Марриет Фредерик - Канадские поселенцы

анспортов и под прикрытием тумана врезалась в самую середину каравана; прежде чем их успели заметить, они захватили несколько судов и собиралась увести их за собой. Но благодаря тому же туману их 60-пушечный корабль подошел настолько близко к "Портсмуту", что Альфред, стоявший в это время вахту и зорко смотревший во все стороны, заметил, что близстоящее судно не из числа судов их каравана.

   Он поспешил уведомить капитана, и людям было немедленно приказано стать по местам, но без сигнальных свистков, без барабанного боя, без малейшего шума; приказано было даже не говорить, чтобы неприятель не мог заметить, что они так близко. Между тем с "Портсмута" видели, как с французского корабля спускали катера, которые абордировали другие, близ находящиеся суда, при этом слышна была и французская команда. Теперь не оставалось больше сомнения, и капитан Лемлей повернул нос своего корабля прямо против неприятеля и угостил его своим бортовым огнем в тот момент, когда тот вовсе не был к тому подготовлен, хотя на всякий случай орудия его были освобождены от чехлов и в полной готовности. В ответ на огонь "Портсмута" французы ответили криком: "Vive la Republique! " В следующий момент завязался горячий бой, причем "Портсмут" имел то преимущество на своей стороне, что успел стать поперек пути неприятелю.

   На море от усиленной пальбы вдруг наступил полный штиль, и суда оставались неподвижно на своих местах. Француз мог отвечать на бортовой огонь неприятеля только из шести или пяти носовых орудий; оба судна были окутаны густым дымом, так что трудно было что-нибудь различить, несмотря даже на то, что сражающиеся суда подошли друг к другу совершенно близко.

   На "Портсмуте" можно было с трудом разглядеть только бушприт неприятельского судна, но и этого было достаточно, чтобы знать, куда направить огонь. Стрельба с обоих судов шла беспрерывная, но нельзя было судить, каковы были результаты. После получасовой перестрелки сражающиеся сошлись так близко, что утлегарь французского корабля очутился между грот- и фок-мачтами "Портсмута". Тогда капитан Лемлей приказал привязать бушприт французского корабля к грот-мачте своего судна, что и было немедленно исполнено лейтенантом Кемпбелем и несколькими матросами без большого урона, потому что туман и дым были еще настолько густы, что французы на баке не могли видеть, что делалось на их бушприте.

   - Теперь это судно наше! - сказал капитан Лемлей своему старшему лейтенанту.

   - Да, сэр, я полагаю, что если бы туман рассеялся, французы спустили бы свой флаг!

   - Не думайте этого, они будут биться до последней крайности! Я их знаю, этих республиканцев: они дерутся отчаянно и на суше, и на море!

   - Туман рассеивается, сэр, с северной стороны!

   - Да, да, вижу, - сказал капитан Лемлей. - Ну, чем скорее разъяснеет, тем лучше; тогда мы увидим, что натворили наши орудия у них и их выстрелы у нас.

   Серебристо-белая полоса в северной части горизонта постепенно ширилась и подымалась все выше и выше, и на море появилась рябь от набегающего ветерка; наконец туман поднялся, подобно театральному занавесу, и обнаружил как местонахождение и состояние всего каравана судов, так и сражавшихся судов. Капитан Лемлей увидел, что сражение происходило посредине каравана, и что все суда и сейчас еще сбились кругом, за исключением приблизительно шестнадцати из них, которые были отведены неприятелем на расстояние полутора или двух миль от каравана и повернуты носом в противоположном направлении. Это были, очевидно, суда, захваченные неприятелем. Два английских фрегата, замыкавшие караван, находились еще в двух-трех милях расстояния, но шли теперь на всех парусах на помощь "Портсмуту". Многие из судов каравана, находившиеся под огнем, пострадали в своей оснастке, а, быть может, и более серьезно, чего теперь еще никак нельзя было определить. Но французское линейное судно страшно пострадало: и грот- и фок-мачты его были снесены и упали за борт, все его передние орудия были подбиты, и вообще на борту его все было в ужасающем виде.

   - Оно долго не продержится теперь! - заметил капитан Лемлей. - Продолжайте стрелять, ребята, не давайте им времени очнуться!

   - "Цирцея" и "Виксен" спешат сюда, сэр! - доложил старший лейтенант. - Мы в них теперь вовсе не нуждаемся, а они только дадут французу возможность сказать, что он сдался втрое сильнейшему неприятелю; лучше бы они отбили наши захваченные французами суда!

   - Совершенно верно! - согласился капитан. - Мистер Кемпбель, пожалуйста, подайте им сигнал - преследовать и отбить захваченные суда!

   Альфред побежал исполнять приказание. Едва только успели взвиться разноцветные флаги, как неприятельская пуля пробила ему руку выше локтя. Французы, не будучи в состоянии стрелять из большинства своих орудий, осыпали неприятеля мушкетными залпами. Почувствовав, что он ранен, Альфред приказал квартирмейстеру отвязать его шейный платок и перевязать его раненую руку, после чего продолжал порученное ему дело. Тем временем французы сделали отчаянную попытку высвободить свое судно, порубив канаты, которыми его бушприт был привязан к грот-мачте "Портсмута", но матросы английского судна ожидали этого и встретили их стойко. Когда человек двадцать этих доблестных французов пали мертвыми на палубе "Портсмута", они отказались от этой отчаянной попытки и спустя четыре минуты спустили флаг. Команда "Портсмута" абордировала французское судно с носовой его части во главе со старшим лейтенантом, после чего причалы, которыми было привязано французское судно к мачте английского, были отпущены, и англичане радостным криком приветствовали победу.

  

   Французский линейный корабль назывался "Леонидас"; он был выслан в сопровождении двух больших фрегатов, но во время бури потерял их и остался один. Убыль экипажа оказалась громадная у французов; на "Портсмуте" же была незначительная. Спустя два часа после сдачи "Леонидаса" "Портсмут", ведя на буксире свой приз, готов был продолжать путь вместе с конвоируемым им караваном судов, но продолжал лежать в дрейфе, выжидая, когда вернутся остальные два фрегата, отправившиеся отбивать захваченные французами суда. Вскоре фрегаты нагнали их всех, кроме "Лондонского Купца", который как чрезвычайно быстроходное судно ушел дальше всех. Наконец, к величайшей радости Альфреда, который после того как у него была извлечена пуля и сделана перевязка, вышел наверх и, не выпуская из руки подзорной трубы, следил за погоней фрегата за транспортом, "Лондонский Купец" лег в дрейф и был взят англичанами. К вечеру весь караван был в сборе и тронулся дальше. Погода прояснилась, подул легкий ветерок. Миссис Кемпбель, очень тревожившаяся о сыне после боя, поутру упросила капитана Вильсона подойти к "Портсмуту", чтобы можно было узнать, жив ли Альфред. Капитан Вильсон сделал, как его просили, и, написав мелом на большой доске крупными буквами: "все благополучно", выставил эту доску за борт, проходя совсем близко мимо военного судна. Альфреда не было в этот момент на палубе, так как у него сильно повысилась температура, появился озноб, и доктор уложил его в постель, но капитан Лемлей поспешил ответить теми же словами и тем же способом, после чего и супруги Кемпбель успокоились.

   - Но как бы я желала увидеть его! - со вздохом сказала г-жа Кемпбель.

   - Да, я вас понимаю, - проговорил капитан Вильсон, - но сейчас они там на "Портсмуте" страшно заняты: надо убрать палубы, приготовить помещение для пленных, а их там очень много, разместить раненых, исправить все повреждения на судне и в оснастке; им некогда обмениваться любезностями и приветствиями!

   - Вы правы, капитан, нам надо дождаться, когда мы прибудем в Квебек!

   - Как жаль все-таки, что мы не видели Альфреда! - сказала Эмми.

   - Он, вероятно, был занят внизу, мисс! - отозвался капитан.

   - Да, да, но мы скоро его увидим в подзорную трубу, и этого будет достаточно!

   Вскоре караван стал подходить к устью реки св. Лаврентия; Персиваль Кемпбель не спускал глаз с моря, где резвились дельфины и киты.

   - Скажите, пожалуйста, капитан Вильсон, что это за животные там, эти громадные, белые существа? - спросил мальчик.

   - Это киты, мой милый, белые киты; они только в этой местности встречаются!

   - А какого же они цвета в других странах?

   - На севере они черные, а в южных морях темно-серые или темно-бурые; это так называемые кашалоты!

   Затем капитан Вильсон, дважды плававший на китобойных судах, рассказал подробно о способах ловли китов в северных морях и в южных.

   Персиваль никогда не уставал слушать и расспрашивать, и капитан Вильсон охотно делился с ним своими знаниями. Маленький Джон обыкновенно стоял где-нибудь неподалеку и казался весьма торжественным и сосредоточенным, но никогда не говорил ни слова.

   - Ну, Джон, скажи, о чем сейчас рассказывал вам капитан Вильсон? - спросила Эмми.

   - О китах! - на ходу вымолвил Джон.

   - И это все, что ты можешь мне сказать, Джон? - спросила девушка.

   - Да! - отозвался Джон и прошел дальше. Спустя три недели после боя все суда каравана и их конвоиры встали на якорь в виду города Квебека. Как только был спущен якорь, Альфред получил разрешение немедленно отправиться на транспорт "Лондонский Купец", где родные его только теперь узнали о том, что он был ранен в сражении. Он все еще носил руку на перевязке, но рана его быстро заживала.

   В то время как они беседовали, сообщая друг другу подробности своего путешествия, им доложили, что капитан Лемлей едет сюда, и семейство Кемпбель вышло на палубу встретить его.

   - Ну, сударыня, - проговорил капитан после первых обычных приветствий и расспросов, - теперь вы должны поздравить меня с тем, что мне удалось захватить судно сравнительно более крупное, чем мое, а я должен вас поздравить с несомненным повышением в чинах вашего сына, повышением, вполне заслуженным им.

   - Я крайне признательна вам за все, капитан Лемлей, и сердечно благодарю; сожалею только о том, что мой мальчик был ранен!

   - Это именно то, чему вы особенно должны были бы радоваться, миссис Кемпбель, - засмеялся Лемлей. - Это счастливейшая из случайностей; ведь эта рана не только дает ему всевозможные права и преимущества по службе, но дает еще мне возможность отпустить его с вами в Канаду, не отчисляя его от должности или, вернее, не увольняя его со службы.

   - Каким же это образом, капитан?

   - Я могу списать его в госпиталь в Квебек, и он может оставаться с вами, сколько ему будет угодно; если там, в Англии, вспомнят о нем, то разве только подумают, что рана его несравненно серьезнее, чем на самом деле; вот и все. Между тем он все время будет получать половинное жалование. Однако я должен спешить: я еду на берег с донесением к губернатору и по пути завернул к вам. Во всяком случае, прошу вас быть уверенными, что если я могу быть вам чем-нибудь полезен, то все, что в моей власти, всегда готов сделать для вас! - добавил капитан Лемлей и стал прощаться.

   Вскоре после его отъезда миссис Кемпбель с Генри также отправились на берег подыскать подходящее помещение на время их пребывания в Квебеке и тут вдруг неожиданно столкнулись в одной из улиц с капитаном Лемлеем.

   - Как я рад, что встретил вас! - заговорил капитан. - Дело в том что я сейчас узнал от губернатора, что здесь существует то, что мы называем "адмиралтейское помещение", предназначенное для пребывающих в Квебеке старших морских чинов королевского флота; следовательно, в настоящее время эта вполне обставленная квартира в моем полном распоряжении, но так как губернатор пригласил меня поселиться у него во дворце, то я имею возможность предоставить вам в полное ваше распоряжение адмиралтейское помещение, где вам будет несравненно удобнее и спокойнее; кроме того, это избавит вас от расходов за помещение.

   Поблагодарив капитана Лемлея в самых сердечных выражениях, г-жа Кемпбель с сыном вернулась на свой транспорт, совершенно счастливая и радостная.

   Спустя несколько дней семейство Кемпбель удобно устроилось в адмиралтейском помещении, где их поместили капитан Вильсон и мистер Фаркхар, один из местных купцов, к которым у них были рекомендательные письма, предложивший им с величайшей готовностью свою помощь и содействие во всем, что им понадобится.

   По прошествии четырех дней капитан Лемлей простился со своими друзьями, предварительно позаботившись познакомить мистера Кемпбеля с губернатором, который отдал ему визит и был положительно очарован его семьей.

   Вскоре после того губернатор пригласил к себе мистера Кемпбеля и сказал ему:

   - Я, конечно, принимаю живейшее участие в судьбе каждой английской семьи, переселяющейся в Канаду; но ваше будущее благополучие принимаю особенно близко к сердцу, так как предвижу, что людям вашего круга и воспитания свыкнуться с здешними условиями жизни будет особенно трудно. Поэтому я готов сделать для вас все, что могу. Сейчас я жду к себе главного управляющего местными земельными участками; этот человек может всего лучше посоветовать вам в выборе участка; я познакомлю вас, и он, наверное, не откажется помочь вам.

   Когда главный управляющий явился, то дело с выбором наилучшего и удобнейшего во всех отношениях участка было решено в какой-нибудь час времени. Оказалось, что там по соседству был уже занят года четыре тому назад один участок неким Малачи Бонэ, который был проводником английской армии при сдаче Квебека, и который знает здесь каждый клочок земли, и чего она стоит. Генерал Вольф, ввиду его особых заслуг, приказал отрезать ему от казенного участка полтораста акров лучшей земли.

   - Иметь этого Малачи Бонэ соседом будет для вас чрезвычайно приятно! - заметил губернатор. - Кроме того, вам нужно было бы иметь человека в полном вашем распоряжении, слугу или рабочего, который бы был хорошо знаком с местными обычаями и условиями жизни; быть может, г. главноуправляющий может указать вам на такого человека! - добавил губернатор.

   - Да, - отозвался главноуправляющий, - я знаю такого человека; это Сепер.

   - Что? Тот самый, который теперь сидит в тюрьме за буйство? - спросил губернатор.

   - Да, тот самый! Здесь, в Квебеке, он буйный, неспокойный малый, но там, в лесах, вдали от города, это золотой человек! Вам может показаться странным, мистер Кемпбель, что я рекомендую вам столь беспокойного и буйного парня, которого для усмирения приходится сажать в тюрьму! Но дело в том, что эти трапперы, проводящие целые месяцы в лесах в погоне за зверьем, шкуры и меха которых они продают здесь, до того рады дорваться до городских соблазнов и увеселений, что как только в их руках окажутся деньги, вырученные от продажи шкур, начинают кутить и беспутствовать до тех пор, пока у них не останется ни гроша за душой; а тогда они снова возвращаются в свои леса и принимаются за охоту, сопряженную со всякого рода опасностями и лишениями. Я знаю его хорошо. Он в течение нескольких месяцев состоял при мне и я могу сказать, что в то время, когда он состоит на службе, трудно найти человека более усердного, деятельного, честного и надежного, чем он!

   По просьбе мистера Кемпбеля, главный управляющий взялся переговорить с Мартыном Сепером, после чего мистер Кемпбель откланялся, выразив свою благодарность обоим местным сановникам.

   Недели две спустя, когда мистер Кемпбель запасся всем, что считалось необходимым при отправлении в глубь страны, а женщины, накупив местных тканей, усердно заготовляли подходящие одежды для себя и для своих домашних, губернатор прислал своего адъютанта уведомить мистера Кемпбеля и его семью, что через десять дней он отправляет в форт Фронтиньяк, вблизи которого находился участок, приобретенный мистером Кемпбелем, отряд солдат под начальством вполне надежного и опытного офицера, так как местный гарнизон форта был сильно ослаблен вследствие занесенной туда кем-то злокачественной лихорадки; если мистер Кемпбель с семьей пожелает воспользоваться этим удобным случаем, то для него, его семьи и всей их клади найдется достаточно места в казенных барках, так что ему не надо будет беспокоиться о способах доставки к месту назначения его семьи и имущества и расходовать понапрасну деньги, не говоря уже о надежном конвое на всем протяжении пути.

  

   На другой день после этого любезного предложения со стороны губернатора мистера Кемпбеля посетил главноуправляющий в сопровождении Мартына Сепера.

   - Вот, мистер Кемпбель, мой приятель Мартын Сепер, - проговорил он. - Я с ним переговорил, и он согласен поступить к вам на службу на год и остаться у вас и дольше, если ему будет хорошо, и вы будете довольны им, в чем я уверен,

   Мартын Сепер был высокий, прямой, как пальма, молодой человек, по всей видимости, сильный и деятельный; голова его была несколько мала пропорционально его росту и сложению, что придавало ему особенно стройный вид. Наружность у него была чрезвычайно привлекательная, добродушная и веселая; одет он был по-охотничьи: носил меховую шапку и широкий кожаный пояс, за которым у него был заткнут большой охотничий нож.

   - Ну, Мартын Сепер, теперь я прочту тебе условие, составленное мною от имени мистера Кемпбеля, и если вы оба будете согласны, то подпишитесь под документом, и все будет в порядке!

   Пока главноуправляющий читал один за другим пункты договора, Мартын Сепер утвердительно кивал головой в знак согласия.

   Когда он окончил, то предложил мистеру Кемпбелю подписать условие, что тот и сделал без малейшего возражения, затем передал перо Мартыну Сеперу.

   - Дело в том, г. управляющий, что я не знаю, как пишется мое имя! - заметил тот. - А если бы и знал, то и тогда не мог бы написать его; ведь я писать не умею, а потому мне придется по-индейски скрепить этот документ, поставив вместо моей подписи мою эмблему!

   - А как вас зовут индейцы, Сепер?

   - Пантерой! - ответил Мартын и нарисовал это изображение. - Вот оно, мое имя так, как я умею его писать! - добавил он смеясь.

   - Прекрасно! - сказал главноуправляющий. - Вот, г. Кемпбель, вручаю вам этот документ; он вступает с настоящего момента в законную силу; а мне позвольте теперь проститься с вами и с вашими дамами, так как меня ждут в другом месте. Мартына Сепера я оставляю у вас: вероятно, вы пожелаете еще поговорить с ним!

   - Надеюсь, Сепер, что мы с вами будем добрыми друзьями, - проговорила г-жа Кемпбель, - а для начала объясните мне, что вы понимаете под словом "моя эмблема".

   - Эмблема, это - подпись индейца, а я, вы знаете, наполовину индеец. Каждый индейский вождь имеет свою эмблему, т. е. прежде всего свое прозвище; одного зовут Большой Ящерицей, другого - Змеем, третьего - Соколом и т. д., и каждый из них вместо подписи ставит изображение того животного, название которого является его прозвищем. А мы, трапперы, большую часть своей жизни проводим среди индейцев, живем вместе с ними, и они наделяют нас тоже прозвищами; меня они прозвали Пантерой, потому что мне случилось убить в один день двух пантер!

   - А вам знакома та местность, куда мы отправляемся? - спросил Генри.

   - Еще бы, я исходил ее вдоль и поперек во всех направлениях; только бобер стал нынче редок!

   - Ну а водятся там другие животные?

   - Да как же! Мелкой дичи сколько угодно!

   - Какой мелкой дичи?

   - Ну, пантер, медведей!

   - Боже милостивый! - воскликнула смеясь г-жа Кемпбель. - И это вы называете мелкой дичью? Что же у вас называется крупной?

   - Бизоны... вот это крупная дичь, сударыня!

   - Ну, да, но те животные, которых вы назвали, непригодны в пищу, - продолжала г-жа Кемпбель, - а там есть и такая дичь, которая годилась бы к столу?

   - О, сколько хотите! Лани, олени, дикие индюшки, да и медведи дают превосходное мясо!

   - Да, да! - согласилась г-жа Кемпбель.

   Вскоре Сепер ушел, оставив по себе самое лучшее впечатление.

   Не прошло двух-трех дней, как Альфред совершенно подружился с Мартыном Сепером, с которым он был положительно неразлучен.

   - Вы что-то говорили о ружьях, - заметил однажды Сепер, когда зашла речь о том, что еще следует приобрести перед отъездом. - Какие ружья имеются у вас?

   - У нас три охотничьих ружья и три мушкета, кроме пистолетов!

   - Охотничьи ружья годятся только на птиц! Куда они здесь! А мушкеты, солдатские ружья тоже ни к чему; пистолеты же - хлопушки, немногим лучше хлопушек. Вам нужны нарезные ружья, карабины; без карабинов здесь пропадешь. У меня есть славный карабин. Ну, и вам надобно запастись карабинами!

   - Хорошо, но сколько же нам следует приобрести их?

   - Это смотря по тому, сколько вас всего душ.

   - Нас всего с детьми пять мужских и три женских души.

   - Ну, так, скажем, десять карабинов! Каждому по карабину, да еще два запасных на всякий случай!

   - Неужели, Мартын, вы думаете, что эти дети и барышни, и я станем стрелять из карабинов?

   - Ну, да, конечно! Я был моложе этого мальчика, когда научился стрелять почти без промаха! Я научу и его, а женщина, если не стрелять, то чистить и заряжать ружье обязательно должна уметь, да и выстрелить уметь при случае никакой женщине не мешает. Я не говорю, что нам непременно придется убивать людей; но надо, чтобы люди кругом знали, что у нас есть оружие, заряженное на всякий случай.

   - Вы правы, Мартын, надо быть ко всему готовыми! Мы приобретем десять карабинов, и вы научите всех нас управляться с ними.

   Наконец приготовления были окончены, закупки сделаны, и тогда получилось письмо от губернатора, в котором он извещал мистера Кемпбеля, что через три дня отправляется отряд, что вещи и кладь можно уже начинать грузить на баркас, и если мистер Кемпбель не успел еще приобрести скота и лошадей, то командир форта Фронтиньяк может снабдить его тем и другим, так как у него больше, чем нужно. Таким образом, не надо будет возиться с доставкой этих животных. В конце письма было приглашение мистеру Кемпбелю с супругой, обеими барышнями и двумя старшими сыновьями пообедать накануне отъезда в губернаторском доме. За обедом губернатор познакомил своего гостя с начальником отправляющегося в форт Фронтиньяк отряда, которому и поручил заботу о семействе поселенцев. Мало того, губернатор отдал распоряжение захватить с собой два больших походных шатра или палатки, чтобы переселенцы могли первое время укрываться в них, пока не будет выстроен хотя бы временный коттедж, после чего эти палатки могут быть доставлены обратно в форт. Дамам губернатор предлагал даже остаться у него в доме до тех пор, пока мистер Кемпбель с сыновьями не устроятся на новом месте, но от этого все три дамы в один голос отказались, желая разделить все трудности наравне с остальными членами своей семьи.

  

   Несмотря на то что была уже половина мая, в момент отъезда семьи Кемпбель из Квебека первые признаки зелени на полях и на деревьях едва начали появляться. Но в течение трех дней все разом оделось зеленью и густой листвой, и вместо царившего до того холода, настала теплая погода. В Канаде и в Северной Америке вообще такие переходы от стужи к жаре чрезвычайно быстры.

   Так, например, в Квебеке принято с наступлением холодов бить весь скот и птицу и всех домашних животных, предназначенных на убой, и складывать мясо в кладовые, где оно моментально замерзает и таким образом сохраняется в продолжение шести-семи месяцев, т. е. в продолжение всей канадской зимы. Водится здесь еще мелкая рыбешка, называемая "снеговой рыбой", которая ловится в продолжение всей зимы; с этой целью прорубаются проруби во льду, и рыба тысячами устремляется к ним, чтобы дышать воздухом, а рыбаки в это время ручными сачками вылавливают ее и выбрасывают на лед, где она в ту же минуту замерзает так крепко, что ломается, как ледяная сосулька. Этою рыбой здесь в продолжение всей зимы кормят скот и свиней. Любопытно то обстоятельство, что если эту мороженую рыбу вы опустите в воду через сутки и даже больше, то она оттает и оживет, как ни в чем не бывало.

   Однако будем продолжать наш рассказ.

   Когда все решительно было сделано, запасено, закуплено, оплачено, оказалось, что у мистера Кемпбеля осталось на руках еще 300 фунтов, которые он и поместил на проценты в Квебекском банке.

   В день отъезда сам губернатор, его адъютанты и многие высокопоставленные лица города явились на пристань проводить семью поселенцев. Раньше всех разместились в баркасах солдаты, затем офицеры и пассажиры, и маленькая флотилия отчалила от пристани при наилучших пожеланиях провожающих.

   Первое время наши переселенцы предавались воспоминаниям о прошлом, с которым они теперь порывали, и мечтали о том, что их ожидает впереди, но затем красота пейзажа и новизна окружающей обстановки вывела их из задумчивости.

   Офицер, командующий отрядом, помещавшийся в одном баркасе с ними, оказался чрезвычайно милым молодым человеком по фамилии Сенклер. Стройный, элегантный и благовоспитанный, он был чрезвычайно внимателен и предупредителен к своим спутникам.

   - Что это там, деревня? - спросила Мэри Персиваль у молодого капитана. - Я вижу три-четыре маленьких домика прямо против нас!

   - Нет, мисс! Это плот, громадный плот, плывущий вниз по реке; когда мы подойдем ближе, вы увидите, что он занимает пространство в два-три акра; на нем три яруса бревен строевого леса; стоимость такого плота достигает иногда нескольких тысяч фунтов. На плоту этом находится от 40 до 100 человек рабочих, которые гонят его к месту назначения, а дома, которые вы видите, построены на плоту для удобства этих рабочих, которые живут в них по несколько недель, иногда месяцев. Такой плот может нести груз тридцати или сорока судов! - пояснил капитан Сенклер.

   Вскоре все баркасы пристали к берегу, люди высадились и принялись готовить обед. После двухчасового отдыха все снова продолжали путь и перед самым заходом прибыли в Сент-Анну, где все было готово для их ночлега, а также и ужин для путешественников.

   Мартын Сепер, помещавшийся с двумя младшими мальчиками на другом баркасе, успел уже приобрести за этот день их дружбу и расположение своими рассказами о жизни в канадских лесах.

   С рассветом наши путешественники продолжали свой путь; в разговоре кто-то упомянул имя "Понтиак". - Скажите, капитан, - обратилась г-жа Кемпбель к молодому Сенклеру, - можете вы сообщить нам какие-нибудь сведения об этом Понтиаке! Я знаю о нем только, что это был вождь индейцев, и в Квебеке часто слышала упоминания о нем; очевидно, он здесь пользовался большой популярностью!

   - Да, несомненно! Он был вождь всех племен, расположенных по озеру, но сам он из племени Оттава. Он властвовал здесь в те годы, когда французы отдали нам Канаду. Поначалу, хотя и чрезвычайно гордый и надменный, он все-таки относился весьма прилично к англичанам, хотя все северные племена смотрели на англичан очень враждебно. Надо вам сказать, что французы в бытность свою хозяевами страны понастроили здесь множество фортов на всех важнейших пунктах, и англичане ввели во все эти форты свои гарнизоны, чтобы держать индейцев в страхе.

   Эти форты стоят особняками на большом расстоянии друг от друга и совершенно изолированы, и вот Понтиак задумал выгнать англичан из фортов, для чего порешил овладеть неожиданно всеми фортами одновременно; план его был до того гениально задуман и так хорошо выполнен, что в одну ночь или, вернее, в один вечер индейцы овладели всеми фортами, кроме трех.

   - Что же, он уничтожил гарнизоны повсеместно? - спросил Альфред.

   - Наибольшую часть, да; но некоторых он пощадил и впоследствии взял за них громадные выкупы. Кстати, надо вам сказать, что в эту пору Понтиак выпустил ассигнации - на березовой коре с изображением его эмблемы - выдры, и эти ассигнации принимались и беспрепятственно оплачивались, т. е. обменивались по указанной ценности.

   - Интересно знать, каким образом Понтиак сумел завладеть разом почти всеми фортами? - заметила г-жа Кемпбель.

   - Очень просто, в сущности. Все индейцы чрезвычайно ловки и проворны в своей излюбленной игре "Баггативай", - это игра в мяч, наподобие нашего тенниса или гольфа; играют также ракетками с длинными ручками, разделившись на две партии. Играют иногда по несколько сот человек в каждой партии. Англичане сильно увлекались этим зрелищем и часто просили индейцев доставить им это удовольствие, когда те случайно оказывались вблизи форта. На этой-то игре Понтиак и построил свой план: большие отряды индейцев должны были затеять эту игру у каждого форта и, поиграв некоторое время в присутствии всего гарнизона, как бы случайно забросить мяч в самый форт. Несколько человек должны были пойти в форт за мячом и, вернувшись с ним, продолжать игру, оставив несколько товарищей в стенах форта. Повторить эту штуку раза два, чтобы не возбудить подозрения гарнизона, и, наконец, забросив еще раз мяч в стены гарнизона, вдруг кинутся за ним всей ватагой в ворота форта и занять его, пустив в ход скрытое на себе оружие, в тот момент, когда увлеченный интересным зрелищем гарнизон еще не успел ничего заподозрить и сообразить, - таков был план.

   - Да, это был чрезвычайно ловкий план, - заметила г-жа Кемпбель.

   - И он удался почти повсеместно; не поддались обману только три форта, в том числе и тот, на который вел атаку сам Понтиак, а именно форт Детруа, где находился и мой родной дядя в качестве молодого офицера.

   - Пожалуйста, расскажите, каким образом устоял против этого форт! - стала просить Сенклера Эмми.

   - С величайшим удовольствием! - сказал капитан. - Итак, в форте Детруа был гарнизон из 300 человек, но Понтиак прибыл туда с громадными силами, причем его воины были до того сбиты в общую кучу с женщинами и детьми, что не было никакой возможности разобраться в их численности. Этот пестрый, шумный табор привез с собой множество различных товаров и предметов на продажу, чтобы отклонить подозрения. Гарнизон ничего не знал о захвате других фортов, и майор Глэдвин, командир форта Детруа, не имел ни малейшего подозрения. Понтиак послал сказать майору, что он желал бы поговорить с ним и упрочить еще более дружественные отношения между англичанами и индейцами, и майор Глэдвин выразил согласие принять Понтиака и старших вождей его у себя в форте на другой день утром.

   Между тем случилось так, что майор заказал одной женщине изготовить себе пару мокасин, и та принесла их ему как раз накануне дня, назначенного для приема Понтиака и его вождей. Получив мокасины, майор рассчитался щедро с женщиной и отпустил ее. Но та не уходила из форта и скрывалась в нем. Это возбудило подозрение; ее стали допрашивать, и она сказала майору Глэдвину, что Понтиак со своими вождями затеяли предательство, что они явятся, скрывая под своими плащами ружья, и явятся для того, чтобы предательски убить майора и всех его офицеров, которые должны были присутствовать на совещании; одновременно с этим воины, индейцы, которые войдут в форт якобы с товарами, должны напасть на гарнизон и истребить его.

   Майор принял все меры, и когда Понтиак со своими вождями явился в форт, то встретил его вполне дружелюбно, выслушал речь вождя, и когда стал отвечать, то сказал ему, что его предательский замысел ему известен, и он принял против него все меры; он просил Понтиака и его вождей немедленно покинуть форт, Конечно, майор мог задержать вождя и его сподвижников или приказать умертвить их тут же, но Глэдвин был человек чрезвычайно благородный, и так как еще до открытия предательского замысла дал Понтиаку обещание, что и он, и его вожди войдут и выйдут из форта беспрепятственно, то счел долгом, вопреки всему, сдержать данное слово. Но результаты его великодушного и благородного поведения оказались весьма печальные, так как на другой же день Понтиак повел отчаянную атаку на форт, и хотя атака эта была отбита, Понтиак обложил форт со всех сторон, отрезал всякое сообщение с ним, прекратил подвоз провианта и решил принудить гарнизон сдаться путем голода и всевозможных лишений. ... А вот и "Три Реки", где мы должны ночевать сегодня. Наши баркасы уже пристают к берегу; вы позволите мне прервать на этом мой рассказ и позаботиться о вашем ужине и ночлеге! - проговорил капитан Сенклер и первым выскочил на берег.

  

   На другой день, по словам капитана Сенклера, предстоял более долгий путь, а потому следовало покинуть укрепленную деревушку "Три Реки" как можно раньше, т. е. с рассветом.

   - А сколько пути должны мы пройти сегодня? спросила г-жа Кемпбель.

   - По возможности около пятидесяти миль; за первые двое суток мы прошли 15 миль, но отсюда до Монреаля всего 90 миль, и нам важно сегодня отложить большую половину всего пути, чтобы можно было провести ночь на открытом месте, где мы будем в безопасности, а не среди леса. Теперь нам придется ночевать под открытым небом, так как нигде поблизости нет жилья. Для вас мы приспособим палатку! - добавил любезно Сенклер.

   - А остальные где же будут спать?

   - О, об остальных не беспокойтесь! Мы расположимся вокруг костров или в тех же баркасах, вытащенных на берег.

   Когда в этот вечер все поужинали и успокоились, Мэри Персиваль обратилась к капитану Сенклеру с просьбой рассказать, что было дальше с блокированным фортом и с осаждавшим его Понтиаком.

   - Освободить форт было чрезвычайно трудно, так как он был совершенно отрезан. Но после целого ряда неудачных попыток адъютанту губернатора, молодому Дельеллю, удалось пробраться в форт с 200 солдат и сделать вылазку против Понтиака. Но тот был настороже: вылазка не удалась, и все участники ее погибли до последнего. Положение форта было отчаянное; все суда, посланные с провиантом и припасами для осажденных, попадали в руки Понтиака. Наконец, один шунер с припасами, пробираясь к форту, подвергшись нападению индейцев, окруживших его в своих каноэ со всех сторон, был взят неприятелем на абордаж. Но в тот момент, когда индейцы сотнями повисли на вантах, карабкались на шкафуты и наводняли палубу, капитан шунера, человек чрезвычайно решительный и находчивый, решившийся не отдаться живым в руки индейцев, крикнул канониру взорвать пороховой погреб. Это приказание было услышано и принято одним из вождей Понтиака, который в ту же минуту предупредил своих об опасности, и все они бежали с обреченного на гибель судна. Тогда капитан, воспользовавшись попутным ветром, благополучно добрался до форта.

   - Как мы слышали, Понтиак теперь уже умер, - заметила г-жа Кемпбель. - Не можете ли вы сказать, как он умер?

   - Он был убит одним из своих; но трудно сказать, что подвинуло этого индейца на убийство великого вождя, личная ли месть или опасение новых кровопролитных войн с англичанами. Во всяком случае, жгучее чувство ненависти к англичанам схоронено вместе с этим непримиримым борцом за свободу и независимость родных племен!

   - Несомненно, что этот Понтиак был удивительный человек, и все, что в нем было дурного, коварного и жестокого с нашей точки зрения, с точки зрения индейца было хорошо и похвально и вполне сообразно характеру индейцев! - сказал Альфред.

   - Остается только пожалеть, что он не был христианином! Если бы индейцы были христианами, это внесло бы много доброго в их взгляды и понятия! - отозвалась г-жа Кемпбель.

   - Может быть, но их вера так ясна, так проста, что обратить их в новую веру чрезвычайно трудно! - возразил Сенклер - Я однажды беседовал по этому поводу с одним старым индейцем, и в заключение он сказал мне: "Вы верите в Единого Бога, и мы также; вы называете его одним именем, а мы другим; но это происходит оттого, что мы говорим на различных языках; вы говорите, что кто поступает в своей жизни хорошо, тот идет в страну блаженства, в страну Великого Духа, после своей смерти; то же самое говорим и мы. Значит, и индейцы, и янки (так они зовут англичан) стремятся к одной и той же цели, но только и те, и другие стараются по-своему достигнуть ее. И потому я думаю, что так как мы все плывем по одному пути, то всего лучше, чтобы каждый человек плыл сам по себе; вот что я вам скажу! "

   За два часа до заката наши путешественники прибыли на то место, где предполагался ночлег. Солдаты разбили палатку для дам на небольшом песчаном пригорке, а Мартын Сепер принес туда постели. Затем разведены были два громадных костра, и на них готовили ужин и чай. Поужинав и напившись чаю, дамы удалились в палатку, у которой были расставлены часовые, а все остальные разлеглись вокруг костров под охраной других часовых, сменявшихся каждые два часа.

   На другой день рано утром тронулись в путь и к вечеру прибыли в Монреаль, где решено было провести целые сутки. Имея рекомендательные письма к губернатору и властям, мистер Кемпбель и его семья были приняты здесь с распростертыми объятиями; для них было отведено прекрасное помещение в губернаторском доме, и все местное общество, почти сплошь французское, было чрезвычайно мило и любезно к ним. После парадного, веселого и оживленного ужина семейство Кемпбель рассталось с капитаном Сенклером, который предложил, если они пожелают, пробыть здесь еще одни сутки; но наши путешественники отказались, спеша скорее прибыть к месту своего назначения. Итак, поутру все снова разместились по своим баркасам и тронулись в путь. Теперь им оставалось еще проплыть вверх по реке против течения 360 миль; местами встречались стремнины и пороги, представлявшие большие затруднения. Однако после 16 дней трудного пути все баркасы с их пассажирами прибыли благополучно в форт Фронтиньяк, где поселенцы были очень ласково и сердечно встречены комендантом полковником Форстером, успевшим, благодаря заблаговременно полученному им письму губернатора Квебека, приготовить все для приема гостей.

   Оставшись одни в отведенных им комнатах, семейство Кемпбель от всей души возблагодарило Бога за свое благополучное путешествие и просило Его благословения на предстоящую новую жизнь, которая отныне должна была начаться для них.

  

   Поутру все встали и вышли на вал, чтобы полюбоваться открывающимся оттуда видом. Солнце светило ярко и приветливо; птицы пели, на душе становилось легко и приятно.

   - Право, как посмотришь на все это, не хочется верить, что жизнь в этой стране так тяжела и неприятна! - заметила г-жа Кемпбель.

   - Да, - сказал подошедший к ним полковник Форстер, - если бы погода всегда была так хороша, как сегодня! Но в Канаде долгие, скучные зимы и короткое жаркое лето, и я должен сказать, что вам надо очень спешить с постройкой дома, чтобы устроиться в нем до наступления зимы. Между тем силы ваши очень невелики; я хотел предложить вам двенадцать человек рабочей нестроевой команды на несколько недель для производства необходимых работ на постройке, а капитан Сенклер вызвался принять над ними командование; это будет для вас весьма существенной подмогой и будет стоить очень немного; я же легко могу обойтись без этих людей некоторое время!

   Понятно, что это предложение было принято с радостью, и так как нельзя было терять времени, то решено было ехать на приобретенный участок на другой же день.

   - Хотя я и надеялся, что вы подольше побалуете меня своим приятным обществом, - говорил полковник, - но удерживать не смею! Как вам, конечно, известно, я по распоряжению губернатора должен снабдить вас скотом, предоставляя выбрать лучших из наших коров; сделайте это теперь же, потому что тогда я буду иметь возможность отправить их вам денька через два круговым путем, а если хотите, предоставьте сделать этот выбор мне и, будьте покойны, останетесь им вполне довольны. Но я должен сообщить один местный секрет: здесь в изобилии растет дикий лук, и для скота он очень лаком, но эта пища придает молоку чрезвычайно неприятный привкус; чтобы избавиться от него, необходимо только что выдоенное молоко вскипятить, и тогда его можно будет пить с удовольствием.

   - Очень вам благодарны за ваше предостережение, полковник: ведь никто из нас в семье не питает пристрастия к молоку с привкусом лука!

   В этот момент их позвали завтракать; после завтрака все занялись нагрузкой двух баркасов и комендантского катера, предназначенного для доставки семейства Кемпбель к месту их поселения. Утомившись работой за день, все рано отошли ко сну, чтобы на следующий день поутру снова пуститься в путь.

   После раннего завтрака, простившись с комендантом и его офицерами, мистер Кемпбель и его семья спустились к берегу озера и сели в ожидавшие их комендантский катер и два баркаса, на которых в качестве гребцов были посажены двенадцать человек солдат нестроевой команды.

   Погода была великолепная, и все были в прекрасном расположении духа. Расстояние по озеру было не более трех с половиною миль, а сухим путем вдвое больше.

   Когда они въехали в маленькую бухточку, к которой прилегали владения мистера Кемпбеля, капитан Сенклер сказал:

   - Вот ваша будущая резиденция, миссис Кемпбель, видите этот широкий ручей, впадающий в озеро? Это как раз ваша восточная граница, а по ту сторону ручья лежит земля охотника Малачи Бонэ. Видите там бревенчатую избу немногим больше индейской хижины и этот клочок маисового поля? Это его владения, а прилегающие к нему луга пропадают у него совсем даром: он не держит скота, а живет исключительно охотой, как индейцы. Да у него, говорят, и жена индианка.

   - Вот прекрасно! - засмеялась Эмми. - Мы будем очень рады дамскому обществу.

   - Вы, вероятно, предполагаете, что миссис Бонэ первая сделает вам визит? - заметил Сенклер.

   - Если ей знаком обычай высшего света, то она должна была бы это сделать, но если она этого не сделает, то я первая явлюсь к ней: мне очень интересно познакомиться с дамой-индианкой!

   - Надо вам сказать, что женщины индианки все удивительно воспитаны, сдержанны, деликатны и скромны.

   Спустя несколько минут комендантский катер пристал к берегу у небольшого пригорочка; все высадились и. стали осматривать свои новые владения. Пространство приблизительно в тридцать акров тянулось вдоль озера и представляло собою сплошной зеленый луг, то что называется здесь природной прерией. За ним виднелась площадь в 300 метров шириною, поросшая мелким кустарником, а за ним высился величавый строевой лес, совершенно скрывавший горизонт. Участок старого охотника ничем не отличался от этого участка и являлся как бы его продолжением.

   - Ну, мистер Кемпбель, - сказал Мартын Сепер, появляясь на пригорке, - можно сказать, что вам посчастливилось! Ведь, подумайте только, сколько бы нам пришлось поработать здесь топором в этом лесу прежде, чем бы мы расчистили вам такой луг! Эта прерия - настоящее богатство, сударь, для поселенца! Однако надо приниматься за работу, каждый день стоит денег, нельз