Вельтман Александр Фомич - Не дом, а игрушечка

ьте получить деньги, - сказал Сем-ен, входя с каким-то мещанином, - я решил дело.

  Мещанин отсчитал деньги, положил их на стол перед Порфирием и поднес ему подписать бумагу.

  - Да что ж вы, сударь, подписываете, не считая, - сказал Семен.

  - Как раз тысяча двести серебром, так-с?

  - Так, - отвечал Порфирий, перевертывая ассигнации без внимания.

  На другой день поутру тот же покупщик явился в соседний дом к Сашеньке.

  - Я, сударыня, - сказал он ей, - купил у вашего соседа дом, да место маленько. Не продадите ли и вы свой? А я бы хорошие дал бы деньги.

  - Он продал дом свой! - вскричала Сашенька.

  - Что ж, он хорошо сделал, барышня, - сказала няня. - Он и мне говорил, и я советовала ему продать. А нам-то уж продавать не к чему: насиженное гнездо, и вы привыкли, и я. Дал бы бог и умереть в нем...

  - Он продал, - повторила Сашенька.

  - Продал мне, сударыня. Дрянной домишко; признательно сказать, пообмишулился я, дал четыре тысячи двести, а теперь не знаю, что и делать. Продайте, сударыня! За ваш дом пять тысяч.

  - Да, видишь, какой! пять тысяч! Барышня, а барышня, пожалуйте-ка сюда, - сказала няня торопливо, вызывая Сашеньку в другую комнату, - продавайте, барышня!

  - Да, я продам, непременно продам! - проговорила Сашенька с обиженным чувством.

  - Продавайте! Дедушка-то заплатил всего две тысячи за него, за новый!.. Пять тысяч дает! Да уж вы не мешайтесь, оставайтесь здесь: шесть возьму!..

  - Продавай! Я не хочу в нем жить, - проговорила со слезами на глазах Сашенька.

  - Пять тысяч капитал, а мы квартерку найдем рубликов за двести, так без хлопот будет.

  И няня вышла к покупщику.

  - Пять тысяч не деньги, любезный, - сказала она ему, - барышня и не подумает отдать за эту цену... Шесть, если хочешь.

  - Как можно! Да уже так, дом-то мне понадобился: двести набавлю.

  - И не говори!

  - Пять тысяч пятьсот угодно? А нет, так просим прощенья, - сказал мещанин, обращаясь к двери.

  - Ну, погоди, спрошу барышню.

  Дело уже было решено, дом продан, задаток взят, пришел Порфирий.

  - Здравствуйте, - проговорил он тихо, как виноватый, подходя к Сашеньке.

  - Здравствуйте, - отвечала она ему, не поднимая глаз.

  - Ты на меня сердишься, Сашенька, - сказал Порфирий после долгого молчания.

  - Сержусь, - отвечала Сашенька.

  - За что ж?

  - Я вас просила, вы не послушались, вы продали свой дом.

  - Он очень стар: на него на починку надо было издержать, Семен говорит, тысячу рублей... - начал Порфирий в оправдание себя. - Я и нянюшке говорил, и она советовала мне продать, а жить в вашем...

  - А я по совету нянюшки продала свой, - сказала Сашенька.

  - Продали!

  - Продала.

  - Ну, если так... - проговорил Порфирий.

  - Куда вы?

  - Мне надо идти нанимать квартиру, - отвечал он и бросился вон.

  - Порфирий! - хотела вскрикнуть Сашенька, но голос ее замер.

VI

  Покупщик двух домов распорядился умнее Порфирия и Сашеньки: соединил оба дома пристройкой, подвел под одну крышу, и вот, не прошло месяца, из двух старых домиков вышел один новый, превеселенький дом: обшит тесом, выкрашен серенькой краской, ставни зеленые, на воротах: "дом мещанки такой-то", "свободен от постоя" и в дополнение: "продается и внаймы отдается".

  Один бедный чиновник, но у которого была богатая молодая жена, тотчас же купил его на имя жены и переехал в него жить.

  Но в доме нет житья.

  Покуда домики были врозь, все было в них, по обычаю, мирно и тихо и на чердаке, и на потолке, и за печками, и в подполье; ни стены не трещали, ни мебель не лопалась, ни мыши не возились.

  Но едва домики соединились в один, только что чиновник с чиновницей переехали и, налюбовавшись на свое новоселье, легли опочивать, рассуждая друг с другом, что необыкновенно как дешево, за двадцать-за-пять тысяч купили новый дом, с иголочки, вдруг слышат в самую полночь: поднялись грохот, треск, стук, страшная возня в земле, по потолку точно громовые тучи ходят, то в одну сторону дома, то в другую.

  Молодые с испугу перебудили людей.

  - Э-эх, почивали бы лучше в полночь-то, так и не слыхали бы ничего, - сказала кухарка, которая всегда крепко спала в законный час, а во время дня только дремала.

  Но старик дворник, выслушав рассказ господ, качнул головой и решил, что дело худо: верно, домовому не понравились жильцы!

  - Ах ты старая баба! - сказала кухарка.

  - Я ни. за что не останусь здесь жить! - вскричала перепуганная молодая хозяйка. - Ни за что!

  И на другой же день муж ее выставил на воротах: "отдается внаем" - и тотчас же по требованию жены должен был нанять квартиру и переехать.

  Вскоре один барин, проезжая мимо, остановился, прочел: "продается и внаймы отдается, о цене спросить у дворника", осмотрел дом и решил нанять.

  - Так ты сХоди же к хозяину, узнай о последней цене, - сказал он, давая дворнику на водку. - Ввечеру я заеду.

  - Слушаю, слушаю, - отвечал дворник.

  Ввечеру он опять приехал.

  Это был Павел Воинович.

  - Ну что?

  - Да что, - отвечал дворник, который успел уже клюкнуть на данные ему деньги и не мог ничего таить на душе. - Я вот что вам доложу, дом славный, нечего сказать... славный дом...

  - Да что?

  - А вот что: кто трусливого десятка, тому не приходится здесь жить.

  - Отчего?

  - Отчего? а вот отчего: я по совести скажу... тут водятся домовые.

  - Э?

  - Право, ей-богу! по ночам покою нет.

  - А днем? - спросил Павел Воинович.

  - Днем что: днем ничего, только по ночам.

  - Так это и прекрасно, - сказал барин, - я не сплю по ночам, я сплю днем, так ни я домовых, ни домовые не будут меня беспокоить.

  - Э? разве? Да оно и правда, что у господ-то все так... Ну, если так, так что ж, с богом... другой похулки на дом нельзя дать...

  хоть у самого хозяина спросите, он сам то же скажет.

  Таким образом, несмотря на предостережение дворника, барин нанял дом, переехал. На первый же день новоселья пригласил он пять-шесть человек добрых приятелей к обеду и в ожидании гостей, похаживая себе с трубкой в руках и в халате и в туфлях, посматривал, так ли накрывают люди на стол, полон ли погребок, во льду ли шампанское, греется ли лафит, все ли в порядке. Гости-приятели съехались. Обед на славу, вино как слеза.

  Присутствовавший тут же поэт, подняв бокал, возгласил:

  Я люблю вечерний пир,

  Где веселье председатель,

  А свобода, мой кумир,

  За столом законодатель,

  Где до утра слово пей!

  Заглушает кряки песен,

  Где просторен круг гостей,

  А кружок бутылок тесен.

  - Ну, извини, любезный друг, до утра у меня пить нельзя, - сказал хозяин, - невозможно!

  - Это отчего? Это почему?

  - А вот почему: этот дом я нанял у самого дедушки-домового с условием, чтобы ночь я проводил где угодно, только не дома. А так как скоро полночь, то я отправляюсь в Английский клуб. Вы видите, господа, что причина законная. Извините.

  Пушкин захохотал, по обычаю, а за ним захохотали и все.

  Но хозяин сказал серьезно, что он не шутя это говорит, и в доказательство крикнул: "Эй! одеваться скорее!"

  На этот барский крик никто не отозвался: оказалось, что и в передней и в людской - ни души. Люди, уверенные, что господа занялись делом, пошли справлять новоселье.

  - Ну, нечего делать, оденусь сам, - сказал Павел Воинович, - но на кого же оставить дом?

  - А домовой-то, - крикнул Пушкин.

  Эй, дедушко! ты не засни!

  По-своему распорядися с вором,

  Ходи вокруг двора дозором

  И все, как следует, храни!

  - Ха, ха, ха, ха!

  - Ага! - раздалось с обеих сторон дома.

  - Слышишь? отозвался, - сказал поэт, - теперь можно отправляться спокойно. Слышали, господа?

  - Слышали, слышали!

  - Если слышали, так можно отправляться, - сказал хозяин.

  И все отправились.

  Только что господа со двора, а люди на двор пришли, смиренно присели в передней, как будто нигде не бывали, моргают глазами, думают, господа забавляются себе.

  - Чай, до утра просидят? а?

  - Фу, как спать хочется!..

  - Ну, здоров пить!..

  - Вот это что, так ли пьют... да я...

  - Тс! черт ты! ревет!

  - Что, ничего.

  Только что эту беседу в передней заменило всхрапыванье и свист носом, вдруг в комнатах поднялись стук, треск, возня.

  - Вася! слышишь?

  - А?

  - Что это, брат, господа-то передрались, что ли? а?

  - Что?

  - Господа-то... слышишь, как возятся?..

  - А бог с ними!

  - Ну, и то.

  И Вася и Петр задремали.

  А между тем в дому как будто ломка идет.

  Верь не верь, а вот произошла какая история. Мы уже сказали, что в обоих старых домиках было по домовому. Они преспокойно жили себе за печками и, видя, что все в порядке, хозяева благочестивы, лежали себе, перевертываясь с боку на бок. Когда Порфирий и Сашенька продали домики, пристройка и соединение их под одну крышу потревожили домовых, но они еще довольны были, воображая, что идет починка накатов и крыши.

  Только что постройка кончилась и чиновник, купив новенький дом с иголочки, переехал на новоселье, домовой Сащенькина домика, с левой стороны, приподнялся в полночь осмотреть, попрежнему ли все в порядке.

  "Хм, чем-то пахнет", - подумал он, выходя в пристроенную между домиками залу.

  Домовой с правой стороны точно таким же образом отправился по дому дозором.

  "Э-э-э! вот тебе раз! - подумал он, прислушиваясь. - Это что?.."

  Только что он вышел в залу, вдруг что-то стукнуло его в лоб.

  - Кто тут? - гукнул он.

  - Кто тут? - отозвалось над его ухом.

  - А?

  - А?

  - Кто тут?

  - Хозяин.

  - А-а-а! как хозяин? Я хозяин.

  - Нет, я хозяин.

  - Как - ты хозяин?

  - Так, я хозяин.

  - Нет, я хозяин! Вон!

  - Вон? Сам вон!

  Слово за слово, схватились, подняли такую возню, такой стук, грохот, что никак невозможно было чиновнику, и особенно жене его, не испугаться до смерти и не выбраться поскорей из дому.

VII

  Каждую ночь домовые поднимали возню и драку на чья возьмет; но ничья не брала. То же было и в первую ночь, когда барин, нанявший дом, отправился со своими гостями в клуб.

  Стало уже рассветать, когда он возвратился домой; но что-то не весел, ему нездоровилось. Ночь не спал, и день не спится.

  Послал за Федором Даниловичем.

  - Что?

  - Нездоровится.

  - Э? понимаю.

  И Федор Данилович прописал что-то успокоительное.

  - Это порошки?

  - Порошки; принимать через час.

  - Очень кстати! Я бы теперь принял лучше деньги.

  - Это, конечно, лучше, - сказал Федор Данилович, отправляясь к другим пациентам.

  Барин протосковал вечер; настала ночь, и он, (не) исполняя условия с домовым, лег спать и против обыкновения заснул.

  На правой половине дома, где был дом старушки, бабушка Порфирия, барин устроил свой кабинет, а вместе и спальню. Тут же за печкой жил и домовой. Только что настала полночь, он встрепенулся, как петух со сна, и собрался с новым ожесточением на бой с соперником. Вдруг слышит, кто-то всхрапнул.

  - Это кто?

  И домовой подкрался к спящему, приложил ухо к голове. - Ух, какая горячая голова! - проговорил он, отступив от постели.

  - Идет! - крикнул барин во сне, так что домовой вздрогнул и на цыпочках выбрался вон из комнаты.

  - А? ты еще здесь? - гукнул домовой с левой половины, столкнувшись с ним в дверях.

  - А ты еще не выбрался вон? - сказал, стукнув зубами, домовой с правой половины, вцепясь в соперника.

  Пошла пыль столбом. Возили, возили друг друга - уморились.

  - Слушай: ступай вон добром!

  - Ступай вон, как хочешь, добром или не добром, мне все равно.

  - Слушай: домов много.

  - Много, выбирай себе.

  - Ты выбирай, я постарше тебя.

  - Это откуда... я и сам счет потерял годам.

  - Не считай по годам, а мерь по бородам.

  - У. меня обгорела в 12-м году.

  - Слушай, пойдем на-мир.

  - На-мир так на-мир. Давай мне дом с богатым убранством, со всеми угодьями, дом теплый, сухой, да чтоб в доме ни одной человеческой души не жило, чтоб дом был про меня одного, про дедушку-домового: я знать никого не хочу! Чтоб дом был игрушечка, а не дом.

  - Видишь! Смотри, какой дом придумал: про тебя одного.

  А кто такой дом будет про тебя строить?

  - Не мое дело.

  - Молоденек надувать.

  - Ну, как знаешь.

  - Постой, подумаю.

  - Подумай.

  - Подумаю, - повторил сам себе домовой с правой стороны, - подумаю, нет ли такой хитрости на свете.

  Воротился за печку и стал думать; не лежится; вылез, ходит по комнате да твердит вслух: "Хм! игрушечка, а не дом! игрушечка, а не дом!"

  - Что? - проговорил барин во сне.

  - Построить дом, чтоб был игрушечка, а не дом! - отвечал дедушка-домовой, занятый своей мыслью и продолжая ходить из угла в угол.

  - Игрушечка, а не дом, - затвердил и барин во сне, - игрушечка, а не дом!

  Ночь прошла, домовой ничего не выдумал, а барин встал с постели, закурил трубку, велел подавать чай и начал ходить, как домовой, задумавшись -и повторяя время от времени:

  - Игрушечка, а не дом!.. Что за глупая мысль пришла мне в голову, ничем не выживешь - построить в самом деле игрушечку, а не дом?.. А что ты думаешь? Построю!

  Продолжая ходить по комнате, курить трубку за трубкой и рассуждать сам с собою о постройке не простого дома, а игрушечки, барин выведен был из этой думы докладом человека, что пришли из магазинов за деньгами.

  - Ах, канальи! я им велел вчера приходить! - крикнул барин. - Мошенники! просто ждать не будут!., надо им еще что-нибудь заказывать... Кто там?

  - Да там фортопьянный мастер, мебельщик, из хрустального магазина, да и еще из каких-то магазинов.

  - Позови фортепьянного мастера.

  Немец вошел.

  - За деньгами?

  Немец поклонился.

  - Отчего ты вчера не пришел? а? - прикрикнул барин.

  - Все равно, - отвечал немец.

  - Нет, не все равно! вчера был день, а сегодня другой...

  Ну, слушай, вот еще что мне нужно: можно сделать вот такой маленький рояль, в седьмую долю против настоящего?

  - Хм! игрушка? я игрушка не делаю, - отвечал немец.

  - Нет, не игрушка, а настоящее фортепьяно, в эту меру.

  - Это что ж такое?

  - А у меня есть такой маленький виртуоз, карлик, - ему играть... Можно?

  - Хм! можна, отчево не можна, все можна за деньги делать.

  - Так, пожалуйста, сделай... В седьмую долю...

  - В седьмая доля? Хорошо. Только эта будет стоить то же, что настоящая рояль.

  - 6 цене я ни слова, - сказал барин, - только сделай, а потом мы и сочтемся.

  - Хм, - произнес, углубившись сам в себя, немец, которого заняла уже тщеславная мысль сделать крошечный рояль на славу. - Das lst ein kurioses Werk! [Ну и забавная же работа! (нем.)] - сказал он, выходя и забыв о деньгах.

  Вслед за ним явился мебельный мастер, потом приказчик из хрустального магазина. Одному заказал барин роскошную мебель рококо, в седьмую меру против настоящей, другому в ту же меру - всю посуду, весь сервиз, графины, рюмки, форменные бутылки для всех возможных вин.

  Таким образом началась стройка и меблировка игрушечки, а не дома. Знакомый живописец взялся поставить картинную галерею произведений лучших художников. На ножевой фабрике заказаны были приборы, на полотняной - столовое белье, меднику - посуда для кухни, - словом, все художники и ремесленники, фабриканты и заводчики получили от барина заказы на снаряжение и обстановку богатого боярского дома в седьмую долю против обычной меры.

  Барин не жалел, не щадил денег.

  Вот и готов не дом, а игрушка. Стоит чуть ли не дороже настоящего; остается, по обычаю, только застраховать да заложить в Опекунский совет.

  Барин и призадумался об этом.

  - Странная вещь, - говорил он сам себе, - князь Василий построил же гораздо глупее игрушечку, а не дом, в котором жить нельзя; его приняли в залог, а мой, я уверен, что не примут. А между тем закладывать дом необходимо: в старину закладывали до постройки, а теперь очень умно и расчетливо закладывают после постройки. Нельзя не закладывать!

VIII

  Во все время, когда игрушечка, а не дом строился и снаряжался, дедушка-домовой с правой стороны был вне себя от радости и по ночам ходил вокруг него и потирал руки.

  "Вот оно, - думал он, - как ухитрился свет-то... Барин этот должен быть колдун: только что я показался, тотчас узнал; только что задумался, как бы ухитриться, а он в угоду мне и выдумал!.."

  - Ну, будет дом по твоему вкусу, - говорил дедушка-домовой с правой стороны своему сопернику.

  - Посмотрим, - отвечал тот.

  - Увидишь, - говорил этот.

  - Ну, ладно, покажи.

  - Постой, не готов.

  - Э, лжешь!

  - Верь, право-слово!

  - Ну, смотри.

  Прошло еще несколько времени до совершенного окончания и отделки домика. Дедушка нетерпеливо похаживает и сам дивится, как люди-то ухитрились.

  - Истринно игрушечка, а не дом! Ну, надул же я его!

  Наконец дом совершенно готов, дом на семи четвертях состоит из великолепного салона и столовой - она же и бильярдная. Салон - пол парке [Паркетный. - Примеч. автора.], обои шелковые, мебель роскошная - люстры, лампы, канделябры, зеркала, картины, рояль, словом, все.

  - Ну, пойдем! - сказал домовой с правой стороны домовому с левой и привел его в кабинет. Барина, по обычаю, не было дома.

  Ночь светлая; месяц отразился в окно на лаковом парке домика, на бронзе, на мебели: светло, как днем.

  - Ну, где же?

  - А вот, полезай за мной.

  - Да это стол.

  - Полезай!.. Ну, видишь? Что?

  - Постой, борода зацепила... А-а-а-а! - проговорил с удивлением домовой с левой стороны, входя в резные золоченые двери салона.

  - Что? а?

  - Да! ах какая бесподобная вещь! что твоя печурка!

  И домовой присел на кресла, потом на диванчик, потом прилег на подушку, шитую синелью по буфмуслину.

  - Ну, спасибо. А это что? гусли?., а? славная вещь!., вот будет мне житье... роскошь! Не то что за печкой...

  "В самом деле роскошь... - подумал дедушка с правой стороны. - Жаль и уступить... право, жаль!.."

  - Бесподобно! аи спасибо! - продолжал дедушка с левой стороны, растянувшись на диване. - Так уж ты владей всем домом, живи за которой хочешь печкой, а я уж здесь и расположусь...

  - Э, нет, погоди еще: ты видишь, что в доме еще и печей нет.

  - В самом деле, печей нет, как же это забыли печи выложить?

  - Без печей нельзя... зима настанет, замерзнешь.

  - Нельзя, нельзя; да скоро ли их сложат?

  Уверив, соперника, что к зиме сложат непременно, хитрый домовой спровадил его, а сам залег на диванчик и начал потягиваться и расправлять кости.

  - Нет, приятель, извини: не видать тебе как ушей этого домика, я сам в нем буду жить... Как же это я прежде об этом не подумал? Какое спокойствие, удобства какие!.. Все как по мне делано... и зеркала какие... и все... фу, как люди-то ухитрились... Это что в засмоленных бутылках, постой-ка?..

  И домовой отыскал между посудой и приборами штопор в меру, раскупорил бутылку шампанского.

  - Мед!. мед-то какой! Фу, как люди-то ухитрились!..

  Буль-буль-буль... выпил всю бутылку и заморгал глазами, прилег на диван и заснул.

  А между тем и барин, построив не дом, а игрушечку, тотчас же, по современному обычаю строителей, заложил его. Поутру пришли за ним и понесли на носилках к заимодавцу.

  В полночь очнулся домовой. Что за стук такой? что за гам?

  что за свет колет глаза? Взглянул - и ужаснулся.

  Народу тьма, музыка гудит; какие-то пестрые шуты и шутихи шаркают, ходят, кривляются, кричат, бормочут что-то не порусски - страшный содом! От яркого света потемнело в глазах у домового, запрятал голову в подушку, свернулся клубком, лежит - чуть дышит.

  Так прошло несколько дней. Измучился: ни дня, ни ночи по- , кою. И днем свет, и ночью свет. Но наконец выдалась одна темная ночка; прислушался - кругом все тихо; присмотрелся - никого нет. Вылез из домика, побрел на цыпочках по комнатам... искать печки. Ходил-ходил - нет печки в целом доме.

  "0-хо-хо! Куда это я попал!.." - подумал дедушка.

  Вдруг почуял он запах печки, откуда-то несет теплом. Глядь - труба.

  - Что за чудеса такие? Бывало, трубы проводят наружу, а теперь внутрь.

  Влез в трубу, полз-полз, смотрит - печь, преогромная печь посреди сырого подвала.

  Что было делать? Погрустил-погрустил, подумал: "Не рыть было другому ямы, сам в нее попадешь", да и прилег, с горем, в печурке привилегированной амосовской печи.

IX

  Между тем, помните, Порфирий, вспылив на Сашеньку, ушел нанимать квартиру, нанял и переехал.

  Дня три дулся он и не хотел показываться невесте на глаза.

  Наконец не выдержал: грустно стало, отправился к ней, подошел к дому и ужаснулся. И его дом, и дом Сашеньки стояли уже без крыш, огорожены по улице общим забором.

  - Братцы, - спросил он у плотников, пробравшись по наваленному лесу на двор, - не знаете ли, куда переехала из этого дома барышня?

  - Барышня? А кто ж ее знает, - отвечал один плотник, потачивая свой топор на камне.

  - У кого б узнать?

  - А у кого ж узнать? Кто знает? а?

  - А кто ж ее знает, разве у соседей спросить, - отвечали прочие.

  У Порфирия облилось сердце кровью. Долго ходил он около дома, добивался у соседей, куда переехала Сашенька: никто не знает. Пошел вдоль по улице, выспрашивает у ворот каждого дома: не переехала ли сюда такая-то барышня? Нет, не переезжала.

  Обошел все переулки - ни слуху ни духу.

  В отчаянии Порфирий. День прошел, другой прошел - ищет, а следа нет. Избегал всю Москву; дворники гоняют его из края в край своими догадками.

  - Барышня? молоденькая? Так! У нее женщина? Ну так, переезжала, да не понравилась квартира, так она вчера съехала на Разгуляй... как раз против бань.

  Порфирий бежит на Разгуляй.

  - Барышня? вчера? Переехала.

  - Где же она тут живет?

  - А вот ступайте за мной.

  И угодливый дворник ведет Порфирия в мезонин, постучал в дверь.

  - Кто там? - раздался голос.

  Порфирий вздрогнул.

  - Вас спрашивают, - крикнул дворник.

  Дверь отворилась, вышла девушка, взглянула на Порфирия с улыбкой довольствия.

  - Пожалуйте!

  Порфирий, вообразив, что нашел Сашеньку, бросился в двери.

  - Здесь Александра Васильевна? - спросил он, смутясь, у вышедшей из другой комнаты женщины.

  - Александра Васильевна? Не знаю, жила, может быть, а теперь мы здесь живем... Пожалуйте, садитесь, прошу быть знакомым.

  - Извините, - сказал Порфирий, - я тороплюсь...

  И он выбежал из мезонина с тяжким вздохом обманутой надежды.

  "Куда ж я пойду теперь?.. Где я ее найду?.." - думал Порфирий, повесив голову, в совершенном отчаянии, и шел бессознательно к бывшему своему дому.

  Взглянув на новый дом, который стоял уже на месте двух стареньких, Порфирий вздрогнул, прислонился напротив его к забору и стоит как опьянелый.

  - Не придет ли и Сашенька взглянуть на бывшее свое пепелище?

  Но уже смеркалось, а ее нет.

  - Ах, барин, барин, что с вами сделалось? - говорит ему Семен, качая головой.

  - Ищи ее, Семен, - отвечает ему Порфирий и идет снова на поиск, справляется по спискам жителей в частях: в списках нет.

  Походит-походит и снова придет к дому: не придет ли и Сашенька взглянуть, что сталось с ее домиком!

  Однажды, прислонясь к забору, Порфирий закрыл лицо и стоял как над могилой. Вдруг раздался подле него громкий голос:

  - Порфирий! Порфирий!

  Он оглянулся, Сашенька бросилась ему на шею.

  - Ах, счастье! - вскричал Порфирий, обнимая ее. - Теперь ни шагу от меня!

  - Ах, несчастье! - проговорила, рыдая, Сашенька.

  - Что с тобой? что это значит?

  - Я погибла! я замужем!

  Порфирий помертвел.

  - Я думала, что ты забыл, оставил меня, и вышла с горя замуж.

  Сашенька залилась горькими слезами.

  Порфирий стоял безмолвно, смотрел в землю.

  - Барышня, барышня, Александра Васильевна, матушка, пойдемте, беда будет! - сказала испуганная няня Сашеньки, приблизясь и узнав Порфирия.

  - Порфирий! - повторяла Сашенька, приклонясь на грудь его.

  - Сударыня, люди идут! - крикнула няня, схватив за руку Сашеньку.

  - Порфирий! Прощай! - проговорила Сашенька.

  Няня увлекла ее. Порфирий замер.

X

  Спустя несколько месяцев известный уже нам барин, нанимавший дом, составившийся из двух старых, сидел однажды, по обычаю, против окна, с трубкой и стаканом чаю.

  В эту минуту он смотрел во внутренность себя, но глаза его были устремлены на улицу. Казалось, что он рассматривает архитектуру дома и забора, обонпол [Противоположную сторону. - Примеч. автора.] улицы.

  Барин был бизорук, и потому все проходящие казались ему движущимися пятнами. Но вот несколько уже дней сряду обратило его внимание постоянное пятно против забору, которое двигалось на одном месте.

  Это его побеспокоило: "Это уже не наружный предмет, это, должно быть, что-нибудь в глазу", - думал он.

  Кстати, приехал Федор Данилович.

  - Федор Данилович, посмотрите-ко, не бельмо ли у меня в глазу?

  - А что?

  - Да вот, в комнате ничего, а как посмотрю на свет, против чего-нибудь белого, тотчас является огромное пятно, потом пройдет, потом опять явится.

  - Глаз чист, никакого бельма нет.

  - Не понимаю!.. Вот против забора опять пятно.

  Федор Данилович взглянул на улицу.

  - О! Понимаю!.. Так это-то у вас как бельмо в глазу! Славное бельмо.

  - Что такое?

  - Бесподобное! Дайте-ка лорнет... чудо!..

  - Что такое?

  - Прелесть!..

  - Что такое? - вскричал барин, схватив лорнет из рук Федора Даниловича и также смотря на улицу. - Ах, скажите пожалуйста!., молоденькая женщина!

  - Не сводит глаз с окна! Браво!.. Поздравляю!.. Ну, сглазили, ушла!

  - Право, я ничего не знаю, - сказал барин, - ушла!

  - Верно, придет опять... Прощайте, желаю успеха.

  - Куда?

  - Мне надо ехать. А где же дом? - спросил вдруг Федор Данилович, приостановясь в зале.

  - В закладе.

  - Вот тебе раз!

  - Будет: и вот тебе два, три, четыре и т. д. благо есть теперь что закладывать.

  Федор Данилович уехал. Барин сел у окна, вооружился лупой, смотрит на белый забор, как астроном на небо в ожидании прохождения нового светила.

  - Вот она! - вскричал барин, вскочив с места. - Эй! Васька, Петр! Одеваться.

  Оделся и на улицу, прямо к забору, где стояла незнакомка.

  "Она еще тут", - думает барин, прищурившись и подходя к забору. - Что ж это такое? - спросил он сам себя, всматриваясь в лорнет.

  Он подошел еще ближе, смотрит: перед ним молодой человек и молоденькая женщина в черном платье стоят как прикованные друг к другу объятием; казалось, поцелуй радостной встречи спаял их уста навек.

  - А-а-а! - проговорил барин почти над их ухом.

  Они очнулись и с испугом взглянули на барина.

  - Ничего, ничего, не пугайтесь, - сказал он, - я только посмотрел, не бельмо ли у меня в глазу.

  - Порфирий, пойдем скорей, - проговорила молоденькая женщина, взяв за руку молодого человека, который совершенно обеспамятел, - пойдем, Порфирий!

  И они скорыми шагами удалились.

  - А-а-а! - повторил барин, - это очень мило.

  (1850)

  А. Ф. ВЕЛЬТМАН

  Не дом, а игрушечка! Печатается по изданию: Вельтман Александр.

  Повести и рассказы. М.: Советская Россия, 1979.

  С. 381. Сорочины - поминки на сороковой день после смерти.

  "Чурова долина, или Сон наяву" - опера А. Н. Верстовского.

  С. 399. Павел Воинович - Нащокин (1801 - 1854) - близкий друг А. С. Пушкина, отставной поручик; в московском доме Нащокина Пушкин останавливался в 1830-е гг., в свои приезды в Москву.

  С. 400. Присутствовавший тут же поэт - А. С. Пушкин; далее следует его стихотворение "Веселый пир" (1819), опубликованное впервые в альманахе "Мнемозина" (1824).

  С. 405. Опекунский совет - в дореволюционной России учреждение, ведавшее управлением воспитательных (сиротских) домов и имевшее право заниматься кредитными операциями.

  С. 406. ...подушку, шитую синелью по буфмуслину. - Синель - бархатный шнур, махровая нить. Буфмуслин - сорт ткани, отличавшейся особой тонкостью, которая производилась в городе Мосула (Малая Азия).

  С. 407. Амосовская печь - отопительное устройство, по которому тепло передается гретым воздухом; названо по имени изобретателя Н. А. Аммосова (1787 - 1868) - офицера-артиллериста.

  ИБ No 2682

  МАРЬИНА РОЩА

  Составитель

  Владимир Брониславович Муравьев

  Заведующая редакцией Л. Сурова.

  Редактор Н. Рыльникова.

  Художник Р. Данциг.

  Художественный редактор Э.Ровен.

  Технические редакторы Л.Маракасова, В. Дубатова.

  Корректоры И. Фридлянд, М. и Т. Семочкипы, Н.Кузнецова, В. Чеснокова.

  Сдано в набор 21.11.83.

  Подписано к печати 17.05.84. Формат бОХ 84 1/16- Бумага газетная. Гарнитура "Обыкновенная новая". Печать офсетная. Усл. неч. л. 25,23. Усл. кр.-отт. 25,86. Уч.-изд. л. 27,94. Тираж 165000. Заказ 3953. Цена 2 р. 60 к. Ордена Трудового Красного Знамени издательство "Московский рабочий". 101854, ГСП, Москва, Центр, Чистопрудный бульвар, 8. Ордена Ленина типография "Красный пролетарий". 103473, Москва, И-473, Краснопролетарская, 16.

  OCR Pirat