выстроить новую пирогу.

   - А по вашему, любезный Лаеннек, - сказал Барте, - который способ удобнее?

   - Я все остаюсь при том мнении, что для европейцев, не привыкших к климату, путешествие по суше, с чумными болотами, с хищными зверями, совершенно невозможно.

   - Вы думаете, что нам надо построить лодку?

   - Думаю, но и здесь есть затруднение, которое мы едва ли преодолеем.

   - Какое?

   - У нас нет никаких инструментов, кроме топора для обрезания ветвей, а мы должны срубить и выдолбить дерево достаточно большое, чтобы вместить всех нас. Мы не можем этого сделать раньше пятнадцати или двадцати дней.

   - Мы будем работать попеременно и...

   - Да! Но слабый инструмент может сломаться, и тогда мы будем вынуждены вернуться к первому плану...

   - Господин, - перебил негр, - Кунье сумеет отомстить злым духам, укравшим нашу пирогу, он построит плот и Момту-Самбу может спуститься на нем по реке со своими друзьями.

   Когда негр окончил эти слова, послышался шелест листьев и кустов; Уале, спокойно спавший у ног своего хозяина, приподнялся ворча, а путешественники схватили оружие... Но им не пришлось пустить его в дело, потому что громкий голос закричал среди зарослей:

   - Друг! Друг!

   В ту же минуту негр высокого роста показался в кругу света, набрасываемого костром.

   - Йомби! - воскликнул Кунье, вне себя от удивления.

   - Йомби! - повторили путешественники, увидев фана, которого все считали умершим.

   Негр был принят как друг; в двух словах рассказал он историю своего спасения.

   Боровшись всеми силами для того, чтобы притащить лодку к берегу, и принужденный после нескольких часов бросить ее и думать о своей собственной безопасности, он доплыл до ветвей громадного баниана, торчавших из воды, и представлявших ему верное убежище, пока река войдет в свое русло. Как только мог пуститься в путь, он направился к месту стоянки, полагая, что оно еще не брошено белыми.

   Узнав затруднение путешественников, негр объявил, что берется построить в неделю с единственным имеющимся инструментом, большую и прочную пирогу, которая вполне заменит потерянную.

   Это положило конец колебаниям. Было условлено, что с завтрашнего же дня, с рассвета отправятся в лес, чтобы выбрать необходимое дерево.

   Радость надежды опять овладела всеми сердцами, и восходящее солнце застало путешественников в лесу; оба негра и Лаеннек осматривали деревья, по-видимому, соединявшие требуемые условия, Буана собирала корни и плоды, Гиллуа, по своему обыкновению, читал курс ботаники Барте, который со своей стороны находил каждую минуту способ применять познания своего друга к географии.

   - Большая часть растений тропической Африки, особенно в Конго, - говорил своему другу бывший воспитанник Центральной школы, - встречается также и в Бразилии. Это объясняли колонизацией португальцев, распространившейся на обе страны. Но я не думаю, чтобы этого было достаточно для полного объяснения сходства, наблюдаемого во флоре обеих стран. Смит, ботаник знаменитой Тукейской экспедиции, который задолго до нас безуспешно пытался проникнуть в центр этой живописной, но опасной страны, привез с берегов Конго более шестисот видов растений, из которых двести пятьдесят были совершенно новые. Семьдесят видов подобны другим странам, находящимся между тропиками, и более двухсот - Бразилии. Эта любопытная коллекция Смита была приведена в порядок после его смерти Робертом Брауном. Сравнения гербария Смита с теми, которые собраны в других странах Африки и во всех частях света, позволило заключить, что наибольшее количество видов находится не между тропиками, а на параллели мыса Доброй Надежды, то есть под тридцать четвертым градусом южной широты.

   - Не может ли это, - перебил Барте, - быть применено и к северному полушарию?

   - Да, можно вообще сказать, что пояс, самый богатый растительными видами, находится близ тридцать четвертого градуса широты и северной, и южной. Пользуясь документами, собранными Смитом и другими путешественниками, Браун установил важный факт, который мы можем проверить именно здесь, большое однообразие в растительности всего западного африканского берега, начиная от реки Сенегал в шестнадцати градусах северной широты, до Конго в шести градусах южной широты. Самые обыкновенные деревья на всем этом берегу, кроме пальм, - адансония баобаб...

   - Не это ли дерево открыл Адансон, приписывающий ему значительную долговечность, более шести тысяч лет, кажется?

   - Это самое. Впрочем, рассматривая ежегодные слои ствола и ветвей молодой адансонии, можно убедиться в неосновательности этого мнения. Притом его губчатая древесина, наполненная соком, достаточно доказывает, что это дерево недолговечное... Вот три дерева самые любопытные в этих странах: бомбакс куба, панданус канделабрум, стеркулио акумината; они растут так близко друг от друга, что в нескольких метрах от земли смешивают свои листья; особенно стеркулио знаменит свойствами, которые туземцы и португальцы приписывают его плоду, ореху кола.

   - Я слышал об этом плоде, но слава о его достоинствах до меня не дошла, - сказал Барте, улыбаясь.

   - Орех кола, как вы можете сами убедиться, достигает величины плода хлебного дерева. Разобьем один. Посмотрите, в нем под шелухой находится плод, похожий на каштан, розовая мякоть которого разделяется на четыре клеточки. Его очень много в этом крае, и он в большом употреблении. Между прочим ему приписывают свойство очищать и делать здоровой испорченную воду, а также излечивать болезни печени. Португальцы так дорожат этим орехом, что если встречают на улице даму, то первая вежливость состоит в том, чтобы предложить ей кола. Насчитывают от десяти до двенадцати орехов на одном стручке; но мы выбрали не самый большой.

   - Но вообще-то здесь, кажется, не очень много таких гастрономических подарков флоры, - перебил молодой офицер, к которому среди этой улыбающейся природы вернулась вся его веселость.

   - Питательных растений здесь гораздо больше, чем вы думаете, любезный Барте. Во-первых, знаменитый маниок, составляющий основу пищи жителей Конго.

   - Не это ли растение любезный король Гобби хотел заставить нас обрабатывать?

   - Именно. Достойно замечания то, что каждая часть света доставляет человеку растение, составляющее главную основу его пищи. Так Азия имеет рис, Европа - пшеницу, Северная Америка - картофель и маис, Западная Африка - различные сорта просо и сорго, Океания - хлебное дерево, Южная Америка и Южная Африка - маниок. Точно так же, как и растения отвечают условиям климата, в которых развиваются, человек должен всегда подчиняться пище той страны, где он живет и оставаться таким образом в постоянной гармонии с почвой и солнцем, греющим ее. Не напрасно эти факторы производительности - земля и теплота, соединяются, чтобы сосредоточить питательную силу в том или другом растении, и человек ничего не может сделать лучше, как преклониться перед мудростью природы. Маниоку жители Конго обязаны своей пищей, и любопытно, что этот корень растет почти без обработки,

   - Я думал, что негры обрабатывают большие плантации маниока.

   - Да, но их метод не требует большого искусства. Приготовив землю, взрыв ее и разделив на бугорки, они втыкают на семь или восемь дюймов глубины маленькие отпрыски длиною в один фут, а толщиною в один дюйм, по два и по три на каждом бугорке, так чтобы они не возвышались более пяти дюймов над землей. Они почти тотчас принимаются, и через десять месяцев вырастают на двенадцать и пятнадцать футов, со стволом около десяти дюймов в диаметре и с большим числом ветвей. Потом, чтобы сделать корень толще, землю кругом старательно вычищают, и когда растение созрело, ствол обрезают, - он годится только в огонь, - а веточки сохраняют для будущей плантации. Корень отрывают, снимают с него кору и превращают в муку на мельнице. Эта операция требует нескольких невольников: одни бросают корень в мельницу и следят за движением колеса, другие вынимают муку, третьи сушат ее на огне в котлах. Обыкновенно собираются две деревни для приготовления своей жатвы сообща. Приготовленную муку едят или в лепешках, или сухою с говядиной и рыбой, или разводят в воде или теплом молоке. Обрабатывают еще для пищи маис, иньям, просо, земляные фисташки, фасоль. Сладкий патат, который некоторые португальские путешественники считали принадлежностью Конго, до сих пор не встречался там. У нас теперь большое количество плодов, из которых самые главные разные сорта бананов, лимоны, апельсины, ананасы, папайя, тыква, тамаринд, сахарный тростник и сафу - маленький фрукт величиной со сливу, по вкусу подходящий к винограду, и тем более ценимый, что созревает в то время, когда другие плоды редки. Следует заметить, что большая часть этих питательных растений не туземные, но были ввезены в Африку из других частей света. По крайней мере, можно с уверенностью сказать, что маис, маниок и ананас привезены из Америки, а банан, лимон, апельсин, тамаринд и сахарный тростник происхождения азиатского.

   - На чем вы основываете ваше мнение?

   - Браун доказал, что вообще следует считать растение присущим краю лишь тогда, когда и все другие виды того же рода туземны. Основываясь на этом принципе, он думает, что все мнимые виды бананов, например, не производящие плодовитых зерен, не что иное, как простая разновидность; потом, соединяя их в один вид, присущий Индии, он старается доказать, что бананы, находящиеся в Америке, были привезены туда из Конго, хотя многие португальские писатели уверяли, что это растение обрабатывалось в Перу, Мексике и на Панамском перешейке до прибытия португальцев. По тем же основаниям, папайя - американского происхождения, потому что ни один вид этого рода, кроме обрабатываемого, не встречается ни в Африке, ни в Индии. Верно то, что это растение не имеет названия на санскритском языке. По словам Румфиуса, жители Малайзии утверждают, что получили это растение от португальцев. Тот же принцип должен относиться ко многим другим растениям, например, к табаку. Он, однако, не может распространяться на все... Да, подумать только, что мы находимся в центре Экваториальной Африки, что нам стоит сделать несколько шагов, чтобы прогуляться среди богатейшего гербария на свете, а мы вынуждены бежать, не имея возможности пользоваться этим... Какая это будет чудная страна, если когда-нибудь климат позволит европейцам занять ее! Во всех странах верхнего Конго, где мы были, почва дает две жатвы в год. Сеют в январе и собирают в апреле, потом наступает зима, но такая теплая, как итальянская весна, потом начинается жара, земля отдыхает под огнем экваториального солнца, как в других климатах она отдыхает подо льдом. В сентябре наступают дожди, землю снова засевают, и жатва опять готова в декабре. Земля здесь черна и плодовита, как женщины, обрабатывающие ее; они не употребляют ни плуга, ни заступа. Как только небо возвестит малейший дождь, они прежде всего вырвут травы и корни, соберут их в кучу и сожгут на месте. Потом при первом же дожде они взрывают землю легкой лопаточкой. По мере того, как отрывают борозду одной рукой, другой - сыплют семена, которые носят в мешочке на боку. Помните ли, Барте, сколько долгих часов провели мы, глядя на них в печальные минуты плена?

   - Помню очень хорошо! На спине несли они своих детей. Бедные крошки, запрятанные в какой-то гамак, привязанный к плечам, играли волосами матерей, пока те работали, наклонясь к земле.

   - Жалкая страна, где женщина исполняет самые трудные работы и получает в награду одни побои! Она и жнет, и молотит, собирает зерна в кучу, и тогда только мужчины удостоят собраться и разделить плоды общих трудов своих жен, соразмерно числу жителей в каждой хижине.

   - Это общий закон, право сильного, и европейские народы еще не совсем отказались от первобытных нравов в этом отношении... Как вы думаете, в этой не очень плодородной земле могли бы расти наши северные зерновые хлеба?

   - Да, попытка была сделана. В таких же широтах, например, пшеница очень хорошо растет под тропиками, достигает громадного роста, но дает только длинные пустые колосья. Солома пшеницы под тропиками, превосходит вышину человека, сидящего на лошади; кроме того, доказали, что наши зерновые хлеба - растения однолетние, под тропиками имеют наклонность становиться многолетними.

   - Наблюдение это в высшей степени интересно, потому что приводит к заключению, что эти растения в конце концов акклиматизируются и образуют новые виды!

   - Совершенно верно! Кто может предвидеть бесчисленные изменения, которым растения и даже животные подвергнутся еще на земном шаре? Земля так же имеет свою историю. Во время азойского периода живые существа еще не появлялись на земном шаре. В ту эпоху отложились гнейсы, сланцы и гранит. Период полеозоический отличается первыми проявлениями жизни растений, моллюсков. Первый мох, который теплота и влага произвели на склонах гор, был предком растительного царства, как первый моллюск - царства животного. В период вторичный появились птицы и пресмыкающиеся; эта эпоха - громадных ящеричных гадов: мегалозавров, ихтиозавров и плезиозавров. Период третичный отмечен появлением двусемянодольных, а в животном мире - человека, что ныне не может быть оспариваемо, так как найдено немало следов присутствия самого со-вершенного из существ на земном шаре в эту эпоху. Таяние громадных ледников четверичного периода, сменившего предыдущие, - ледников, занимавших шестую часть всей поверхности земного шара, должно было глубоко изменить вид твердой земли и морей; обширные потоки воды, которые в ту эпоху изрыли поверхность земли и мало-помалу нанесли повсюду громадные груды песка и валунов, должны были изменить общий вид нашей планеты. Во время этого периода человек исчез из Европы вместе с мастодонтом и мамонтом и вернулся туда долго спустя во время азиатского переселения, когда почва, покрытая громадными лесами, представляла жителям убежище менее первобытное и пищу более легкую. Это современный нам период, а между тем, может быть, миллионы лет отделяют нас от наших неизвестных предков ледниковой эпохи. Жизнь - постоянное стремление к лучшему; травинка, человек, земля, беспрестанно изменяются для того, чтобы жить.

   Друзья шли таким образом несколько часов, рассуждая о самых различных предметах, оставляя ботанику для геологии, касаясь вопросов естественной философии, как вдруг разговор их прервал странный шум, похожий на топот лошади, скачущей галопом по густой чаще. Они оторопели и остановились, и прежде чем успели обменяться мыслями, в восьми метрах от них промчался как ураган черный буйвол, увлекая в своем беге гориллу, прицепившуюся к его бокам... Это привело их в ужас; они поняли, как неблагоразумно сделали, зайдя слишком далеко, и бегом пустились к берегу.

   К счастью для них, очень возвышенная здесь местность, позволяла им время от времени видеть сквозь лес реку, и этому обстоятельству они были обязаны тем, что скоро отыскали дорогу.

   На опушке леса они заметили своих товарищей, которые рубили великолепное дерево, из которого должна была быть изготовлена широкая и удобная пирога.

   - Вы видите, - радостно сказал им Лаеннек, - что в ваше отсутствие мы исполнили самую опасную часть нашего труда, потому что этот слабый топор легко мог сломаться об узловатый ствол.

   - Почему мы не можем помочь вам, любезный проводник! - ответил Барте.

   - Ба! Каждому - свое ремесло; неопытные руки сразу сломали бы этот слабый инструмент. Теперь, гос-пода, ручаюсь вам, что не пройдет и недели, как лодка будет сделана, и мы в состоянии будем продолжать путешествие, столь неприятно прерванное.

   - Каким образом вы сладите с этим громадным деревом?

   - Наружная форма не составляет для нас важности; мы впрочем обтесываем дерево как следует. Выдолбить его взялись Йомби и Кунье с помощью могучего помощника, о котором мы не подумали.

   - Какого?

   - Огня.

   - Любезный Лаеннек, вы, право, приучили нас ко всем чудесам!

   - Тут нет никакого чуда, господа. Наши два негра просто употребят способ туземцев, сгладят одну сторону ствола горизонтально, а потом день и ночь будут поддерживать костер, брать из него раскаленные уголья и покрывать ими пространство, которое надо выдолбить. Угасший уголь будет немедленно заменен другим, и искусно управляя операцией, чтобы не сжечь боков, мы получим через неделю прочную и удобную лодку. Самое главное - не оставлять пироги, пока она не будет окончена, потому что необходимо поддерживать огонь всегда в середине и на пространстве вдвое меньшем того, которое надо выдолбить. Потом очень легко отнять топором боковые выгоревшие части. Йомби в этом опытен, мы можем положиться на него.

   - В самом деле, мужество, которое он выказал, стараясь с опасностью для жизни спасти лодку из волн, доказывает нам, что мы можем положиться на его преданность.

   - Еще сегодня утром я сомневался, но теперь ручаюсь честью, если только роковая судьба не вздумает воздвигнуть нам препятствие, то не пройдет и пяти месяцев, как вы вернетесь в наше отечество... ваше отечество - сказал со вздохом бывший дезертир.

   - Зачем поправлять ваше выражение, любезный Лаеннек, - ответил взволнованный Гиллуа, - мы надеемся вернуться туда вместе, и будьте уверены, что вам зачтут десять лет страданий в этой стране, где, может быть, бессознательный труженик цивилизации, вы тем не менее оказали большие услуги, способствуя уничтожению предрассудков негров, которые видят во всех белых - торговцев людьми.

   - Это невозможно, господа, - сказал бедный Лаен-нек, склонив голову, - я был осужден на смерть военным судом...

   - Ваш проступок был не из таких, которые навсегда пятнают честь человека; теперь он заглажен. Разве вы считаете ни во что услугу, которую оказываете нам в эту минуту? Поверьте, суд нашего отечества сумеет оценить это. Притом ведь тот, кого вы ударили в минуту помешательства, не умер.

   - Я был осужден на смерть, - сказал Лаеннек еще с большей энергией, - и никогда не увижу Бретань... Притом я обещал Гобби вернуться, а странник пустынь не изменяет своему слову.

   - Как только мы вернемся, мы выхлопочем вам помилование. Оставьте нам надежду, что ваше решение тогда перестанет быть неизменным.

   - Надежду! Какое прекрасное слово вы произнесли, господа! Если желаете, мы так назовем лодку, которая позволит нам оставить этот негостеприимный берег.

   Молодые люди не настаивали более, но обещали себе, как только прибудут к берегам Банкоры, употребить все усилия, чтобы уговорить Лаеннека следовать за ними во Францию.

   На закате солнца кедровый ствол, с которого сняли все ветви, был готов для долбления; Кунье и Йомби развели костер.

   Чтобы не прекращались работы, путешественники переселились на рубеж леса, и когда Буана позвала их ужинать, отесанная поверхность будущей пироги уже дымилась от раскаленных угольев.