Вельтман Александр Фомич - Райна, королевна Болгарская

>   По ланитам Райны пробежал огонь, на взор опустились густые черные ресницы. Она молчала, едва переводя дыхание, смотрела на образ Святослава. Горячи ее думки, жарки мысли Райны.

   А между тем Святослав мирится в душе с Болгарией.

   Приехал к нему от греческого императора калокир поздравлять с победой, утвердить любовь между Греками и Руеью, положить ряд о разделе Болгарии и писать речи на хартию... {На пергамен.- А. Б.} Никифор назначил калокира правителем той части Болгарии, которая достанется по договору Грекам.

   - Ступай к царю своему,- отвечал Святослав,- скажи ему, что чужого наследия не поделю с ним. Пусть шлет с честью в Преслав сына Петрова, Бориса, и будет он нам обоим не противник, а друг и союзник.

   Никифор не мог противиться требованиям Святослава.

   Он не имел ни сил, ни средств, ни желания ополчиться на внешнего врага: его внимание было устремлено на личного врага, которого он видел в военачальнике Цимисхий.

   Победы Цимисхия в Азии над Сарацинами прославлялись народом, имя его гремело в песнях и стало страшно Никифору, который припоминал, что подобная же слава и победы над Сарацинами открыли и ему путь к престолу, видел охлаждение к себе народа и что-то недоброе в безмолвной покорности всех окружающих: счастие Никифора было на исходе.

   В этом положение дел желание Святослава было исполнено беспрекословно: Борис с братом своим с честью был отпущен из Царьграда. Боляре и народ встретили его на краинах царства, а дружина несла на щите к Преславу, где ожидали его русский князь и все священство.

   Пораженный сходством Бориса с изображением сестры его, Райны, Святослав крепко обнял его как брата и как хозяина ввел в палаты королевские.

   - Теперь я твой гость, Борис,- начал он, переступая порог престольной палаты, но слова его замерли на устах. Лик королевны Райны снова сидит на пристольце. Вот он ожил и с криком: "Брат мой!" -бежит навстречу Борису и бросается в его объятия.

   - Князь великий, Святослав, - кто-то говорит Святославу,- ты сдержал слово свое, и королевна сдержала свое.- Но он ничего не слышит; в первый раз в жизни он счастлив и начинает чувствовать в себе полноту жизни.

   - Брат, Борис, - сказал он наконец,- пусть и сестра твоя, королевна, меня не чужим называет.

   - Райна, это благодетель наш! - сказал Борис, лобзая его лобзанием сердца.- Как меня, брата твоего, люби его больше всех.

   Райна взглянула на Святослава, и вся сгорела. Красота ее как будто сбросила вдруг печальные одежды и явилась во всем блеске очарования.

   Ни одна победа не празднуется так искренно и радостно, как подвиг великодушия.

   Народ со всей Болгарии стекался в Преслав на великий праздник, на благодатную погоду после бури. Взоры всех слезились от радости, и на народе, как на облаке, отражалась радуга мира, знамение завета между Русью и Болгарией.

   Когда в день коронования Бориса дружина русская села за браные столы, поставленные на оболонье {Здесь: под стенами города.- А. Б.} преславском, и грянула мечами в кованые щиты во славу короля Бориса и гостя его, великого князя русского, Святослав, одушевленный благостию мира, возгласил любимое слово своей матери: Братья! Раскуем мечи на орала, а копья на серпы! Не на кровавом мы поле, не на костях вражьих пируем, не тризну правим!

   - Раскуем! - крикнула дружина, и все сложили с себя оружие, возгласили славу союзникам. Пир общий закипел веселием.

   - Скину же и я духовное вооружение мое против радостей мира,- сказал Воян,- скину, покуда гощу у вас, и разделю с вами радости мира.

   В цвете лет и мужества взор Святослава горел юношеским огнем посереди семьи королевской.

   Рано хотела Ольга обуздать пылкий его нрав брачными узами, но для изневоленного сердца они казались тяжкими оковами; и сердце искало воли посереди удалых забав и мира посереди брани. Княгиня Святославова умерла, он был свободен, но душа его привыкла уже к подвигам, к кочевой военной жизни и к славе побед. Врагов Святослав любил более, нежели друзей, и боевой встрече с ними радовался более, нежели победе. Победа давала мир, а он боялся миру.

   В Переславе только почувствовал он мир в самом себе и, как будто боясь, чтоб он не нарушился чем-нибудь, желал иметь верный залог этого мира.

   Кто, кроме судьбы, мог бы противиться горячему его желанию?

   Едва Святослав задумал о чем-то, посереди торжеств и пиров, вдруг явился к нему гонец из Руси с вестию, что великие силы Печенегов грозят Киеву и что великая княгиня Ольга больна, при смерти, и молит сына принять душу матери и похоронить тело. Вслед за гонцом явились и старейшины киевские.

   - Княже,- сказали они,- встужились мы по тебе! Чужой земли ищешь ты, а от своей отчуждался!* Без щита твоего и матерь твою, и детей твоих пленили было Печенеги. Или не пойдешь оборонять нас, или не жаль тебе ни отчины своей, ни близких своих не жаль!

   Горьки были Святославу эти вести, горек упрек, горька и разлука с Преславом. Но он не медлил, не задумался - сел на коней с дружиною своею и скоком, летом примчался к Киеву, обнял престарелую мать и детей, собрал войско, загнал Печенегов в далекие степи.

   - Сын мой возлюбленный, - сказала Ольга, - теперь ты со мною, и не отпущу я тебя от одра моего до конца дней моих. Довольно уже прославился ты путями ратными и победами; теперь взыщи мира и правды, помысли о уставе земском, устрой царство твое крепкое, державное и честное. Не полагайся ни на посадников, ни на бирючей, сотвори сам наряд в дому твоем. Раскуй мечи на орала, а копья на серпы: оружием не проложишь пути к небу. Будь людям твоим в сень от зною и в покров от хлада, утешь и упокой конечные дни мои!

   - Мать моя возлюбленная,- отвечал Святослав,- вкусившему сладкое, горькое не по сердцу. Видел я красные земли дунайские, похвалю ли русские пустыни? Не мил мне Киев, хочу жить на Дунае. Там будет среда земли моей, где сходятся вся благая. Сына Ярополка посажу я в Киеве, Олега в Древлянах, а сам иду на Дунай!

   Ольга знала причины, которые влекли Святослава на Дунай. Добрыня открыл ей тайну. От Добрынй, который до того уверен был, что после смерти Ольги сестра его Милица будет великой княгиней, не скрылись думы Святослава, нарушавшие его надежды. Со вздохом глубоким сказал он Ольге: "Благоверная госпожа моя, изгубили светлого сына твоего, нашего великого князя Святослава, злые ковы и замыслы болгарские: не взяли они его силой, взяли хитростью. Размирят с Греками и будут держать вместо щита против врагов своих. Шел он воевать Болгарию, а воротился поборником ее, там покинул он всю дружину свою в ограду чужого царства".

   Ольга пришла в ужас, узнав, что сын ее готов нарушить мир с Греками. Она хотела узнать, что обольстило Святослава в Болгарии.

   - Смею ли тебе открыть, княгиня, госпожа моя, тайну сына твоего! - говорил ей Добрыня. - Распутная сестра королевича болгарского увилась змеей около сердца Святославова, ослепила ум его и поборола силу, мастит ланиты румянцем, облекается в лепоту риз и в златые обложения {Здесь: украшения.- А. Б.}, хитра, как плетения влас своих, злое оружие хитростей болгарских: беда нам настанет!

   Ольга поверила Добрыне, а желание Святослава ехать на Дунай убедило ее в истине всего сказанного.

   - Сын мой,- отвечала она на слова Святослава,- больно сердцу моему, что ты не возлюбил родины и чуждаешься дому и кровным. Скажи мне истину, какой бисер многоценный обрел ты на Дунае? Кто посеял там для тебя благо, что торопишься пожать его? К чему приковалось там сердце твое?

   - В изволениях разума дам ответ,- сказал Святослав,- но в изволениях сердца неволен. Там мирен я духом.

   - Нет, сын мой, есть у тебя иное на сердце, ты не смирился, но пал духом. Кто обаял тебя взором своим? Кто умастил тебя ласками своими и усвоил?

   - Вышел я из детского возраста,- отвечал Святослав,- и старость не охолодила еще меня. Сам не неволю ничьей души, и моей никто не изневолит, ни силою, ни обольщением.

   - Молод еще ты укорять старость холодом, время дает опыт, а ты испытал только строи да пути ратные! Послушай опыта и совета матери: прилепись к истинному богу, он отведет тебя от наваждений дьявольских.

   - Прилепился я к богу отцов моих, и воля его отвергнуть меня от себя или беречь в путях моих*.

   - Сын мой,- произнесла Ольга со слезами,- не сноси престола своего на Дунай! На Дунае ищут души твоей! Шел ты за Греков воевать Болгарию, враги Греков были враги твои, кто ж вражду твою претворил в дружбу, а приязнь в размирье?

   - Обман и правда,- отвечал Святослав.

   - Сын мой, сын! знаю я все! знаю, какими ветрами злодеи Болгары сбили корабль с пути! Знаю, каким золотом прельстили тебя! и за какую плату наняли в свои холопы! Зачем оставил ты рать свою в Болгарии?

   - Не оправдаюсь я перед тобою, мать моя,- произнес, вспыхнув, Святослав,- напутствуй меня благословением, я иду к полкам своим.

   - О, Святослав,- произнесла Ольга,- нрав твой упорен! Бог с тобой, твори волю свою, но дай мне умереть прежде. Не оставляй меня на смертном одре, погреби меня и иди куда хочешь!

   Святослав не мог противиться последнему желанию больной матери*. Но просил не говорить ему ни слова о Болгарии.

   Мраком покрылось лицо его, и над взором, как над утренним солнцем, висели тучи, изнывала душа.

   Прошла зима, настала весна; силы Ольги быстро таяли вместе с снегом, а душа ее с радостью готовилась к исходу, как дух весны из земных недр.

   Только что проклюнулось яйцо нового птенца природы, и прозябшее семя выбежало на вешнее солнце, и воскресшая жизнь подала голос, в Киев прибыл посол из Царьграда и объявил, что василевс - опекун Никифор умер, державу принял Иоанн Цимисхий {Иоанн Цимисхий (т. е. коротышка, маленький) - византийский император (969-976) из знатного армянского рода Куркуасов. Пришел к власти в результате аристократического переворота. Вел активную внешнюю политику на Балканах, в Сирии, жестоко расправлялся с многочисленными восстаниями внутри империи.- А. Б.}.

   Первым условием возобновления мира Греции с Русью Цимисхий полагал вывод русских сил из Болгарии.

   - По первому слову не умирюсь с царем вашим, - отвечал Святослав,- хочет он построить мир и положить ряд между Русью и Греками по старине, как было при отце моем, пусть шлет оклады на грады русские и хранит любовь ко мне и ко всем, кто под рукою моею*.

   Посол Цимисхия отправился обратно с посланными от Святослава, которые обязаны были, в случае размирья с Греками, явиться к Свенальду, военачальнику русских полков в Болгарии, с указом сосредоточить силы в Преславе, нанять в помощь конницу угорскую и ожидать великого князя*.

   Вскоре прибыл посол и от Бориса с поклоном и дарами. В Болгарии было все спокойно, но по горделивой осанке послов Цимисхия Святослав предвидел грозу, которую готовит он на Болгарию.

   - Мать моя! - сказал он..- Честь зовет меня на путь!

   - А любовь к матери не удержит! - сказала Ольга, вздыхая.- Вижу, как душа твоя рвется к Дунаю и тоскует; я помолюсь богу, чтоб он поторопил успение мое!.. Бог с тобой!..

   Ольга забылась в молитве.

   - Сын мой, сын,- сказала она наконец,- преклони чело свое к устам моим! Бог с тобой, да предохранит он тебя, не омовенного крещением, от пыла души твоей. Сын мой! зачем не послушал ты слов моих и не принял божий щит в ограду путей твоих!..

   Тихо произнесла Ольга эти слова и закрыла глаза, смоченные слезами.

   Предтекущая христианской земли, как денница перед солнцем, как заря перед светом, почила.

   И плакались по ней сын ее, внуки и все люди великим плачем.

   Первую христианку Руси погребли в Ольмовой церкви во имя Святого Николая, и Святослав не творил тризны или погребального пира на гробе ее.

   Первые дни печали его нарушены были известием из Болгарии, что Греки взяли Преслав*.

   Вскипело сердце Святослава. Посадив старшего сына, Ярополка, на великокняжение и назначив в удел сыну Олегу Древлянскую Землю, он торопился в Болгарию. Перед самым отъездом явились мужи новгородские и просили себе князя.

   - Кого пошлю вам? - спросил Святослав.

   - Дай нам Володимера,- отвечали Новгородцы по научению Добрыни.

   - Вот он вам, юный и с вуем своим Добрынею. Добрыня будет кормильцем ему.

   И отправился Володимер с Добрынею в Новгород, а Святослав к Преславу болгарскому.

  

  

   Святослав предчувствовал, как необходимо присутствие его в Болгарии, но ему нельзя было оторваться с холодным чувством ни от гроба матери, ни от забот о детях, ни от попечений об устройстве земском. По смерти Ольги на него возлегли все тяготы. С нитью жизни ее разорвалось ожерелье обычного порядку. А между тем над Болгарией собирались тучи, никто не предчувствовал грозы, кроме тоскующего сердца Райны.

   Воян знал причину уныния племенницы, часто навещал он ее, беседовал с нею о том, что занимало ее душу, и, как благотворная роса, окроплял ее сердце, из которого возрастали роскошные цветы: светлый взор, радостная улыбка и живой румянец. Райна ждала Святослава, как обреченная ему душой и сердцем, судом и рядом.

   Тогда как Борис принял отчую державу с любовью народной и стал спокойно, обдуманно, без боязни крамол заботиться об устройстве земли своей, измершей от голоду и войны, на престоле цареградском, как на сердце прелестницы, возлегали попеременно искатели ее. Василиса Феофания, по смерти Романа, за малолетством наследников его, Василия и Константина, избирала на престол и ложе, в правители и опекуны людей по сердцу. Первый любимец ее, с которым сочеталась она браком и облекла его в пурпур, был Никифор Фока, грубый, безобразный, но могучий и смелый воин. Духовенство и народ возненавидели его, возненавидела вскоре и Феофания. Выбор ее пал на нового силача и временщика, Иоанна Цимисхия. Этот дебелый Армянин невелик был ростом, но как кованный из железа, наездник, боец и поединщик, прославившийся в боях с Сарацинами. Сблизившись с ним, Феофания обрекла Никифора смерти, и, тогда как он спал, по своему боевому обычаю, в крепких оградах дворца, на раскинутой на полу медвежьей шкуре, тридцать кинжалов приковали его к полу, а злодей Цимисхий хохотал над вылетавшей душою предместника своего и вскоре избран был правителем восточной империи и опекуном малолетних детей василевса Романа.

   Но Феофания ошиблась в Цимисхий. Первым его делом было обвинить ее перед народом в убийстве отца, мужа и любимца Никифора, заключить в монастырь и казнить ее сообщников*.

   К нему-то явился комитопул Самуил с братьями и сбродом разных людей; объявил себя воеводой сил Болгарии и просил от имени всего народа защиты против насилия Руси и поставленного ими короля Бориса*.

   - В этом дворце вскормила Греция Бориса, - говорил Самуил,- а он, подкупив Святослава дарами и красотой сестры, заключил с ним союз против Греции.

   Войнолюбивый Цимисхий радостно принял сторону комитопулов, во-первых, потому, что они были также Армяне родом, а во-вторых, величаясь титулом победителя Востока, он хотел приобрести и титло победителя Севера.

   Отправив посла к Святославу с требованием вывести русские войска из Болгарии, он велел перевести победоносную свою рать из Азии в Европу и собрать новые силы в Македонии и Фракии.

   Послы греческие, возвратись из Руси с послами Святослава, нашли Цимисхия уже в Родосто, куда перевозились на кораблях азийские войска и где было назначено сборное место всем прочим.

   Узнав от своих послов ответ Святослава, Цимисхий велел сказать послам его, что они отправятся вместе с ним в столицу Болгарии и там примут ответ царя греческого к русскому князю.

   Назначив полководца Василия предводителем главных сил и поручив передовой отборный отряд, состоявший из наймичей, стратигу {Стратиг в Византии - наместник области (фемы), обладавший я ней всей полнотой военной и гражданской власти. Стратиг Феодор - лицо историческое.- А. Б.} Феодору, сам Цимисхий с десятью тысячами старых сослуживцев своих двинулся быстро в горы. Его передовую страшу составлял Самуил с несколькими стами сброда сообщников своих. Зная все тайные пути гор, они провели Цимисхия мимо застав болгарских, и он неожиданно явился из-за высот перед Преславом и напал на русский отряд, занимавшийся ратным ученьем на равнине перед городом*.

   Русский полководец Свенальд был в это время в Доростоле, где стояли русские корабли; в Преславе была только стража королевская и осемь тысяч Руси.

   Нечаянное появление неприятеля в то время, когда никто не предвидел войны, не готовился к ней и спокойно наслаждался миром, привело всех в ужас.

   Не зная, кто неприятель и откуда взялся, но видя бой за городом, Русские в беспорядке бросились на помощь к своим. Завязалась битва, а между тем ворота городские заперли и завалили. Окруженные со всех сторон, Руссы дрались как львы в продолжение целого дня под самыми стенами: их невозможно было впустить в город без опасения, что с ними ворвется и неприятель. Десять тысяч, пришедших с Цимисхнем, должны были отступить, но к вечеру в помощь Цимисхию прибыл стратиг Федор. Наступившая ночь прекратила битву, а к утру Преслав был уже обложен всеми силами греческого войска. Начался приступ. Тщетно Цимисхий требовал сдачи города. Русь и Болгары стояли на стенах и осыпали стрелами и калеными камнями Греков, которые под прикрытием щитов приставили лестницы и лезли на стены. Стало уже смеркаться. Усилия Греков ослабели. Цимисхий потерял надежду взять Преслав, но злодей комитопул предложил употребить хитрость.

   - Воспользуемся темнотой,- сказал он ему,- вели отступить от стен; я со стороны лесу поскачу с отрядом своим мимо твоих войск. Ты преследуй меня как неприятеля. В городе подумают, что пришла помощь, примут за своих, отворят мне ворота, и, когда я буду в городе, начни снова приступ. В суматохе Руссы и Болгары бросятся защищать стены, а я нападу на них с тылу!

   Злодейский умысел понравился Цимисхию и удался. Войско Цимисхия отступило от стен. Войска преславские сложили щиты и прилегли на отдых с оружием в руках. Уже смеркалось. На вершинах стражниц городских зажглись костры, весь город и все окрестности озарились заревом. Вдруг за стенами послышался крик, гай и стук оружия. "Наши, наши идут!" - крикнули Руссы, видя, что полки греческие преследуют несущийся во весь опор отряд конницы.

   - Отпирай ворота, покуда не налегли на них Греки!

   Ворота отперли, комитопул со всем своим отрядом проскакал в город, вслед за ним ряды войск греческих надвинулись на стены с лестницами, оглашая воздух криками и ударами в щиты.

   Дружина преславская бросилась защищать стены, но слышат крики и тревогу позади себя, видят бой на прясле ограды. Сердца дрогнули, руки опустились.

   Король Борис, окруженный семьей, священством и вельможами, едва только успокоился, отразив первый приступ Греков: он уверен был, что город выдержит осаду до прибытия Свенальда из Доростола и покуда стянут войска из пограничных крепостей Болгарии.

   Когда донесли, что отряд Руссов, сражаясь с Греками, приближается к городу, все терялись в догадках, Свенальд ли это или сам Святослав. Сердце Райны билось в нетерпеливом ожидании.

   Вдруг раздались снова военные клики, стук оружия, гул труб и котлов. И в эту минуту общего онемения на двор королевский прискакал отряд всадников.

   - Спасайтесь! - кричали они в один голос к страже двора.- Греки ворвались в город! Спасайтесь, братья!

   Несколько из них соскочили с коней, бросились на крыльцо, вбежали в палаты королевские.

   Борис и все окружающие его, пораженные исступленным криком вбежавших юнаков, онемели от ужасу; только дети Бориса вскрикнули и прижались к матери.

   - Спасайтесь! Греки в городе! Кони готовы у крыльца! Ведите короля, несите королеву!

   И с этими словами один из вбежавших, в кольчуге и шлеме с опущенным забралом, схватил Райну на руки и бросился вон.

   - Моя теперь! узнала ты меня? узнала Самуила? - повторял он, спускаясь с крыльца.

   - Коня! Брат! на твоих руках король с семьей! - крикнул злодей и вскочил с ношей своей на седло, обхватив правой рукой беспамятную Райну, взялся за узду, сдавил коня и, сопровождаемый тремя всадниками, помчался во весь опор.

   Только что он исчез между зданиями, как полк македонской пехоты, преследуя Болгар, вышел на площадь. Отступая к королевскому двору, они вбежали во двор, хотели затворить ворота; но всадники Самуила бросились на них и открыли путь Грекам.

   - Борис, ты мой пленник! - сказал один из них королю, которого окружили уже враги его.

   - Кто ты, изменник? - вскричал Борис.

   - Кто я? Комитопул Аарон, если помнишь.

   - Помню, черная душа! еще в детских играх наших ты был изменником! - отвечал Борис.

   С королевою, с братом Романом и детьми повели его во всем королевском облачении в стан Цимисхия.

   - Здравствуй, король, с королевою и с королевичами! - сказал Цимисхий, усмехаясь.- Не долго ты гостил на родине!

   - Здравствуй, хищная птица на чужом гнезде! - отвечал Борис, который знал Цимисхия еще льстивым рабом у подножия Феофании.

   - Поезжай же в Константинополь, там еще целы твои игрушки, - сказал Цимисхий, бросив гневный и презрительный взор на Бориса. И немедленно велел отправить Бориса с семьей и брата его Романа в Царьград*.

   Преслав был занят уже Греками; но бои продолжался в одной части города от восхода зари утренней до восхода звезд. Несколько тысяч Руссов, стесненные в одной из улиц, дрались отчаянно. Как косари двигались они вперед по жниву, устилая землю рядами врагов, смяли их, вытеснили на площадь, и здесь, окруженные со всех сторон, пробили они себе путь к двору королевскому, бросилиеь в отворенные ворота, заперли их за собой, завалили и вырубили всех Греков, которые расположились уже во дворе.

   Им легко было бы отстоять высокие ограды замка; по, на беду, около стен были деревянные королевские службы. Греки стали бросать огонь, подожгли, пожар разлился по всему двору, обнял палаты, и несколько тысяч храбрых, непобедимых Руссов погибли в этом адском пламени.

  

  

   В тихой, отдаленной от Преслава подземной обители и в глубине души своей Воян радовался о наступившем благоденствии Болгарии. Племенники и Райна умоляли его жить с ними, но он не мог расстаться навсегда с уединением. Он привык к тишине подземной. В свете копится богатство вещественное, а в уединении душевное. И то и другое не для одного себя: есть какая-то потребность делиться с любимыми и добрыми людьми. Каждую неделю являлся Воян в Преслав с богатыми дарами души своей. Борис ждал всегда от него мудрого совета, а Райна утешительной беседы. Несколько уже дней прошло, как он не был в Преславе, никакой недобрый слух не дошел до него. И через кого бы мог дойти? Разве вещун черный ворон сел бы над ныришом и прокричал: "Горе, горе!"

   Спокойный, с благими надеждами, выехал Воян из пещеры, сопровождаемый одним из своих собратий. Выбравшись из ущелья гор на дорогу к Преславу, вдруг видит он, что навстречу им едет отряд конницы.

   - Что за люди? - сказал товарищ Вояна.- По одежде не Болгары и не Руссы.

   - Одежда, кажется, македонская.

   - Куда, старцы? - крикнул начальник отряда по-гречески, подскакав к ним.

   - В Преслав едем, храбрые воины,- отвечал Воян, удивленный встречею с греческими войсками.

   - О, да какие у вас кони! слезайте-ка, поменяемся!

   - Возьмите, пожалуй,- сказал Воян,- только чтоб после беды не было, кони с королевской конюшни.

   - Неужели? тем лучше! Если ты из Эллинов, отец калугар, так поздравляй и молись богу! Преслав наш! Э нет, стареньки! съели зубы! - продолжал Грек, осматривая коней.

   - Чей наш? - спросил Воян.

   - Вот хорошо, чей! Здесь сам василевс Иоанн; король болгарский со всей семьей в плену.

   - О, неисповедимы дела твои, господи! - проговорил Воян, и у него невольно выступили слезы на глазах.

   - Что, заплакал от радости?

   - Плачу, - отвечал Воян, - и не постигаю, что вы говорите.

   - Да, отец калугар, случилось же так, что в Преславе не успела заняться заря, а мы уже взяли город! Орлами перелетели через горы и стены!

   - А Руссы где? - спросил Воян.

   - Что нам Русь - петухи, а Болгары мокрые куры; да они же сами просили василевса, чтоб избавил их от насилия Руси.

   - Когда сами просили?

   - А как же, тайно прислали комитопулов на переговоры.

   - Комитопулов! - вскрикнул Воян.

   - Чему тут удивляться? Верь мне, что так.

   - Не удивляюсь; если комитопулы взялись за дело, так иначе и быть не может! - отвечал Воян.- Прощайте же, боюсь опоздать к вечерни.

   - Ну, прощай! а славные кони! Жаль, что стареньки!

   Грек поскакал с отрядом; а Воян, склонив уныло голову, продолжал путь в Преслав. То пустится быстрой рысью; то думы так отяготят его, что конь чувствует их и шагом везет свою ношу.

   Когда из-за утеса открылся город, стан греческий и легионы войска, которые тянулись по дороге к Дунаю, Воян приостановился, вздохнул глубоко и отер слезу.

   - Душан,- сказал он спутнику,- посмотри, столица это болгарского царства или могила?

   - На какую беду ехать нам туда? - отвечал Душан.

   - Что ты это говоришь, Душан! - произнес Воян с упреком и быстро пустил коня по дороге, извивающейся к городу, мимо греческого стана, расположенного на возвышении.

   Смиренно просил он на заставах пропустить его в город, называя себя иноком метрополии преславской, из Греков.

   - Ступай, ступай, да не в болгарский Преслав лежит этот путь, а в греческий город Иоаннополь, слышишь, старец? - повторяли ему тщеславные покорители столицы.

   - Боже небесный! что сталось с Райной? - произнес Воян, подъезжая к королевскому двору, еще дымившемуся после пожару.

   Дом ключаря Обреня был подле двора; но все дома на площади и поблизости заняты греческими войсками. Жители стеснились в отдаленных частях города. Туда поехал Воян и по расспросам отыскал Обреня. Старик сидел на завалине одной хижины.

   - Все погибло, брат Воян! - сказал он, качая головою.- Сгорело гнездо наше! Злодеи комитопулы продали нас!

   - Где король? - спросил Воян.

   - В плену.

   - Где Райна? - спросил Воян.

   - Где? - повторил Обрень и закрыл лицо руками.

   - Говори, брате! Умерла?

   - О, верно, умерла в руках злодея Самуила!

   Белые, волнистые волосы на голове Вояна распустились, повисли куделью, лицо помертвело, но ярко вспыхнули глаза.

   - Самуил? - повторил он, слушая рассказ Обреня о событии, которого он был свидетелем.- В палате королевской Самуил? - повторил он еще грознее...- Пусть накажет меня бог вечными муками! Прощай, Обрень!

   - Куда, брате?

   - Куда! не оставить ли голубя в когтях ястребиных! Нет, найду я ущелья хищника!

   - Ищи, брате, ищи! - повторял Обрень вслед Вояну, который вскочил на коня и помчался обратно к своему нырищу.

   - Маврень! - сказал он одному из своих собратий.- Помоги горю! Коршун-комитопул похитил племеннйцу мою, унес в свое гнездо! Негде ему свить его, кроме трущобы шумекой, там нанимал он свою шайку. Тебе известны все притоны: ступай, брате, разведай, за какими оградами, за сколькими замками темница королевны!

   - Знаю, знаю! - отвечал Маврень.- Где быть, как не в куле главаря урманской вольницы.

   И Маврень вооружился с ног до головы, накинул на себя вместо черной ризы суконный красный пласт {Здесь: плащ.- А. Б.} и отправился в непроходимый лес, который покрывал горы на запад за Преславом.

   - Дубравец! - сказал Воян другому старцу.- Ступай, брате, к Доростолу, туда пошел Цимисхий со всеми силами. Разведай, что там деется, чем решится бой Греков с Руссами. Узнай, не прибыл ли сам Святослав из Руси.

   Дубравец отправился к Доростолу смиренным иноком, собирающим подаяния. Воян провел три дня, как изнеможенный дряхлый старик, лишившийся уже всех чувств жизни. Как пробужденный от сна, вздохнул он, когда возвратился Маврень.

   - Так и есть, в куле у главаря! Я приехал прямо к старому своему побратиму Годомиру. "Откуда, браца?" - "Из сербского плену ушел!" На радости выпили коновку руйного вина. "Ну, как поживаете? где главарь, где момцы гусары? Что нового?" Он и развязал кошель, высыпал все, что за душой было: главарь со всей вольницей на службе у комитопула Самуила, которого царь греческий обещал сделать королем болгарским, и отдал в залог ему королевну. "А где королевна?" - "Здесь, в куле {Башня; здесь: укрепленное гнездо разбойников. - А. Б.}".

   С меня и довольно было этих вестей. "Прощай же, браца,- сказал я ему,- еду на войну, что мне здесь делать". И уехал.

   - Ну, Маврень, спасибо! - сказал Воян, оживая.- Теперь на долю нам трудная работа; надо выкрасть королевну, покуда тать не возвратился в вертеп свой.

   - Выкрасть? нет, Воян, из кулы не выкрадешь! Высоки стены, крепки замки! Там взаперти живут жены главаря; ни входа, ни выходу, ни им, ни к ним. Сторожат их обрезанцы да старые ведьмы. А вокруг стен стража, день и ночь. Можно бы взять теперь кулу силой, да где силы взять.

   - Где взять? - повторил Воян, задумавшись. - Едем, Маврень, найдем силу!.. Эх, из Доростола нет вестей! Да все равно, нечего медлить! в Святославе русском наша помощь, другой нет, едем к нему, хоть в Русь!

   На пути встретил Воян Дубравца, посланного в Доростол.

   - Что нового? Что нового?

   - О, битва великая идет на Дунае, Святославу бог помогает!

   - Там он? - вскричал радостно Воян и, не ожидая других вестей, помчался во весь опор, как лихой, смелый юнак, гонящийся за славой.

   Между тем как быстро всходили и созревали горькие беды Болгарии от семян, насажденных коварством комиса и комитопулов, между тем как народ поливал слезами опавший цвет блага своего, а Райна, измирая в печалях и ужасе, молилась о смерти, стоя на коленях перед светом божиим, проникавшим через окно под потолком в келий её заключения,- Святослав летел на крыльях к Дунаю и прибыл в Доростол, когда над любимцем его, Огнемиром, совершалась тризна и войско пало духом.

   - У кого на душе горе и отчаяние, на лице печаль и боязнь, кому смерть страшна, вон из рядов и из стана русского! - вскричал он к воинам.

   - Нет нам страху с тобою! - крикнули воины, и душа встрепетнулась у всех, взоры ожили.

   - Братья и дружина,- возгласил он, устроив рать к бою.- Все воротим, кроме мертвых!

   И дружина русская, ударяя радостно в щиты, двинулась за ним на горы, возвышающиеся над Доростолом, где был укрепленный стан Цймисхия, облегавший город.

   Началась сеча. Десять тысяч Руссов шли на сто тысяч Греков.

   - Братья и дружина! - возгласил снова Святослав к утомленным воинам,- собирайте последние силы! Не устыдим земли Русской! победим или сложим головы!

   - Где твоя ляжет, там и свои сложим! - возгласили воины, прогремев мечами в щиты*.

   Цимисхий почувствовал присутствие Святослава; имя русского князя разнеслось по рядам греческим, и, разбитые, разметанные, сто тысяч в беспорядке отступили с поля.

   Укрепленный стан достался в добычу Руссам; ночь прекратила сражение. Святослав стал под черным знаменем на костях греческих, в шатре Цимисхиевом и послал сказать Грекам: "Потяну на вас, до града вашего, и стану на костях ваших посереди града!"

   Могучий борец Цимисхий, надеясь на свою личную силу более, нежели на войско, предложил Святославу вызов на поединок: "Кто из нас победит, тот и владеет обоими народами".

   - Во чье имя и место царствует Цимисхий в Греции?- спросил Святослав посланного.

   - Во имя и место малолетнего сына Романова Василия и брата его Константина,- отвечал он.

   - Так пусть же он на кон не ставит чужого добра и наследия; а если ему, военачальнику царскому, наскучила жизнь, так избирай он иной любой путь к смерти.

   Цимисхий был тот же человек, который наездничал в Азии перед полками и вызывал арабских витязей на бой; но, сорвав могучей рукой пурпур с плеч Никифора, ему незачем уже было тянуться; осмелиться на решительную борьбу с Святославом значило бы насиловать свое счастье и подвергать опасности приобретенную славу героя. Бой с Святославом нисколько не походил на азиатские игры в войну*.

   Цимисхий решился искусить Святослава золотом, а вместе с тем желал выведать, как велико число его дружины.

   - Не сильны мы против тебя стоять, прими дары наши и скажи, сколько вас, и дадим по числу голов,- льстиво сказали Греки. "Суть бо Греци льстивы и до сего дни" - говорит летопись.

   - Злато и паволоки отрокам моим,- сказал Святослав,- а драгоценное оружие принесли вы на голову свою, если военачальник ваш не освободит короля Бориса с семьей и не пойдет с миром в град свой!

   Посланные возвратились к Цимисхию с ответом Святослава и сказали:

   - Грозен и лют этот муж, презирает золото, а любит острое железо!*

   - Так мы пойдем, вопреки его нраву, иными путями, будем договариваться о мире, покуда придут корабли мои на Дунай,- сказал Цимисхий.

   И снова послы греческие явились в стане Святослава, но, к удивлению, их не допустили к нему. Сперва сказали им, что светлый князь велел обождать; потом, что велел спросить, зачем приехали, наконец, объявили им, что если они прибыли с миром и согласием на волю великого князя, то могут заключить договоры в совете бояр его; а если хотят торговаться, то с чем приехали, с тем бы ехали и назад.

   Этот ответ довершил сомнение греческих посланных; они заметили смуту и колебание в словах сановников Святославовых. Объявив, что без воли царской не могут решиться на предлагаемое, они возвратились в свой стан.

   - Не знаем причины, отчего смутило прибытие наше сановников русских,- сказали они Цимисхию.- Когда мы просили и несколько раз повторяли требование лично видеть князя, они всегда уходили, долго не возвращались и потом выдумывали какое-нибудь затруднение видеть его. Он, верно, болен он раны: недаром Анема критский похвалился, что в битве встретил он самого Святослава, дал ему сильный удар в голову, сбил с коня и, если б "е подоспел княжеский оружничий, убил бы его или взял в плен.

   - Нет, это только уклонение Руссов от мира,- сказал Цимисхий, довольный новостью, сообщенною послами.- Тем лучше! корабли мои прибыли.

   И немедленно Цимисхий велел идти кораблям своим к Доростолу и, вступив в бой, осадить город со стороны Дуная. По данному знаку к сражению развернулось царское знамя, и Цимисхий двинулся со всеми силами на нагорный укрепленный стан Руссов. Началась жаркая битва. Бодро Руссы отражали наступающие полки врагов; но голос Святослава не раздавался перед рядами, не вызывал дружину свою на победу или на гибель. Не будь боя позади ее, на Дунае, она бы отстояла поле; необходимость принудила отступить в стены Доростола и обороняться за оградами.

   Флот греческий стеснил русские корабли под самым городом, занял рукав Дуная, облегающий Доростол. Руссы были осаждены со всех сторон; уныла душа их; не слыхать живительного голосу.

   - Братья мои и отроки! не умирать нам взаперти, умрем лучше в открытом поле!

   Но где же Святослав?

   С полком отчаянных всадников мчится он к куле главаря урманского.

   Воян явился к нему в стан под Доростолом и с слезами на глазах сказал ему:

   - Князь Святослав, спаси королевну, племеннйцу мою, покуда не пришло время конечной ее погибели!

   - Воян! - сказал Святослав.- Я добуду ее из плену греческого! Борис воссядет на престол свой!

   - О, если б она была с братьями своими в плену у Греков, я бы ждал спокойно твоей победы: кто против бога и тебя, Святослав.

   - Где же она? - вскричал Святослав.

   - Где? Пойдем, выручим ее! Возьми полк дружины с собою, и, бог даст, завтра в ночь рассыплем стены ее темницы, куда заключил ее хищник комитопул.

   Не задумался Святослав, не выждал утра; велел вскочить на коней всадникам полка княжеского и, как туча на ветрах, понесся вслед за Вояном и Мавренем в трущобы шумские.

   Не слезая с коней, мчались они ночь и день; к вечеру Маврень сказал:

   - Стой! Близко. Кони измучились, надо дать им отдых да решать, что делать. Здесь одной силой не возьмешь: стены высоки; покуда взберемся на них по высоким елям вместо лестниц да заведем бой, стража урманская не ляжет мертва, не вырезав всех жен главаря; а вместе с ними и Райне будет та же участь. Был такой пример при Симеоне.

   Поразила, эта новость Святослава; у него и душа и руки жаждали кровавого боя.

   - Что ж будем мы делать? - вскричал он.- Или подползем гадами под сонных злодеев?

   - Э, нет, князь великий,- отвечал Маврень,- мы повестим о приходе своем гулкими бубнами, звонкою песнею! Я научу певцов твоей дружины петь такую песню, что гусары встретят нас как родных. Пойте, братья, за мной:

  

   Гой, гусаре, песню заневахме!

   Иди, песня, из уст в уста ладно!

   Встречай, Майя, единого сына,

   А сестрица - родимого брата,

   А девица - заручника-друга!

  

   Ладно пойте, братья!

  

   Гой, спытаем, все ли гласы вкупе,

   Нет ли в битве со врагом измолкших?

   Слышно ль Майе радостный глас сына?

   А сестрице - ласковый глас брата,

   А девице - сердечный глас друга?

  

   Ладно! пойте, братья!

  

   Чу, навстречу идут домачицы,

   Копят слезы на печаль, на радость,

   Отзовется ль радостный глас Майе,

   А веселый - милице-сестрице,

   А сердечный - душице-девице?

  

   Ладно! Ну, я еду вперед повещать, что идем; спуститесь с горы, я буду уже у оград кулы. Послышите звук рога - запевайте; по второму знаку - рысью выберетесь из лесу на долину; тут ни дороги, ни тропинки нет; а доедете до речки, речкой по воде вправо; ступайте, куда извивается между крутью берегов, приведет под скалу; тут налево выбита по скале дорожка в гору, как раз к воротам кулы. Ну, с богом!

   И Маврень помчался рысцой вперед; подъехав к воротам оград кулы, он затрубил с треском в медный рог, так что стражи над воротами и на боковых башнях вздрогнули и в один голос подали оклик.

   - Спите вы, братья! По первому звуку голоса не подали! а главарь со всем гусарством под горой! - вскричал Маврень.- Да, ну! не слышите! откладывай ворота! - И Маврень загремел в рог снова.

   Дружина Святославова с звонкой песнею вышла из лесу в долину, покрытую непроходимым терном. На противоположном берегу, на обрывистой скале, видны были стены и башни кулы. По камышкам речки, как между двум