Уэллс Герберт Джордж - Люди как боги

занималась над Землей. С давних пор он ненавидел и презирал смрадную крестьянскую жизнь, это прошлое человечества; но только теперь он впервые понял, как сильно опасался он и той строгой и чистой жизни, которая человечеству предстоит в будущем, - такой жизни, как здесь, в Утопии. Мир, который предстал сейчас перед ним, казался очень чистым и в то же время путающим.

   Что они делают там, на этой далекой равнине? Как течет там Повседневная жизнь? Он уже достаточно знал об Утопии, чтобы предположить, что вся она превращена в сплошной сад и что малейший проблеск красоты встречает здесь поддержку и получает развитие, а врожденное уродство исправляется и преодолевается. Он понимал, что здесь все готовы трудиться, не жалея сил, просто во имя красоты - пример двух утопийцев, ухаживавших за розами убедил его в этом. И всюду здесь трудятся: и те, кто приготовляет пишу, и те, кто строит дома, и те, кто направляет общий ход жизни, - все они помогают машине экономики работать плавно, без того скрипа, дребезжания, без тех внутренних поломок, которые составляют основную мелодию социальной жизни на Земле: Века экономических диспутов и экспериментов отошли здесь в прошлое; найден правильный путь развития общества. Население Утопии, одно время сократившееся до каких-нибудь двухсот миллионов, теперь снова растет вместе с постоянным ростом ресурсов планеты. Освободившись от тысячи зол - а их при других условиях становилось бы все больше по мере роста населения, - утопийцы создали здоровую основу для этого роста.

   Там, внизу, на равнине, окутанной голубой дымкой, почти все те, кто не занят производством продуктов питания, строительством, здравоохранением, образованием или координацией всех сторон жизни общества, отдаются творческому труду; они неустанно исследуют мир, окружающий человека, и его внутренний мир путем научных изысканий и художественного творчества. И так же непрерывно укрепляется их коллективная власть над природой и накапливаются познанные ценности бытия.

   Мистер Барнстейпл привык думать, что жизнь на Земле - это бурный поток технических новшеств и научных открытий; но теперь он понял, что весь прогресс, достигнутый на Земле за целое столетие, - ничто по сравнению с тем, что успевают сделать за один год эти миллионы сплоченных единым стремлением умов. Знания здесь распространялись с неудержимой быстротой, тьма рассеивалась и исчезала, как исчезает тень от облака в ветреный день. Там, на равнине, они, вероятно, достают минералы из самого сердца своей планеты и плетут невода, в которые собираются поймать солнце и звезды. Жизнь идет здесь вперед... даже страшно подумать, какими гигантскими шагами! Страшно подумать потому, что в глубине сознания мистера Барнстейпла, как и многих мыслящих землян, притаилось убеждение, что научное познание мира близится к завершению и скоро уже нечего будет познавать. А потом мы будем жить счастливо до скончания веков.

   Мистер Барнстейпл всегда бессознательно опасался прогресса. Утопия с первого дня показалась ему воплощением безмятежности, где все определено и установлено раз и навсегда. Вот и сегодня все выглядит мирным и спокойным под ровной, мягкой дымкой, окутывающей эти просторы. Но он знал, что это спокойствие скорее напоминает мнимую неподвижность водяной струи, которая приводит в движение мельничное колесо, - до тех пор, пока какой-нибудь пузырек, клочок пены, щепка или листок не проскользнут по струе и не напомнят о стремительности падающей воды.

   Как же все-таки живется в Утопии? Жизнь ее обитателей, должно быть, чем-то похожа на жизнь талантливых художников и ученых в земном мире: что ни день, то бодрящее открытие новых вещей и явлений, постоянные путешествия в неизведанное и неиспытанное. Когда приходит время отдохнуть, они путешествуют по своей планете, и жизнь их всегда полна веселого смеха, дружбы, любви и непринужденного и тесного общения с себе подобными. Игры, не способствующие физическому развитию, эти суррогаты умственной тренировки для тупиц, видимо, полностью исчезли здесь, но сохранилось много подвижных игр, в которые играют ради веселья, чтобы дать выход избыточной энергии... Должно быть, это хорошая жизнь - для тех, кто подготовлен к ней, жизнь, которой, право же, можно позавидовать...

   И все здесь, наверное, пронизано радостным ощущением осмысленности жизни, ее непрерывного развития и совершенствования... В Утопии, несомненно, существует любовь, утонченная и красивая, может быть, немного суровая. На этих равнинах вряд ли часто проявляются жалость и нежность. Здесь живут одаренные и красивые, но отнюдь не жалостливые существа, у них просто нет нужды в таком чувстве...

   Правда, та, которую зовут Ликнис, показалась ему доброй и отзывчивой.

   Сохранилась ли у них верность в любви, нужна ли она им, как влюбленным там, на Земле? Какая она вообще, любовь утопийцев? Влюбленные и здесь шепчутся в темноте, но в чем суть их любви? Чувство предпочтения, приятная гордость, восхитительное чувство обретенного дара, чудесная умиротворенность души и тела!..

   Какое бы это было ощущение - полюбить и быть любимым женщиной Утопии? Чувствовать ее пылающее лицо рядом с твоим, слышать, как сильнее забилось твое сердце от ее поцелуев...

   Мистер Барнстейпл, в легком костюме, босой, сел в тени у подножия каменного коллоса. Он казался себе крохотным заблудившимся насекомым, влетевшим на эту гигантскую плотину. Он уже не допускал возможности, чтобы торжествующая раса утопийцев когда-нибудь отказалась от своего величественного наступления на окружающие миры. Да, они воспарили на потрясающую высоту и продолжают подниматься все выше. И, конечно, достигнутое ими теперь уже незыблемо. А ведь всю эту поразительную незыблемость, все это безраздельное владычество над природой они завоевали на протяжении каких-нибудь трех тысячелетий!..

   Утопийцы, конечно, не могли коренным образом измениться за такой короткий промежуток времени. По существу, они все те же люди каменного века: ведь не прошло и двадцати тысячелетий с тех времен, когда они ничего не знали о металлах и не умели читать и писать. Где-то в глубине их натуры должны до сих пор таиться скованные, непроросшие семена злобы, страха, розни. Наверное, и в Утопии есть много непокорных душ. Евгеника здесь, по-видимому, в самом зачатке... Он вспомнил умное, милое лицо девочки, которая разговаривала с ним при свете звезд в ночь их появления в Утопии, нотку романтического любопытства, прозвучавшую в ее голосе, когда она спросила: правда ли, что лорд Барралонг - очень сильный и жестокий человек?

   Что же, дух романтики все еще тревожит воображение утопийцев? Или только воображение подростков?

   И вдруг этот всеобъемлющий порядок еще может быть нарушен каким-нибудь сильным потрясением или внезапной полосой раздоров и волнений? А вдруг их система воспитания и образования станет жертвой каких-нибудь беспокойных экспериментаторов, которым прискучат ее дисциплинирующие цели? А вдруг эту расу подстерегает еще что-то непредвиденное? А что, если религиозное рвение отца Эмертона или неизлечимое тяготение мистера Руперта Кэтскилла ко всяким фантастическим предприятиям окажутся для утопийцев заразительными?

   - Нет! Это невероятно. Достижения этого мира слишком надежны и полны спокойного величия.

   Мистер Барнстейпл встал и спустился по ступеням громадной плотины - туда, где далеко внизу, как крохотный лепесток, покачивался на прозрачной воде его маленький ялик.

  

   Внезапно он заметил какое-то волнение и суету в Садах Совещаний.

   В воздухе кружилось больше трех десятков аэропланов - одни спускались, другие взлетали, а по дороге, ведущей к перевалу, мчались большие белые машины. Между зданиями сновали люди - правда, на таком расстоянии нельзя было различить, что они делают. Мистер Барнстейпл с минуту стоял, вглядываясь, потом сел в свою маленькую лодку.

   Пересекая озеро, он не мог видеть, что происходит на берегу, потому что сидел к нему спиной, но внезапно очень близко от него пролетел аэроплан, и он заметил, что авиатор внимательно на него смотрит. В другой раз, отдыхая от гребли, он обернулся и увидел двух человек, которые несли что-то вроде носилок.

   Когда он стал подплывать к берегу, ему навстречу вышел катер. Мистера Барнстейпла удивило, что пассажиры катера были в стеклянных шлемах с белым остроконечным забралом. Все это его озадачило.

   Катер приблизился, и в сознании мистера Барнстейпла прозвучали слова:

   - Карантин! Вам нужно отправиться в карантин. Вы, земляне, занесли к нам эпидемию, и вас необходимо отправить в карантин.

   Значит, эти стеклянные шлемы - нечто вроде противогазов!

   Когда катер подошел вплотную к лодке, мистер Барнстейпл убедился, что это так и есть. Противогазы были изготовлены из какого-то очень гибкого и прозрачного материала...

  

   Мистера Барнстейпла провели мимо лоджий-спален, где в кроватях лежали утопийцы; те, кто за ними ухаживал, были в противогазах. Оказалось, что всех землян со всем их имуществом, кроме автомобилей, собрали в тот самый зал, где происходила первая беседа. Ему сообщили, что землян перевезут вскоре на новое место, где они будут изолированы и где их будут лечить.

   При землянах дежурили двое утопийцев в противогазах. Они стояли на открытой галерее в позах, вызывавших неприятное подозрение, что это не то часовые, не то стража.

   Земляне расположились на сиденьях амфитеатра, и только мистер Руперт Кэтскилл расхаживал по апсиде и, не умолкая, ораторствовал. На нем не было его цилиндра, волосы его растрепались, он был красен и возбужден.

   - Все идет так, как я предвидел, - твердил он. - Разве я не говорил вам, что сама Природа - наша союзница? Разве я не утверждал этого?

   Мистер Берли был возмущен и протестовал.

   - Право, не могу уловить логики в том, что происходит! - объявил он. - Мы здесь единственные, кто обладает полным иммунитетом, а нас, именно нас, сочли нужным изолировать.

   - Они говорят, что мы их заражаем, - заметила леди Стэлла.

   - Отлично! - возразил мистер Берли, делая выразительный жест длинной белой рукой. - Отлично! Тогда пусть их изолируют. Нет, это какая-то китайщина. Все шиворот-навыворот! Я совершенно разочаровался в них.

   - Поскольку они здесь хозяева, - заметил мистер Ханкер, - нам приходится считаться с их порядками.

   Мистер Кэтскилл обратился к лорду Барралонгу и двум шоферам.

   - А я даже рад, что они так обращаются с нами, - сказал он. - Я рад этому.

   - Что вы имеете в виду, Руперт? - удивился лорд Барралонг. - Они ведь лишают нас свободы действия.

   - Нисколько, - отпарировал мистер Кэтскилл, - нисколько. Наоборот, мы выигрываем. Нас хотят изолировать. Нас поселят на каком-нибудь острове или горе. Великолепно! Это только начало наших приключений. Мы еще посмотрим, что будет дальше!

   - А что же именно?

   - Не спешите - подождите до тех пор, пока мы сможем разговаривать совершенно свободно... Их действия свидетельствуют о панике. Эпидемия только начинается. Все только начинается. Поверьте мне.

   Мистер Барнстейпл сидел, насупившись, у своего чемодана, старательно избегая торжествующего взгляда мистера Кэтскилла.

  

   Карантин, куда отправили землян, находился, видимо, на весьма значительном расстоянии от Садов Совещаний, так как перелет продолжался около шести часов, а летели они на большой высоте и очень быстро. Теперь все они летели на одном воздушном корабле, просторном и удобном, рассчитанном, вероятно, на вчетверо большее число пассажиров. Их сопровождало около трех десятков утопийцев в противогазах, в том числе две женщины. На авиаторах были одеяния из белого пушистого материала, вызвавшего зависть у обеих дам - мисс Грей и леди Стеллы, Воздушный корабль пролетел над ущельем, над большой равниной, пересек узкий морской залив, пронесся над страной со скалистым побережьем и густыми лесами, а потом долго шел над огромным, совершенно пустынным морем. На этом море не было заметно почти никакого судоходства - мистер Барнстейпл подумал, что ни один океан на земле не был бы таким пустынным, только раз или два он заметил большие дрейфующие корабли, совершенно непохожие на земные суда и скорее напоминавшие плоты или плавучие платформы; потом встретились еще два-три судна, очевидно, грузовые пароходы, - на одном из них он разглядел мачты и паруса. В воздухе было так же пустынно: после того, как исчезла из виду суша, и вплоть до приземления корабля навстречу им попались всего три аэроплана.

   Воздушный корабль миновал густонаселенную живописную прибрежную полосу и понесся дальше над безводной пустыней, где, видимо, находились рудники и шло какое-то промышленное строительство. Далеко впереди маячили высокие, покрытые снегом горные вершины, но корабль, не долетев до них, стал снижаться. Некоторое время земляне неслись над огромными отвалами породы - целыми горами, очевидно, извлеченными из гигантского колодца, уходящего в самые далекие, неизведанные глубины. Из этой бездны доносился оглушительный грохот машин и валил густой дым.

   То там, то тут попадались большие группы рабочих - видимо, они жили в палатках среди всего этого хаоса. Рабочие явно находились здесь временно: нигде не было никаких признаков постоянного жилья. Воздушный корабль обогнул эту территорию и теперь летел над скалистой, почти лишенной растительности пустыней, прорезанной глубокими, похожими на каньоны ущельями. Люди попадались редко, хотя повсюду было заметно, что и здесь ведется большое строительство. На каждом горном потоке, на каждом речном пороге работали турбины, вдоль скалистых ущелий и над пустынями тянулись кабели. Там, где ущелья были шире, виднелись сосновые леса и густой кустарник.

   На развилке двух каньонов, выступая вперед, как отделившийся от берега мыс, высилась огромная скала. Это и было место их карантина. Скала взметнулась в высоту не меньше чем на две тысячи футов над пенящимся хаосом потоков, внизу - гигантское нагромождение бледно-зеленых и лиловых утесов, ощетинившихся острыми зубцами, пересеченных пластами других пород, испещренных сетью белых прожилок горного хрусталя. С одной стороны скала была гораздо круче, чем с другой, и это ущелье с нависшими над ним утесами казалось туннелем; через ущелье, примерно в ста футах от его начала, был переброшен легкий металлический мост. В нескольких ярдах над ним виднелись выступы - возможно, остатки более древнего каменного моста. Задняя сторона скалы круто обрывалась вниз на сотни футов и переходила в длинный, покрытый скудной растительностью склон, поднимавшийся к горному массиву - сплошному нагромождению скал, увенчанному плоской вершиной.

   Вот на этот-то склон и опустился их воздушный корабль, а рядом с ним три или четыре машины поменьше. На вершине утеса виднелись развалины старинного замка. Между стенами развалин лепилось несколько строений, где жила недавно группа ученых-химиков. Их исследования в области структуры атома, совершенно непонятные для мистера Барнстейпла, как раз недавно были закончены, и здания пустовали. В лабораториях еще оставалось множество всяких аппаратов и материалов; к ним были подведены водопроводные трубы и электрические провода. Были здесь и достаточные запасы провизии. Когда земляне сошли с воздушного корабля, они увидели несколько утопийцев, которые спешно приспосабливали здания к их новому назначению.

   Появился Серпентин. Его сопровождал человек в противогазе, назвавшийся Кедром. Он оказался ученым-цитологом, и ему была поручена организация этого импровизированного санатория.

   Серпентин объяснил, что он прилетел сюда заранее, так как знает местные условия и работу, которая здесь велась; наконец, он уже знаком с землянами, и его сравнительно стойкий иммунитет к инфекциям позволяет ему выступать посредником между ними и врачами, которые займутся их лечением. Все эти объяснения он давал мистеру Берли, мистеру Барнстейплу, лорду Барралонгу и мистеру Ханкеру. Остальные земляне стояли в стороне, у воздушного корабля, с которого только что сошли, и с явным недовольством разглядывали развалины на вершине утеса, жалкий кустарник на унылом склоне и торчащие над каньонами скалы.

   Мистер Кэтскилл отошел в сторону, почти к самому краю обрыва, и остановился там, погруженный в раздумье, заложив руки за спину, - в почти наполеоновской позе, глядя вниз на эти пропасти, никогда не озарявшиеся солнцем. Шум невидимых потоков, то громкий, то почти затихающий, дрожал в воздухе.

   Мисс Грита Грей неожиданно вытащила фотоаппарат "Кодак". Она вспомнила о нем, когда укладывала вещи для полета сюда, и теперь стала снимать всю группу.

   Кедр сказал, что он сейчас объяснит метод лечения, к которому собирается прибегнуть. Лорд Барралонг крикнул: "Руперт!", - приглашая и мистера Кэтскилла послушать.

   Кедр говорил так же сжато и ясно, как Эрфред на первой беседе. Совершенно очевидно, начал он, что земляне носят в себе самые разнообразные инфекционные организмы, деятельность которых подавляется антителами; утопийцы же не обладают больше необходимой защитой против болезнетворных микробов и смогли бы приобрести иммунитет только в результате тяжелой и опустошительной эпидемии. Чтобы предотвратить распространение этой грозной эпидемии по всей планете, есть только один путь - надо, прежде всего, изолировать и лечить всех заболевших, что уже и делается, - место Совещаний превращено в огромный лазарет, а землян пришлось изолировать и держать в карантине до тех пор, пока они не будут очищены от живущей в них инфекции. Разумеется, признал Кедр, это не очень гостеприимно по отношению к землянам, но, очевидно, другого выхода нет: пришлось доставить их в не совсем обычное место - в высокогорную засушливую пустыню и здесь найти способы, с помощью которых будет достигнуто полное очищение их организма. Если только такое лечение окажется возможным, оно будет проведено, и тогда земляне снова смогут свободно передвигаться по Утопии.

   - Предположим, однако, что ваше лечение окажется невозможным? - перебил его мистер Кэтскилл.

   - Я надеюсь, что оно возможно.

   - А если вы все-таки потерпите неудачу?

   Кедр с улыбкой взглянул на Серпентина.

   - Наши физики продолжают сейчас исследования, которые вели Арден и Гринлейк. Пройдет немного времени - и мы будем в состоянии повторить их эксперимент. А затем и провести его в обратном направлении.

   - При нашем участии в качестве подопытных животных?

   - Мы сделаем это не раньше, чем полностью убедимся, что для вас это будет совершенно безопасно.

   - Вы хотите сказать... - спросил м-р Марш, подошедший к землянам, окружавшим Кедра и Серпентина, - что собираетесь... отослать нас обратно?

   - Если не сможем продолжать оказывать вам гостеприимство здесь, - ответил, улыбаясь, Кедр.

   - Прелестная перспектива! - негодующе воскликнул мистер Маш. - Тобой выстреливают из пушки в космическое пространство. Да еще в виде опыта.

   - А можно ли спросить, - раздался голос отца Эмертона. - Можно ли спросить: каков характер этого вашего лечения, этих опытов, для которых мы будем, так сказать, служить морскими свинками? Это будет нечто вроде вакцинации?

   - Инъекции, - пояснил мистер Барнстейпл.

   - Я еще не решил, - сказал Кедр. - Тут встает множество сложных проблем, о которых наш мир давным-давно забыл.

   - Я сразу должен заявить, что являюсь убежденным противником вакцинации, - сказал отец Эмертон. - Решительным противником. Вакцинация - это оскорбление Природы. Если у меня были еще некоторые сомнения до того, как я попал в этот мир... пороков, то теперь мои сомнения исчезли. Исчезли бесследно! Если бы господь пожелал, чтобы наши тела содержали все эти сыворотки и ферменты, он создал бы для этого более естественные и пристойные средства, чем ваш шприц!

   Кедр не стал спорить с ним. Он продолжал извиняться. Он вынужден просить землян на некоторое время ограничить свои передвижения - не уходить за пределы утеса дальше нижнего склона и скал у подножия горы. Он не может также поручить заботу о них молодежи, как это было до сих пор. Им придется самим готовить еду и вообще заботиться о себе. Все необходимое они найдут на вершине утеса, а он и Серпентин помогут им всеми нужными разъяснениями. Провизии здесь для них вполне достаточно.

   - Значит, нас оставят здесь одних? - спросил мистер Кэтскилл.

   - Временно. Когда мы найдем решение задачи, мы придем к вам и скажем, что собираемся делать дальше.

   - Отлично! - сказал мистер Кэтскилл. - Отлично!

   - Как жаль, что я послала свою горничную поездом! - вздохнула леди Стелла.

   - У меня остался всего один чистый воротничок, - добавил мосье Дюпон с шутливой гримасой. - Не так-то просто отдыхать в обществе лорда Барралонга!

   Лорд Барралонг вдруг повернулся к своему шоферу.

   - Мне кажется, Ридли может стать очень недурным поваром.

   - Что ж, я не против взяться за это, - ответил Ридли. - Чем я только не занимался, даже паровым автомобилем управлял!

   - Человек, который имел дело с такой... такой штукой, может справиться со всем, - с глубоким чувством подхватил Пенк. - Я не возражаю стать на время подручным при мистере Ридли. Я начинал кухонным мальчиком и не стыжусь этого.

   - Если этот джентльмен покажет нам посуду и прочую дребедень... - сказал Ридли, тыкая пальцем в Серпентина.

   - Вот именно, - поддержал Пенк.

   - И если все мы не будем слишком капризничать... - храбро добавила мисс Грита.

   - Я полагаю, мы как-нибудь справимся, - заявил мистер Берли, обращаясь к Кедру. - Если вначале вы не откажете нам в совете и некоторой помощи.

  

   Кедр и Серпентин оставались с землянами на Карантинном утесе до сумерек. Они помогли им приготовить ужин и сервировать его во дворе замка. Затем они улетели, обещав вернуться на следующий день, и земляне проводили глазами поднявшиеся в воздух аэропланы.

   К своему удивлению, мистер Барнстейпл почувствовал, что очень расстроен отъездом утопийцев. Он уже видел, что его спутники затевают что-то недоброе, а отъезд утопийцев развязывает им руки. Он помог леди Стелле приготовить омлет, затем отнес блюдо и сковородку на кухню и поэтому сел за стол последним. И тут он увидел, что его опасения оправдываются.

   Мистер Кэтскилл уже кончил есть и теперь, поставив ногу на скамью, держал речь перед остальным обществом.

   - Я спрашиваю вас, леди и джентльмены, - говорил он. - Я спрашиваю вас: разве события сегодняшнего дня не указующий перст судьбы?.. Недаром это место в древние времена было крепостью. И вот оно уже готово снова превратиться в крепость... м-да... именно в крепость. Здесь будет положено начало деяниям, перед которыми померкнут подвиги Кортеса и Писарро!

   - Дорогой Руперт! - воскликнул мистер Берли. - Что еще взбрело вам в голову?

   Мистер Кэтскилл эффектно помахал двумя пальцами.

   - Завоевание целой планеты!

   - Боже правый! - воскликнул мистер Барнстейпл. - Да вы сумасшедший?

   - Такой же сумасшедший, - ответил мистер Кэтскилл, - как Клайв или султан Бабер, когда он пошел на Панипат!

   - Предложение довольно смелое, - заметил мистер Ханкер, хотя чувствовалось, что в душе он уже подготовился к подобным планам. - Однако я склонен думать, что оно заслуживает обсуждения. Альтернатива, насколько я понимаю, может быть только одна: нас почистят и выбелят изнутри и снаружи, а потом выстрелят нами в сторону Земли, причем не исключено, что по пути мы можем обо что-нибудь ушибиться. Говорите, говорите, мистер Кэтскилл.

   - Да, да, говорите! - поддержал лорд Барралонг, который, видимо, тоже заранее все обдумал. - Я полагаю, здесь есть некоторый риск. Но бывают случаи, когда идти ва-банк необходимо, иначе тебя самого обыграют. Я целиком за решительные действия.

   - Да, безусловно, здесь есть риск, - подтвердил мистер Кэтскилл. - Но, сэр, на этой узенькой скале, на территории в одну квадратную милю, должна решиться судьба двух миров! Сейчас не время для малодушия и для расслабляющей осторожности. Быстро выработать план - и немедленно действовать!..

   - Просто дух захватывает! - воскликнула мисс Грита Грей, обхватив руками колени и ослепительно улыбаясь мистеру Машу.

   - Эти люди, - заговорил мистер Барнстейпл, - впереди нас на три тысячи лет. А мы уподобляемся кучке готтентотов из эрлкортского балагана, которые задумали бы завоевать Лондон.

   Мистер Кэтскилл, упершись руками в бока, повернулся к мистеру Барнстейплу и посмотрел на него с полнейшим благодушием.

   - На три тысячи лет старше нас - да! На три тысячи лет впереди нас - нет! Вот в чем мы расходится с вами. Вы говорите, это сверхлюди... М-м... Как сказать!.. А я говорю: это вырождающиеся люди. Разрешите изложить вам мои основания для такого мнения, несмотря на внешнюю красоту этих людей, их значительные материальные и духовные достижения и прочее. Идеальная раса, допустим!.. Ну, а дальше?.. Я утверждаю, что они достигли вершины и уже прошли ее, а теперь движутся по инерции, утратив не только способность сопротивляться болезням - эта их слабость будет, как мы увидим, все больше сказываться, - но и вообще бороться против любой непривычной угрозы! Они кроткий народ. Даже слишком кроткий. Они ни на что не способны. Они не знают, что им делать... Вот перед вами отец Эмертон. Он грубо оскорбил их во время первой нашей беседы с ними. (Да, да, отец Эмертон, вы не можете этого отрицать. Я не виню вас. Вы весьма чувствительны в вопросах морали, и у вас были причины для возмущения.) Так вот, они угрожали отцу Эмертону, как старая бабушка грозит маленькому внуку. Они собирались что-то сделать с ним. И что же? Разве они выполнили свое намерение?

   - Приходили мужчина и женщина и беседовали со мной, - сообщил отец Эмертон.

   - А что сделали вы?

   - Просто-напросто опроверг их. Возвысил голос и опроверг.

   - А что говорили они?

   - Что они могли сказать?

   - А мы с вами, - продолжал мистер Кэтскилл, думали, что отца Эмертона ожидает нечто ужасное!.. Но возьмем более серьезный случай. Наш друг лорд Барралонг мчался, не разбирая дороги, в своем автомобиле - и убил одного из них. М-м-да... Даже у нас, как вы знаете, за это лишили бы права управлять автомобилем. И оштрафовали бы шофера. А здесь? Они и не упоминали больше об этом. Почему? Потому что не знают, что об этом сказать и как поступить... А теперь они упрятали нас сюда и просят быть паиньками - пока они не явятся и не станут устраивать над нами всякие эксперименты, вливать в нас всякую всячину и делать с нами бог знает что еще. Если мы этому подчинимся, сэр, если мы подчинимся, мы потеряем одно из самых сильных наших преимуществ над ними: способность заражать бациллами других, самим же оставаться здоровыми, а заодно, пожалуй, и нашу инициативность, возможно, связанную с этой физиологической стойкостью, которой нас лишат... Как знать, не станут ли они воздействовать на наши железы внутренней секреции? Но наука говорит, что в этих железах сосредоточена индивидуальность каждого. Мы исчезнем интеллектуально и морально, то есть если мы подчинимся этому, сэр, если только мы подчинимся! Но предположим, мы не подчинимся, что тогда?

   - Вот именно, что тогда? - спросил лорд Барралонг.

   - Они не будут знать, что делать! Только не давайте себя обмануть всей этой показной красотой и процветанием. Эти люди живут так, как жили древние перуанцы времен Писарро, - в каких-то расслабляющих грезах. Они вволю наглотались этого одурманивающего питья, именуемого социализмом, и теперь у них, как у древних перуанцев, не осталось больше ни физического здоровья, ни силы воли. Горстка решительных и смелых людей может не только бросить вызов такому миру, но и восторжествовать над ним. Поэтому-то я и излагаю перед вами свой план.

   - Вы собираетесь овладеть всей этой планетой? - осведомился мистер Ханкер.

   - Нелегкое дело, - заметил лорд Барралонг.

   - Я собираюсь, сэр, утвердить права более активной формы общественной жизни над менее активной! Мы в крепости. Это настоящая крепость, которую можно оборонять. Пока вы все распаковывали чемоданы, Барралонг, Ханкер и я осмотрели ее. В крепости есть крытый колодец - в случае необходимости мы сможем доставать воду из ущелья внизу. В скале вырублены помещения и укрытия; стена задняя прочная, высокая и совершенно гладкая, по ней не взберешься. Большие ворота можно при нужде легко забаррикадировать. Лестница в скале ведет к тому легкому мостику - его можно разрушить. Мы еще не осмотрели все помещения в скале. В лице мистера Ханкера мы имеем химика - то есть он был химиком до того, как кинопромышленность провозгласила его своим королем, - и он утверждает, что в лабораториях достаточно материалов для изготовления большого запаса бомб. Наша группа, как я убедился, располагает пятью револьверами с достаточным количеством патронов. Это лучше, чем я ожидал. Что же касается продовольствия, - его хватит надолго.

   - Как это нелепо!- воскликнул мистер Барнстейпл, вскакивая с места и тут же садясь снова. - Совершеннейший абсурд! Выступить против этих гостеприимных людей! Да стоит им захотеть - они разнесут вдребезги всю эту жалкую скалу!

   - А! - вскричал мистер Кэтскилл и указал на него пальцем. - Мы и об этом подумали. Мы можем последовать примеру Кортеса: он в самом сердце Мехико держал взаперти Монтесуму в качестве пленника и заложника. У нас тоже будет заложник. Прежде чем начинать действовать, сперва заложник...

   - А бомбы с аэропланов?

   - А есть ли они в Утопии? Имеют ли они понятие о них? И опять-таки - у нас ведь будет заложник!

   - Надо только, чтобы это была какая-нибудь важная персона, - сказал мистер Ханкер.

   - Кедр и Серпентин - оба достаточно значительные люди, - сказал мистер Берли тоном беспристрастного наблюдателя.

   - Неужели, сэр, и вы станете поддерживать эти мальчишеские пиратские фантазии! - воскликнул глубоко возмущенный мистер Барнстейпл.

   - Мальчишеские!- вознегодовал отец Эмертон.- Перед вами член кабинета, пэр Англии и крупный промышленник!

   - Дорогой сэр, - сказал мистер Берли, - мы ведь, в конце концов, только рассматриваем всякие возможные случаи. Право же, я не вижу, почему нам нельзя обсудить эти возможности. Хотя я молю небо, чтобы нам не пришлось ими воспользоваться... Итак, вы говорили, Руперт, что...

   - Мы должны утвердиться здесь, и заявить о своей независимости, и заставить утопийцев с нами считаться.

   - Правильно! - крикнул от всего сердца мистер Ридли. - Кое с кем из этих утопийцев я сам с удовольствием посчитаюсь!

   - Мы должны, - продолжал мистер Кэтскилл, - превратить эту тюрьму в наш Капитолийский холм, где твердо станет нога земного человека. Это будет нога, всунутая в дверь, чтобы она осталась навсегда открытой для нашей расы!

   - Дверь закрыта наглухо, - сказал мистер Барнстэйпл. - Только по милости утопийцев мы можем надеяться снова увидеть наш земной мир. Да и это еще сомнительно.

   - Эта мысль не дает мне уснуть по ночам, - пожаловался мистер Ханкер.

   - Эта мысль, видимо, приходит в голову всем нам, - заметил мистер Берли.

   - И мысль эта чертовски неприятна, настолько, что о ней не хочется говорить, - заявил лорд Барралонг.

   - А я как-то об этом до сих пор не подумал! - пробормотал Пенк. - Неужто и вправду, сэр, мы... мы не сможем выбраться отсюда?

   - Будущее покажет, - сказал мистер Берли. - Именно поэтому я с большим интересом жду дальнейшего изложения идей мистера Кэтскилла.

   Мистер Кэтскилл снова упер руки в бока и заговорил очень торжественно:

   - В одном я согласен с мистером... мистером Барн... Барнаби... Я считаю, что у нас мало шансов снова увидеть когда-нибудь столь милые нашему сердцу города родной планеты.

   - Я чувствовала это, - прошептала леди Стелла побледневшими губами. - Я это знала еще два дня назад.

   - Подумать только, что мой воскресный отдых растянется на целую вечность! - добавил мосье Дюпон.

   Несколько мгновений все молчали.

   - Так как же это... - начал, наконец, Пенк.- Это же... Выходит, что мы вроде как померли?

   - Но я непременно должна вернуться туда! - внезапно разразилась мисс Грита Грей, словно отмахиваясь от бреда сумасшедшего. - Это нелепо! Я должна выступать в "Альгамбре" второго сентября. Это совершенно обязательно! Мы сюда попали без всякого труда - почему же вы говорите, что я не могу вернуться тем же путем обратно?

   Лорд Барралонг посмотрел на нее и сказал с нежным злорадством:

   - Вам придется подождать.

   - Но я должн-а-а! - пропела она.

   - Бывают вещи, невозможные даже для мисс Гриты Грей.

   - Закажите специальный аэроплан! - настаивала она. - Делайте что хотите!

   Он снова посмотрел на нее с усмешкой состарившегося эльфа и покачал головой.

   - Милый мой, - сказала она, - вы до сих пор видели меня только во время отдыха. Работа - это серьезное дело.

   - Деточка, ваша "Альгамбра" так же далеко от нас сейчас, как дворец царя Навуходоносора... Это невозможно.

   - Но я должна! - повторила она с обычным царственным видом. - И больше говорить не о чем.

  

   Мистер Барнстейпл встал из-за стола, подошел к пролому в стене замка, откуда открывался вид на погружающийся в темноту дикий ландшафт, и сел там. Глаза его перебегали от маленькой группы людей, разговаривающих за столом, к озаренным лучами заходящего солнца утесам над краем ущелья и к угрюмым склонам горы, раскинувшимся под скалой. В этом мире ему, возможно, придется провести остаток своих дней...

   А ведь этих дней будет не так много, если мистер Кэтскилл настоит на своем. Сайденхем, жена, сыновья - все это действительно так же далеко, "как дворец царя Навуходоносора".

   Он почти не вспоминал о семье с тех пор, как опустил письмо жене. Сейчас у него мелькнуло смешное желание - подать им весточку о себе, хоть какой-нибудь знак, если бы только это было возможно! Как странно, что они никогда больше не получат от него письма и ничего не узнают о его судьбе! Как они будут жить без него? Наверное, у них будут затруднения с его счетом в банке. И со страховой премией? Он давно собирался завести с женой совместно-раздельный банковский счет, но почему-то решил не делать этого... Совместно-раздельный... Так должен бы поступать каждый муж и глава семьи... Он снова стал прислушиваться к речи мистера Кэтскилла, развивавшего свои планы.

   - Мы должны привыкнуть к мысли, что наше пребывание здесь будет долгим, очень долгим. Давайте же не будем обманываться на этот счет. Пройдет много лет, возможно, даже сменится много поколений.

   Это поразило Пенка.

   - Я что-то не пойму, - сказал он. - Как это может быть - "много поколений"?

   - Я еще скажу об этом, - ответил мистер Кэтскилл.

   - Да уж! - заметил мистер Пенк и погрузился в глубокую задумчивость, устремив взгляд на леди Стеллу.

   - Нам придется оставаться на этой планете небольшой самостоятельной общиной до тех пор, пока мы не покорим ее, как римляне покорили греков, пока не овладеем ее наукой и не подчиним ее нашим целям. Это потребует длительной борьбы. Да, очень длительной борьбы. Мы должны оставаться замкнутой общиной, считать себя колонией, если угодно, гарнизоном, пока не наступит день воссоединения. Мы должны иметь заложников, сэр, и не только заложников. Возможно, для нашей цели будет необходимо - а если необходимо для нашей цели, то и быть посему! - залучить сюда и других утопийцев, захватить их в юном возрасте, пока здешнее так называемое образование не сделает их непригодными для нашей цели - для воспитания их в духе великих традиций нашей империи и нашей расы.

   Мистер Ханкер хотел что-то сказать, но воздержался.

   Мосье Дюпон резко поднялся из-за стола, сделал несколько шагов, вернулся и продолжал стоя слушать мистера Кэтскилла.

   - Поколений? - повторил мистер Пенк.

   - Да, - сказал мистер Кэтскилл. - Поколений! Потому что здесь мы чужеземцы, такие же, как другой отряд искателей приключений, который двадцать пять столетий назад воздвиг свою цитадель на Капитолийском холме у вод стремительного Тибра. Наш Капитолийский холм здесь, и он намного величественнее, как и наш Рим величественнее и обширнее того, старого. И, подобно этому отряду римских искателей приключений, мы должны увеличить наши небольшие силы за счет окружающих нас сабинян - захватывать себе слуг, помощников и подруг! Нет жертвы слишком великой, если она будет принесена ради великих возможностей, которые таятся в нашем начинании.

   Судя по виду мосье Дюпона, он уже готов был принести эту жертву.

   - Но с обязательным бракосочетанием! - изрек отец Эмертон.

   - Да, да, с бракосочетанием, - согласился мистер Кэтскилл и продолжал: - Итак, сэр, мы укрепимся, и утвердимся здесь, и будем держать в руках эту пустынную область, и будем внедрять наш престиж, наше влияние и наш дух в инертное тело этой вырождающейся Утопии. Мы будем делать это до тех пор, пока не овладеем секретом, которого искали Арден и Гринлейк, и не найдем путь обратно, к нашему собственному народу, открыв тем самым миллионам людей нашей перенаселенной империи доступ...

  

   - Одну минуту, - перебил мистер Ханкер. - Одну минуту. Я насчет империи...

   - Вот именно!- подхватил мосье Дюпон, словно вдруг очнувшись от каких-то романтических грез наяву. - Относительно вашей империи!

   Мистер Кэтскилл задумчиво и несколько смущенно взглянул на них.

   - Я употребил слово "империя" в самом широком смысле.

   - Вот именно! - воинственно бросил мосье Дюпон.

   - Я имел в виду... э... нашу Атлантическую цивилизацию вообще...

   - Сэр, прежде чем вы начнете рассуждать об англосаксонском единстве и о народах, говорящих на английском языке, - заявил мосье Дюпон с все возрастающим раздражением, - позвольте напомнить вам, сэр, об одном важном факте, который вы, вероятно, упустили из виду. Язык Утопии, сэр, - французский язык! Я хотел бы напомнить вам об этом. Я хотел бы, чтобы вы удержали это в памяти. Я не стану здесь подчеркивать, сколько жертв понесла и сколько мук претерпела Франция во имя цивилизации...

   Его прервал мистер Берли:

   - Вполне естественное заблуждение. Простите меня, но я должен указать: язык Утопии не французский язык.

   "Ну, конечно, - подумал мистер Барнстейпл, - мосье Дюпон ведь не слышал объяснений относительно языка".

   - Позвольте мне, сэр, верить свидетельству своих собственных ушей, - ответил с надменной учтивостью француз. - Эти утопийцы, смею вас заверить, говорят по-французски, именно по-французски, это прекрасный французский язык!

   - Они не говорят ни на каком языке, - сказал мистер Берли.

   - Даже на английском? - насмешливо прищурился мосье Дюпон.

   - Даже на английском.

   - И даже на языке Лиги Наций? Ба, да зачем я спорю? Они говорят по-французски. Даже бош не посмел бы отрицать этого. Надо быть англичанином, чтобы...

   "Очаровательная перепалка", - подумал мистер Барнстейпл. Поблизости не было ни одного утопийца, чтобы разубедить мосье Дюпона, и тот твердо отстаивал свое убеждение... Со смешанным чувством жалости, презрения и гнева мистер Барнстейпл слушал, как кучка людей, затерянных в сумерках огромного, чужого и, быть может, враждебного мира, все больше и больше распаляется, споря о том, какая из их трех наций имеет "право" на господство над Утопией, "право", основанное исключительно на алчности и недомыслии. Голоса то переходили в крик, то понижались до судорожного полушепота по мере того, как разгорался привычный национальный эгоизм. Мистер Ханкер твердил, что не знает никаких империй; мосье Дюпон повторял, что право Франции превыше всего. Мистер Кэтскилл лавировал и изворачивался. Мистеру Барнстейплу это столкновение патриотических пристрастий казалось дракой собак на тонущем корабле. В конце концов, упорный и находчивый мистер Кэтскилл сумел умиротворить своих противников.

   Стоя во главе стола, он объяснил, что употребил слово "империя" в переносном смысле, извинился за то, что вообще употребил его, и указал, что под "империей" он подразумевал всю западную цивилизацию.

   - Когда я произнес это слово, - сказал он, обращаясь к мистеру Ханкеру, - я имел в виду общее наше братство и согласие. Я имел в виду, - добавил он, поворачиваясь к Дюпону, - и наш испытанный и нерушимый союз.

   - По крайней мере, здесь нет русских, - сказал мосье Дюпон. - И немцев тоже.

   - Правильно, - подтвердил лорд Барралонг. - Мы опередили здесь бошей и не допустим их сюда.

   - Я надеюсь, что японцы тоже полностью устраняются, - сказал мистер Ханкер.

   - Не вижу причин, почему бы нам сразу не установить цветной барьер, - задумчиво произнес лорд Барралонг. - Мне кажется, мы нашли здесь уже готовый мир белого