Ричардсон Сэмюэл - Индейцы

  

   Печальная Марано сидѣла на высокомъ утесъ. Склонясь на бѣлую руку, въ тихомъ уединен³и, она горевала о своемъ любезномъ. Волосы ея небрежно развѣвались зефирами; прекрасное лицо орошалось слезами; въ голубыхъ глазахъ изображалось нѣжное безпокойство; грудь ея тяжело подымалась отъ частыхъ вздоховъ.

   "Скоро ли возвратится онъ? говорила Марано: скоро ли возвратится милой Онено, любимецъ моего сердца?... скоро ли увяжу его?.. Волны Онтар³йск³я! принесите его на милую родину; возвратите его друзьямъ, возвратите нѣжнымъ моимъ объят³ямъ!... Скоро ли увижу его?.. скоро ли быстрая лодка промчится по озеру, и принесетъ героя къ счастливому острову? Такъ! счастливой островъ! тогда веселые крики раздадутся на твоихъ утесахъ, на обширныхъ равнинахъ, въ темныхъ рощахъ; тогда радость водворится въ нашемъ селен³и.... Старцы поспѣшатъ къ нему на встрѣчу... Но у ахъ! можетъ быть онъ погибъ! - можетъ быть теперь испускаетъ послѣдн³й вздохъ на кровавомъ полѣ!.. Онъ, стремителенъ въ своемъ мужествѣ и пылокъ въ жару юности! можетъ быть въ с³ю самую минуту летитъ на непр³ятеля, и - погибаетъ!"

   Когда Марано такимъ образомъ питала свою горесть, почтенный Ононт³о пришелъ утѣшить ее. Онъ примѣтилъ безпокойство въ душъ ея у и скрытно слѣдовалъ за нею изъ деревни. Это былъ отецъ Онея, одинъ изъ старѣйшинъ племени, уважаемый за мудрость свою и любимый за добродѣтели. Умѣренност³ю, воздержан³емъ и дѣятельност³ю въ юношескихъ лѣтахъ Ононт³о умѣлъ сберечь веселость и здоровье для старости. Не заботы, но время провело морщины на челъ его; осанка старца была величественна, видъ пр³ятенъ; онъ любилъ Марану съ родительскою нѣжност³ю.

   "Утѣшься! сказалъ Ононт³о: не предавайся отчаян³ю. Велик³й Духъ, носящ³йся въ вихряхъ и гремящ³й въ тучахъ, Отецъ и Правитель вселенныя, будетъ твоимъ покровителемъ. Но знай, дочь моя! только тотъ достоинъ его милостей, кто уповаетъ на его волю. Грѣшно напередъ придумывать горести, и почитать себя несчастными, когда въ самомъ дѣлъ еще никакого несчаст³я не терпимъ. Своенравные, непостоянные люди, робк³е и вмѣстѣ высокомѣрные трепещутъ, воображая далекую опасность; сѣтуютъ, какъ будто бы дѣйствительно уже страдали. Они сами себѣ творятъ бѣдств³я, нагло жалуясь на Всемогущаго. Берегись, любезная дочь! не возставай противъ Великаго Духа; ибо роптать и жаловаться безъ причины значитъ возставать противъ него. Онъ повелѣлъ намъ быть счастливыми, и оскорбляется нашимъ неповиновен³емъ: предаваясь тщетному сѣтован³ю, мы не повинуемся его волѣ; разрушая собственное спокойств³е, дѣлаемся врагами всеобщаго блага, имъ устроеннаго, равно какъ если бы нарушили покой ближняго... Утѣшься! скоро возвратится любезный Онейо, обремененный Бриттанскими добычами."

   "Если супругъ возвратится здоровымъ - отвѣчала Марано; то пламенныя желан³я мои исполнятся совершенно. Если возвратится онъ обремененный добычами Бриттанскими, это не увеличитъ моей радости." Индѣецъ изумился. -,,Не ужели ты забылъ, - продолжала она - что я сама Бриттанка, что насильно увезена изъ отеческаго дому, когда Утагами опустошалъ нашу землю, и разпространялъ ужасъ до самыхъ вратъ Албанскихъ? Родители мои погибли. Я была тогда ребенкомъ, но помню кровавое поражен³е. Старш³й братъ мой спасся, а я сдѣлалась жертвою ярости непр³ятельской. Уже протекло нѣсколько лѣтѣ; но при имени Бриттанца грудь моя наполняется восторгомъ."

   "Я твердо былъ увѣренъ, - отвѣчалъ старецъ - что ты насъ любишь. Мы приняли тебя въ свое племя, а сердце твое не намъ принадлежитъ! Ты печалишься о странъ своихъ родителей!.... Я называлъ тебя дочерью, Марано! а ты хочешь оставить меня?" При сихъ словахъ Ононт³о взглянулъ на нее съ нѣжност³ю. "Ты хочешь оставить меня?" - повторилъ онъ, и слезы заблистали на глазахъ его. Марано схватила руку старца, и прижала ее къ розовымъ губамъ своимъ. "Нѣтъ! никогда тебя не оставлю. Сердце мое принадлежитъ тебѣ и любезному Онею. Я почитаю тебя; могу ли забыть твое сострадан³е? могу ли забыть тотъ ужасный день, когда Утагами, въ собран³и своихъ единоплеменниковъ у опредѣлилъ принести меня въ жертву своему богу Арескуи? ты былъ тогда посломъ отъ своего народа. Онейо тебѣ сопутствовалъ; онъ вздыхалъ, видя мои слезы. Увы! я была слаба, безъ друзей, среди непр³ятелей. Онейо умолялъ тебя помочь мнѣ. Сердце твое тронулось; ты сжалился надо мною, выкупилъ меня, и назвалъ своею. Онейо поспѣшилъ избавить меня, разорвалъ оковы мои, и прижалъ меня къ своему сердцу. Любовь наша возрастала вмѣстѣ съ лѣтами; ты смотрѣлъ на нее благосклонно, и утвердилъ желан³я наши своимъ соглас³емъ. Я слыхала объ Европейскихъ искуствахъ, о драгоцѣнныхъ одеждахъ, о высокихъ чертогахъ: простота здѣшнихъ утесовъ и рощь гораздо для меня пр³ятнѣе. Но если Онейо не возвратится, - я погибла. Нѣсколько мѣсяцовъ протекло уже, какъ онъ удалился съ отборными воинами нашего племени. Уже матери оплакиваютъ дѣтей своихъ. увы! Онейо пылокъ, а воины Алб³онск³е неустрашимы; кровь ихъ враговъ уже обагрила Ог³о. Канада трепетала при ихъ нашеств³и, и - можетъ быть теперь сдѣлалась добычею ихъ мужества. Горе мнѣ! если сынъ твой палъ, печаль сразитъ тебя. Я знаю всю нѣжность любви твоей къ сыну; она вгонитъ тебя во гробъ: тогда кто будетъ утѣшать меня? кто будетъ моимъ другомъ? посреди чужаго народа, останусь сиротою безъ отца, которой защитилъ бы меня; безъ брата, которой подалъ бы мнѣ совѣтъ, помогъ бы мнѣ."

   Ононт³о хотѣлъ отвѣчать. Въ ту самую минуту подходитъ Индѣецъ, и разсказываетъ съ печальнымъ видомъ, что надежда ихъ племени исчезла; что нѣсколько индѣйцевъ сосѣдственной страны, возвратившись изъ Канады, принесли вѣрное извѣст³е о совершенномъ поражен³я друзей ихъ; что они сами едва спаслись; что Онейо сражался храбро, былъ окруженъ непр³ятелями, и вѣроятно сдѣлался жертвою ихъ ярости.

   Марано лишилась чувствъ. Ононт³о вздыхалъ; бѣдственное состоян³е дочери и желан³е утѣшить ее на минуту остановили въ немъ дѣйств³е собственной горести. "Если сынъ мой палъ - сказалъ старецъ; то онъ умеръ, какъ прилично воину. Слава его сохранится, и дойдетъ до потомства въ пѣсняхъ военныхъ; имя его устрашитъ Европейца, когда предводители будущихъ временъ, съ ярост³ю устремившись изъ лѣсовъ своихъ, окружатъ въ полночь жилище его, и поразятъ слухъ его кликами смерти. Отмщен³е за смерть Онейо!" - Отмщен³е! - повторилъ индѣецъ: вѣстники нашего бѣдств³я послѣ поражен³я устремились къ стѣнамъ Квебекскимъ, захватили часть непр³ятелей, и привезли ихъ на нашъ островъ. Старѣйшины опредѣлили принесть ихъ въ жертву памяти погибшихъ; исполнен³е приговора отложено до твоего прибыт³я.

   "Увы! - вскричала Марано: жертва плѣнниковъ мало принесетъ мнѣ утѣшен³я. Смерть врага возвратитъ ли жизнь моему Онею? изцѣлитъ ли тяжк³я раны его? Оживитъ ли бездыханную грудь?... Оставь меня въ горести! оставь меня оплакивать его на горахъ уединенныхъ. Я проживу недолго; полечу къ моему любезному; встрѣчусь съ нимъ среди пустынь блаженной долины, гдѣ кровожадной врагъ не нападетъ на насъ. Оставь меня въ горести!... я гнушаюсь жизн³ю." Она просила напрасно. Индѣецъ и Онот³о увели ее съ собою.

   Племя Индѣйцовъ, которыхъ Онейо былъ предводителемъ, населяло островъ на озеръ Онтар³о. Главная деревня лежала подлѣ пр³ятной рѣчки; выходящей изъ скалы, и текущей по узкой долинѣ въ озеро. Окрестные холмы украшались рощицами, лучшѣ покрывались зеленью и цвѣтами, деревня имѣла видъ круглой и была обнесена заборомъ изъ кольевъ. Стѣны хижинъ сдѣланы были изъ зеленаго дерну; кровли изъ тростнику и сухихъ листьевъ; все было просто. Великолѣпныя колоннады не гордились остроумными надписями, и пышное зодчество не возвышало до небесъ огромныхъ здан³й. Ни высок³е храмы, ни грозныя башни, ни величественные чертоги не льстили тщеслав³ю жрецовъ, политиковъ, воиновъ. Молодые люди, цвѣтущ³е здоровьемъ и крѣпост³ю силъ, обыкновенно занимались звѣриною ловлею. Они обязаны были доставать съѣстные припасы для общества, и защищать его отъ непр³ятельскихъ нападен³й. Женщины, всѣ старые и малолѣтные, неспособные къ труднымъ и опаснымъ предпр³ят³ямъ, оставались въ деревнѣ, и занимались работами, приличными своему возрасту и состоян³ю; удобряли близьлежащ³я нивы для посѣву сорочинскаго пшена и другихъ полевыхъ растен³й; разводили лѣкарственныя травы, старались познавать ихъ свойства, и приготовляли для употреблен³я. Женщины смотрѣли за дѣтьми, домашнимъ хозяйствомъ, умѣли искусно плести одежду изъ коры благовонныхъ деревѣ; доставали соки изъ разныхъ травъ и цвѣтовъ, которыми намазывали лица своихъ воиновъ, чтобы сдѣлать ихъ ужаснѣе на сражен³и; съ особливымъ искуствомъ умѣли ткать ленты и пояса изъ вампа {Родъ тростника.}; разноцвѣтныя краски служили у нихъ знаками дружбы для родныхъ, союзниковъ и плѣнныхъ у принимаемыхъ ими въ свое племя. Дѣти заранѣе привыкали къ трудамъ и опасностямъ, заранѣе обучаемы были дѣйствовать лукомъ, весломъ, копьемъ и бросать изъ пращи. Когда юноши возвращались домой послѣ охоты, или другаго какого нибудь предпр³ят³я, вся деревня представляла зрѣлище торжественной радости. Старики вмѣстѣ съ молодыми мѣшались въ хороводахъ, и въ пѣсняхъ своихъ прославляли подвиги воиновъ. Но когда надлежало заняться дѣломъ важнымъ, касающимся до благосостоян³я племени; тогда тишина и благочин³е господствовали въ собран³и. Старѣйшины деревни, достигш³е сего достоинства не коварствомъ, не насил³емъ, истинно уважаемые за мудрость свою и опытность, собирались на открытомъ мѣстъ посреди деревни, подъ тѣн³ю столѣтняго дуба. Каждый, одинъ послѣ другаго, произносилъ свое мнѣн³е о предлагаемомъ дѣлѣ, спокойно и безъ остановки. Опредѣлен³я утверждаемы были большинствомъ голосовъ, и всѣ оставались довольны. Такимъ образомъ они жили невинно и счастливо. Не имѣя частной собственности, не были заражены страст³ю къ богатству, симъ ядомъ общественнаго благоденств³я, сею отравою сердца. Владѣя всѣмъ вмѣстѣ, не знали ни терзан³й сребролюб³я, ни страшныхъ угрозъ нищеты, ни обмановъ, ни вѣроломства, ни притѣснен³й. Люди, отличающ³еся превосходными, отъ всѣхъ признанными достоинствами, имѣли въ рукахъ своихъ власть, и пользовались ею безъ тщеслав³я; слѣдственно не было мѣста ни высокомѣр³ю, ни случаямъ къ зависти, ни побужден³ямъ ко мщен³ю. Привыкнувъ къ трудамъ, къ умѣренности, жители острова вообще были мужественны, сильны, дѣятельны. Чувства любви и дружбы, не подавляемыя различ³ями состоян³й, не стѣсняемыя суетными, принужденными обыкновен³ями, были пылки, чужды притворства и свободно изливались изъ сердецъ непорочныхъ.

   Всѣ зарыдали, услышавъ о смерти Онея и другихъ своихъ братьевъ. Женщины въ разорванныхъ платьяхъ, съ растрепанными волосами, бѣжали на поле, наполняли воздухъ своими воплями у толпились вокругъ плѣнниковъ, и въ сильной горести осыпали ихъ ругательствами. Старѣйшины собрались; уже пылалъ костеръ, на которой долженствовали быть повержены несчастныя жертвы; ножи, сѣкиры и друг³я смертоносныя оруд³я лежали въ готовности; плѣнники, обремененные тяжкими оковами, приведены на мѣсто жертвоприношен³я.

   Хотя Марано терзалась жестокою горест³ю, но крики Индѣйцовъ и ужасныя приготовлемы къ мучительствами обратили ея вниман³е на плѣнниковъ. Она смотрѣла на нихъ съ жалост³ю. Предводитель ихъ былъ молодъ, статенъ, пригожъ, крѣпокъ; природа напечатлѣла на грозномъ челъ его храбрость и мужество; огненные глаза его, въ которыхъ изображалась непобѣдимая твердость, смотрѣли на приготовлен³я къ мучительной смерти равнодушно, а на враговъ съ презрѣн³емъ. Храбрые товарищи его, казалось, неспособны были къ такой твердой рѣшительности; боязнь показывалась на ихъ лицахъ. Но взглянувъ на своего предводителя, они одушевились его примѣромъ и вооружились мужествомъ. Марано вздыхала. Чувство собственнаго несчаст³я исчезло на минуту... Можетъ быть - говорила она въ душъ своей - объ этомъ неустрашимомъ юношѣ станутъ также плакать, какъ плачу о моемъ Онеѣ; можетъ быть какая нибудь милая дѣвица, которой клялся онъ въ вѣрности, теперь горюетъ, и ждетъ нетерпѣливо его прибыт³я; можетъ быть престарѣлый родитель, которому онъ былъ подпорою, безпокоится о его безопасности; можетъ быть осиротѣвшая сестра, безпомощная и оставленная подобно мнѣ, должна будетъ оплакивать смерть его!"

   Тутъ Марано вспомнила о собственномъ состоян³и, начала разсуждать о и своихъ бѣдств³яхъ: она досталась въ плѣнъ въ юныхъ лѣтахъ; сдѣлалась чуждою своему народу, своимъ роднымъ; супруга ея не было уже на свѣтѣ; тотъ, котораго почитала вмѣсто отца, приближался теперь ко гробу.

   Сострадательное сердце ея забыло собственную горесть, и снова занялось жалост³ю о несчастныхъ жертвахъ. Марано удивлялась великодуш³ю предводителя; смотря на него, чувствовала въ себѣ необыкновенныя движен³я, мучительную тоску; сама не понимала, что съ нею происходитъ; хотѣла подойти къ плѣннику. Онъ единоземецъ ея!... могла ли Марано видѣть грозящую ему погибель, и не стараться спасти его?... могла ли равнодушно смотрѣть на его мучен³я?...

   Одинъ изъ Старѣйшинъ подалъ знакъ толпѣ. Все умолкло. Старѣйшина, принявъ на себя видъ строгости, произнесъ къ плѣннику: "костеръ пылаетъ, сѣкира изощрена! приготовься къ мучен³ямъ и жестокой смерти! Духъ погибшихъ носится надъ нами; онъ блуждаетъ по горамъ, и летаетъ въ вѣтрахъ; онъ требуетъ жертвы, и долженъ получить ее. Если у тебя отецъ или другъ? они тебя никогда не увидятъ! приготовься къ мучен³ямъ и жестокой смерти!"

   Начинайте ваши мучен³я! - отвѣчалъ плѣнникѣ: душа моя презираетъ ихъ. У меня нѣтъ родителей - некому плакать о Сиднеѣ; они погибли въ Албан³и, - погибли отъ безчеловѣчныхъ Индѣйцевъ. у меня была сестра - я лишился ее! она взята въ плѣнъ, и сдѣлалась жертвою неистовой вашей ярости. У меня есть друзья; но они Бриттанцы, - слѣдственно не знаютъ страха. Начинайте ваши мучен³я! душа моя презираетъ ихъ; но помните - день мести и для васъ настанетъ!

   Марано изумилась.... Албанецъ, потерявш³й своихъ родителей и сестру!... однимъ словомъ: онъ былъ братъ ея. Оба удивлялись, оба излили чувствован³я любви братней! Марано упала на трепещущую грудь его; Сидней прижалъ ее въ своихъ объят³яхъ; душа его успокоилась. Марано нѣсколько времени не могла промолвишь ни слова. Наконецъ прерывающимся голосомъ сказала: "Я нашла тебя, любезный братъ, утѣшен³е и защита моя! ты будешь радовать меня нѣжною своею любов³ю, будешь путеводителемъ въ дикой пустынѣ горестной моей жизни, будешь мнѣ вмѣсто отца!... Отчаян³е терзало меня; я была всѣми оставлена; душа моя изнемогла: а теперь... о! теперь стану все сносить терпѣливо." - Потомъ, обратясь къ изумленному народу у продолжала: "это братъ мой! братъ, рожденный отъ однихъ родителей. Если я заслужила милость вашу, то спасите его отъ погибели." Народъ былъ чрезвычайно тронутъ. "Не бойся! - сказалъ Ононт³о (онъ говорилъ съ соглас³я старѣйшихъ) не бойся! братъ Мараны заступитъ у насъ мѣсто Онея! Молодой человѣкъ - продолжалъ старецъ обратясь къ чужестранцу - я лишился сына Марано - супруга, племя - храбраго воина. Онъ убитъ народомъ вашей земли; мы хотѣли умилостивить Духъ его, принести жертву его памяти. Но ты братъ Мараны; по ея прозьбе мы отмѣняемъ свое намѣрен³е, и принимаемъ тебя въ свое племя. Будь братомъ нашему народу, будь моимъ сыномъ. Заступи мѣсто умершаго, и послѣдуй его славу; ибо ты также неустрашимъ и мужественъ." При сихъ словахъ Ононт³о подалъ ему калюметъ мира {Трубка съ табакомъ.} и поясъ изъ вампа. Сидней слушалъ его съ почтен³емъ, но весьма удивился столь неожиданной перемѣнъ. Переходъ отъ гнѣва къ сильной горячей дружбѣ казался ему непонятнымъ. "Ты мыслишь - сказалъ Ононт³ю - какъ Европейцы, которыхъ наружность внушаетъ къ себѣ почтен³е, но коихъ души исполнены вѣроломства и непримиримой злобы. Они показываютъ на лицъ улыбку, между тѣмъ какъ измѣна гнѣздится въ ихъ сердцѣ; дружески подаютъ руку, между тѣмъ какъ думаютъ о способъ нанести обиду. Гнѣвъ ихъ, соединенный со злост³ю, продолжается по смерти. Кажется довольно обнаружить, что чувствуемъ нанесенную намъ обиду, и тѣмъ предохранить себя отъ оскорблен³й; нѣтъ, они стараются погубить врага, и покрыть его вѣчнымъ безслав³емъ. Нося злобу въ сердцахъ своихъ, они почитаютъ злобными и своихъ противниковъ. Гнѣвъ ихъ не уменьшается удовлетворен³емъ; онъ усиливается отъ страха, и превращается въ ненависть. Для нихъ легче забыть чужой проступокъ, нежели обиду, другимъ отъ нихъ нанесенную. Неумолимый нравъ, питаемый злост³ю, робост³ю и безсил³емъ, господствуетъ въ изнѣженныхъ душахъ ихъ. Таковы ли благородныя сердца въ гнѣвъ своемъ? Нѣтъ! онъ склонны къ примирен³ю, даже ко дружбѣ. Люди кротк³е, неиспорченные жадными и высокомѣрными желан³ями - и потому неогорчаемые бѣдственными ихъ послѣдств³ями: завист³ю и памятозлоб³емъ - всегда великодушны, всегда хотятъ быть прощаемы, и всегда прощать готовы. Видя близкую смерть, вы обвиняли насъ въ жестокости. Дерзко есть думать, будто человѣкъ, котораго Велик³й Духъ одарилъ разумомъ, свирѣпѣе звѣрей пустынныхъ; ибо и они тогда только кровожадны, когда защищаютъ собственную жизнь свою. И такъ не судите о нашемъ поступкѣ, пока не узнаете причинѣ и не разсмотрите нашего состоян³я. Тотъ истинно жестокъ и безчеловѣченъ, кто для удовлетворен³я желан³й корыстолюбивыхъ, постыдныхъ, унижающихъ разумъ, недостойныхъ человѣческой природы, нарушаетъ спокойств³е невинныхъ, коварно поступаетъ съ простосердечными, угнетаетъ слабыхъ и беззащитныхъ, измѣняетъ вѣрному другу, и вольность своего народа продаетъ за золото. Индѣйцы не таковы. Правда, разумъ нашъ непросвѣщенъ, но наша совѣсть непорочна; страсти наши пылки, но неиспорчены. Будучи жестоко огорчены бѣдств³емъ, насъ постигшимъ, будучи исполнены почтен³я къ памяти отличнаго воина, мы хотѣли умилостивить духъ его, и принести достойную дань его добродѣтели. Мы не печалимся о погибшемъ - онъ счастливъ; память его на вѣки останется между нами: но жалѣемъ о себѣ самихъ, жалѣемъ, потому что его лишились. Мы не думали обижать васъ; но хотѣли почтить умершаго. Вы готовы были вкусить смерть; чтожь? рѣшительному, неустрашимому воину смерть не есть безслав³е. Она освобождаетъ его отъ тѣлесныхъ немощей, и ведетъ въ западныя долины блаженныхъ. Смерть есть несчаст³е только для слабаго, для того, кто обезчестилъ память свою, обезобразилъ природу свою презрительною робост³ю, - для того, кто оскорбляетъ Всемогущаго своею недовѣрчивост³ю. Мы удивлялись вашей твердости; мы не чувствовали къ вамъ ни зависти, ни злобы; мы не имѣли намѣрен³я обезславить вашу память: теперь смѣло предлагаемъ вамъ свою дружбу. Могу ли - отвѣчалъ Европеецъ, чрезвычайно удивленный - я, произшедш³й отъ другаго племени, отъ народа враждебнаго вамъ, исповѣдующаго другую вѣру, могу ли быть принятъ въ ваше племя?

   "Это языкъ предразсудка, - отвѣчалъ Ононт³о: простой, чистосердечной индѣецъ, сынъ природы, незараженный рабскими предубѣжден³ями, не знаетъ вашихъ отлич³й. Великой Духъ не есть ли общ³й отецъ нашъ? Не всѣ ли мы дѣти одного семейства? Не носимъ ли въ составѣ тѣла, въ душѣ нашей несомнѣнныхъ признаковъ одного начала? Природа, всегда мудрая, пекущаясь о своихъ дѣтяхъ, привязываетъ насъ къ друзьямъ, и въ сердцахъ великодушныхъ раждаетъ непобѣдимую любовь къ отечеству: но она никогда не повелѣвала намъ презирать чужестранца. Бѣги порока, убѣгай всѣхъ тѣхъ, коихъ испорченныя склонности помрачатъ твою невинность, и заразятъ сердце твое злодѣйствомъ: всякое другое отлич³е, отчуждающее насъ отъ человѣчества, есть уже начало гордости и постыднаго предразсудка. Ты другой вѣры? Это неправда. Подобно индѣйцу, ты признаешь власть, мудрость и благость Всетворящаго Духа. Нѣтъ нужды, что наружные обряды вашего исповѣдан³я отличны; нѣтъ нужды, что вы открываете милосерд³е и всемогущество Творца въ чрезвычайныхъ явлен³яхъ. Держи вѣру свою, будь свободенъ, люби свое отечество: но дай намъ свою дружбу и непобѣдимое мужество."

   Похваляю свободу и высок³я чувствован³я, - отвѣчалъ Бриттанецъ: гнушаюсь лицемѣрною набожност³ю и нелѣпыми предразсудками, унижающими человѣческую природу, но не могу согласиться, будто дикая жизнь индѣйца предпочтительнѣе образованности Европейскихъ народовъ.

   "Что пользы въ этой образованности? - сказалъ Ононт³о: укрѣпляетъ ли она душу? дѣлаетъ ли тебя неустрашимымъ? дѣлаетъ ли тебя способнымъ переносить горести, и полагаться на волю Небесъ? внушаетъ ли терпѣн³е, спокойств³е? твердость? Нѣтъ! она разслабляетъ душу; она причиною, что вы безпрестанно жалуетесь, и почитаете себя несчастными. Образованность даетъ ли здоровье? силу? дѣлаетъ ли васъ способными покорять страсти? Нѣтъ! она раждаетъ невоздержность и вольнодумство. Она есть Источникъ неудовольств³й и скорби!.,. Что пользы въ вашей образованности? Исправляетъ ли она сердце, совершенствуетъ ли чувствован³я? Сердце презираетъ ее; чувствован³я раждаются сами собою. Онъ не требуютъ просвѣщен³я. Онъ созрѣваютъ на свободѣ. Онѣ неразрывно соединены съ нашимъ быт³емъ. Природа не дала ихъ въ волю нашимъ прихотямъ. Всѣ чувствован³я, которыя получаемъ отъ природы, суть живы и сильны. Утонченность ослабляетъ ихъ. Вспомни юность! Въ цвѣтущихъ лѣтахъ жизни человѣкъ трогается всякою повѣст³ю о несчаст³и, и слезы свои смѣшиваетъ со слезами каждаго страдальца. Тогда онъ неспособенъ къ вѣроломству, и смотритъ на порокъ съ ужасомъ! Далѣе - становится хитрымъ; чувства его слабѣютъ; онъ издѣвается надъ доброхотствомъ, и дружбу считаетъ мечтою; дѣлается несправедливымъ, вѣроломнымъ, рабомъ сребролюб³я и высокомѣр³я, добычею зависти, злобы, мщен³я! Что пользы въ вашей образованности? Наслаждайся свободою и простотою натуры. Будь невиннымъ, будь Индѣйцомъ."

   Между тѣмъ приплыло нѣсколько лодокъ у наполненныхъ вооруженными воинами. Всѣ обратили на нихъ взоры; всѣ изумились и обрадовались, увидѣвъ знамя своего племени, и товарищей, которыхъ считали погибшими. Надежда Мараны оживилась. Съ заботливост³ю она спросила объ Онейо. "Онейо погибъ!" отвѣчалъ одинъ Индѣецъ. Марано поблѣднѣла, и безъ чувствъ упала на трепещущую грудь Ононт³я. "Онъ погибъ! - продолжалъ Индѣецъ - и вмѣстѣ съ нимъ цвѣтъ нашихъ воиновъ! Полчища Бриттанск³я и Французск³я окружили стѣны Квебека. Страшное было поражен³е! Земля трепетала, воздухъ стоналъ отъ многократныхъ ударовъ грома. Предводители обѣихъ сторонъ убиты. Славно скончали они жизнь свою! души ихъ были неустрашимы! ярость воспламеняла ратниковъ къ битвѣ жестокой и упорной. Наконецъ Алб³онъ побѣдилъ. Сыны его, подобно быстрому потоку, устремились на враговъ своихъ. Мы совѣтовали Онею отступить. Жестоко поражая непр³ятелей, и являя чудеса храбрости, онъ впалъ въ толпу вражескую. Молодой, отважной воинъ махалъ кровавымъ мечемъ своимъ, и стремился поразить Онея. Мы поспѣшили удалиться съ поля смерти; остановились въ близлежащемъ лѣсу, и видѣли успѣхи непр³ятеля. Стѣны союзниковъ нашихъ разрушены. Мечь Алб³она будетъ преслѣдовать насъ. увы! нашего щита, нашего храбраго воина, нашего Онея нѣтъ уже на свѣтѣ!"

   Всѣ громко зарыдали. Сѣтован³е ихъ было прервано внезапнымъ изумлен³емъ повѣствователя. "Схватите его, растерзайте! - вскричалъ онъ, взглянувъ на Бриттанца: его мечь былъ поднятъ на Онея. Онъ пронзилъ грудь нашего предводителя. Онъ погубилъ его."

   Ярость снова закипѣла въ народѣ. "Я невиненъ въ его смерти!" отвѣчалъ плѣнникъ. Но слезы его и прозьба Ононт³ева заглушены были криками и ругательствами*

   Индѣйцы опять повлекли Сиднея на мѣсто казни. Марано, терзаемая сугубою горест³ю, вскричала: " Пощадите, пощадите его!... Это братъ мой.... Его руки обагрены кров³ю моего супруга!... Не уже ли кромѣ тебя некому было умертвить его!" Смерть, смерть Бриттанцу! - закричалъ народъ. Марано прижала его къ груди своей, и обратясь къ разъяренной толпѣ, дикимъ голосомъ произнесла: "Онъ обагрилъ руки свои въ крови моего супруга; что нужды! Я защищу его, или - сама погибну. Пусть одно копье пронзитъ насъ. Поражайте! пусть родная кровь наша смѣщается,'*

   Несчаст³е Мараны - которая лишилась супруга отъ руки брата своего - любовь, горесть, отчаян³е на лицъ ея изображенныя, смягчили неистовство народа, и произвели къ немъ сострадан³е, Ононт³о, пользуясь сею минутою, уговаривалъ народъ съ отеческою любов³ю и власт³ю. Сѣдины его придавали достоинство тѣлодвижен³ямъ. Онъ говорилъ языкомъ сердца - и говорилъ краснорѣчиво, убѣдительно. Всѣ слушали съ глубочайшимъ почтен³емъ; смягчились, отмѣнили жертвоприношен³е. Тогда онъ, подкрѣпивъ Марану утѣшен³емъ, повелъ плѣнниковъ въ безопасное мѣсто.

   Удалившись отъ народа, спросилъ онъ Бриттанца: "Скажи мнѣ, виновенъ ли ты въ смерти моего сына?" - Не знаю - отвѣчалъ плѣнникъ гордо и съ негодован³емъ: я поднималъ мечь противу враговъ своего отечества, и не отвѣчаю за кровь, которую пролилъ. - "Молодой человѣкъ! - сказалъ Ононт³о, съ безпокойствомъ и отеческою нѣжност³ю: подумай о чувствахъ отца. У меня былъ только одинъ сынъ, подпора и утѣшен³е моей старости. Если онъ подлинно сошелъ во гробѣ; то для меня не остается болѣе радости на свѣтѣ. Но если онъ жизн³ю своею одолженъ твоему снисхожден³ю; то молитвы старика достигнутъ неба, и Велик³й Духъ низпослетъ на тебя свое благословен³е." Слезы показались на глазахъ Ононт³я; голосъ его прерывался; онъ вздыхалъ... "Скажи мнѣ, живъ ли сынъ мой?"

   Мнѣ не извѣстно.! - отвѣчалъ Бриттанецъ - я ли умертвилъ твоего сына. Имя его и достоинство мнѣ неизвѣстны. Въ жару битвы одинъ храбрый Индѣецъ напалъ на меня. Онъ былъ утомленъ, измученъ. Я обезоружилъ его, и уже готовился вонзишь мечь въ грудь его. "Бриттанецъ! - сказалъ онъ твердымъ: голосомъ: не подумай, будто я боюсь смерти. Я рѣшился на всѣ опасности; не для себя прошу пощады. У меня есть престарѣлый отецъ, котораго жизнь отъ моей зависитъ. Супруга моя чужда моему племени; кто будетъ ея покровителемъ?" - Храбрый юноша! - отвѣчалъ я: поди, утѣшай и защищай друзей своихъ! - Я отпустилъ его съ поля битвы, и не старался узнать о его состоян³и; ибо, сохранивъ ему жизнь, я повиновался закону своего сердца. - Какая радость для Мараны, для Оионт³я!

   Но мысль, что нѣсколько дней прошло послѣ сражен³я, и что до сихъ поръ не получено никакого извѣст³я объ Онеѣ, уменьшила ихъ радость.

   Между тѣмъ Ононт³о совѣтовалъ дочери отвести чужестранцевъ въ отдаленное убѣжище, и хранить ихъ тамъ до тѣхъ поръ, пока онъ силою власти своея совершенно не успокоитъ народа. "Не обвиняй нашего племени, судя по сему примѣру его пылкости! сказалъ Ононт³о: мы повинуемся побужден³ю природы, и часто переступаемъ за предѣлы умѣренности; но буря страсти тотчасъ утихаетъ, и разсудокъ беретъ власть свою. Ты видишь здѣсь природу свободную, но необезображенную; мы скоро раздражаемся, но не знаемъ скрытной ненависти.

   Наступила ночь. Индѣйцы разсѣялись по своимъ хижинамъ. Небо было тихо и безоблачно. Полная луна въ свѣтломъ и торжественномъ велич³и взошла на востокѣ. Лучи ея отражались въ серебрянномъ с³ян³и отъ гладкой поверхности озера. Сѣрые холмы и мрачные лѣса хранили безмолв³е. Только шумящ³е вдалекѣ водопады и вопли матерей, оплакивающихъ безвременную смерть чадъ своихъ, нарушали тишину с³ю. Марано повела плѣнниковъ изъ деревни, вдоль по берегу озера. Они достигли уединеннаго, никѣмъ непосѣщаемаго убѣжища, окруженнаго съ двухъ сторонъ крутыми, высокими утесами, украшеннаго цвѣтами, и пересѣкаемаго ручейкомъ извивающимся. Столѣтн³й дубъ осѣнялъ источникъ. Нѣкоторые плѣнники, ослабѣвш³е отъ усталости, нашедши сух³я листья въ близлежащихъ пещерахъ, предались сладкому покою. Марано долго разговаривала съ братомъ своимъ; всѣ чувствован³я души излила въ его нѣжное сердце; облегчила горесть свою, и утѣшилась въ его невинныхъ объят³яхъ. Скоро пр³ятной сонъ овладѣлъ ими. Кроткая улыбка играла на прелестныхъ устахъ спящей Мараны; волосы ея небрежно лежали на бѣлой груди. На лицѣ Сиднея изображалась неустрашимость воина, смягченная любезност³ю нрава. Братъ и сестра наслаждались счастливыми мечтан³ями, и не предчувствовали грозящей опасности.

   Когда луна достигла средины пути своего, прерывающ³йся шумъ пловцовъ тихо началъ раздаваться по озеру. Лодка приближалась, и мокрыя весла, показываясь изъ воды, блистали надъ глубиною. Судно остановилось у песчанаго берегу. Юноша, покрытый косматою медвежею кожей, вооруженный лукомъ и копьемъ, выскочилъ изъ лодки. Это былъ Онейо. Получивъ раны на сражен³и, онъ не могъ скоро возвратиться на родину, и съ нѣсколькими Индѣйцами жилъ въ окрестностяхъ Монтреля. Разными травами и бальзамическими соками онъ успѣлъ вылѣчиться, и теперь возвращается къ своему племени.

   "Я приду тайно - говорилъ онъ самъ себѣ: обрадую печальную Марану, и сѣтующихъ моихъ товарищей, которые безъ сомнѣн³я считаютъ меня погибшимъ. Удивлю ихъ нечаяннымъ своимъ приходомъ. Любезная Марано теперь неутѣшно рыдаетъ. Я прижму къ вѣрному сердцу любезную супругу; она заплачетъ отъ радости. Поспѣшу..."

   Такъ думалъ Онейо. Вдругъ видитъ Марану въ объят³яхъ чужестранца! отскакиваетъ назадъ; долго стоитъ неподвиженъ въ изумлен³и; терзаемый горест³ю и гнѣвомъ, произноситъ нѣсколько несвязныхъ словъ; опять подходитъ къ ней; удостовѣряется, что глаза не обманываютъ его. "Вѣроломная! - вскричалъ онъ, отступивъ назадъ, и поражая себя въ грудь: въ такомъ ли состоян³и надѣялся я найти тебя!.... въ объят³яхъ чужестранца!... Наглый похититель моего счаст³я! ты погибнешь. Кровь твоя смоетъ безчест³е..... - Ярость сверкала въ глазахъ Онея. Схвативъ мечь, онъ устремляется поразить врага - и узнаетъ въ немъ своего избавителя. "Я обезславленъ моимъ благодѣтелемъ!.... долженъ ли обагрить руки свои въ крови его! Онъ спасъ мою жизнь.... Увы! какая безчеловѣчная милость!... Всесильный Духъ! ты, котораго жилище въ облакахъ, котораго гласъ во громѣ, и котораго око проницаетъ сердца! проводи меня въ блаженную долину: Онейо не хочетъ жить на свѣтѣ!"- Онъ вздохнулъ. - "Еще разъ взгляну, въ послѣдн³й разъ взгляну на мою любезную; Я почиталъ ее вѣрною; для нее жилъ, для нее и умираю!" - Подошелъ къ ней, взглянулъ на нее съ горест³ю и сожалѣн³емъ. - "Она не станетъ плакать обо мнѣ! вѣроломная! она обрадуется, увидѣвъ бездушной трупъ мой!... Нѣтъ! я не для того любилъ ее, чтобы..." - Онъ схватилъ копье. Марано жалобнымъ и нѣжнымъ голосомъ произнесла его имя. Она мечтала объ Онеѣ. "Приди! - говорила Марано: поспѣши къ своей любезной! не медли Онейо!" и Онейо въ восторгѣ радости обнялъ Марану; она проснулась, увидѣла своего супруга, простерла къ нему руки свои. "Прочь! - вскричалъ Онейо, поспѣшно удаляясь: поди, люби своего чужестранца! прочь вѣроломная!" - Это братъ мой.... - "Твой братъ?... Чужестранецъ! ты даровалъ мнѣ жизнь! ты храбръ и великодушенъ! Скажи, назвать ли тебя своимъ другомъ, и принесть тебѣ мою благодарность - или почитать обманщикомъ, обольстителемъ, и наказать твою дерзость?"

   Бриттанецъ понявъ его ошибку, отвѣчалъ коротко и спокойно; разсказалъ ему о всемъ случившемся, и въ доказательство сослался на его родителя, Индѣецъ успокоился. По утру возвратились они въ деревню. Ононт³о принялъ ихъ съ восхищен³емъ, и день тотъ былъ днемъ радости и удовольств³я.