Марриет Фредерик - Маленький дикарь

. Я рыдал, закрыв лицо руками.

   - Все уехали! Никого не осталось, кроме вас и меня!

   - Нет, с нами есть еще один!

   - Кто же?! - воскликнул я, поднимая глаза к небу.

   - Бог, который всегда с нами!

  

   Я слышал ее слова, но слишком был растерян, чтобы вполне понять смысл того, что она говорила. В голове моей был какой-то туман. Через несколько минут я снова услыхал ее голос.

   - Франк Генникер! Встаньте и выслушайте меня!

   - Мы умрем с голоду! - простонал я.

   В ту самую минуту, как я произносил эти слова, один из альбатросов прилетел с моря; он держал в клюве большую рыбу. М-с Рейхардт отняла ее у него, подражая тому, как делал это я, и самец снова улетел за другой. Вслед за тем прилетели еще две птицы, также с рыбами в клюве, и м-с Рейхардт опять отняла у них добычу.

   - Посмотрите, как несправедливо и неблагодарно то, что вы сейчас сказали! - заметила она. - Птицы кормят нас, подобно тому, как вороны кормили пророка Илью в пустыне, - а вы только что усомнились в доброте и милосердии Божьем.

   - Голова моя, голова! - закричал я. - Она горит! Какая-то тяжесть давит ее! Я ничего не вижу!

   Действительно, это было так. Волнение вызвало прилив крови в голове, и я быстро терял сознание. М-с Рейхардт стала на колени возле меня, но, увидев, что я лежу почти без чувств, вскочила, побежала в хижину за тряпкой и, смочив ее ключевой водой, стала прикладывать ее к моей голове и вискам. Я оставался около получаса в этом положении. Она продолжала смачивать мне голову, и мало-помалу я стал приходить в себя.

   Погода была такая тихая, и море такое спокойное, что альбатросы летали взад и вперед, принося каждый раз большую рыбу. М-с Рейхардт отобрала у них почти всю их добычу и собрала таким образом более двенадцати рыб, весом в полфунта и даже фунт каждая. Она тщательно спрятала рыбу от птиц и тюленя. Я еще лежал в полубессознательном состоянии, когда вдруг почувствовал прикосновение холодного носа Неро. Легкое ворчанье моего любимца вывело меня из забытья, и я открыл глаза.

   - Мне лучше, - сказал я, обращаясь к м-с Рейхардт, - какая вы добрая!

   - Да, вам лучше, но полежите еще немного, вам нужно спокойствие. Можете ли вы дойти до своей постели?

   - Попробую! - отвечал я, встал на ноги, но чувствовал такую слабость, что наверное бы упал, если бы она не поддержала меня.

   С ее помощью я, однако, добрался до своей постели и повалился на нее в изнеможении. Она подняла мою голову и продолжала смачивать ее холодной водой.

   - Постарайтесь теперь заснуть; когда вы проснетесь, я принесу вам чего-нибудь поесть!

   Я поблагодарил ее и закрыл глаза. Неро подполз ко мне; я заснул, положив руку на его голову, и проспал до вечера. Когда я проснулся, голова почти не болела, и я чувствовал себя бодрее. М-с Рейхардт сидела около меня.

   - Вам лучше? - сказала она. - Можете вы съесть что-нибудь? Надо мне подружиться с Неро! Он оспаривал у меня право подходить к вашей постели, а зубы у него престрашные; однако, я покормила его внутренностями рыбы, и он стал относиться ко мне менее сурово. Вот ваш обед!

   М-с Рейхардт поставила передо мной жареную рыбу, и я с удовольствием съел ее.

   - Какая вы добрая, - сказал я, - вы трудитесь для меня, а по-настоящему я бы должен для вас работать. Вы не должны больше этого делать!

   - Еще немного, и мы будем работать вместе. Я не могу быть праздной; силы у меня есть, и я люблю работу; но об этом переговорим завтра, когда вы совсем поправитесь!

   - Я чувствую себя совсем хорошо, - сказал я, - только еще слаб немного.

   - Надо надеяться на Бога, мой бедный мальчик. Вы молитесь Ему?

   - Да, я иногда пробую, но не умею. Джаксон никогда не учил меня!

   - Я научу вас. Хотите, я теперь помолюсь за нас обоих?

   - А Бог услышит вас? Что вы говорили сегодня в ту минуту, как я потерял сознание?

   - Я говорила вам, что мы не одни, что с нами здесь еще кто-то - добрый и милосердный Бог. Он всегда с нами и всегда готов прийти нам на помощь, когда мы обращаемся к нему!

   - Вы сказали, что Бог живет там, за звездами?

   - Мой бедный мальчик! Он не был бы Богом, если бы был так далек от нас и не мог слышать наших молитв. Нет, это не так. Он везде и всегда с нами. Он слышит все наши молитвы, и от него не ускользает ни одно движение нашей души!

   Я помолчал немного, размышляя о том, что она сейчас говорила, и, наконец, обратился к ней.

   - Так помолитесь Ему! - сказал я.

   М-с Рейхардт стала на колени и начала горячо молиться, выговаривая слова ясным и задушевным голосом. Она просила у Бога помощи и поддержки, молилась о том, чтобы Он дал нам дневное пропитание и помог нам выйти из трудного положения. Она также молилась о том, чтобы Он ниспослал нам покорность и смирение, силу и здоровье и дал нам возможность положиться всецело на Его милосердие. Она благодарила Его за то, что Он спас нашу жизнь, оставив нас на этом острове и не допустив нас уехать на лодке с моряками. Это очень удивило меня. Еще молилась она обо мне, прося у Господа дозволить ей стать орудием моего обращения и умоляя Его пролить на меня свой Божественный свет.

   Все это было так ново для меня, и так прекрасны и чудесны показались мне ее молитвы, что глаза мои наполнились слезами. Когда она кончила, я сказал:

   - Я начинаю вспоминать, хотя и очень смутно; мать моя также становилась на колени и молилась так же, как вы сейчас молились. О, как бы я хотел, чтобы она была жива!

   - Дитя мое, обещай мне быть добрым и послушным сыном, и я заменю тебе мать!

   - Неужели? О, какая вы добрая! Я обещаю вам все, что вы хотите; я буду работать на вас день и ночь; я все сделаю, если вы согласитесь быть моей матерью!

   - Я готова принять на себя все обязанности настоящей матери по отношению к тебе. Итак, это решено. Теперь тебе лучше всего заснуть, если возможно!

   - Я хочу только спросить вас об одном. Отчего вы благодарили Бога за то, что моряки оставили нас здесь?

   - Потому что лодка была слишком нагружена. Потому что матросы и так уже были беспечны и неосторожны, а взяв с собой бочонок с ромом, никого уже не будут слушаться, и нет сомнения в том, что, так или иначе, они погибнут! Это мое глубокое убеждение!

   - Так вы думаете, что Бог не хотел нашей гибели и потому не допустил нас присоединиться к ним?

   - Мне кажется, что так. Бог всем управляет. Если бы для нас было лучше уехать, Он допустил бы наш отъезд; но он решил иначе, и мы должны покориться Его воле, с глубокой верой в то, что Он знает, что делает!

   - И вы говорите, что Бог даст нам все, о чем мы ни попросим Его?

   - Да, если мы будем молиться Ему с горячей верой и просить во имя Христа. Но все же он даст только то, что он считает нужным для нашего блага!

   - Понимаю! Благодарю вас, теперь я буду спать. Покойной ночи!

  

   На следующее утро я проснулся совершенно здоровым и поспешил выйти из хижины. М-с Рейхардт еще спала. Я заметил, что во время моего сна она снова повесила занавеску. Утро было чудное. Солнце ярко светило. По морю пробегала легкая рябь. Я чувствовал себя счастливым. Я развел огонь, чтобы зажарить к завтраку оставшуюся рыбу, и захватил свои удочки, чтобы наловить еще. Надо было возобновить запас в садке. М-с Рейхардт вскоре присоединилась ко мне.

   - Доброго утра, дорогая мама! - сказал я. Сердце мое было полно нежности к ней.

   - Доброго утра, мой милый мальчик, ты здоров?

   - Совершенно здоров. Я приготовил удочки; ведь до прилета птиц нам придется питаться одной рыбой, а ловить ее можно только в хорошую погоду. Нам не следует терять времени!

   - Конечно, нет. Как только мы позавтракаем, пойдем вместе ловить рыбу. Я отлично умею удить; я привыкла к такого рода занятиям. Мы должны оба серьезно приняться за работу. Но прежде всего ты должен принести свою Библию; мы немного почитаем.

   Я исполнил ее желание. Прочитав главу из Библии, она начала молиться; я стоял на коленях возле нее. Затем мы позавтракали и отправились к садку.

   - Не оставили ли они чего-нибудь, Франк?

   - Да, - ответил я, - кажется, они оставили несколько весел и длинную удочку, а наверху у нас есть молоток и лопата.

   - Хорошо, - ответила она, - мы сейчас увидим, нет ли еще чего-нибудь?

   Когда мы дошли до садка, то я увидел лежащий на берегу железный котел. Это меня страшно обрадовало.

   - Посмотрите, посмотрите! - воскликнул я. - Они оставили котел. Как я рад! Мне так надоело есть сухую птицу; она была несравненно вкуснее, когда они варили ее в котле с картофелем!

   - Я также очень рада, Франк, потому что не люблю сырого мяса. Посмотрим, что еще они выбросили из лодки?

   - Они оставили на берегу три бочонка с водой, - сказал я. - Как же это? Я видел, что они все их поставили в лодку?

   - Вероятно, они нашли, что лодка слишком нагружена, а с ромом им не хотелось расстаться. Безумцы! Им хватит воды не более, как на шесть дней. Они страшно будут страдать от недостатка ее!

   Осмотрев все, что валялось на утесах, мы увидели, что они оставили: котелок, три бочонка, пять весел, большой железный крюк, бечеву, употребляемую китоловами, старую пилу, мешок с толстыми гвоздями и два куска листового железа.

   - Пила нам пригодится, - сказала м-с Рейхардт, - у тебя в сундуке есть напильники, мы можем распилить ее пополам и из одной половины ее сделать, ножи.

   - Ножи? Каким образом?

   - Я покажу тебе. Для этих кусков железа я также найду употребление. Оно предназначалось для починки лодки в случае надобности, а они выбросили его вместе с молотком и гвоздями. Удивляюсь, что Джон Гоф допустил это!

   - Я слышал, как они спорили с ним, когда я пошел вчера за вами. Они его не слушались!

   - Очевидно, нет, иначе бы нас не бросили здесь. Джон Гоф хороший человек и помешал бы этому, если бы мог. Эти железные листы будут нам очень полезны, чтобы жарить на них рыбу. Нам придется загнуть края с помощью молотка. А теперь не надо терять времени. Мы должны усиленно удить до самого ужина?

   Мы закинули удочки. Рыба хорошо шла на приманку, и вскоре мы поймали двенадцать больших рыб. Я всех их пустил в садок.

   - Что мы будем делать с толстой удочкой, которую они оставили?

   - Мы сделаем из нее несколько тоненьких удочек, когда нам понадобятся новые!

   - Но каким же образом? Она такая толстая и тяжелая!

   - Я научу тебя. Ее можно раскрутить. Не забывай, Франк, что я была женой миссионера и следовала за своим мужем повсюду. Иногда нам было хорошо, а подчас и очень плохо, так же плохо, как нам с тобой теперь. Миссионеру приходится переживать большие лишения и проходить через большие опасности. Ты бы убедился в этом, если бы знал всю историю моей жизни, или вернее - жизни моего мужа!

   - Расскажите мне ее!

   - Расскажу когда-нибудь. Теперь я хочу, чтобы ты понял, что будучи его женой и разделяя с ним опасности и лишения, мне часто приходилось исполнять тяжелую работу для добывания пропитания. В Англии женщины занимаются только домашней работой, но жена миссионера вынуждена разделять тяжелый мужской труд. Вот почему я научилась многому, о чем женщины обыкновенно не имеют понятия. Понимаешь ты меня?

   - Да, я уже не раз думал о том, что вы знаете гораздо больше, чем знал Джаксон!

   - Этого я не думаю, но Джаксон не любил трудиться, а я люблю. А теперь скажи-ка мне, Франк, думал ли ты, когда на днях сажал картофель, что сажаешь его в свою собственную пользу? Видишь ли, как верно то, что доброе дело иногда приносит за собою вознаграждение, даже и в этой жизни?

   - А разве это не всегда так бывает?

   - Нет, дитя мое, в этой жизни - не всегда, но зато в будущей человек уже наверное получит вознаграждение за добрые дела свои!

   - Этого я не понимаю!

   - Конечно, тебе трудно это понять. Когда-нибудь я тебе все это объясню!

   Мы продолжали удить до вечера и поймали всего двадцать восемь больших рыб, от семи до восьми фунтов весом каждая. Одну из них мы отложили себе на ужин и, собрав удочки, начали переносить в хижину те вещи, которые нашли на берегу. Мы снесли котел, пилу, мешок с гвоздями, и затем я вернулся за остальными вещами и к ужину перенес все, за исключением бочонков, которые нам были пока не нужны. Мы оба сильно устали и после ужина с удовольствием легли спать.

  

   На следующее утро моя названная мать сказала мне:

   - Нам предстоит сегодня много дела, Франк! Надо устроиться поудобнее в хижине. Отныне она должна содержаться гораздо опрятнее, но это уже будет моей заботой. Теперь позавтракаем и примемся за работу!

   - Я буду делать все, что вы прикажете!

   - Вот видишь ли, мой милый мальчик, мне необходимо отделить часть хижины лично для себя, так как не принято, чтобы женщины жили вместе с мужчинами. У нас есть весла, из которых можно устроить перегородку, обтянув ее тюленьими шкурами. Таким образом у меня будет свой угол!

   - Да, но весла длиннее, чем ширина хижины. Как же мы это устроим?

   - Мы возьмем пилу; она хотя и тупая, но с помощью ее можно будет укоротить весла!

   - А как употребляют пилу? Я не знаю!

   - Я покажу тебе. Прежде всего надо измерить ширину хижины. Я хочу отделить не более трети всего пространства!

   Мы измерили хижину и с помощью пилы укоротили весла по ее ширине. Буравчик нашелся в моем сундуке, молоток и гвозди у нас также были, и к полудню остов перегородки был готов. Оставалось приколотить тюленьи шкуры, которых у меня был большой запас. Вскоре хижина была разделена на две половины. Мы сделали дверь в перегородке и завесили ее одной из тюленьих шкур, так что был свободный проход из одного отделения в другое.

   - У вас будет совсем темно!

   - Этому легко помочь, - ответила она, - принеси сюда пилу; надо проделать в стене квадратное отверстие такой величины, видишь? Начни!

   Я поступил по ее указанию, и через полчаса окно было готово. Оно выходило на юг и пропускало совершенно достаточно света.

   - Но вам ночью будет холодно! - сказал я.

   - Мы устроим так, чтобы воздух не проникал, а свету было достаточно!

   Она достала из сундука кусок белого холста и приколотила его к отверстию.

   - Как у вас стало уютно! - сказал я, оглядываясь кругом.

   - Теперь принеси мне еще несколько тюленьих шкур для постели; они довольно тверды, но со временем мы сделаем их более мягкими. Сундук твой мы тоже поставим сюда и положим в него все наши драгоценности!

   - Вы хотите положить туда бриллианты? - спросил я.

   - Мой милый мальчик, у нас есть вещи, которые теперь, в нашем положении, ценнее для нас всяких бриллиантов. Вот этот железный котел, например!

   - Конечно! - ответил я.

   - Теперь пойди и разведи огонь, а я справлюсь здесь одна. Неро, извольте выйти отсюда; вам здесь не место!

   Я пошел вниз с Неро, чтобы поймать рыбу в садке, и решил сварить ее в котле, который наполнил водой, положил туда рыбу и развел огонь. Во время обеда я обратился к м-с Рейхардт с вопросом:

   - Какая нам теперь предстоит работа?

   - Завтра мы приберем все вещи, которые валяются на площадке, и окончательно устроим хижину. Затем я осмотрю все наши драгоценности и спрячу их в сундук!

   На следующий день погода была бурная и холодная. После завтрака мы принялись за работу. Мы очистили пол хижины, на котором набросаны были всевозможные вещи, потому что я и Джаксон не особенно наблюдали за порядком.

   - Надо устроить несколько полок, - сказала м-с Рейхардт, - это не трудно. У нас есть еще два весла. Мы укрепим одно из них к обеим сторонам хижины, на расстоянии фута от стены, отрежем кусок паруса и приколотим его с одной стороны к стене, а с другой - к веслу. Это образует род полки, на которую мы можем разложить вещи.

   Так мы и сделали, и вышла отличная полка.

   - Вот это хорошо! - сказала моя мать. - Теперь мы сделаем осмотр сундука!

   Она вынула из сундука всю одежду и разложила ее по порядку. Увидев кусок парусины, она сказала:

   - Я очень рада этой находке. Я сошью себе из этого платье, которое будет гораздо удобнее, чем то черное, которое теперь на мне. Его я спрячу на случай, если нам когда-нибудь приведется уехать отсюда. Тебе здесь хватит одежды надолго, но я перешью две рубашки и две пары панталон по твоему росту. Остальные нечего трогать, так как ты пока еще растешь. Сколько тебе приблизительно лет?

   - Лет шестнадцать, - отвечал я, - а, может быть, и больше!

   - Да, вероятно, так!

   Мы сложили и спрятали обратно в сундук всю одежду; инструменты, подзорную трубу и прочее положили на полку, а затем стали рассматривать ящичек с нитками, иголками, рыболовными крючками, пуговицами и другими вещами подобного рода.

   - Все это нам будет очень полезно, - сказала она. - У меня есть кое-что свое в этом же роде; мы положим все вместе. Принеси мне мою корзинку!

   В корзинке этой оказалось множество вещей, по большей части мне совершенно не знакомых. Мы вынули их все, и м-с Рейхардт объяснила мне их употребление. Тут были: две щетки, двенадцать гребней, три пары ножниц, перочинный ножик, баночка чернил, несколько перьев, наперсток, кусок воску, игольник, нитки и шелк, сургуч, пластырь, коробочка с пилюлями, тесемка, катушки, булавки, увеличительное стекло, серебряный карандаш, немного денег в кошельке, черные шнурки для ботинок и многое другое, чего я не припомню; знаю только, что я страшно был заинтересован содержанием этой корзинки. На дне ее лежало несколько бумажных пакетиков. М-с Рейхардт объяснила мне, что это семена, которые она собрала, чтобы отвезти их в Англию, а теперь решила посадить их здесь. Когда она вытряхала пыль из корзинки, из нее выпало четыре или пять зернышек. Она попросила меня подобрать их.

   - Как они сюда попали? - сказала она. - Три из них апельсинные зерна; завтра мы их посадим; остальные горошины - не знаю, какого сорта, но мы тоже посеем их!

   - А это круглое стеклышко, для чего оно?

   - Положи его в сторону, завтра, если будет солнечный день, я покажу тебе, как употреблять его. Но мы забыли еще некоторые вещицы, а именно твой пояс и другие вещи, которые ты дал мне на хранение, когда мы собирались уехать отсюда. Они спрятаны в той постели, которая принадлежала Джаксону.

   Я достал их оттуда. Она спрятала часы и запонки подшкипера, а также и другие мелочи, сказав, что письма и бумаги рассмотрит в другой раз. Затем мы осмотрели пояс, сосчитали квадратики, в которых были зашиты камни, и, разрезав ножницами один из них, вынули оттуда блестящий предмет, похожий на стеклышко, как показалось мне.

   - Я не большой знаток этих вещей, - сказала она, - но кое-что все же понимаю. Если все камни, зашитые в этом поясе, так же хороши, как этот, то он представляет большую ценность. Я возьму иголку и зашью его опять!

   Она зашила пояс и спрятала его вместе с другими вещами в сундук.

   - А теперь, - сказала она, - мы довольно поработали, пора и поесть чего-нибудь!

  

   Я должен сознаться, что хижина в настоящем ее виде нравилась мне гораздо больше, чем прежде. Все было на месте, уютно и чисто. На следующий день погода была ясная и тихая, и мы опять занялись ловлей рыбы. Нам посчастливилось; мы поймали почти столько же, как и б первый раз, и спустили всю рыбу в садок. Когда мы вернулись в хижину, я под руководством м-с Рейхардт принялся загибать края одного из листов железа и сделал из него род блюда, с другим листом сделал то же, но не так высоко загнул края. Один предназначался для поджаривания на нем рыбы, другой мог служить нам блюдом. Весь этот день мы так были заняты ужением рыбы, что я ни о чем другом не думал; но на другое утро я вспомнил об увеличительном стекле и достал его. М-с Рейхардт начала с того, что показала мне, как оно увеличивает предметы, что меня очень позабавило. Она объяснила мне также, отчего это происходит, но я не мог вполне понять ее. Самое явление интересовало меня более, чем причина его. Затем она послала меня в хижину за сухим мхом и установила против него стекло таким образом, чтобы сосредоточить на нем солнечные лучи. К великому моему изумлению, мох быстро загорелся. Я был не только удивлен, но прямо поражен тем, что видел, и поднял голову, чтобы посмотреть, откуда взялся огонь. М-с Рейхардт объяснила мне, в чем дело, и я до некоторой степени понял ее, но мне страшно хотелось взять стекло в руки и самому повторить опыт. Я снова зажег мох, обжег себе руку, обжег голову одной из птиц и, наконец, завидев Неро, дремавшего на солнце, направил фокус на его холодный нос. Он вскочил и зарычал, что заставило меня отступить, но я чувствовал себя вполне удовлетворенным. С этого времени в солнечные дни мы всегда разводили огонь с помощью увеличительного стекла. Оно было небольшое, я всегда носил его в кармане и в свободное время часто забавлялся им. Я еще не упомянул о том, что ежедневно перед завтраком я читал священную историю вслух моей названной матери.

   - В этой книге так много для меня непонятного! - как-то раз сказал я ей.

   - Это не удивительно, - ответила она. - При такой жизни, как твоя, на этом пустынном острове, вдали от всего мира, ты вообще был бы в состоянии понять весьма мало из нее!

   - Но ведь понимаю же я все то, что сказано в книге о птицах и зверях?!

   - Может быть, и понимаешь, а может быть, тебе это так кажется. Но, Франк, ты не должен сравнивать Библию с другими книгами. Обыкновенные книги написаны людьми, Библия же есть слово Божие, и многие части ее непонятны даже для тех мудрецов, которые посвятили всю свою жизнь на изучение ее. Во многих отношениях Библия - таинственная книга!

   - Но неужели никто никогда не поймет ее?

   - Мы понимаем ее настолько, насколько это нужно, чтобы следовать ее учению, которое вполне ясно. Но есть в ней и такие места, истинное значение коих мы не можем истолковать. Господь Бог, очевидно, не хочет этого. Мы, вероятно, поймем их впоследствии, когда покинем этот мир и станем ближе к Богу!

   - Но я все же не понимаю, отчего мы не можем их понять?

   - Взгляни на это растение, Франк, можешь ли ты понять, каким образом оно живет, растет и расцветает каждый год большим голубым цветком? Отчего это так? Отчего цветок всегда голубой, и откуда происходит его дивная окраска? Можешь ты мне ответить? Ты видишь, ты знаешь, что это так, но можешь ли объяснить отчего?

   - Нет, не могу!

   - Взгляни на эту птицу. Ты знаешь, что она вывелась из яйца; но каким же образом внутренность яйца превращается в птицу? Отчего она покрыта перьями и обладает способностью летать? Можешь ли объяснить все это? Ты двигаешься и ходишь, куда и как тебе угодно. Ты рассуждаешь, думаешь и действуешь, но что дает тебе эту власть над собой? Можешь сказать? Ты знаешь только, что это так, но больше ничего не знаешь. Ты видишь явление, но не понимаешь его причины. Разве не так?

   - Конечно! - ответил я.

   - Вот видишь ли! Так отчего же ты удивляешься тому, что Господь не допускает тебя понять всю тайну Священного Писания? Все в руках Божиих и делается согласно Его воле. Теперь ты понимаешь меня?

   - Да, теперь понимаю, что вы хотите сказать. Прежде я никогда не думал об этом. Расскажите мне еще что-нибудь про Библию!

   - Не теперь. Когда-нибудь я расскажу тебе историю Библии, и тогда ты поймешь суть этой книги, и почему она написана. Но теперь мне не хочется этого касаться. А так как у нас сегодня нет особенной работы, расскажи-ка мне все, что ты знаешь про себя и про Джаксона, и все, что было во время вашего совместного житья на этом острове. Я кое-что уже слышала, но хотела бы знать решительно все!

   - Хорошо, - ответил я, - я все вам расскажу, но это потребует много времени!

   - Мой милый мальчик, у нас будет еще немало свободного времени, прежде чем нам удастся покинуть этот остров. Не думай об этом и расскажи мне все подробно!

   Я начал свой рассказ, но она прервала меня.

   - Можешь ли ты воспроизвести в своей памяти образ твоей матери?

   - Мне кажется, что могу теперь, - с тех пор, как вижу вас. Прежде я не мог. Теперь я припоминаю фигуру женщины, одетой, как вы. Она становилась на колени возле меня и молилась. Я уже говорил вам, что вижу иногда этот образ во сне и особенно часто с тех пор, как вы здесь!

   - А твой отец?

   - Я не сохранил о нем никакого воспоминания. Я вообще не помню никого, кроме моей матери!

   Я продолжал рассказывать ей все, что знал, и говорил до позднего вечера. Я входил во все подробности бывшей жизни моей, и так как м-с Рейхардт прерывала меня бесчисленными вопросами, то не успел окончить в этот день и четверти моего рассказа.

  

   М-с Рейхардт обещала рассказать мне историю Библии, и однажды, когда дурная погода заставила нас сидеть дома, заговорила так:

   - Библия начинается грехопадением человека и кончается жертвой, которую принес Бог ради искупления его. Грех вошел в мир через одного человека - Адама. Другой человек, Спаситель, принес искупление. В третьей главе книги Бытия ты найдешь, что в то самое время, когда Адам получил наказание за смертный грех, Господь Бог уже дает обещание, что глава змия будет сокрушена. Вся Библия есть ничто иное, как предсказание пришествия Христа. Бог все предвидит. Едва был совершен смертный грех, как милосердие Божие указало на спасение от него. Вспомни, Франк, что Библия есть история деяний Божиих, но не всегда объясняет нам причину Его действий. Мы должны слепо верить в то, что такова Его воля. Иногда Он дозволяет нам видеть пути Его, но для ограниченного разумения нашего большая часть его деяний неисповедимы. Значит ли это, что мы должны недоверчиво относиться к ним? Понимаешь ли ты меня, Франк?

   - Да, кажется, понимаю!

   - Помнишь ли, что я говорила тебе недавно? Ты видишь рост травы, видишь, как цветет растение, но не можешь отдать себе отчет в том, как это происходит. Ты окружен множеством предметов, которые видишь, но не понимаешь их; вся природа для тебя тайна, начиная с самого тебя. Так и в прочем - деяния Бога не всегда доступны твоему пониманию. Поэтому, читая Библию, ты должен читать ее с верой!

   - Но что такое вера? Я все же не могу понять!

   - Франк, я рассказывала тебе многое про Англию, куда ты надеешься поехать когда-нибудь. Если ты по приезде туда найдешь, что все, что я говорила - правда, будешь ли ты сознавать, что слова мои достойны веры?

   - Да, без сомнения!

   - Представь же себе, что кто-либо другой расскажет тебе про другую страну вещи для тебя непонятные. Ты придешь ко мне и спросишь, правда ли это? Я отвечу - да. Поверишь ли ты мне на слово?

   - Конечно, поверю, моя милая мама!

   - Так вот, Франк, это и будет вера, т. е. верование в то, чего ты не только не видел, но и не мажешь понять. Я говорю тебе все это потому, что есть гордые люди, которые доискиваются причин Божьих деяний и судят о справедливости их. Они забывают, что их собственный, несовершенный разум есть дар Бога, и что они только в том случае были бы способны понять Его, если бы были одарены сверхчеловеческим разумом. Повторяю, что мы должны читать Библию с верой и не спрашивать беспрестанно, отчего это так, а не иначе. Понимаешь ли ты, в каком духе надо изучать святое Писание?

   - Понимаю! - ответил я.

   - Мы должны смотреть на него, как на слово Божие, и верить беспрекословно во все, что сказано в нем!

   М-с Рейхардт часто возвращалась к таким разговорам, пока я не изучил вполне Священного Писания.

  

   На следующее утро я пошел к садку, чтобы поймать несколько рыб. Неро, по обыкновению, выловил их из воды, затем нырнул в другую часть запруды и играл в воде, пока я чистил рыбу. Он был очень весел в это утро, и когда я бросил ему голову и внутренности рыбы, он принес их обратно на утес и положил к моим ногам. Я опять бросил их в воду, и он проделал то же. М-с Рейхардт все время наблюдала за ним.

   - Мне кажется, - сказала она, - что тебе следовало бы приучить Неро приносить вещи, как это делают собаки. Брось ему кусок дерева!

   Я последовал ее совету, бросил палку, и Неро немедленно принес ее мне. Я погладил и приласкал его и несколько раз с успехом повторил этот опыт.

   - А теперь научи его слушаться известных слов. Говори каждый раз, когда посылаешь его за чем-нибудь: "Неро, принеси", - и укажи ему рукой на предмет!

   - Зачем же это? - спросил я.

   - Потому что надо научить его приносить всякие предметы, а не только те, которые ты сам бросаешь в воду!

   - Понимаю. Я могу послать его, например, за чем-нибудь, что плавает на поверхности воды!

   - Вот именно. Тогда Неро будет нам действительно полезен!

   - Я скоро научу его этому. Завтра же пошлю его за куском мачты, который видел сегодня на море.

   Мы уже несколько недель подряд питались одной рыбой, и должен сознаться, что она мне сильно надоела. Вскоре, однако, должно было прийти время, когда мы дорого бы дали и за кусочек рыбы.

   Ветер редко дул прямо по направлению на наш остров, но иногда, особенно во время равноденствия, с востока налетали страшные бури, и тогда прибой волн был необыкновенно силен. Такое именно время наступало теперь. Страшный ураган высоко поднимал волны, бросал пену и брызги на самые недоступные скалы и доносил их до того места, где стояла наша хижина. Ураган начался с вечера; на другое утро мы стояли на площадке перед хижиной, любуясь величественной картиной, которая представлялась нашему зрению. Как мало мы подозревали, сколько бед она нам готовила. Я кликнул

   Неро и спустился вниз за дневной провизией рыбы. Когда я дошел до запруды, то увидел, что вода поднялась на несколько футов, и волны с яростью перебрасывались через скалы. Весь залив представлял собой одну массу белой пены. Сначала мне не пришло в голову, что это грозит нам бедой. Я послал Неро за рыбой, но он вернулся ни с чем. Я вторично приказал ему идти в воду. Он нырнул довольно глубоко, но опять ничего не принес. Тогда я вдруг понял, что напор волн и необыкновенная высота воды в запруде дали возможность всей рыбе уйти. Таким образом, мы остались на время без всякой провизии и без всяких средств к пропитанию. В такую погоду нечего было и думать о том, чтобы возобновить запас в садке. Приведенный в ужас этим открытием, я побежал к хижине и позвал м-с Рейхардт, которая была в своей спальне.

   - Вся рыба ушла, и нам нечего есть! - воскликнул я. - Недаром я говорил, что мы умрем с голоду!

   - Успокойся, Франк, и расскажи, в чем дело? Что привело тебя в такое отчаяние?

   Я объяснил ей, что случилось.

   - Должно быть, это так, - ответила она. - Мы должны надеяться на Бога. На все Его святая воля!

   Но вера во мне еще не настолько окрепла, чтобы я мог удовлетвориться этим ответом.

   - Если Бог милосерд, - ответил я, - неужели Он допустит нас умереть с голоду? Знает ли Он, в каком мы положении?

   - Знает ли Он, Франк? - сказала моя мать. - А разве ты забыл, что сказано в Библии: ни один воробей не упадет мертвый без Его ведома, а разве наша жизнь не дороже Ему, чем жизнь воробья? Стыдись, Франк!

   Я был смущен: но все же не чувствовал себя удовлетворенным и тихо сказал:

   - Нам положительно нечего есть!

   - Вся рыба пропала - это правда, - отвечала м-с Рейхардт, - но мы еще не умираем с голоду. Погода может к утру измениться, и тогда мы наловим новый запас. Но если даже ураган и не стихнет, дня два-три можно обойтись и без пищи. Возложим надежду нашу на Всемогущего Творца, помолимся Ему, Франк, помолимся горячо, с твердой верой, что молитва наша будет услышана!

   - Но вы сами мне рассказывали, как часто люди умирают с голоду!

   - Конечно, это так, но если Всемогущий Бог это допускает, у него есть на то причины, которых мы не в состоянии понять. Может быть, и нам суждено погибнуть, но, Франк, мы должны верить в то, что все к лучшему. Что кажется нам несправедливым и жестоким, может оказаться в будущем знаком Его милосердия - только нам не дано заглянуть в это будущее!

   - Так вы думаете, что мы, действительно, умрем с голоду?

   - Я этого не думаю. У меня слишком много веры в милосердие Божие. Я не думаю, чтобы он спас нашу жизнь, не допустив нас уехать на лодке с моряками, если бы хотел нашей смерти. Господь Бог не может быть непоследователен. Я уверена, что как ни безвыходно, по-видимому, наше положение и как ни велико испытание, которое Он посылает нам, мы все же, в конце концов, будем жить, прославлять Его любовь и милосердие!

   Эти слова и непоколебимая вера м-с Рейхардт благотворно подействовали на меня.

   - Я надеюсь, что вы правы, дорогая матушка! - сказал я. - Знаете ли, какая мысль пришла мне в голову? Ведь, в крайнем случае, мы можем пожертвовать моими птицами. Я не особенно дорожу ими, но если бы и дорожил, то все же не допустил бы вас умереть с голоду!

   - Я верю, что ты, не задумываясь, пожертвовал бы птицами, но кто знает, быть может, тебе придется принести еще большую жертву?!

   - Какую? - спросил я и, подумав немного, прибавил. - Неужели вы говорите про Неро?

   - По правде сказать, - ответила она, - я именно думала о Неро; птиц нам хватит не более, как на два дня!

   - Я никогда не соглашусь убить Неро! - мрачно ответил я и, поднявшись со своего места, ушел в хижину. Тяжелая грусть овладела мною при одной мысли о том, что я могу принести в жертву моего любимца. Мне это казалось ужасным, и то высокое мнение, которое я составил себе о м-с Рейхардт, было сильно поколеблено.

   Увы! Я был еще молод и глуп и не мог предвидеть того, какая перемена произойдет в моих чувствах. Что касается птиц, то я не особенно ими дорожил и решил убить двух из них на наш сегодняшний обед. Я снова вышел на площадку и уже собирался свернуть им шею, когда услыхал голос м-с Рейхардт, которая спрашивала меня, что я делаю.

   - А вот собираюсь убить этих птиц и положить их в котел для нашего обеда!

   - Погоди, Франк, ты слишком торопишься, мы должны немного пожертвовать собою, хотя бы и для этих бедных птиц. Мы можем попоститься один день без особых страданий, а завтра посмотрим!

   Я молча выпустил из рук свою добычу. Признаюсь, я не столько думал о птицах, сколько о том, что дарю лишний день жизни моему бедному Неро.

   - Пойдем со мной в хижину и займемся чем-нибудь. Я буду перешивать для тебя платье, а ты что будешь делать?

   - Не знаю, - ответил я, - все, что вы прикажете!

   - Хорошо. Я замечаю, что наши удочки поизносились и скоро будут негодны к употреблению. Тогда нам нечем будет удить рыбу даже и в хорошую погоду. Надо отрезать кусок от той толстой удочки, которая служила морякам для ловли китов. Я раскручу ее и научу тебя сделать из нее новые удочки!

   Я охотно согласился. М-с Рейхардт помогла мне, и время прошло быстрее, нежели я ожидал.

   - Какая вы умная и сообразительная, матушка! - сказал я.

   - Нет, - ответила она, - но я знаю многое, что обыкновенно не знают женщины, потому что мы вели жизнь скитальческую и полную лишений. Нам приходилось быть в таких условиях, в которых даже и деньги были бы бесполезны, и надо было надеяться исключительно на самих себя. Долгое время провели мы в переездах по морю, и я многому научилась от моряков, между прочим, искусству делать удочки. Как видишь, оно теперь пригодилось мне!

   - Какое счастье, что вы попали на этот остров!

   - Счастье для меня, Франк?

   - Нет, матушка, я о себе говорю!

   - Я вполне верю тому, что Бог послал меня сюда, Франк, чтобы помочь тебе, и это чувство дает мне силу покориться Его воле. Если ты через меня приблизишься к Нему, то я могу считать, что исполнила свой долг!

   - Я не вполне вас понимаю, матушка!

   - Теперь тебе трудно понять меня, но все придет в свое время, - задумчиво ответила она. - Сначала былинка, потом колос и, наконец, зерно!

   - Матушка, - сказал я, - мне бы хотелось знать всю историю вашей жизни. Я вам все рассказал о себе. Теперь расскажите мне про себя и про вашего мужа. Ведь вы обещали это сделать, помните?

   - Да, помню, что в некотором роде обещала, и повторяю, что когда-нибудь исполню свое обещание. Не думаю, чтобы ты теперь был в состоянии понять то, что было со мной в жизни!

   - Но вы можете рассказать мне два раза вашу историю; я с удовольствием выслушаю её и в другой раз. Сделайте это теперь, чтобы позабавить меня, а потом, когда-нибудь, вы повторите свой рассказ, и я извлеку из него всю желаемую пользу!

   М-с Рейхардт улыбнулась, что бывало с ней весьма редко.

   - Хорошо, Франк, - ответила она, - я знаю, что ты всегда готов пожертвовать обедом для какой-нибудь интересной истории. Сегодня ты вовсе не будешь обедать, и поэтому справедливость требует, чтобы я исполнила твое желание. С чего же мне начать? Хочешь ли, чтобы я рассказала тебе свою историю или историю моего мужа?

   - Расскажите сначала про себя! - ответил я.

  

   - Отец мой был сельским причетником в маленьком городке на южном берегу Англии, в нескольких милях от большого морского порта.

   - Что значит сельский причетник? - спросил я.

   - Сельский причетник, - ответила она, - это человек, исполняющий скромные обязанности в церкви прихода, к которому он принадлежит.

   - Что же он делает? - спросил я опять.

   - Он выбирает псалмы, которые нужно петь, и руководит ответами во время богослужения в храме. Он ведет записи рождений, смертей и погребений, наблюдает за церковными памятниками и церковным имуществом; иногда исполняет обязанности звонаря и могильщика. Мой отец, кроме того, был еще учителем в приходской школе, куда все бедняки посылали своих детей.

   - Я знаю, что такое дети, Джаксон говорил мне, но что значит приходская школа?

   - Это такая школа, - ответила м-с Рейхардт, - где за учение платит весь приход, кроме самых бедных жителей, дети которых учатся даром. Таким образом, - продолжала она, - отец мой был чрезвычайно занят. В маленьких, захолустных городках один человек нередко исполняет обязанности многих. Отец мой сверх того считался еще и лучшим костоправом и ветеринаром в округе, а иногда зарабатывал деньги исполнением разных сельских работ. Он делал изгороди, копал канавы, чинил соломенные крыши. Тем не менее он еще находил время читать Библию и заниматься воспитанием своей дочери, то есть моим.

   - А где же была ваша мать? - спросил я.

   Мне показалось очень странным, что она говорила только про своего отца.

   - Моя мать умерла вскоре после моего рождения. Сначала я оставалась на попечении одной бедной женщины, которая нянчила м