Сенковский Осип Иванович - Большой выход у Сатаны

хлоп! - отвесил ему жестокий щелчок по носу - щелчок, от которого красноречивый Бубантус, сидящий на колпаке, на конце прутика, поддерживающего флюгер, вдруг стал вертеться на нём с такою быстротою, что, подобно приведённой в движение шпуле, он образовал собою только вид жужжащего, дрожащего, полупрозрачного шара. И он вертелся таким образом целую неделю, делая на своём полюсе по 666 поворотов в минуту, - ибо сила щелчка Сатаны в сравнении с нашими паровыми машинами равна силе 1738 лошадей и одного жеребёнка.

   - Странное дело, - сказал Сатана визирю своему Вельзевулу, - как они теперь пишут!.. Читай как угодно, сверху вниз или снизу вверх, классически или романтически: всё выйдет та же глупость или дерзость!.. Впрочем, Бубантус добрый злой дух: он служит мне усердно и хорошо искушает; но, живя в обществе журналистов, он сделался немножко либералом, наглым, и забывает должное ко мне благоговение. В наказание пусть его помелет задом... Позови чёрта словесности к докладу.

   Визирь кивнул рогом, и великий чёрт словесности явился.

   Он не похож на других чертей, он чёрт хорошо воспитанный, хорошего тона, высокий, тонкий, сухощавый, чёрный - очень чёрный - и очень бледный: страждет модною болезнию, гастритом, и лицо имеет оправленное в круглую рамку из густых бакенбард. Он носит жёлтые перчатки, на шее у него белый атласный галстух. Невзирая на присутствие Сатаны, он беззаботно напевал себе сквозь зубы арию из "Фрейшюца" и хвостом выколачивал такт по полу. Он имел вид франта, и ещё учёного франта. С первого взгляда узнали б вы в нём романтика. Но он романтик не журнальный, не такой, как Бубантус, а романтик высшего разряда, в четырёх томах, с английскою виньеткою.

   - Здоров ли ты, чёрт Точкостав? - сказал ему Сатана.

   - !.. !..... Слуга покорнейший....!!!?...!!!! вашей адской мрачности!!!!!....!..!.

   - Давно мы с тобой не видались.

   - Увы!...!!!..??..?!..!!!!!!!..! Я страдал...!!!... Я жестоко страдал!!!!..!..!..!..? Мрачная влажность проникла в стены души моей; гробовая сырость её вторгнулась, как измена, в мозг, и моё воображение, вися неподвижно в сём тяжёлом, мокром, холодном тумане болезненности, мерцало только светом слабым, бледным, дрожащим, неровно мелькающим, похожим на ужасную улыбку рока, поразившего остротою свою добычу, - оно мерцало светом лампады, внесённой рукою гонимого в убийственный воздух ужаса и смрада, заваленной гниющими трупами и хохочущими остовами...

   - Что это значит? - воскликнул изумлённый Сатана.

   - Это значит??.!!!..?.!!!!!.!.! это значит, что у меня был насморк, - отвечал Точкостав.

   - Ах ты, сумасброд! - вскричал царь чертей с нетерпением. - Перестанешь ли ты когда-нибудь, или нет, морочить меня своим отвратительным пустословием и говорить со мною точками да этими кучами знаков вопросительных и восклицательных?.. Я уже несколько раз сказывал тебе, что терпеть их не могу, но теперь для вящей безопасности от скуки и рвоты решаюсь принять в отношении к вам общую, великую, государственную меру...

   - Что такое?.. - спросил встревоженный чёрт.

   - Я отменяю, - продолжал Сатана, - уничтожаю формально и навсегда в моих владениях весь романтизм и весь классицизм, потому что как тот, так и другой - сущая бессмыслица.

   - Как же теперь будет?.. - спросил нечистый дух словесности. - Каким слогом будем мы разговаривать с вашею мрачностью?.. Мы умеем только говорить классически или романтически.

   - А я не хочу знать ни того, ни другого! - примолвил Сатана с суровым видом. - Оба эти рода смешны, ни с чем несообразны, безвкусны, уродливы, ложны - ложны, как сам ч`рт! Понимаешь ли?.. И ежели в том дело, то я сам, моею властию, предпишу вам новый род и новую школу словесности: впер`д имеете вы говорить и писать не классически, не романтически, а шарбалаамбарабурически.

   - Шарбалаамбарабурически?.. - сказал черт.

   - Да, шарбалаамбарабурически, - присовокупил Сатана, - то есть писать дельно.

   - Писать дельно?.. - воскликнул великий чёрт словесности в совершенном остолбенении. - Писать дельно!.. Но мы, ваша мрачность, умеем только писать романтически или классически.

   - Писать дельно, говорят тебе! - повторил Сатана с гневом. - Дельно, то есть здраво, просто, естественно, сильно, без натяжек; ново, без трупов, палачей и шарлатанства; приятно - без причёсанных a la Titus периодов и одетых в риторический парик оборотов; разнообразно - без греческой мифологии и без Шекспирова чернокнижия; умно - без старинных антитез и без нынешнего плутовства в словах и мыслях. Понимаешь ли?.. Я так приказываю: это моя выдумка.

   - Писать здраво, просто, умно, разнообразно!.. - повторил с своей стороны нечистый дух словесности в жестоком смятении. - У вашей мрачности всегда бывают какие-то чертовские выдумки. Мы умеем только писать классически или ром...

   - Слышал ли ты мою волю или нет?

   - Слышал, ваша мрачность, но она неудобоисполнима.

   - Почему?..

   - Потому что я и подведомые мне словесники умеем излагать наши мысли только классически или романтически, то есть по одному из двух готовых образцов, по одной из двух давно известных, определённых систем: писать же так, чтоб это не было ни сглупа по-афински, ни сдурна по-староанглийски - того на земле никто исполнить не в состоянии. Ваша нечистая сила полагаете, что у людей такое же адское соображение, как у вас: они - клянусь грехом! - умеют только скверно подражать, обезьянничать... Прежде они подражали старине греческой, которую утрировали, коверкали бесчеловечно; теперь она им надоела, и я подсунул им другую пошлую старину, именно великобританскую, на которую они бросились, как бешеные, и которую опять стали утрировать и коверкать. Они сами видят, что прежде были очень смешны; но того не чувствуют, что они и теперь очень смешны, только другим образом, и радуются, как будто нашли тайну быть совершенно новыми. Притом, что пользы для вашей мрачности, когда люди станут писать умно и дельно?

   - Как что пользы?.. Я, по крайней мере, не умру от скуки, слушая подобные глупости.

   - Но владычество ваше на земле исчезнет.

   - Отчего же так?

   - Оттого что когда они начнут сочинять дельно, о чертях и помину не будет. Ведь мы притча!..

   - Ты думаешь?..

   - Без сомнения!.. Теперь вы самодержавно господствуете над всею земною словесностью, вы царствуете во всех изящных произведениях ума человеческого. Все его творения дышат нечистою силой, все бредят дьяволом. Греческий Олимп разрушен до основания: Юпитер пал, и на его престоле теперь сидите вы, мрачнейший Сатана. Я всё так устроил, что смертные писатели воспевают только ад, грех, порок и преступление...

   - Неужели?.. - воскликнул царь тьмы с удовольствием.

   - Ей-ей, ваша мрачность. Главные пружины нынешней поэзии суть: вместо Венеры - ведьма, вместо Аполлона - страшный, засаленный, вонючий шаман; вместо Нимф - вампиры; она завалена трупами, черепами, скелетами; из каждой её строки каплет гнойная материя. Проза сделалась настоящею помойною ямой: она толкует только о крови, грязи, разбоях, палачах, муках, изувечениях, чахотках, уродах; она представляет нищету со всею её отвратительностью, разврат со всею его прелестью, преступление со всею его мерзостью, со всею наготою, соблазн и ужас со всеми подробностями. Она с удовольствием разрывает могилы, как алчная гиена, и забавляется, швыряя в проходящих вырытыми костями; она ведёт бедного читателя в мрачные гробницы и, шутя, запирает его в гроб вместе с червлявым трупом; ведёт в смрадные тюрьмы и, также шутя, сажает его на грязной соломе, подле извергов, разбойников и зажигателей, с коими поёт она неистовые песни; ведёт в дома распутства и бесчестия и, для потехи, бросает ему в лицо все откопанные там нечистоты; ведёт на лобные места, подставляет под эшафоты и, в шутку, обливает его кровью обезглавленных преступников. Она придумывает для него новые страдания, хохочет над его страданиями. Она мучит его всем, чем только мучить возможно - предметом, тоном повествования, слогом - этим-то слогом моего изобретения, свирепым, ядовитым, изломанным в зигзаг, набитым шипами, удушливым, утомительным до крайности...

   - Всё это очень хорошо и похвально, - прервал Сатана, - но не прочно. Я знаю, что твой слог имеет все эти достоинства, но думаешь ли ты, что читатели долго дозволят вам мучить их таким несносным образом? Ведь это хуже, чем у меня в аду!..

   - Конечно, недолго, - отвечал чёрт Точкостав, - но между тем какое удовольствие, какая отрада мучить людей порядком, и ещё под видом собственного их наслаждения!..

   - И то дело! - сказал Сатана. - Мучь же крепко, любезный Точкостав, своею романтическою прозою и поэзиею!

   - Рад стараться, ваша мрачность.

   - Если у вас, на земле, недостанет чернил на точки и знаки восклицательные, то обратись ко мне. Мы можем уделить вам полтора или два миллиона бочек нашего адского перегорелого дёгтю.

   - Не премину воспользоваться вашим великолепным предложением.

   - Что это у тебя в руке?

   - Новый роман для вашей нечистой силы и вчерашние парижские афишки.

   - Ну, что вчера представляли на театрах в Париже?

   - Всё романтические пьесы, ваша мрачность. На одном театре представляли чертей поющих, на другом чертей пляшущих, на третьем чертей сражающихся, на четвёртом виселицу, на пятом гильотину, на шестом мятеж, на седьмом Антони или прелюбодеяние...

   - Неужели?.. - воскликнул Сатана. - Ну что, как хорошо ли представляли прелюбодеяние?

   - Очень хорошо, ваша мрачность: очень натурально.

   - И это ты выучил их всему этому?

   - Я, ваша мрачность.

   - Хват, мой Точкостав!.. Вот тебе за то фальшивый грош на водку. Какой это роман?

   - Роман Жюль Жанена под заглавием Барнав, произведение самое адское...

   - Поди поставь его в моей избранной библиотеке. Сегодня я его прочитаю, а завтра съем, и будет ему конец.

   - Подайте мне трубку, - сказал Сатана.

   Султан Магомет II, покоритель Константинополя, исправляет при дворе его нечистой силы знаменитую должность чубукчи-баши: он чистит и набивает огромную медную его трубку, сделанную из отбитой головы баснословного родосского колосса. В эту трубку обыкновенно кладётся целый воз гнилого подрядного сена: это любимый табак Сатаны - он даже другого не употребляет.

   Черти, зная вкус своего повелителя, по ночам крадут для него этот табак из разных провиантских магазинов. От этого именно иногда происходит у людей недочёт в казённом сене.

   Магомет II церемониально поднёс набитую трубку. Сатана принял её одною рукой, а другую внезапно простёр в сторону и схватил ею за голову одного из близстоящих проклятых, прежде бывшего издателя чужих сочинений с вариантами и своими замечаниями, высохшего, как лист бумаги, над сравнением текстов и помешавшегося на вопросительном знаке, поставленном в одной рукописи по ошибке, вместо точки с запятою. Он смял его в горсти, придвинул к своему носу и чихнул; искры обильно посыпались из ноздрей его. Сухой толкователь чужих мыслей мгновенно от них загорелся. Сатана зажёг им трубку; остальную же часть его он бросил на пол и затушил ногою. Недогоревший кусок учёного словочёта представляет собою вид - (;) точки с запятою!..

   Все проклятые были опечалены горестною его судьбою и поражены жестоким своенравием их обладателя. Но Сатана спокойно курил своё сено.

   - Не угодно ли вам выслушать ещё доклад главноуправляющего супружескими делами? - сказал адский верховный визирь.

   - С удовольствием! - отвечал Сатана. - Я люблю соблазнительные летописи.

   И чёрт супружеских дел явился.

   Я не стану описывать его наружности, потому что три четверти женатых читателей моих лично с ним знакомы; я скажу только, что чёрт Фифи-Коко есть злой дух презлой, прековарный, но вместе с тем очень любезный - смирный, покорный, услужливый, как иной столоначальник перед своею директоршею, - и хитрый, как преступная жена, и плут хуже всякого подьячего, и проворный искуситель, и в большом уважении у Сатаны. Он-то и привёл во искушение первую нашу прародительницу, сообщив ей великую тайну всего доброго и всего злого: в то время это была великая тайна, но в наш просвещённый век даже все горничные знают её наизусть и без его содействия.

   Но гораздо важнее то, что он знает тайны всех замужних красавиц, и самой даже Сатанши. Сатана имеет крепкое на него подозрение, но... но не говорит ни слова: Сатана знает приличия.

   - Что нового? - спросил чёрный повелитель. - Как идут дела по твоей части?

   - Отменно хорошо, ваша мрачность. Часть моя никогда ещё не бывала в столь цветущем состоянии, как теперь. В супружествах господствует необыкновенная скука; мужья и жены большею частью ссорятся дважды и трижды в день; требования утешений непрестанны... У меня подлинно голова кружится от множества дел.

   - Я знаю твою деятельность и ревность, - примолвил Сатана важно. - Покажи мне свою табель.

   Фифи-Коко подал ему, на длинном листе бумаги, табель супружеских происшествий за последний месяц на всей поверхности земного шара. Сатана, держа трубку в зубах, начал рассматривать её с большим вниманием и при всякой статье то восклицал от удовольствия, то от радости испускал огромные клубы табачного дыма ртом, носом и ушами.

   - Сколько измен!.. Сколько ссор!.. Какая пропасть драк! - приговаривал он, читая табель. - Да какое множество любовных писем в течение одного месяца!.. Скажи, пожалуй, неужели столько расстроил ты супружеств в столь короткое время?.. 777 777? Это ужас!..

   - Именно столько, ваша мрачность, - отвечал черт.

   - Славно! Славно!.. - воскликнул Сатана, продолжая смотреть в бумагу. - Я должен сказать откровенно, что изо всех отраслей моего правления твой департамент отличается наилучшим порядком.

   - Ваша мрачность слишком ко мне милостивы...

   - Дела текут у тебя чрезвычайно скоро.

   - Женщины, ваша нечистая сила, не любят, чтоб они долго оставались на справке.

   - И после масленицы у тебя нерешённых дел почти не остаётся.

   - Это самое удобное время к очистке сего рода.

   - Притом же твоя часть чрезвычайно обширна и едва ли не самая важная: она приносит мне наиболее пользы.

   Фифи-Коко поклонился.

   - Ни один из моих верных служителей не доставляет мне такого числа проклятых, как ты. Сколько у нас в аду великих мужей, глубокомудрых философов, мудрецов, святошей, фанатиков, которых никто из моих чертей не мог соблазнить; а ты принялся за дело, женил их и - глядь - через несколько времени привёл их ко мне - и не одних!.. мужа и жену вместе.

   - Когда их, ваша мрачность, так легко поймать на приманку сладкого греха! - примолвил чёрт, скромно потупив глаза.

   - Как бы то ни было, но я умею ценить твои дарования и поставляю себе в обязанность наградить тебя блистательным и приличным образом, - сказал Сатана с торжественным видом. - Вельзевул! В воздаяние знаменитых подвигов и беспримерной деятельности моего главнокомандующего на земле супружескими делами вели вызолотить ему рога.

   Черти, содержащие стражу, схватили Фифи-Коко, отнесли его в геенну, всунули головою в печь и, раскалив ему рога до надлежащей степени, вызолотили их прочно и богато; потом пустили его в свет посевать дальнейшие раздоры между двумя полами рода человеческого.

   Сатана отдал трубку, встал с престола, зевнул, потянулся и сказал:

   - Уф!.. Как я устал!.. Как скучно управлять с благоразумием людскими глупостями!.. Теперь пойду гулять между огней в геенне, чтобы подышать свежим воздухом и полюбоваться приятным зрелищем, как жарятся люди.

   И он ушёл.

  

   17 июня 1832 г.

  

  

  

   Впервые повесть опубликована в альманахе "Новоселье" (СПб., 1833, с. 129-186) под псевдонимом Барон Брамбеус.

   Повесть является переработкой произведения Оноре де Бальзака "Бал у Сатаны".