Маурин Евгений Иванович - Пастушка королевского двора

оборот! Ну, говорите! может быть, я не права?

   - Не знаю, Беата. Мне кажется, вы правы, но сейчас я вам ничего не могу ответить. Я не в состоянии отделаться от чувства безграничного изумления перед вашей осведомленностью, источник которой кажется мне просто волшебным, совершенно необъяснимым, а потому в моей голове все мысли спутались!

   - Ну, а когда они придут в порядок и вы согласитесь, что я права? Готовы ли вы будете помочь мне тогда?

   - Помочь? В чем именно?

   - Ну хотя бы в том, чтобы разбить ухищрения врагов Лавальер и избавить ее от громадной опасности!

   - Позвольте, да вы знаете Лавальер?

   - В глаза ее не видала, но надеюсь познакомиться в самом непродолжительном времени!

   - Окончательно ничего не понимаю!

   - И не надо! Ответьте мне на вопрос!

   - Ну, конечно помогу! Но поговорим о вас, Беата. Что вы предполагаете делать здесь? где жить? Ведь помещение вашего дяди не приспособлено для двоих, а жить одной...

   - Видите ли, в точности я еще не решила. Меня интересует жизнь большого света, но как мне подойти к ней? Будь я чистокровной мещанкой, из меня вышла бы отличная камеристка. Будь я бедной дворянкой, я поступила бы к знатной даме. Но я - ни то ни другое! Впрочем, кое-какие планы у меня уже имеются. А вот и дядя спешит! - воскликнула Беатриса, заглянув в окно.

   - Ну, так я уйду! - сказал Ренэ вставая. - Не буду мешать при родственном свидании, но надеюсь, что в дальнейшем мы будем часто видеться.

   - О, конечно! - ответила Беата, провожая гостя.

   Вслед за уходом Ренэ вошел мсье Луи.

   - Стрекоза, Беаточка моя! - радостно воскликнул он. - Вот так сюрприз! Да как это ты надумала? надолго ли? зачем? Ну, да мы с тобой поговорим в другой раз, потому что сейчас мне страшно некогда - король дал мне поручение, весьма затрудняющее меня. Я пришел только расцеловать тебя.

   - Постой, дядя, десять минут у тебя есть?

   - Есть, но не больше...

   - Ну, так ты только не отнимай времени разными "ахами" да "охами", а ответь мне на следующие вопросы: во-первых, род де Перигоров окончательно утерял всякие патенты?

   - Постой!.. Неужели ты приехала хлопотать о возвращении утраченного дворянства? Неужели Амедей на старости лет...

   - Батюшка ровно ничего не знает, и я сама - сейчас по крайней мере - ни о чем хлопотать не собираюсь. Ты ответь мне только.

   - Да, патенты утеряны.

   - Ну, а родословное дерево сохранялось у тебя?

   - Конечно, но оно не имеет силы.

   - Не важно! А сколько колен в этой родословной?

   - О, довольно много! Двенадцать! Но зачем тебе это?

   - Дядя, да ты ведь сам говорил, что у тебя нет времени! Лучше скажи мне вот еще что. Я не собираюсь уезжать домой, а жить мне здесь негде. Одной - неудобно, с тобой - негде. Между тем я, по своему общественному положению, не гожусь ни в прислуги, ни на службу к знатной даме. Но существует один исключительный исход, вполне соответствующий моему исключительному положению. Я слышала очень много хорошего о некоей Луизе де Лавальер. Ну, так не могла ли бы я устроиться как-нибудь при ней?

   - Беата! Дитя мое! Ты ставишь меня в невозможное положение! Дело в том, что... Ах, ведь существуют вещи, которых не скажешь девушке твоих лет!

   - О, дядя, мне ты можешь сказать все! - с комической наивностью произнесла девушка. - Все равно я обязуюсь под честным словом продолжать и после этого верить, что детей приносит аист!

   - Что я слышу! - в ужасе воскликнул старик, с отчаянием всплескивая руками. - И это - девушка из глухой, не тронутой парижской заразой, провинции! И это - дочь моего брата, дитя строгой и порядочной семьи! До чего мы дожили! Беата, уж не хочешь ли ты сказать, что ты знаешь...

   - Что Луиза де Лавальер еще не стала любовницей короля, но станет ею непременно? О да, милый дядя, знаю! Но что тебя так ужасает? В чем, собственно, дело? Видишь ли, я смотрю на вещи так: особа короля для меня священна, и я не имею права осуждать его поведение. А если бы я считала, что Лавальер оскверняет себя отношениями к королю, то это было бы равносильно тому, как я сказала бы, что король делает нечто нехорошее. Следовательно, во имя исполнения долга верноподданной я должна считать, что Лавальер ничем не хуже других!

   - Да она и не хуже, а лучше Но... нет, это совершенно невозможно!

   Однако с Беатрисой было слишком мало сказать "невозможно"; она продолжала настаивать на своем.

   Скоро случилось так, что, исчерпав все аргументы, добряк Луи должен был признать себя побежденным, сказав:

   - Собственно говоря, поручение короля, о котором я говорил, в том и заключается, чтобы найти кого-нибудь для Лавальер. Ты-то как нельзя лучше подходишь ко всем требованиям, но только для тебя... Ах, да хорошо, хорошо! Все равно ты не выпустишь меня живым, пока я не соглашусь! Хорошо уж! Если король согласится...

   Беатриса чуть не задушила старика своими объятиями да поцелуями, когда же он ушел, протанцевала по комнате какой-то совершенно фантастический и необузданный танец. Но она была так счастлива! Все складывалось как нельзя лучше, и если и дальше дела пошли бы так же, то она могла рассчитывать на быстрое и полное торжество!

  

   Отпор, данный Олимпией де Суассон королю, взволновал последнего гораздо больше, чем он сам думал. В нем заговорила уже не оскорбленная гордость, а другие чувства. О, что касается самой Суассон, то в случае чего Людовик не посмотрел бы ни на королеву-мать, ни тем менее на королеву-жену и жестоко расправился бы с дерзкой итальянкой. Но в тоне Олимпии он прочувствовал ожесточенную ненависть и сознание своей силы. В чем была эта сила? Не в эфемерной же надежде на защиту королев? И Людовик невольно подумал, что такие мегеры, как Олимпия, не остановятся ни перед чем. Не было такой гадости, такого преступления, которых не совершила бы Суассон по отношению к кроткой и беззащитной Лавальер, лишь бы отомстить ему лично за прошлую измену. Тут уже не помогло бы никакое наказание, никакие меры предупреждения. У Олимпии много друзей, всех не обнаружишь, не вышлешь, и в конце концов кто-нибудь да устроит подлость Луизе.

   Нет, надо было принять охранительные меры, и эти меры пришли Людовику в голову во время чтения Луизы: следовало сейчас же перевести ее в отдельное помещение и найти подходящую женщину которая была бы и компаньонкой, и сторожем.

   Первое - помещение - было легко найти, второе - было уже труднее.

   Первоначально король обратился с этим к Ренэ Бретвилю.

   - Ваше величество, - ответил юноша, - я живу так уединенно... так мало знаю здешних придворных дам...

   - О них здесь и речи быть не может! - перебил его король. - Я хотел бы найти девушку или молодую вдову, не испорченную, не зараженную нравами нашего двора, но в то же время необходимо, чтобы это не была какая-нибудь деревенщина, не умеющая ни сесть, ни ступить.

   - Ну, вот видите, государь! Откуда же мне найти такую? Мне кажется, всякий другой - хотя бы граф де Гиш - был бы гораздо полезнее, чем я, в этом деле!

   - Милый герцог, - ответил король, и, как это титулование, так и дальнейшее обращение на "вы" свидетельствовало, что его величество в очень скверном расположении духа: - Милый герцог! Вы- глупы! Всякий другой прежде всего постарается подсунуть мне такую женщину, которая будет подходящая не мне, а ему самому, то есть будет шпионить и творить всякие мерзости. Кроме того, неужели вы предполагаете, что у графа де Гиша может оказаться хоть одна знакомая женщина моложе шестидесяти лет, не испорченная и не развращенная им?

   - Извиняюсь за неудачный совет, но... А почему бы вашему величеству не обратиться к мсье Луи?

   Этот совет пришелся королю по душе, но сам Луи едва ли поблагодарил бы своего юного друга, если бы узнал, что именно им дано такое указание. Конечно, Луи не стал отговариваться и поспешил уверить короля, что постарается исполнить его желание, но в душе был очень недоволен, так как совершенно не представлял себе, откуда ему взять надежную женщину, удовлетворяющую всем королевским требованиям.

   Вот это-то сознание невозможности исполнить королевское приказание иным путем и явилось лучшим союзником Беатрисе Перигор в ее усилиях заставить дядю согласиться на ей просьбу и предложить юную приезжую к услугам Луизы де Лавальер. К тому же Беатриса умела просить. Словом - прямо от племянницы Луи отправился к королю и доложил ему, как обстоит дело.

   - Ваша племянница, милый Луи? И только что приехала из далекой провинции? Но ведь это великолепно! Если эта юная особа хоть сколько-нибудь подходит в остальных отношениях, то лучшего и искать нечего! - воскликнул Людовик и сейчас же распорядился: - Прикажите, чтобы за ней немедленно послали. Я хочу повидать ее и решить дело немедленно!

   Вскоре Луи ввел в кабинет короля Беатрису. Несмотря на естественное волнение, она не выказывала особенной растерянности; но это объяснялось следующим: молодая девушка все время внушала себе, что не смеет теряться, если не хочет погубить в корне такой редкий и прекрасный случай сразу приблизиться к намеченной цели на грандиозную дистанцию. Поэтому, призвав на помощь все свое присутствие духа, она без особого смущения выдержала пытливый взгляд короля и приветствовала его очень изящным и грациозным реверансом.

   По-видимому, девушка произвела на Людовика вполне благоприятное впечатление. По крайней мере напряженная пытливость его взора сейчас же смягчилась, и его голос прозвучал очень ласково, когда он спросил:

   - Вы недавно приехали, мадемуазель?

   - Несколько часов тому назад, ваше величество.

   - Вы жили все время при родителях?

   - При отце, государь. Моя мать умерла.

   - А где находится замок вашего батюшки?

   - Амбары моего отца находятся в Тарбе, ваше величество.

   Людовик невольно засмеялся оригинальности этого ответа, и с некоторым удивлением спросил:

   - Позвольте, да разве вы - не дворянка? Но как же в таком случае... Ведь добрейший Луи... Ах, да! - воскликнул он затем, - помню теперь! Это - какая-то запутанная семейная история, в которой два брата разошлись по разным дорогам. Помню, помню! Да, да, ваш пример наглядно свидетельствует о старой истине: патент на дворянство можно утерять или приобрести, но самого дворянства, дворянства крови и духа, не может ни дать, ни отнять даже сам король! Конечно, хорошенькие лица встречаются и в мещанстве, и в крестьянстве, но это - совсем особая красота: в ней всегда будет не хватать какой-то тонкости линий и форм!

   При этих словах Беатриса не могла не вспыхнуть от удовольствия. Правда, комплиментов насчет своей наружности она наслушалась достаточно и прежде, но эти комплименты звучали совсем иначе, когда их произносили уста потомка Людовика Святого. Да и не в комплиментах была тут главная сила, а в том, что из слов короля Беатриса могла заключить, что ее тайные мечтанья вовсе не так дерзки и несбыточны, как порой думала она сама.

   - Кроме того, - продолжил Людовик, любуясь раскрасневшимся личиком хорошенькой провинциалки, - только прирожденный дворянин мог сказать с такой гордостью: "Амбары моего отца находятся в Тарбе..." Нет, нет, я положительно убежден, что мы столкуемся с барышней! Благодарю вас, милый мсье Луи, можете идти, а мы здесь поговорим.

   Луи откланялся.

   Тогда король продолжал:

   - Сядьте, мадемуазель. Нет, нет, пожалуйста, без лишнего и совершенно ненужного раболепства, без всяких "помилуйте" и "как я смею"! В другое время и при других обстоятельствах я не позволю сидеть в своем присутствии особе и познатнее вас, теперь же все эти формальности ни к чему. Итак... Впрочем, сначала один вопрос: известно ли вам, для чего вы нужны мне?

   - Я нужна вашему величеству для того, чтобы хоть немного, по мере сил, скрасить жизнь прекраснейшему человеку и лучшему, вернее - единственному другу вашего величества, - ответила Беатриса.

   Король кивнул головой с довольным видом и затем сказал:

   - Совершенно точно и верно. Но это - еще не все. Вы приехали из далекой провинции, прекрасное дитя мое, приехали оттуда, где нравы еще находятся в первобытной чистоте, где растление еще не обратило души в негодную ветошь, где злоба и зависть не стали еще главными рычагами человеческих поступков. Но здесь, при дворе, зло блещет в своем победном апофеозе. Вы ужаснетесь, дитя мое, когда познаете вблизи всю адскую силу зла, на которую способен иной раз человек. Но я знаю, что чистый детский взгляд и наивная, верующая душа очень часто оказываются сильнее всяких дьявольских ухищрений. Воспользуйтесь же этими орудиями, чтобы охранить мою прекрасную подругу, чтобы окружить ее сетью недремлющего надзора, в которой запутаются козни врагов. В состоянии ли вы взять на себя это?

   - Я сделаю все, что будет в моих силах, государь, причем мне кажется, что это не так трудно. Я знаю, что сразу стану предметом общего внимания, и, чем больше будет желать зла моей госпоже кто-нибудь, тем он будет больше искать во мне. В таких случаях надо только не показывать людям вида, что разгадал их игру, и представляться ручной козочкой, доверчиво бегущей на любой зов. И, если какая-нибудь высокая... очень высокая дама даст мне яблоко, чтобы положить его в виде сюрприза на туалетный стол госпожи де Лавальер, "которую она так любит", то...

   - То?

   - То я передам это яблоко вашему величеству!

   - Вы умны и вовсе не так наивны, как я думал, - сказал король, со смесью удовольствия и удивления глядя на хорошенькую девушку- Что же, тем лучше!

   В таком случае вы поймете и другую - более тонкую - часть тех надежд, которые я возлагаю на вас. Видите ли, по самому свойству своего положения вы должны будете подойти очень близко к своей госпоже. Ну... у вас, конечно, будет много разговоров... о том о сем. У таких чистых душ, как Луиза де Лавальер, бывают иногда очень странные фантазии... очень возвышенные, но... далекие от житейского. И, если вам удастся...

   Король замолчал, видимо, с трудом подбирая нужные слова и выражения.

   Но смелая Беатриса с полной невозмутимостью подхватила недоконченную фразу Людовика, проговорив:

   - Если мне удастся заслужить доверие своей госпожи, то я, конечно, постараюсь вымести из ее души сентиментальный сор, который только мешает полному счастью самой Луизы де Лавальер, да и... вашего величества тоже!

   - Вы умны! - повторил король, пытливо и строго глядя на девушку. - Но одного ума мало; для того, чтобы говорить так, надо многое знать! Что вы знаете? Говорите!

   - Я знаю все и не скажу ничего! - коротко отрезала Беатриса.

   Король вспыхнул, его взгляд засверкал бешенством. Казалось, он вот-вот обрушится на дерзкую всей тяжестью своего королевского гнева. Но вдруг ему показалось так смешно, что какая-то юркая пигалица осмеливается давать отпор ему, могущественному королю, одним движением решающему участь миллионов подданных, что гримаса гнева внезапно сменилась на его лице веселой улыбкой, и он весело рассмеялся.

   - Почему? - спросил он, не переставая хохотать.

   - Благоволите выслушать меня, государь, - с прежней невозмутимостью ответила Беатриса. - Когда я ехала в Париж, то совершенно не знала ничего. Но невольно одна интересная случайность дала мне возможность проникнуть во все подробности хитрого и сложного заговора, составляемого против Луизы де Лавальер. Вот почему, приехав сюда, я первым делом обратилась к дяде с просьбой, не может ли он устроить меня при этой даме. Случайно мои желания совпали с желаниями вашего величества, и дело сделано. Теперь представьте себе, государь, что я сообщу вам подробности своего плана. Вы не будете в состоянии скрыть от заговорщиков, что вам кое-что известно, и хоть чем-нибудь выдадите себя. Тогда они переменят свой план, и уже ни вы, ни я не будем знать, что они задумали. Между тем, зная втайне их план и не подавая вида, я буду иметь возможность незаметно парировать направляемые удары. Если же я замечу, что сама ничего не могу сделать, то посвятить во все ваше величество всегда будет время!

   - Что же, может быть, вы правы, - сказал король, - хотя гораздо проще было бы попросту разогнать всю эту подлую шайку, и если бы вы назвали мне их имена...

   - То ровно ничего не вышло бы! - спокойно договорила Беатриса. - У меня ведь в руках нет доказательств, вашему величеству придется вместо этих доказательств выставить мой оговор. Но ведь в деле замешаны такие высокие особы, что вашему величеству будет трудно принять надлежащие меры на основании одного только оговора. В то же время всему свету станет известно, что в моем лице Луиза де Лавальер имеет защитницу, а ее враги - ожесточенного противника. Нет, ваше величество, было бы жалко упустить из рук то грандиозное преимущество, которое совершенно случайным образом мне удалось приобрести.

   - Ну попробуем по-вашему! - уже совсем весело ответил король. - Итак, вы приняты на службу в качестве... в качестве... Впрочем, я думаю, нет необходимости сейчас же определять вашу службу каким-нибудь наименованием. Вы будете состоять при Луизе де Лавальер подругой и доверенным лицом. В ваших руках будут все ключи, все распоряжения по хозяйству, надзор за прислугой - словом все. Что же касается жалованья, то...

   - О, ваше величество, - снова перебила короля Беатриса, - в жалованье, право же, не представляется ровно никакой необходимости! Я- единственная дочь богатого отца, и у меня в распоряжении столько денег, сколько я даже истратить не сумею.

   - Но король не может допустить, чтобы ему служили даром!

   - Это не входило бы и в мои интересы. Однако к чему я буду получать то, чего у меня и без того много, между тем как существует кое-что нехватающее. Нет, денег мне не надо, а в награду за верную службу я попросила бы у вашего величества... парочку предков!

   - Предков? - с удивлением повторил король. - Я не совсем понимаю вас. Выскажитесь яснее!

   - Вашему величеству известно, что мой прадед в эпоху религиозных войн утерял дворянство...

   - А, так вы хотите, чтобы вашему батюшке были возвращены утерянные им права?

   - О, государь, мой отец пользуется богатством и почетом! Он доживает свои последние дни и со дня смерти матушки совершенно ушел от мира и его соблазнов. Отцу дворянство нужно так же, как... как старухе мил-дружок. У него ведь нет даже сыновей, которым он мог бы передать дворянство!

   - Значит, оно нужно лично вам? Зачем?

   - Как вам сказать, государь? Ведь не у одних только "чистых женских душ бывают фантазии", мешающие счастью; они бывают иной раз также и у мужчин, и если они касаются предков, то...

   - Постойте! - воскликнул король, хлопая себя по лбу. - Ведь это вас когда-то выручил из беды герцог д'Арк? О, теперь я все понимаю! Представьте себе, когда ваш дядюшка рассказал всю эту историю мне и одному юноше, то последний, недаром считаясь большим знатоком по дамской части, тут же высказал предположение, что вы не оставите дела так и непременно прибудете в Париж. А, так "парочка предков" нужна вам для Ренэ? Но, как мне кажется, его симпатии направлены по другому адресу!

   - Это ровно ничего не значит, государь! Единственное преимущество "другого адреса" то, что там насчитывается что-то около ста восьмидесяти семи с четвертью тысяч благородных предков, на каковые всегда может быть представлена соответствующая расписка в виде родословного дерева. Ну, кое-какое родословное дерево может найтись и у меня, и если ваше величество удостоверит его своей королевской подписью, то посмотрим, какой адрес настоящий!

   - Ну, так по рукам! - смеясь, воскликнул король. - Мы с вами заключим наступательный и оборонительный союз против "фантазий возвышенных душ", и как только вы устроите мое счастье, я сделаю все для вашего. Я озабочусь вашими предками, а герцог д'Арк...

   - Потомками! - серьезно и важно договорила Беата.

   Король засмеялся еще веселее, и в конце концов напускная серьезность Беатрисы не выдержала. И в королевском кабинете словно посветлело от этого молодого, искреннего, звонкого хохота.

  

   Беатриса Перигор сразу произвела очень выгодное впечатление на Луизу Лавальер, и девушки быстро сошлись, как будто уже годами знали друг друга Жизнь Луизы потекла гораздо ровнее и светлее. Беатриса с удивительной тактичностью умела быстро найти выход из всякого хозяйственного затруднения, и это было особенно ценно теперь, когда шли деятельные хлопоты по устройству нового помещения, отделываемого специально для подруги короля. Целый день то тут, то там слышался звонкий голосок молодой девушки, отлично командовавшей всей прислугой, никогда не возвышавшей голоса, но умевшей одним словом поставить каждого на свое место. Беатриса была со всеми приветлива, но под внешней ласковостью молоденькой девушки таилась железная воля. Это проявилось очень скоро на Бертет той не понравились излишние проницательность и зоркость новой домоправительницы, и она попыталась огрызнуться на нее так, как в прошлом не раз огрызалась на робкую Лавальер, но в результате за свою дерзость пулей вылетела из состава прислуги.

   Несмотря на все хлопоты, Беатриса никогда не оставляла Луизы надолго одной, и, если у Лавальер не было короля или Полина д'Артиньи находилась в отлучке, она усаживалась подле Луизы, рассказывала ей разные сказки своей родины, пела приятным голосом старинные песенки провансальских менестрелей или просто болтала, отвечая на расспросы о своем детстве в родном Тарбе! Эти рассказы доставляли неизменное удовольствие Луизе, потому что, как все робкие и застенчивые натуры, она особенно восхищалась смелостью и проказами, в которых у Беатрисы никогда не было недостатка.

   Отдавая все это время хозяйству и беседам с Лавальер, Беатриса ухитрялась находить свободную минутку для того, чтобы методично знакомиться с замком и парком, а также с его обитателями. Через каких-нибудь два дня юркая Перигор отлично знала в лицо всех высокопоставленных жителей Фонтенебло, всех фрейлин, камергеров и пажей. Знала она также, сколько ступенек ведет по такой-то лестнице, сколько шагов от такого-то угла до такого-то поворота в парке и чьи окна выходят туда-то или туда-то. Словом, Беатриса могла с завязанными глазами ориентироваться в любом месте замка и парка.

   Однако никому из обитателей замка не приходило в голову, что эта юркая провинциалка проявляет свое любопытство так методически и по такому строгому плану. Впрочем, ее никто не считал способной на это. Конечно, появление нового лица в обиходе королевской подруги не могло не взволновать Генриетты и ее свиты. Но после самого короткого разговора о Беатрисой Перигор все фрейлины пришли к заключению, что "новенькая" - просто провинциальная глупышка, старающаяся представиться совсем взрослой, а на самом деле ровно ничего не смыслящая в жизни и житейских делах. Таким образом, вскоре кружок Генриетты и Олимпии де Суассон совершенно перестал интересоваться личностью Беатрисы де Перигор, а остальные фрейлины тоже не обращали на нее внимания, так как она, как неравная им по происхождению, не могла быть им товаркой.

   Конечно, равнодушие могло бы очень быстро смениться самым напряженным и довольно злобным вниманием, если бы кому-нибудь пришлось заметить маленький ключик, с которым Беатриса никогда не расставалась и который держала отдельно от общей связки. Но этот ключик висел на цепочке и обычно таился в таком месте, которое пока еще оставалось совершенно недоступным кому бы то ни было. Таким образом, о существовании ключика не знал никто. А ведь это был ключик ни много ни мало, как от потайной двери в покои самого короля!

   Этот ключик Людовик дал Беатрисе для того, чтобы в случае нужды она могла появиться у него незаметно для других. О том, что между Людовиком и Беатрисой Перигор существовала какая-нибудь особая короткость, хотя бы и самого невинного свойства, никто не должен был знать.

   Но эта короткость обещала девушке полное осуществление ее надежд. И часто, неустанно хлопоча над приготовлениями к празднованию новоселья, которым король хотел ознаменовать переведение Луизы де Лавальер в отдельное помещение, она тайком дотрагивалась до этого ключика, словно до магического амулета.

   Впрочем, слово "празднование" едва ли будет подходящим для определения этого дня. Правда, сначала король хотел устроить настоящее празднество с балом и парадным ужином, но Луиза всеми силами постаралась отговорить его от этого. "Пастушку" пугали и демонстративность такого открытого торжества, и ложность ее выступления в роли официальной хозяйки такого празднества. Поэтому было решено, что среди дня к Луизе зайдут более близкие подруги из числа фрейлин и кое-кто из придворных - Ренэ д'Арк, герцог д'Айен, маркиз Дарто или кто еще пожелает. Под вечер все гости разойдутся, и тогда явится король, который поужинает с Луизой и проведет с ней вечерок.

   Таким образом, Беатрисе предстоял трудный день хлопот, которые усугублялись еще и неопределенностью ее положения. Она не могла быть своей в этом обществе маркизов и герцогинь, но не была и прислугой, с которой не следовало считаться. Нужен был громадный такт, чтобы найти подходящий тон и выдержать, так сказать, "среднюю линию поведения". Но Беатриса твердо верила, что все это - временное и что будущее должно вознаградить ее за все шероховатости настоящего. Под внешностью беззаботного легкомыслия и непринужденной веселости в девушке таились ясный ум и сильная воля, и то и другое помогли ей с успехом провести взятую на себя роль.

   По виду прием у Луизы де Лавальер прошел гладко и приятно. Один за другим приходили гости, причем появление среди них графа де Гиша, отношения которого с Генриеттой Английской, побежденной соперницей Лавальер, ни для кого не были тайной, произвело некоторую сенсацию; все, словно сговорившись, делали одни и те же комплименты прекрасной хозяйке, хвалили изящество и уют помещения, восторгались чудными цветами, превратившим зал в благоуханный сад и, видимо, значительно разорившими королевские оранжереи, и высказывали некоторое удивление по поводу того, что все эти цветы представляли собой разные сорта и разновидности исключительно белых лилий.

   Затем, сказав все, что полагалось, гости объединялись в небольшие кружки и группы; слышался смех; шутки и остроты, словно мячик, перелетали из уст в уста, кавалеры ухаживали за дамами и подавали им фрукты и сладости с роскошно убранных столов; дамы кокетничали, играли веерами и улыбками. Один за другим гости, исполнив все, что от их требовалось, удалялись, уступая место новоприбывшим, и казалось, что день протекает с точностью и плавностью отменно отрегулированного часового механизма.

   И все-таки, когда дверь закрылась за последним гостем, Беатриса с невыразимым облегчением кинулась в кресло с громким "уфффф!", а когда вскоре вслед за этим пришел король, Луиза кинулась к нему с таким видом, словно она не царила только что в своем салоне над толпой льстивых гостей, а была предметом обид и глумлений.

   - Что с тобою, дорогая моя? - С тревогой спросил Людовик, заботливо заглядывая в прекрасные глаза своей подруги. - Наверное, опять нашлась змея, которая...

   - О, нет, нет, Луи! - воскликнула Луиза. - Я просто взволнована и тронута твоей бесконечной добротой и внимательностью! О, спасибо, спасибо за цветы, которые я так люблю! Но скажи, обожаемый мой повелитель, почему тебе вздумалось избрать на этот раз одни только белые лилии?

   Король окинул Лавальер ласково-смеющимся взглядом и, отвечая на ее вопрос, обратился к стоявшей неподалеку Беатрисе:

   - Ну-ка, мадемуазель, принесите из передней сверточек, который я оставил там!

   Беата исчезла и вернулась с пакетом.

   Король развернул его, достал чудесную лютню, богато инкрустированную золотом, серебром и перламутром, и сказал, показывая на нее:

   - Вот мой подарок на новоселье, дорогая! Но, прежде чем я вручу его тебе, я хочу сначала в стихах и звуках ответить на твой вопрос, почему я избрал белые лилии для убранства твоих комнат!

   Встав в удобную позу, Людовик провел пальцами по струнам и, аккомпанируя себе, запел изящную кантилену, только что сочиненную и положенную на музыку, по указанию короля, его придворными артистами:

  

   Laissons le myrte aux amants,

   Aucun n'aima comme j'afme:

   II faut un nouvel emblИme

   Pour de nouveaux sentiments

   Chacun offre a l'espИrance

   Et de l'encens et de voeux,

   Sans elle je suis hereux

   En adorant l'innocence.

   Noble fleur, lis eclatant,

   Chefd'oeuvre de la nature.

   D'une Бme candide et pure,

   Symbole aimabl et touchant!

   Embelles la beautИ mЙme

   De ta brillante fraНcheur,

   Attribut de la pudeur,

   Tu dois orner ce que j'aime!^[37]

  

   Луиза, до слез тронутая этим грациозным стихотворением, безмолвно склонилась на плечо к царственному певцу, а он, нежно обняв свою кроткую подругу, мягко подвел ее к дивану и усадил, заняв излюбленную позу на подушке у ее ног.

   Беатриса, стараясь не делать шума, стремглав вылетела из зала и кинулась в парк.

   - Фу! - пробормотала она, очутившись в пустынной аллее, - мне нужна изрядная порция свежего воздуха, чтобы прогнать этот тепличный дурман слащавой пасторали! Какая идиллия! И кого только они обманывают? Себя? Но я отказываюсь понимать короля. Сам читал мне длинную проповедь о необходимости бороться с "далекими от житейского, возвышенными фантазиями чистых душ" и сам же своими идиллическими выходками еще более разжигает в Лавальер ее страсть к целомудренному ломанью! Скажите пожалуйста, какие пастушок с пастушкой! Ну да ладно! На то и существует девица Перигор, которая за одну маленькую прибавочку частицы "де" к своей фамилии устроит вам все, чего вы оба втайне желаете и к чему не умеете подойти просто и прямо. Ломайтесь, дети мои, Беатриса Перигор позаботится о вашем счастье!

   Мысленно произнося этот самоуверенный монолог, Беатриса быстро и легко двигалась вперед по аллее. Погруженная в свои думы, она не обращала внимания, куда именно идет, как вдруг совсем близко от нее в вечерней тьме вырос серый фасад одного из замковых флигелей.

   Молодая девушка оглянулась по сторонам, стараясь ориентироваться в темноте и решить, повернуть ли ей назад или идти вперед, как вдруг в конце аллеи послышался юношеский смех, сейчас же оборвавшийся под сердитым девичьим "тише!".

   "Гм... - подумала Беата, - когда юность боится громкого смеха, значит, ей есть, что скрывать. А если одному важно что-нибудь скрыть, то всегда есть кто-нибудь другой, которому важно это открыть. Как знать, может быть, в данном случае этот другой - я?"

   Шаги и звук тихого разговора все приближались. Беатриса поспешно оглянулась вокруг, заметила широкую дерновую скамью около дерева, прижавшегося к фасаду замка, и, не раздумывая особенно долго, вскочила на скамью, взобралась на ее спинку, а оттуда быстро вскарабкалась на дерево. Едва только успела она устроиться с некоторым комфортом на сплетшихся ветвях, как голоса послышались совсем близко.

   "Почему этот женский голос кажется мне такими знакомым?" - подумала девушка.

   - Сядем здесь, - проговорил женский голос, и Беатриса еще отчетливее почувствовала, что этот голос ей хорошо знаком и что с ним у нее что-то связано.

   Молодые люди внизу уселись на скамью. Прошло несколько секунд в молчании, наконец женский голос снова произнес:

   - Какая ночь! Так темно и тепло... И цветами так пахнет...

   Говорящая умолкла, и опять на несколько секунд воцарилось молчанье.

   - Ну-с, вы долго собираетесь молчать? - резко проговорил затем женский голос.

   - Я все никак не могу отделаться от того, что ты мне только что сказала, Христина! - о оттенком грусти проговорил в ответ голос, по которому можно было безошибочно угадать юношу, едва только оперившегося из подростков.

   "Христина! - мысленно повторила Беатриса, уловив это имя, и ее сердце забилось охотничьим трепетом. - Христина де ла Тур де Пен со ста восемьюдесятью тысячами неопороченных предков!"

   - Но что же я сказала тебе такого особенного, мой глупенький Филиберт? - насмешливо спросила Христина, а Беатриса мысленно добавила:

   "Филиберт Клери, паж герцогини Орлеанской! Жак Манон был прав!"

   - Как что! Ты сказала мне, что я - только так, между прочим, а что твоя главная цель...

   - Моя главная цель - устроиться. Дурачок! Разве удовольствия могут составлять цель жизни? Это - лишь средство, лишь цветы жизненного пути. Но разве цветами питаются? Ты всегда останешься моим миленьким, славненьким шалунишкой...

   - "И будешь пользоваться моими ласками лишь урывками, тайком"? Не правда ли, ты хотела это сказать, Христина? Отрадное будущее! Ловить на лету крошки от богатого стола и знать, что все права на тебя останутся за этим картонным герцогом, который словно выскочил со страниц нравоучительной детской книжки! И такому ничтожеству.

   - Тише, тише, мой птенчик! Ты еще слишком юн, а потому многого не понимаешь! Уж не хочешь ли ты сказать, что моим мужем мог бы стать ты?

   - А почему бы и нет?

   - Да потому, глупенький мой, что у нас с тобою ничего нет! Все мое состояние - в звучном имени и безукоризненном происхождении, а твое будущее зависит от случайностей и капризов судьбы!

   - Но я завоюю это будущее! Герцогиня очень ласкова со мной, она выделила меня из всех пажей и удостаивает важными поручениями...

   - Все это так, но... одна неудача, одна минута дурного настроения герцогини - и ты опять окажешься внизу, опять будешь вынужден начинать сначала. Да главное и не в этом! Видишь ли, мой мальчик: по своей юности ты еще не понимаешь, что мужчина бывает или хорошим мужем, или хорошим возлюбленным, но никогда - тем и другим вместе. Глупые женщины ищут возлюбленного в своем муже, нерасчетливые - делают своим мужем возлюбленного, а потом сами же жалуются на то, что судьба отказала им в счастье! Но я не глупа и расчетлива. Поэтому у меня будет идеальный муж и... идеальный возлюбленный! Ну, и будет об этом! В последнее время мы видимся так редко и урывками, что просто грешно тратить время на ненужные рассуждения. Извольте сейчас же поцеловать свою маленькую подругу, которая думает и за себя, и за вас, сударь! Ну... вот так! Гще!

   Со скамьи послышался град заглушённых поцелуев, и в течение некоторого времени молчание нарушалось только теми страстными, лихорадочными обрывками речей, которыми обмениваются любящие в минуты экстаза чувств. А потом смолкли и эти звуки.

   - Надо идти! - как-то глухо произнес наконец Филиберт. - Герцогиня предполагала вернуться к вечеру из Сен-Клу и может хватиться меня.

   - Мне тоже пора, - отозвалась Христина, и ее голос звучал томной ленью. - Ну, так до следующего раза, мой дорогой мальчик!

   Опять послышался звук долгого поцелуя. Затем Филиберт сказал с мольбой и волнением:

   - Христина! Я не могу так! Все эти короткие, беглые встречи украдкой... Когда же мы опять проведем несколько часов без помехи, вдвоем?

   - Тут, в Фонтенбло, это несколько затруднительно, - ответила Христина подумав, - но... Что же, хочешь - опять в Лебединой беседке? Только вот когда? Знаешь что? В конце недели по случаю приезда герцога предполагается отправиться всем двором на охоту в Мелюнский лес. Как всегда, выедут с вечера, ночевать будут в Мелюне и весь день проведут на охоте, чтобы к вечеру следующего дня вернуться в Фонтенебло. Согласен ты отказаться от охоты?

   - О, с восторгом! - воскликнул Филиберт.

   - Ну, а я все равно читаю по вечерам молодой королеве.

   - Ей-то не до охоты!

   - Да, при ее "интересном" положении. Ну, так ты не жди от меня никаких дальнейших указаний и повторений, а в тот вечер, когда все уедут на охоту, приходи незаметно к десяти часам в беседку. Решено? Ну отлично! А теперь последний поцелуй, и пойдем!

   "Моя счастливая звезда светит сквозь самые густые облака! - весело подумала Беатриса. - Но я все-таки очень счастлива, что эта парочка наконец удалилась! Не скажу, чтобы было приятно присутствовать при таких сценах! Тем не менее я не жалуюсь и считаю себя вознагражденной с лихвой! Теперь можно и слезть, а то все тело затекло от неудобной позы!"

   Молодая девушка осторожно ухватилась за толстый сук и слегка приподнялась. Вдруг она увидела, что на зелени листвы заиграл луч света. Девушка с удивлением обернулась и увидала, что свет шел из-за занавеси окна, которого она до того не заметила, так как оно не было освещено, но тем не менее приходилось как раз рядом с тем местом, где притаилась она.

   Заглянуть в чужое окно всегда представляется немного заманчивым, потому что чужая жизнь всегда кажется нам полной каких-то особых чар, которых нет в нашей. Кроме того, Беатриса была любопытна (она сказала бы - любознательна) по природе, да и в той миссии, которую она сама возложила на себя, всякое лишнее знание могло очень пригодиться. Поэтому она воспользовалась своим положением навесу не для того, чтобы приступить к спуску вниз, как она предполагала вначале, а для того, чтобы принять более удобную позу по отношению к окну.

   Едва только Беатриса устроилась в новой позе, как занавеска на окне сильно заколебалась, отодвинулась, и в окне показалась фигура герцогини Генриетты Орлеанской.

   - Какая духота! - пробормотала она. - Жан, поднимите занавеску, а то в комнате дышать нечем.

   Занавеска стала медленно двигаться кверху, и Беатриса увидела пред собой довольно большую комнату, в которой два лакея расставляли канделябры с зажженными свечами.

   - Как темню! - снова пробормотала герцогиня. - Совсем, как у меня на душе. Но только там темно и тихо, а у меня... Как мучает меня этот ураган противоречивых чувств! Я не могу так спокойно и хладнокровию идти на преступление, как Олимпия. Но "вино откупорено, его надо пить"! К чему сомнения, когда жребий брошен и колесница судьбы двинута полным бегом вперед?

   Герцогиня замолчала, с тоской всматриваясь в ночной мрак. Затем она сделала рукой резкое движение, как бы отсекая что-то, встала от окна и вышла из комнаты.

   Беатриса стала ждать. Она видела, что лакеи расставляют на большом столе посредине вино, стаканы и сласти. Значит, сюда должны были прийти. Кто? Вот это-то и хотела узнать Беата!

   Прошло немого времени - и обе половинки дверей комнаты распахнулись под руками вытянувшихся в струнку лакеев. В комнату вошли Генриетта, Олимпия де Суассон, маркиз де Вард и граф де Гиш. Это были как раз те лица, которых перечислил Вард герцогу Филиппу Орлеанскому, сообщая о тайном комитете, образовавшемся для устранения Лавальер и д'Арка. Таким образом, Беатриса уже не могла сомневаться, что, несмотря на густые облака, ее звезда все еще ярко светила ей!

  

   - Садитесь, господа, - оказала Генриетта Английская, указывая гостям на стулья. - Мы уже давно не собирались в полном составе, и каждому из нас найдется, что рассказать. Но прежде всего, Вард, скажите Бога ради, почему вы появляетесь только теперь, когда могли быть здесь уже неделю тому назад?

 &nb