Вагинов Константин Константинович - Гарпагониана

покрыто яркими бликами неизвестно откуда исходящего света. Получается полная иллюзия, что освещение идет снизу из-под земли. В озеро света, заливающего ледяное пространство, вливаются струи цветных прожекторов. Это каток-гигант. На коньках катается Жулонбин. Он учит булочницу кататься. Здесь волейбол на коньках. Там баскетбол с противниками, летающими со скоростью ветра по гигантскому простору ледяного поля. В отдалении теннис.

   Вот сидят они, отдыхают и слушают разговоры.

   Обыкновенно наши суда не останавливаются в Индии, останавливаются на Цейлоне. Тут - случайность - Трансбалт почему-то зашел в Калькутту. Может быть, для пополнения запасов угля или для срочного ремонта. На борту судна было две коровы в качестве живой провизии. Судно стояло в порту, к капитану на корабль явилась делегация от одного храма и заявила:

   " - У вас на борту имеется корова, которая для нас священна. Стали они просить капитана продать им корову. Говорят, будут ее содержать во храме. Капитан растерялся от такой небывалой просьбы: продашь корову - поощрение религиозных предрассудков, не продашь - невнимание к угнетенной нации. Предсудкома тоже не мог решить. Созвал партийное собрание. На нем этот вопрос жарко обсуждали и решили эту корову подарить.

   Храмовая делегация в это время сидела на спардоке, ожидая решения. Когда индусы узнали решение, они были поражены: Как! им дарят корову! Они ушли, а затем явилась большая процессия, свела корову с корабля и ввела со всеми церемониями в храм.

   После этого прислали индусы ответный подарок экипажу Транcбалта - огромное количество фруктов.

   Особенно были довольны туземцы грузчики. Они оказали особое внимание Трансбалту при погрузке. Быстро они нагрузили судно. - Слышал, - сказал лыжник - наша-то буренка выдвинулась в святые!

   Жулонбин вмешался:

   По понятиям индусов корова вообще имеет первую степень между животными.

  

   Окно было раскрыто, но несмотря на это в убежище приобретателя отвратительно пахло. Все предметы, вносимые в эту комнату, неизбежно приобретали несвойственный им запах. Острые и кислые ароматы начинали исходить от них.

   Жена стремилась побороть этот запах. Иногда она дарила мужу цветы, которые тот с гордостью принимал. Но запах цветов в этой комнате начинал вызывать тошноту, становился приторно сладким. Спустя некоторое время запах, свойственный цветку, исчезал. Запах различных испарений начинал исходить от него. Затем необыкновенно быстро цветок вял.

   Ни черемуха, ни сирень, ни жасмин, ни раскрытое настежь окно не могли освежить комнату.

   Локонов сидел перед букетом сирени и удивлялся, что от сирени исходит зловоние.

   "- Но все же и в этой жизни, - думал Локонов, - есть семнадцатилетняя Юлия, есть цель жизни."

   Жулонбин

  говорил о том, как он счастлив, что сейчас он совершенно погружен в классификацию окурков, что здесь истинное разнообразие, и читал целый трактат о различных формах, о различном виде примятости, изогнутости, закрученности, окрашенности окурков.

   - А вот какой осколок, - продолжал Жулонбин, - и к нему прицеплен окурок. Вот тут-то и возникает трудность классификации. Личные симпатии классификатора. Можно было бы отнести этот предмет к осколкам, а можно к окуркам. Вот здесь и возникает трудность, сомнение - никто не может разрешить, - добавил Жулонбин с грустью. - Все в мире удивительным образом соединено друг с другом.

   В городе все давно уже спали. Локонов и Жулонбин сидели на кухне под канцелярской электрической лампой. Локонов следил, как Жулонбин работает и молчал.

   Юлия не пришла.

   Жулонбин закрывал глаза и видно было, что он мучительно раздумывает, затем открывал, вносил запись в инвентарную книгу.

   - Классификация - величайшее творчество, - сказал он, когда все окурки, лежавшие на столе, были занесены в инвентарную книгу - классификация, собственно, оформление мира. Без классификации не было бы и памяти. Без классификации невозможно никакое осмысление действительности. Все люди невольно размещают все по ящикам. Я это делаю сознательно. Классификатор - лучший человек.

   - Мне пора, - сказал Локонов.

   - Посидимте, попьемте чайку, я сейчас кипяток поставлю. Жулонбин зажег керосинку и поставил чайник.

   После работы нужно отдохнуть, побеседовать, - возясь над керосинкой, говорил Жулонбин.

   У Локонова не хватило воли уйти.

   - Нет, - сказал Жулонбин - не считайте меня скупцом, я приношу великую пользу человечеству. Это верно, что я духовно оскопил себя, но все это для великого дела систематизации. Систематизация - это моя великая страсть. Как у каждого человека, охваченного великой страстью, у меня есть, конечно, свои странности. Но не обращайте на них внимания. Ведь если б я был скопидомом, то я собирал бы предметы, имеющие реальную ценность. Я же, как видите, собираю всякую чепуху или то, что считается чепухой. Не уходите, - удержал он Локонова, - я покажу вам все, что имею. Ведь скупец не показал бы вам своего богатства. А для меня одно наслаждение показывать мое имущество. Показывая, я вспоминаю, сколько трудностей доставило мне его приобретение - сколько мне пришлось народу объегорить, чтобы его получить. Бессоные ночи я проводил, его собирая, со старушками часами сидел ради какой-нибудь выцветшей ленты. Все это я делал ради классификации.

   Локонов ушел. Жулонбин стал поднимать крышку ящика, в комнате раздался стон.

   - Никто незаметно не заберется ко мне - радовался систематизатор. - Здесь струна издаст стон. Там, неразличный для постороннего взора, сухой листик в замке спрятан.

   Он стал проверять принятые им меры предосторожности. Все вещи были окружены как бы паутиной скрипов, стуков, стонов. Жулонбин мог спокойно спать. Если б его дочь или жена, задумав помешать его работе и взять какой-либо предмет, забрались в комнату во время его сна, он моментально услышал бы, если в отсутствии - легко заметил бы.

   Жулонбин подошел к двери, вложил ключи и прислушался. Дважды повернул. При каждом повороте ключа как бы медленно натягивалась струна и вдруг лопалась.

   - Да, раньше люди были умнее, - стоя у двери размышлял Жулонбин. - У сундуков были запоры с мнимо приятными звонами. Сейчас же жена могла захватить пропойцу-мужа на месте преступления. Теперь не то - все забыли об этих запорах. Удивительно как самые простые вещи забываются, потом следующие поколения полагают, что ради эстетики музыкальные запоры существовали.

   Жулонбин вдохновенно тряхнул своими длинными, нежными волосами.

   - Как жаль, что моя комната так мала, что приходится отказаться от систематизации громоздких предметов, что приходится собирать вещи, почти не имеющие веса.

   Жулонбин подсел к письменному столу, достал бумажки с цифрами.

  

   Письмо кухарки своей дочери