Главная » Книги

Купер Джеймс Фенимор - Землемер, Страница 12

Купер Джеймс Фенимор - Землемер


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13

сь поверить вам, Мордаунт, - ответила молодая девушка, лицо которой сделалось уже немного веселее. - Но пойдемте в дом. Я стану читать молитвы, эта странная женщина просила меня не забыть также ее мужа.., нужно выполнить данное ей обещание.
   Урсула поставила свечу на ящик, недалеко от кровати Мильакра, и, став на колени, развернула книгу и стала читать молитву.
   Через минуту торжественные слова молитвы раздались в комнате. Пруденс и Лавиния, стоя возле стены, внимали голосу Урсулы, который один только нарушал общую тишину. Суеверный обычай запрещал им преклонять колени. Франк и я остались у двери и тоже молились... Никогда молитвы не были так искренни и горячи, как в эту ночь.
  

Глава XXVIII

Вот мы подошли к мрачному царству Плутона. Повсюду бесплодные пустыни и дикие равнины; повсюду крики, вопли и вздохи...

Санвиль

   Так прошла ночь, которую я никогда не забуду. Оба раненых спали. Время от времени мы смачивали водой их запекшиеся губы. Перед рассветом я убедил Урсулу немного отдохнуть. Бедная девушка изнемогала, как нравственно, так и физически. Только сон мог подкрепить ее слабеющие силы. Что же касается Пруденс, то она провела всю ночь возле постели своего мужа в том же мрачном безмолвии.
   Наконец наступило утро. Мне доложили, что Ньюкем уехал ночью, вероятно, обеспокоенный тем, что я знал о его проделках.
   Чем больше я живу, тем больше убеждаюсь, что человек, который себя объявляет другом народа, постоянно обманывает его ради своей личной выгоды.
   По мере того, как наступал рассвет, землемер и скваттер стали выходить из забвения, в которое они были погружены ночью. Хотя жизнь в них постепенно угасала, но мысли их все еще были обращены к земле, на тот театр, в котором они были актерами на протяжении десятков лет.
   - Дядюшка пришел в себя, - сказала Урсула, подходя к двери, - он зовет вас обоих, особенно вас, Мордаунт. Он хочет с вами поговорить в последний раз.
   Мы хотели войти в комнату, но остановились на пороге, услышав голос Эндрю, который в это время заговорил со старым скваттером.
   - Мильакр! - сказал землемер, повысив голос. - Можешь ли ты ответить мне. Мы оба собираемся в дальнюю дорогу, и нехорошо пускаться в этот путь с сердцами, отягощенными дурными помыслами и чувствами. Если бы у тебя была такая племянница, как моя Урсула, то ты, вероятно, легче бы расстался с землей и с радостью перенесся в тот мир, в который идем мы с тобой.
   - Он знает, что такое смерть и вечность, - прошептала Пруденс, - я уверена, что это ему известно... У него были благочестивые предки.
   - Видишь ли, Прудевс, как хорошо иметь благочестивых предков, но еще лучше раскаяться в своих грехах, потому что там будут нас судить по нашим делам, а не поступкам предков.
   - Отвечай ему, Аарон, - прибавила Пруденс, - чтобы мы знали в каком состоянии духа ты перешел в вечность. Послушайся землемера, он человек добрый...
   До этой минуты скваттер не говорил ни слова. Я уже подумал, что у него отнялся язык. Но к великому моему удивлению он заговорил твердым и по-прежнему звонким голосом.
   - Если бы не было землемера, - сказал старый скваттер, - тогда не было бы границ и межей. И я бы не лежал здесь, при последнем дыхании.
   - Забудь все это, как должно доброму христианину, - возразила Пруденс, - сам Бог повелел прощать врагам... Да, прости землемеру, потому что в тот мир нельзя идти со злобой в сердце.
   - Мильакр сделает лучше, - сказал Эндрю, - если он попросит прошения у Бога за свои собственные грехи...
   Впрочем, не подумайте, что я пренебрегаю его прощением... Я мог его обидеть, потому что мы все очень грубые люди, не видавшие общества... И со своей стороны, я прощаю его так же охотно, как принимаю его забвение моих обид.
   Глухой вопль вырвался из широкой груди скваттера.
   Это было как бы невольным признанием в совершенном преступлении.
   - Да, - добавил землемер, - благодаря Урсуле...
   - Я здесь, дядюшка! - вскрикнула Урсула, желая остановить речь Эндрю Койеманса.
   - Да, благодаря моей племяннице, - продолжал землемер, - я очень изменился в последнее время.
   - Это не я, а само Провидение, по вечной своей милости, просветило ваш ум и сердце.
   - Милое дитя, я понимаю, что сама судьба послала ангела на землю, чтобы быть наставником бедного голландца, невежды, который ничего не знал, даже правил своей религии... Да, Мильакр, я с радостью принимаю твое прощение, потому что легко будет умирать, не оставляя после себя ни одного врага.
   - Я надеюсь, - прошептал Мильакр, - что в том мире, куда мы идем, нет ни закона, ни уполномоченных.
   - Ошибаешься, Аарон. Там весь закон и все правосудие.
   - Хорошо вам так спокойно рассуждать, с вами никакого зла не произошло, не говоря уже о том, что мы шли по жизни совершенно различными путями. Все мои расчеты пропали. Срубленный лес, который я намеревался продать в Олбани, сгниет на месте. Дети мои разбежались, и, к довершению всего, я умираю и ничем не могу им помочь!
   - Оставь свой лес в покое, - сказала тихо Пруденс, - забудь землю и обрати свои глаза на то, что предстоит тебе впереди. Каждая минута твоей жизни сочтена.
   - Неужели ты хочешь, чтобы я забыл тебя, Пруденс, - прервал Мильакр, - тебя, мою жену, которая прожила со мной сорок лет, которую я взял молодой и прекрасной, которая подарила мне столько детей и была так верна, трудолюбива и послушна? Неужели ты хочешь, чтобы я забыл тебя, Пруденс?
   Эти слова, вырвавшиеся во время агонии, заключали в себе что-то торжественное и вместе с тем трогательное.
   Они ярко показывали посреди этих диких и грустных сцен разыгравшуюся перед нами драму.
   Урсула была тронута. Она с участием подошла к старым супругам, которые никогда в жизни не разлучались. И несмотря на то, что Мильакр был убийцей ее дяди, она была готова, если бы это только было в ее силах, облегчить его страдания. Сам землемер поднял голову и с умилением смотрел на эту сцену.
   - Нет, я не хочу, чтобы ты забыл меня, - ответила Пруденс, прерывающимся голосом, - потому что нет закона, который бы этого требовал. Я н ты одна душа и одна плоть, и, вероятно. Провидение не захочет разлучить нас!.. Я не долго останусь здесь на земле, Аарон, и скоро последую за тобой... Там, я надеюсь, мы не найдем ни лесов, ни земель, которые так тревожат твою душу.
   - Я жестоко поступил с этим лесом, - прошептал скваттер, который опять возвратился к разговору о своем любимом предмете. - Да, жестоко, Пруденс. Пускай Литтлпэдж выскажет свои претензии на все, что найдет он здесь. Только деревья в фут вышиной, вот и все... потому что лучшие деревья мы с сыновьями обработали и распилили их в прекрасные, ровные доски, какие едва ли можно найти в другом месте.
   - О, не об этом ты должен сейчас думать, Аарон.
   Вспомни, что время и вечность для тебя сливаются в одно целое.
   - Я умру спокойно, Пруденс, если землемер скажет, что человек, срубивший дерево, распиливший его на доски, имеет законное право владеть ими.
   - К твоему огорчению, Мильакр, я не могу этого сказать, иначе я лишусь уважения всех честных людей.., послушай лучше свою жену, так как для нас с тобой каждая минуту стала драгоценной. Я старый солдат, товарищ, и много на своем веку видел раненых.
   Сколько людей умерло вокруг меня! Я не могу сказать ничего положительно, мы с тобой не проживем и ночи.
   Поскорее нужно постараться свести все земные счеты и спокойно пуститься в дорогу. Там у каждого спросят, что он сделал доброго на земле. Если твоя жена не совсем осведомлена в религии, то обратись к моей племяннице. Она научит тебя не хуже любого пастора, что нужно делать.
   Мильакр пристально посмотрел на Урсулу. В его душе происходила тяжелая борьба. Не желая приводить в смущение молодую девушку, мы переступили через порог и закрыли за собой дверь.
   Еще прошло два часа, два томительных часа. К концу этих двух часов к нам подошла Урсула.
   - Идите, дядюшка хочет говорить с вами.
   Мелкая дрожь пробежала по ее телу. Но она сделала над собой усилие, печально улыбнулась и добавила:
   - Слушайте его терпеливо и внимательно, Мордаунт, потому что он заменяет мне отца.., я должна повиноваться ему.
   Видно было, что Урсула произвела впечатление, потому что Пруденс, казалось, немного утешилась, и в самом Мильакре я заметил значительную перемену. Взор его не оставлял молодой девушки, он как будто видел в ней ангела, посланного самим небом вразумить его. Но недолго я мог следить за ним. Мое внимание было привлечено к другой постели.
   - Подойдите сюда, Мордаунт, и ты тоже, Урсула, мое дорогое дитя. Я хочу сказать вам несколько слов, хочу проститься с вами... Не прерывайте меня, я чувствую, что конец мой приближается... Мордаунт сказал мне прямо, что он любит Урсулу и намерен на ней жениться. Со своей стороны, Урсула так уважает и любит Мордаунта, что готова стать его женой. Все это прекрасно и было время, когда я бы считал за счастье слышать эти взаимные слова любви. Вы знаете, дети мои, что одинаково люблю вас обоих и что, по моему мнению, во всей Америке нет прекрасней пары чем вы. Но сказав одно, я не должен забывать и другое. Генерал Литтлпэдж был моим начальником. Честный и добрый человек в отношении к своим подчиненным, он должен получать от них такую же взаимность. Что же он скажет в этом случае? Я знаю госпожу Литтлпэдж. Она дочь Германа Мордаунта, одного из богатейших владельцев в нашей стране... Ей, воспитанной в большом свете, может ли понравиться невеста, племянница бедного землемера, носившая, как это вам известно, Мордаунт, цепь по полям и помогавшая своему дяде во всех его трудах. Это еще больше увеличивает цену Урсулы в моих глазах, но не об этом заговорит свет...
   - Моя мать добрая женщина, с благородным сердцем и чувствительной душой!.. Она полюбит Урсулу! - закричал я, увлеченный порывом.
   Эти слова, а еще больше выражение голоса, которым были произнесены они, произвели глубокое впечатление на присутствующих. Молния радости на минуту озарила лицо Урсулы. Землемер пристально посмотрел на меня, как будто хотел прочитать что у меня в душе. Что же касается Франка, то он повернул голову в сторону, чтобы скрыть слезы, появившиеся у него на глазах.
   - Если бы я мог этому поверить, то начал бы надеяться, - продолжал землемер. - Утешение вошло бы в мое сердце в минуту разлуки с вами. Я не сомневаюсь в генерале Литтлпэдже, потому что он всегда был добрый человек... Я только боялся вашей матушки...
   Сказанное вами немного изменяет мои планы и помыслы. Однако, мои любимые дети, я хочу потребовать у вас обещание...
   - Остановитесь, дорогой Эндрю, - сказал я, прерывая его, - остановитесь прежде, чем вырвать у Урсулы неосновательное, осмелюсь сказать, жестокое обещание, которое может сделать нас обоих несчастными.
   Не вы ли первый одобрили мою любовь, а теперь, когда я последовал вашим советам, вы хотите потушить пламя и заставить меня принести в жертву то, что выше моих сил.
   - Я решаюсь на это, мой друг, потому что надеюсь, что Бог, за благое намерение, простит мою ошибку, если она произойдет. Мы с вами говорили, Мордаунт, но знаете, что сама Урсула осуждала мое поведение в отношении к вам, доказывая мне так ясно, как солнце, что я должен был вместо того, чтобы одобрять вас на подобную любовь, избегать всех разговоров о ней. Каким образом это случилось, дитя мое, что ты забыла все и что ты теперь восхищаешься тем, что раньше осуждала?
   Урсула побледнела, потом щеки ее покрылись румянцем. Она упала на колени и, спрятав свою голову под грубым одеялом, прошептала:
   - О, я тогда ведь не видела, мой добрый дядюшка, Мордаунта!
   Я стал на колени возле Урсулы и прижал ее к своему сердцу. Но она тихо освободилась из моих объятий и ближе подвинулась к землемеру, который снова заговорил.
   - Я вижу, что природа сильнее разума и что сердце выше рассудка... Но слушайте, мои дети: выполните просьбу умирающего, дайте мне слово, что вы не вступите в брак без разрешения генерала, его жены и бабушки.
   - Я это обещаю вам, - сказала Урсула. - Я обещаю, я клянусь в этом нашей любовью. Я была бы несчастлива, если бы вошла в семью, где бы меня не любили.
   - Урсула, драгоценная Урсула, подумайте, что вы сказали? Неужели я ничего не значу в ваших глазах?
   - Я буду страдать, если потеряю вас, Мордаунт, но по крайней мере я буду иметь утешение, что выполнила свой долг; между тем как с другой стороны - я не в силах буду перенести несчастье, справедливое наказание за мою неосторожность.
   Я был уверен в своем отце и матери; только одна моя бабушка внушала мне серьезные опасения. Ее план женить меня на Присцилле Бэйярд мог погубить мое счастье.
   - Не принуждайте ее, Мордаунт, отказаться от клятвы. Она выполнила последнее желание умирающего. Теперь, дети мои, я достаточно поговорил о житейских делах, нужно подумать и о будущем. Оставьте меня.
   Будете ли вы женаты или нет, я все равно призываю на вас благословение Всевышнего и когда-нибудь снова увижусь с вами на том свете в нашем общем жилище.
   За этим благословением последовало долгое молчание, которое вдруг было нарушено страшным криком, вырвавшимся из груди Мильакра. Мы все повернулись к другой кровати, которая была поразительной противоположностью с тихой и умилительной сценой прощания нашего старого друга. Я один подвинулся вперед, чтобы помочь Пруденс, но ужас овладел мной, и я, как пораженный параличом, не в силах был сдвинуться с места.
   Мильакр, обложенный подушками, почти сидел на своей кровати. Его глаза были открыты и блестели каким-то диким, безумным огнем. Губы его, сжимаясь в предсмертных конвульсиях, придавали его лицу сардоническую улыбку, внушавшую страх. В эту минуту он был неподвижен и черты его лица сохраняли ужасающее спокойствие. Я знал, что ему остается только испустить последний вздох, и ждал его, смотря на скваттера, как смотрит бедная птица, очарованная и убитая взглядом змеи. Этот последний вздох, вырываясь постепенно, расширял его рот, так что зубы выдвинулись наружу. Я больше не мог видеть этого и закрыл лицо руками. Когда я его открыл, то увидел уже мертвую оболочку, в которой столько лет обитала душа старого скваттера.
   Пруденс находилась возле него и закрыла ему глаза, которые, несмотря на то, что были тусклыми, все еще выглядели свирепыми... Никогда я не видел более отвратительного трупа!
  

Глава XXIX

Тихо и спокойно, как дитя, которое, наклонившись к плечу матери, засыпает с улыбкой, отдал он душу свою небу, а тело завещал земле.

Гарт

   Я видел, что землемер и Урсула старались не смотреть на постель Мильакра, с той минуты как этот упорный грешник перестал существовать, и поэтому я приказал перенести его труп в другую хижину. Пруденс последовала за ним, не оставляя его ни на одну минуту. Лавиния была возле нее. Между людьми, приведенными Ныокемом, было несколько столяров. Они сделали гроб, куда положили тело Мильакра, другие же выкопали яму в середине обширной равнины, на которой старый скваттер уже засеял несколько участков рожью. Ждали только, когда прибудет судья, чтобы начать погребение.
   Между тем в хижине, где лежал землемер, царствовало умилительное спокойствие. Мой старый друг ослабевал все больше и больше и почти уже не говорил ни слова. Впрочем, он сохранил память до последней минуты своей жизни. Урсула почти весь день провела в молитве возле его постели. К вечеру мы уговорили ее немного отдохнуть. Когда она ушла, старик Эндрю заговорил со мной.
   - Я чувствую, дорогой Мордаунт, что смерть приближается, но пусть она придет, я приму ее с улыбкой, потому что она послана Создателем. Смерть для меня не страшна.
   - Да, вы должны привыкнуть к ней, капитан Койеманс, выдержав столько сражений.
   - Раньше моим первым желанием было умереть с оружием в руках, как Монтгомери, как Варрен, погибшие на поле битвы. Теперь это желание прошло. Я похож на путешественника, который, перейдя широкую равнину, в конце ее встречает пропасть, и через нее он должен перешагнуть, чтобы продолжать свой путь. И что наша жизнь с ее трудами и заботами перед вечностью? Но я не пугаюсь вечности, потому что Бог просветил мой ум, и в сердце моем одна только любовь к Создателю... Ах, Мордаунт, не покажется ли вам скучным, что я говорю об этом?
   - Нисколько, нисколько. Говорите, я буду вас слушать. Ваши слова для меня всегда были драгоценными, а тем более в эту торжественную минуту.
   - Благодарю, Мордаунт, благодарю от всего сердца.
   Вы знаете, мой друг, как прошло мое детство. Я это вам часто рассказывал, помните, когда мы еще вели бивуачную жизнь. Оставшись очень молодым без матери и отца и не имея ни защитника, ни покровителя, я не знал своего Бога и обязанностей своих к нему - И что же, дитя меня обучило этим обязанностям, научила понимать религию.
   Все изменилось во мне с тех пор, как я начал следовать советам Урсулы. Она меня полностью преобразила. Раньше я часто пил ром, водку и другие крепкие напитки, а сейчас видели ли вы когда-нибудь меня со стаканом вина в руке. Это последствия тех разговоров, которые она вела со мной. Вам нравится Урсула, но послушайте, как она рассказывает о Боге, о искуплении мира... Вы тогда найдете ее еще прелестнее, вы примете ее тогда за ангела, посланного с неба для счастья и утешения людей.
   Землемер предвидел минуту своей смерти. Никогда я не видел людей, которые бы умирали так спокойно, как он. Впрочем, до предсмертных минут он еще чувствовал страдания, но старался не показывать их. Мне он, впрочем, сказал, что испытывает жестокие мучения.
   - Только не говорите Урсуле, - прошептал он, - пусть она ничего не знает.., зачем усиливать ее скорбь?
   К вечеру страдания затихли, землемер мог заснуть на некоторое время.
   Перед рассветом он пробудился, чтобы вскоре заснуть вечным сном. По временам на него находило забытье. Он повторял одни и те же вопросы, на которые мы уже не раз отвечали, спрашивал где Урсула. Между тем как молодая девушка стояла рядом с его постелью.
   - Я здесь, дядюшка, - отвечала Урсула дрожащим голосом, - я стою перед вами.
   - Франк, позови ее.., я хочу, чтобы она была возле меня в последние минуты моей жизни.
   - Мой добрый дядюшка, это я сжимаю вам руки, - отвечала Урсула громче, чтобы землемер мог услышать ее слова. - Неужели вы думаете, что я оставлю вас?
   - А! Это ты, - сказал землемер, поднимая руку и дотрагиваясь до Урсулы. - Ты не забудешь, милое дитя мое, своего обещания насчет Мордаунта. Если он получит позволение от своей семьи, выходи за него, моя дочь.., прими мое благословение... Обними меня, Урсула... О, как твои губы холодны!.. Они не то, что сердце.., обними меня также, Мордаунт... Ах.., теперь хорошо... Прощай, Франк, прощай мой друг, я твой должник, но сестра твоя заплатит за меня... Скажите генералу Литтлпэджу и его жене, что я, умирая, вспоминал о них... Прощай, Франк.., прощай, Урсула... О, мой Спаситель, прими душу мою!..
   Это были последние слова, произнесенные добрым землемером на этом свете; с ними остановилась его жизнь.
   Нужно было подумать о приготовлении к похоронам.
   Урсула, в сопровождении Лавинии, была отведена в другую хижину, пока мы перекладывали тело Эндрю в гроб, приготовленный теми же руками, которые сделали гроб для скваттера. К полудню приехал судья. Все формальности были совершены. В свидетельстве о смерти двух покойников было написано, что землемера убил неизвестный, а Мильакр был убит случайно. Хотя это свидетельство было написано ложно, потому что большинство из нас знали, кто убил землемера, а я, со своей стороны, догадывался, от чьей руки получил удар старый скваттер, однако оно было подписано всеми нами беспрекословно.
   В тот же вечер мы похоронили Мильакра. Из всего его многочисленного семейства только Пруденс и Лавиния присутствовали при этой печальной церемонии.
   Погребение совершено было быстро. Могилу засыпали, а потом сверху покрыли дерном; все кончилось для старого скваттера! Когда мы тихо удалялись от последнего его жилища, гробовое молчание царствовало между нами: мы не осмеливались говорить, так наши сердца были полны самых разнообразных чувств.
   Вдруг это молчание прервалось громким голосом Пруденс. Мы остановились.
   - Братья, - вскрикнула эта женщина, представлявшая странную смесь пороков и добродетелей, - братья, благодарю за ваше внимание к тому, кто уже не существует больше для меня в этом мире. Благодарю, что вы помогли мне похоронить покойника. Простите меня, что я обращаюсь к вам так, но соседями я не могу вас назвать, а неприятелями - не хочу!
   Эти слова, неожиданно произнесенные, заставили нас невольно содрогнуться.
   Когда печальный обряд закончился и все разошлись в разные стороны, я подошел к могиле, возле которой стояла Пруденс.
   - Ночь холодная, - сказал я ей, - вы лучше бы вошли в дом.
   - Вошла в дом!.. А где он?.. С кем войду я в него?
   Аарона больше нет, а дети мои скрылись.., осталась одна Лавиния, но я не считаю ее дочерью, потому что она больше любит всех ваших, чем свою семью... Могила - вот что для меня теперь драгоценнее всего на свете!..
   Послушайте, майор, - прибавила Пруденс после минутного молчания, - я хочу попросить вас, чтобы вы разрешили взять мне отсюда кое-какие вещи, которые еще, может быть, пригодятся моим детям... Закон, как мне кажется, не имеет на это право и не может отнять у нас... Еще я хочу попросить вас, чтобы мне отвели небольшое место возле этой могилы, чтобы я могла возвратиться сюда, когда придет мой конец!.. Я недолго проживу после потери Аарона.
   - Не думайте об этом, Пруденс, - ответил я, - я не намерен притеснять вас. Вы можете спокойно забрать свои вещи, и я даже прикажу перенести их туда, куда вам будет угодно. Мне кажется, там лодка, на реке, недалеко от мельницы?
   - Вы не ошибаетесь... Два года тому назад мои дети построили ее.
   - И прекрасно! Все, что вам принадлежит, будет перенесено в лодку. Это сделают мои люди вместо вас завтра утром. Негр и индеец проведут ее несколько тысяч шагов вниз. Там вы можете ее нагрузить, чем захотите.
   Пруденс казалась удивленной, это великодушное предложение даже ее тронуло. Однако недоверчивость ее не оставляла.
   - Могу ли я положиться на майора Литтлпэджа? - спросила она с сомнением. - Тоби и его братья никогда мне не простят, если я их заманю, понадеявшись на вас, в заранее приготовленную западню.
   - Тоби и его братья не должны опасаться измены с моей стороны. Неужели вы не доверяете слову честного человека?
   - Для меня достаточно этого слова, я верю вам.
   Да наградит вас Бог за это добро, да исполнит Он все ваши желания. Прощайте, мы больше с вами не увидимся.
   - Неужели вы не хотите провести ночь в одном из этих домов?
   - Нет! Эти жилища не заключают больше в себе того, что я любила. Я буду счастливее в лесу.
   - Ночь холодная и вы можете простудиться.
   - В этой могиле еще холоднее, - ответила Пруденс, показывая печально на насыпь, покрывавшую остатки старого скваттера. - Я привыкла жить в лесах, и притом я должна найти своих детей. Меня не остановят в этих поисках ни холод, ни ветер. Итак, прощайте, майор.
   Благодарю вас еще раз.
   - Но вы забыли о своей дочери. Что с ней случилось?
   - Лавиния любит Урсулу Мальбон и не может расстаться с ней; я оставляю ее на волю судьбы. Когда же она захочет покинуть своих новых друзей, мать снова примет ее в свои объятия и всегда найдет ее...
   Этим закончился наш разговор. Пруденс сделала прощальный знак рукой и медленными шагами пошла по направлению к лесу. Вскоре она скрылась за кустами.
   Больше я ее никогда не видел. На другой день я узнал, что скваттеры, пользуясь моим разрешением, забрали большую часть срубленного леса и уехали из нашей страны. Как только показалось солнце, мы занялись приготовлениями, чтобы перенести тело землемера в Равенснест.
   Урсула отправилась вперед с Лавинией и братом, чтобы все приготовить к нашей встрече. Они прибыли туда в час до полудня. Мы шли очень медленно, так как день был чрезвычайно жаркий и солнце ужасно пекло; мы прибыли в Равенснест не раньше вечера. Подходя к Равенснесту, я заметил несколько телег и лошадей в стороне от дороги. Я вначале подумал, что это приехали фермеры, чтобы отдать землемеру последний долг уважения, но ошибся: истина вскоре открылась... Приехавшими были мои родные. Впереди всех шли к нам навстречу генерал и матушка, за ними следовали полковник Фоллок, Кэт, Присцилла Бэйярд, ее брат и моя старшая сестра... Позади всех, насколько ей позволяли силы, с трудом шла моя бабушка.
   Тут собралось все наше семейство и все искренние, близкие друзья. Франк был вместе с нами. Он, вероятно, предупредил всех о смерти землемера, потому что они не удивились, увидев нашу похоронную процессию.
   Кэт мне сказала позже, что эта процессия имела величественный вид. Впереди всех шли Сускезус и Джеп, оба вооруженные. Последний нес топор. Потом шли носильщики, а далее отряд, тянувшийся в правильном порядке. У всех блестели карабины на плечах, а сзади походные сумки. Трое невольников Койеманса шли за гробом своего господина. Они несли компас, цепи и другие орудия землемера.
   Шествие на минуту замедлилось во дворе, где мы поставили гроб и немного отдохнули. Потом оно продолжилось в прежнем порядке, но с прибавлением новых лиц. Генерал Литтлпэдж, по просьбе Тома Бэйярда, взял на себя обязанность читать молитвы, как требовал обычай. Так как уже было темно, то Сускезус и Джеп, открывавшие шествие на этот раз, зажгли факелы. Мы все сделали то же. Эти факелы были не что иное, как простые, смолистые лучины.
   Джеп, кроме того, нес в руке лопату, потому что он должен был засыпать могилу землемера.
   Несмотря на эту остановку, я не перемолвился ни с кем из родных, желая вначале выполнить свои обязанности по отношению к старому другу, а потом уже предаться радости свидания с родными.
   Генерал Литтлпэдж шел за гробом с книгой в руках.
   За ним следовала Урсула, одетая в траурное платье и опираясь на руку своего брата, дальше - Присцилла и Том Бэйярд и, наконец, я, поддерживая Кэт.
   Она нежно пожала мою руку, как бы желая выразить ту радость, которую она чувствовала, увидев меня невредимым и вне всякой опасности.
   Могилу выкопали недалеко от скал. На этом месте произошло одно из самых памятных событий в жизни генерала, событие, в котором Джеп и Сускезус играли очень важную роль.
   Ни одни похороны, какие только случалось мне видеть в моей жизни, не были так величественны, как эти. Голос моего отца дышал особенной важностью, молитвы он произносил внятно и трогательно, так что они волновали душу. Впрочем, могло ли быть иначе, когда генерал, был не только друг покойного, но истинный христианин?
   Сердце мое сжалось, когда первая горсть земли упала на гроб землемера; но размышление успокоило меня. С этой минуты Урсула стала для меня вдвое дороже прежнего. Я чувствовал, что должен был заменить ей дядю.
   Ни одно рыдание не вырвалось у Урсулы за все время похоронной процессии. Без сомнения, она проливала слезы, но эти слезы текли в молчании, потому что молодая девушка не хотела показывать перед всеми свою печаль, решив скрыть ее в глубине своей души. Когда все закончилось, мы возвратились в Равенснест.
   Франк и Урсула хотели остаться одни и прошли в отдельный дом. Вскоре к ним присоединилась Присцилла, которая хотела поговорить и утешить свою подругу.
   Через полуоткрытое окно мы увидели их в объятии друг Друга.
   Теперь я был свободен и мог делать то, что повелевало мое сердце. С восторгом я прижался к груди своей матушки, которая нежно обнимала меня, не замечая того, как слезы текли ручьем из ее глаз.
   Потом я перешел в объятия своих сестер и наконец очередь дошла до бабушки, которая уже начинала сердиться, что я так долго не подхожу к ней принять ее родственные ласки. За это она меня помучила больше всех... Но эти мучения были так приятны! Я желал бы их испытывать всегда!..
   Нас позвали ужинать. Все за столом встретились, исключая Франка, Урсулу и Присциллу Бэйярд. Мы не заметили, как пролетело время. После ужина я рассказал все свои приключения.
   - Вот каковы эти янки! - закричал полковник, когда я закончил рассказывать. - Они все на один покрой! Держу пари, что едва ли кто так много нагрешил в жизни, как этот Мильакр. И черт возьми, я уверен, что он воровал из страсти к воровству, а не по нужде.
   - Нечестные люди, - возразил мой отец, - существуют везде, как в Нью-Йорке, так и в Новой Англии.
   Скваттеры полностью зависят от страны. Когда владения тщательно не оберегаются, то понятно, кто будет уважать их неприкосновенность, особенно если человеку не привиты правила чести?.. Не от народа происходит это зло, и поверь, везде бы происходили подобные хищения, если бы земли были оставлены на произвол судьбы, как это происходит здесь...
   - Ну, попадись мне хотя бы один скваттер, - прервал полковник с угрожающим видом (как истинный голландец, он имел постоянное чувство ненависти против янки), - я бы содрал с него кожу, не спрашивая судей!
   - Это значит - впасть в крайность не менее пагубную, - ответил мой отец.
   - Кстати, - закричал я, желая прервать этот разговор, - я узнал любопытную вещь, и как вы думаете, о ком? О вашем старом знакомом - Ньюкеме.
   И тут я рассказал все, что знал про достойного судью.
   Генерал слушал меня спокойно, а полковник щурил глаза, ворчал про себя и закончил тем, что начал смеяться.
   - Вот вам другой янки!
   - Опять за старое, Дирк! Вы, кажется, хотите свалить всевозможные пороки на наших бедных соседей.
   Если я и доверял этому человеку, то только потому, что считал его честным. Но что же делать?.. Я обманулся...
   Все-таки это не заставит меня сказать, что причиной его низкого поведения было место его рождения и что он оттого подлец, что родился янки...
   - Как хотите, так и думайте, но зачем внушать вашему сыну эти ложные мысли? Впрочем, я уверен, что рано или поздно перед ним откроется истина.
   - Я буду глубоко огорчен, если мой сын будет верить предрассудкам. Последняя война дала мне возможность познакомиться со многими офицерами из Новой Англии, и я нашел, что они все были отличные люди.
   - Уважайте янки, я не возражаю вам, но только скажу раз и навсегда, что эти проклятые вскоре завладеют всеми нашими землями.
   Эта маленькая война продолжалась еще некоторое время. Потом, пожелав друг другу спокойной ночи, все отправились спать.
  

Глава XXX

- Победа за вами, сэр?

- За нами. Она была славная и вполне увенчала нас. Пожалеем о мертвых; что же касается живых, то все наши помыслы будут направлены к их счастью.

"Бомон и Флешер"

   Усталость удержала меня в постели дольше обычного.
   Перед завтраком я вышел прогуляться и увидел издалека тетушку Мэри, которая стояла возле оврага и, казалось, была погружена в тяжелые воспоминания. На этом месте, двадцать пять лет тому назад, был убит ее жених, и она в первый раз после стольких лет увидела окрестности, где случилось это печальное происшествие.
   Уважая ее душевное волнение, я обошел ее стороной и вскоре встретил на дороге генерала и матушку, которые прогуливались, взявшись за руки, и, вероятно, тоже вспоминали прошедшие времена.
   - Мы говорили о тебе, Мордаунт, - сказал мне генерал, когда увидел меня. - Вот прекрасное имение, оно с каждым годом становится все лучше и лучше.
   Чудесно было бы, если бы ты женился и поселился здесь.
   Ты бы построил поблизости этих мест каменный дом и перешел бы в него жить со своей женой. Какие бы благодетельные последствия произошли после этого! Ничего не может быть таким выгодным для цивилизации страны, как присутствие семьи владельца, жизнь и обычаи которого могут служить для всех образцом.
   - Я всегда был расположен, отец, следовать вашим советам, вы правы и на этот раз, но не так легко выстроить дом. Где взять столько денег, чтобы решиться на такое строительство?
   - Мы тебе поможем, мой друг. Притом затраты не так велики, как ты думаешь. Материалы здесь дешевые, а в рабочих руках недостатка тоже не будет. Мы сэкономили небольшую сумму денег, которые мы отдадим тебе. Ты выбери место и заложи фундамент этой же осенью, так чтобы к Рождеству 1785 года дом был полностью построен. Мы встретим праздник у тебя, а там недалеко и до свадьбы.
   - Разве что-нибудь важное случилось, что вы вынуждаете меня скорее жениться?.. Мне кажется, что дом и свадьба для вас две вещи, которые постоянно сливаются вместе.
   Генерал улыбнулся и многозначительно посмотрел на мою мать. В это время к нам сзади подошла бабушка и облокотилась на руку генерала.
   - Признаюсь, сын, - ответил мне отец, - я не понимаю, каким образом ты, принадлежавший к фамилии Литтлпэдж, хладнокровен до такой степени, что не хочешь умереть от любви к прекрасной девушке, которую ты видел почти каждый день?
   Бабушка и моя мать смутились. Они испугались такого быстрого нападения, которое могло испортить все дело. Что касается меня, то я решил действовать смело.
   И в самом деле, когда бы мне представился случай более благоприятный открыть мою тайну?
   - Я не хочу скрывать от вас, отец, я достойный сын Литтлпэджа. Неужели вы думаете, что я такой нечувствительный, что на меня не действуют прелести молодой девушки, которую я вижу каждый день? Мое желание жениться так велико, что я не надеюсь даже дождаться окончания постройки нового равенснестского дома.
   Восхищения, последовавшие за этим объяснением, чуть не свели меня с ума, потому что я полностью понимал заблуждение моих драгоценных родителей.
   Я решил немедленно вывести их из заблуждения.
   - Я боюсь одного, - сказал я в смущении, - что вы меня не совсем правильно поняли.
   - Напротив, сын мой, напротив. Ты любишь Присциллу Бэйярд, но еще не осмелился объясниться с ней.
   К чему такая робость, Мордаунт? Без сомнения, осторожность всегда похвальна, но не следует доводить ее так далеко. И поверь мне, если достойный молодой человек сделает выбор, он может тотчас же открыть свою душу, потому что любой отец посчитает за счастье принять его в свою семью и любая девушка согласится отдать ему свою руку и сердце.
   - На этот счет я не могу себя упрекнуть, потому что я продвинулся вперед, еще даже не спросив согласия моих родителей. Я должен вам признаться, что чувствую к мисс Бэйярд только одну искреннюю дружбу, и уверен, что она на мое предложение ответит отказом.
   - Почему ты так думаешь, Мордаунт? - спросила бабушка, вмешавшись в наш разговор. - Нельзя судить о молодых девушках, как вы судите о своих товарищах.
   Подобные партии редкость в наше время. Я поговорю с ней от твоего имени, Мордаунт, и уверена, что она не сделает такой глупости, чтобы не принять твоего предложения. 01 Я знаю, она девушка умная и с добрым сердцем.
   Правда, мне не известны ее чувства к тебе, но если ее сердце свободно, я убеждена, что она охотно согласится стать твоей женой... Скажите, кто может быть лучше майора Литтлпэджа?
   - Но вы забыли, бабушка, если даже допустить, что все будет так, как вы говорите, что есть еще одно важное препятствие: я люблю другую!..
   Продолжительное молчание наступило после этих слов. Каждый придумывал, с чего начать говорить.
   Читатель, может быть, не забыл, что в наружных стенах дома были сделаны небольшие бойницы, которые в настоящее мирное время служили окнами. Мы находились возле одного из этих окон, и так как мы разговаривали очень тихо, то никто не мог подслушивать нас. Вдруг со двора раздался приятный, нежный голос, напевавший индейскую песню. Посмотрев в сторону, где находилась могила землемера, я увидел Сускезуса. Я понял под каким впечатлением пела Урсула эту песню, слова которой мне раньше объяснили. В ней описывалась смерть воина.
   Моя мать положила палец на губы, чтобы заставить нас молчать. Ее прелестный взгляд, одним словом все ее лицо выражало удовольствие. Но когда певица, закончив индейский романс и почти не переводя духа, запела гимн на английском языке, исполненный благочестия и надежды, глаза моей матери и бабушки наполнились слезами а сам генерал, несмотря на свою твердость, не мог скрыть душевного волнения. Пение скоро прекратилось и очарование исчезло.
   - Кто это пел, Мордаунт, так восхитительно? - спросил отец.
   - Это та, которую я люблю и которая должна стать моей женой... Иначе я не женюсь.
   - А, понимаю, ты говоришь об Урсуле Мальбон, о которой мне рассказывала Присцилла так много хорошего, - сказала матушка, догадавшись, наконец, в чем дело. - Я теперь не удивляюсь этим похвалам.
   Едва ли у кого была мать лучше, чем у меня. Она соединяла в себе великодушие и христианское благочестие. Однако, какими бы хорошими родители не были, в деле женитьбы своих детей они в основном увлекаются расчетами. Мои отец и мать в этом отношении, не составляли исключения. Они считали, что племянница землемера, носившая цепь по полям, не может быть приличной партией для единственного сына генерала Литтлпэджа.
   Они не высказали мне своих мыслей, но я догадался по первым сказанным словам, которые были произнесены моим отцом после такого решительного объяснения.
   - Как мне нужно понимать твое поведение. Мордаунт? - спросил он важным голосом. - Ты уже сделал предложение этой молодой девушке?
   - Урсула Мальбон, по своему происхождению, по своему воспитанию вполне достойна войти в дом любой знатной фамилии. И позвольте мне вас заверить, что этот союз не только не стыдит нас, а даже делает нам честь...
   - Какого рода было твое предложение, сделанное Урсуле?
   - Я ей сказал, что люблю ее, что прошу ее руки и умру, если она откажет мне и не согласится принять фамилии Литтлпэджей. Простите меня, отец, что я это сделал, не посоветовавшись ни с вами, ни с матушкой...
   Но трудно противиться страсти!.. Без сомнения, отец, в свое время вы имели больше твердости и силы характера (легкая улыбка, показавшаяся в это время на губах матушки, ясно мне показала, что генерал Литтлпэдж не больше меня имел право на эту похвалу)...
   Несмотря на это, я надеюсь, вы простите слабость вашего сына, который не смог удержать порывов своего сердца.
   - Говори скорее, Мордаунт.., к чему привела тебя страсть, ты не женат ли уже?
   - Боже меня сохрани от подобного поступка!.. Могу ли я решиться что-нибудь сделать против воли моих родителей... Она приняла мое предложение, только с условием...
   - С каким условием?
   - Только если вся наша семья будет согласна на наш брак. Я знаю, что Урсула меня любит и что она отдаст мне с радостью свою руку, если будет уверена, что понравилась вам. В противном случае ничто не изменит ее решения.
   - О, это показывает, что молодая девушка имеет твердый характер и благородную душу. Вот кто-то сюда идет.
   Это были Франк Мальбон и Присцилла Бэйярд. Молодая девушка оперлась на руку племянника землемера и казалась очень веселой. Они так были заняты своим разговором, что совершенно нас не заметили. Можно было их принять за птичек, вырвавшихся из клетки, которые радуются, видя себя на свободе.
   - Посмотрите на них, - сказал я, - вот вам и доказательство, что Присцилла не слишком думает обо мне.
   - В самом деле, это странно! - вскрикнула бабушка в смущении. - Кто этот молодой человек, не племянник ли землемера?
   - Да, - ответил генерал. - Это премилый молодой человек. Он разговаривал со мной, и я понял, что он рассуждает чрезвычайно умно... Как мне кажется, мы все обмануты или, вернее сказать, сами себя постарались обмануть.
   - Вот и Кэт, - прибавил я, увидев сестру, которая приближалась к нам. По ее лицу я увидел, что она хочет что-то нам важное сказать.
   И в самом деле Кэт была занята какой-то мыслью, которая, по-видимому, поглощала весь ее ум. Приблизившись к нам, она взяла, не говоря ни слова, меня за руку и отвела к скамейке, которая стояла возле дерева.

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 431 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа