Главная » Книги

Купер Джеймс Фенимор - Колония на кратере

Купер Джеймс Фенимор - Колония на кратере


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12

   Джеймс Фенимор КУПЕР

Колония на кратере

The crater or The Vulcan's peak,1847

Пер. с английского Анны Энквист

  

ПРЕДИСЛОВИЕ

   Весьма вероятно, что у большинства читателей этой книги явится невольный вопрос: почему ни в одном учебнике географии или истории не упоминается ни словом о тех местах и событиях, о которых здесь идет речь?
   Однако стоит только вспомнить о том, что было время, и всего каких-нибудь три или четыре столетия тому назад, когда наши ученые географы даже и не подозревали о существовании Америки, и ни в одной из их ученых книг не говорилось ни слова об этом громадном материке; что не прошло еще и ста лет с тех пор, как они заговорили о Новой Зеландии, Новой Голландии, островах Таити, Оаху и многих других, о которых теперь чуть ли не ежедневно упоминается даже в газетах.
   Короче говоря, не подлежит сомнению, что даже и те, которые лучше других изучили земной шар, еще далеко не знают его во всем его объеме. Что же касается нашего рассказа, то мы смело можем утверждать перед лицом всего света и всех тех, кто пожелает умалить в глазах читающей публики достоинства этого труда, что во всей этой книге нет ни единого слова, которое не заслуживало бы полного доверия.
   Кроме того, читатель пожелает, быть может, узнать, почему все те чудесные события, о которых повествуется в этой книге, оставались так долго сокрытыми от людей? Но пусть мне скажут, сколько тысячелетий прошло с тех пор, как громада вод низвергается с высоты Ниагары, и как могло случиться, что просвещенное человечество узнало о том лишь каких-нибудь триста или четыреста лет тому назад.
   Затем мы можем сослаться еще на один немаловажный аргумент, могущий служить доказательством нашей правдивости, а именно на то, что и сейчас еще существует в Пенсильвании семейство Вульстон. Наиболее выдающийся член этой семьи недавно скончался на семьдесят первом году своей жизни; его дневник и послужил главным основанием для настоящего рассказа. Человек этот оставил после себя большое состояние и ничем не запятнанную память.
   Прелестная и верная подруга этого главного лица нашего рассказа умерла вскоре после него; казалось, она не могла долго жить в разлуке с ним, и оба они почти одновременно отошли в вечность. Та же самая участь постигла и двух других наших друзей - Роберта и Марту, которые также отбыли свой срок земного существования и отошли в лучший из миров. Некоторые из более юных участников этой житейской драмы еще живы и теперь, но они тщательно избегают говорить о тех событиях, которые им пришлось пережить или о которых довелось им слышать в их ранние годы. Молодость - пора иллюзий и радужных надежд, и если эти иллюзии почему-либо разбиты, то не хочется уже оглядываться на них.
   В заключение скажем еще одно, последнее слово: составляя эту книгу, мы старались сохранить простой безыскусственный язык записок капитана Вульстона, а потому, в случае если читатель встретит здесь кое-какие погрешности в изложении, пусть вышесказанное послужит нам в оправдание.
  
   ГЛАВА I
  
   Отличный случай; надо покинуть порт,
   А там ты найдешь счастье или смерть.
   Шекспир
  
   Из числа всех тех многочисленных вольностей, какие позволяют себе независимые американцы, нет ни одной более крупной и более явной, как постоянное изменение мужских и женских имен, согласно требованию капризной, преходящей моды.
   Для этого пользовались именами и библейскими, и мифологическими, и историческими, а когда все эти источники оказались исчерпанными, то настала пора измышления имен. Кэтти, Бэтси и Долли вышли давно из моды, и теперь мы встречаем повсюду лишь Филэма, Аминда, Маринда и тому подобные женские имена.
   Но, к немалому благополучию нашего героя, он имел счастье явиться на свет лет за шестьдесят до вторжения всевозможных модных имен в пределы маленького городка Бристоля в Пенсильвании, а потому был назван при крещении просто Марком.
   Отец нашего героя был врач, и по тогдашнему времени врач весьма искусный и ученый. У доктора Вульстона был тут же, в Бристоле, коллега по фамилии Ярдлей. Этот Ярдлей был человек во всех отношениях весьма почтенный и обладал такими же медицинскими и другими научными познаниями, как и его сосед, доктор Вульстон, но он имел над последним несомненный перевес: он обладал несравненно лучшими материальными средствами.
   Кроме того, у доктора Ярдлея была только одна дочь, тогда как Вульстон был отцом многочисленного семейства.
   Марк был старший из его детей, и, вероятно, этому счастливому обстоятельству он был обязан тем, что получил столь прекрасное образование.
   В XVIII столетии высшие учебные заведения, или коллегии, в Америке представляли собою не что иное, как хорошие детские школы: по части словесности преподавалась одна грамматика, а по части других наук там можно было понахвататься только обрывков знаний. Как бы то ни было, но всякий, окончивший курс этой коллегии, получал почетное звание бакалавра, и Марк Вульстон получил бы его, без сомнения, наравне с другими своими товарищами, если бы на шестнадцатом году его жизни не случилось одно событие, которое окончательно изменило все его планы и виды на будущее.
   Хотя большие суда редко подымаются по Делавару выше Филадельфии, однако река эта доступна даже и для самых крупных судов вплоть до самого Трэншон-Бриджа. Однажды - это было в 1793 году, когда Марку Вульстону едва только исполнилось шестнадцать лет, - какое-то большое судно с полным вооружением и оснасткой бросило якорь в конце набережной Берлингтона, маленького городка, расположенного на противоположном берегу Делавара, почти как раз против Бристоля. Судно это тотчас же сосредоточило на себе внимание всей местной молодежи. Марк положительно проглядел на него все глаза: он поминутно переправлялся на своей маленькой шлюпке на ту сторону реки, чтобы иметь возможность поближе полюбоваться красивым кораблем, который произвел на него столь сильное впечатление, что с той поры он не помышлял ни о чем другом, кроме океана. Ни слезы матери, ни отчаяние старшей из его сестер, прелестной девушки, которая была всего двумя годами моложе его, ни разумные увещания отца не могли поколебать принятого им решения. Все шесть недель его каникулярного времени ушли на всестороннее обсуждение этого важного вопроса, и в конце концов доктор Вульстон сдался. Его согласию, вероятно, немало способствовала мысль, что сбережения, которые будут у него оставаться в том случае, если старший сын его начнет самостоятельно зарабатывать себе кусок хлеба, окажутся отнюдь не лишними, а пойдут на образование младших детей.
   В 1793 году торговля Америки шла уже блистательно, а Филадельфия была в то время чуть ли не важнейшим пунктом в этом отношении. Особенно оживленную торговлю поддерживала она с Восточной Индией (Ост-Индией), и старику Вульстону было небезызвестно, что в тех краях легко разбогатеть всякому смышленому человеку.
   Ему был хорошо знаком капитан одного из крупных коммерческих судов; к нему он и решил обратиться за советом в этом деле. Капитан Кретшли согласился принять Марка на свое судно и обещал его отцу сделать из этого юноши не только путного человека, но и офицера, что, конечно, несравненно важнее.
   Марк был бойкий, толковый и для своих лет рослый, сильный и здоровый мальчик, полный жизни и энергии. И если в течение тех трех лет, которые он провел в коллегии, Марк не стал ни Ньютоном, ни Бэконом, то все же эти три года не пропали для него даром: он знал всего понемногу и во всяком деле был ловок и проворен, так что вскоре обратил на себя внимание начальства. Едва только его судно успело сняться с якоря, как Марк почувствовал себя на "Ранкокусе" так же хорошо и свободно, как у себя дома. В тот же день капитан Кретшли сказал о нем своему помощнику: "Этот парень далеко пойдет - из него будет прок!".
   Несмотря на то что он так быстро освоился со своим судном и чувствовал себя счастливым в своем новом звании моряка, у бедного Марка нелегко было на душе, когда он впервые в своей жизни потерял из виду родной берег. Он любил своего отца со всею нежностью доброго сына, любил также и мать, и братьев, и сестер, а так как мы решили уже говорить все без утайки, то добавим еще, что было одно лицо, которое занимало в его сердце и воображении несравненно больше места, чем все остальные, взятые вместе: то была Бриджит Ярдлей, единственная дочь враждебного собрата его отца.
   Взаимные отношения двух коллег были далеко не из лучших: им слишком часто приходилось сталкиваться у постели различных больных, для того чтобы иметь возможность вести открытую войну друг против друга, но зато их жены явно враждовали между собой, не поддерживая даже никаких, хотя бы официальных отношений. Когда им случалось встречаться на вечерах в собрании или в гостях у общих знакомых, то и тут они делали вид, как будто не замечают друг друга.
   Но взаимные чувства их детей были совершенно иного характера: Анна Вульстон, старшая из сестер Марка, и Бриджит Ярдлей были почти однолетки; они посещали одну и ту же школу и были лучшими подругами в мире. При этом следует отдать справедливость их матерям в том, что они нимало не противились взаимной привязанности своих детей; они довольствовались своей личной враждой и нисколько не старались привить эту враждебность и дурные чувства своим детям.
   Обе эти девушки были милы и хороши собой, но каждая из них была мила и хороша по-своему. Анна отличалась мелкими красивыми чертами и ярким румянцем лица; у нее были, кроме того, прекрасные зубы и прелестнейший в мире ротик; Бриджит, обладая всеми этими достоинствами, обладала, кроме того, красивыми задумчивыми глазами, которые придавали ее лицу особенную выразительность: в нем, как в зеркале, отражалось каждое движение ее впечатлительной и чуткой души. Марку часто случалось заходить к доктору Ярдлею за сестрой, когда та была в гостях у своей подруги, чтобы проводить ее домой; благодаря этому обстоятельству он вскоре был принят в качестве третьего лица в их тесный дружеский кружок. Первоначально решено было считать Марка их общим братом; это казалось им так забавно, так ново, что обе девочки часто целыми часами беседовали между собою о том, чем должен будет стать со временем их общий братец, чем могут они быть ему полезны и что они в силах сделать для него, а главное, для его будущего...
   В результате всех этих задушевных бесед и частых свиданий с общим любимцем и общим братом в душе Бриджит зародилось к Марку чувство, гораздо более глубокое и серьезное, чем то можно было ожидать от девочки в ее возрасте. С Марком случилось то же самое, но он понял всю силу своей привязанности лишь в ту минуту, когда родной берег стал уходить у него из глаз и милый образ тоскующей Бриджит предстал его воображению.
   Служба молодого моряка шла очень успешно; делу своему он обучался чрезвычайно быстро под руководством одного старого опытного матроса, и, когда судно его вошло в китайские воды, он уже был назначен рулевым. В ту пору плавание такого рода длилось около года; конечно, если бы почтенные сыны Китая были хоть наполовину так деятельны и предприимчивы, как наши американцы, то на эти рейсы не потребовалось бы и четверти того времени, но доставка чая по каналам Небесной империи в то время далеко не отличалась быстротой.
   Когда "Ранкокус" вернулся из своего плавания, молодой Марк Вульстон стал тотчас же предметом зависти в глазах всех юношей Бристоля и предметом восхищения всех местных барышень и девиц. В самом деле, красивый, ловкий юноша, повидавший далекие страны и моря, выглядел щеголем в своей синей куртке тончайшего сукна, с небрежно повязанным вокруг шеи настоящим индийским фуляром и другими такими же фулярами, кокетливо выглядывавшими из его карманов. Он едва успевал отвечать на сыпавшиеся на него со всех сторон расспросы о Китае, и о китайских ножках, и о волнах океана величиною с горы. Жители Бристоля, никогда не видавшие океана, были почти уверены, что там, в открытом море, волны непременно должны быть "вышиною с горы"; впрочем, и о горах-то они не имели особенно точного представления, так как в этой части Пенсильвании нет даже и бугра, который был бы настолько высок, чтобы можно было поставить на нем ветряную мельницу.
   При этом Марк чувствовал себя вполне счастливым как от лестного для него внимания посторонних, так и от ласковой, сердечной встречи с близкими; в его родной семье, где его всегда любили и где теперь гордились им, он был желанным гостем; но более всего испытал он счастья тогда, когда ему наконец удалось запечатлеть горячий поцелуй на зардевшихся ярким стыдливым румянцем щечках хорошенькой Бриджит.
   Эти двенадцать месяцев разлуки прошли недаром как для Марка, так и для девушки: оба они развились, расцвели и возмужали за это время. В течение того месяца, который Марк провел в родительском доме в Бристоле, он, конечно, не раз успел повидаться с любимой им девушкой, - мало того, он признался ей в своей любви и выманил и у нее признание во взаимности.
   Между тем родители не замечали того, что происходит между их детьми, точно так же. как и дети, со своей стороны, не подозревали, до чего возросла взаимная вражда и ненависть их отцов и матерей. Теперь уже коллеги не встречались даже у изголовья больных; если же им когда-нибудь приходилось сталкиваться друг с другом, то каждая такая встреча неизбежно оканчивалась более или менее крупной ссорой двух последователей Эскулапа.
   Быстро промелькнули четыре счастливые недели отпуска для Марка; по окончании этого срока он обязан был снова вернуться на свое судно. Надо было проститься с родными и с Бриджит. Анна, ставшая поверенной влюбленной молодой пары, стала вместе с тем и хранительницей весьма важной тайны их взаимного обета - стать мужем и женой, и чем скорее, тем лучше, конечно! Но понятно, что осуществление этого намерения нужно было еще отложить на некоторое время.
   На этот раз Марк уезжал с сокрушенным сердцем, но тем не менее полный надежд на будущее. Несмотря • на то, что образ прелестной подруги не выходил у него из головы, не прошло и недели со дня отплытия судна, как он уже снова был первым весельчаком и затейником из всего экипажа.
   Путь их лежал теперь не прямо на Кантон, как в первое его плавание; "Ранкокус" должен был предварительно сдать в Амстердаме груз сахара и затем уже, занявшись некоторое время каботажем в Европе, направиться в Кантон. Из Амстердама "Ранкокус" зашел в Лондон, где забрал товары для доставки в Кадикс. По пути приходилось заезжать то в тот, то в другой порт, и Марк знакомился с чужеземными странами, народами и обычаями; правда, за свое кратковременное пребывание в Амстердаме, Лондоне, Кадиксе. Бордо, Марселе, Гибралтаре и некоторых других приморских городах он, конечно, не имел возможности основательно изучить и вникнуть в то, что ему приходилось видеть и слышать, но тем не менее он приобрел громадный запас всевозможных сведений, которые ему впоследствии очень пригодились. Перед отправкой в Кантон Марк был произведен в офицеры. Те два года, которые он провел в море, достаточно подготовили его к предстоящей ему служебной деятельности, а полученное им ранее образование значительно облегчило ему изучение специальных морских наук. В ту пору флотские офицеры были еще далеко не заурядным явлением в Америке, и всякий молодой человек с такими способностями и знаниями и столь богато одаренный и физически, и нравственно, не мог не пробить себе дороги и не пойти быстро вперед по службе, если только тому не мешало его поведение. Поэтому нет ничего удивительного в том, что наш юный моряк был назначен младшим помощником капитана, хотя ему еще не было и восемнадцати лет.
   Плавание от Лондона до Кантона и от Кантона до Филадельфии продолжалось около десяти месяцев. По прибытии на место своей стоянки капитан Кретшли дал Марку торжественное обещание сделать его в следующее плавание своим старшим помощником, и счастливый Марк, не теряя времени, поспешил в Бристоль.
   Бриджит Ярдлей была тогда в полном расцвете своей красоты; Марк застал ее в трауре по матери; эта утрата только еще более сблизила двух приятельниц - и родители, очевидно, не имели ничего против этой дружбы; что касается частых посещений молодого моряка, то на это отец Бриджит взглянул совершенно другими глазами. Не прошло и двух недель со дня его возвращения, в течение которых Марк чаще, чем когда-либо, посещал подругу своей сестры, как однажды старик Ярдлей без всякой видимой причины придрался к нему и попросил его не бывать более у него в доме. Главной причиной этого поступка со стороны доктора Ярдлея было то, что со смертью матери дочь его стала богатой наследницей, получив по завещанию довольно большое состояние.
   При одной мысли о том, что это состояние может перейти в руки сына его врага, доктор Ярдлей готов был рвать на себе волосы. Потому-то он и воспользовался первым попавшимся случаем, чтобы устроить молодому человеку сцену в присутствии смущенной и озадаченной его выходкой Бриджит. Старик не поскупился на всякого рода обидные инсинуации по адресу всех Вульстонов, за исключением Анны, которую, как он выражался, он не смешивает с остальными.
   Во время этой тяжелой и неприятной сцены молодой моряк вел себя безукоризненно: он ни разу не забыл, что имеет дело со стариком, да к тому же еще с отцом Бриджит, Выслушав до конца речь доктора Ярдлея, Марк поспешно схватил свою шляпу, и по тому, как он вышел из комнаты и из дома ее отца, Бриджит поняла, что он уже никогда более туда не вернется.
  
   ГЛАВА II
  
   Госпожа Капулетти. Ей еще нет четырнадцати лет.
   Кормилица. Клянусь честью, пусть я потеряю четырнадцать зубов в одно мгновение, сударыня. - но у меня, увы, их только четыре - если это дитя четырнадцати лет. Постойте, давайте-ка посчитаем.
   "Ромео и Джульетта"
  
   Тяжелая, неприятная сцена, происшедшая в доме доктора Ярдлея, очень скоро стала известна доктору Вульстону, и, хотя он довольно благосклонно относился к Бриджит, - конечно, настолько благосклонно, насколько это ему было возможно по отношению к дочери Ярдлея. - но оскорбление, нанесенное его семье в лице сына, было столь велико, что он в свою очередь запретил всякие сношения между девушками. Бриджит, любившая Анну почти так же сильно, как и ее брата, положительно не могла свыкнуться с этой разлукой: она загрустила до того, что это отразилось даже на ее здоровье.
   Чтобы развлечь и рассеять ее, отец решил отправить ее погостить к тетке в Филадельфию, совершенно упустив из виду, что именно там находилось в то время судно, на котором служил Марк, и что нигде в другом месте молодые люди не могли бы так легко встречаться и видеться, как там.
   Понятно, что едва только Марк успел вернуться на свое судно, на котором он теперь уже был назначен старшим помощником капитана, как стал искать удобного случая видеться с Бриджит. Он начал с того, что прямо явился в дом ее тетки. Та вздумала было воспротивиться этим посещениям молодого человека - но ведь теток молодежь не особенно слушается, и наши влюбленные часто назначали друг другу тайные свидания. Так прошло недели две; Марк положительно не мог решиться снова уйти в море, оставив свою ненаглядную Бриджит в руках своих врагов, как он мысленно называл ее отца и тетку. Бедный юноша, казалось, был до того несчастлив и удручен этой мыслью и до того красноречиво высказывал свои опасения и страхи, что Бриджит дала наконец уговорить себя, и они решили тайно обвенчаться, чтобы, по достижении совершеннолетия, Марк мог явиться и на законном основании потребовать свою жену.
   В Америке такого рода браки заключаются без особого труда. В числе бывших школьных товарищей Марка был один молодой священник, простодушный, бесхитростный малый.
   Возмущенный поступками старика Ярдлея по отношению к Марку, он охотно согласился совершить обряд венчания. Однажды утром Бриджит, выйдя из дому с одной из своих приятельниц, чтобы совершить, как полагала тетка, свою обычную дообеденную прогулку, направилась прямо к набережной, где их встретил Марк, с которым обе девушки взошли на "Ранкокус"; там их уже ожидал молодой священник. Венчание состоялось в капитанской каюте, которая в отсутствие капитана находилась в полном распоряжении Марка и, как оказалось впоследствии, являлась наиболее удобным местом для бракосочетания молодых супругов, которым предстояла в будущем такая странная, полная приключений и случайностей всякого рода судьба.
   Свидетелями этого брака были: подруга Бриджит, совершавший обряд священник и простой матрос, участвовавший во всех плаваниях, которые совершил Марк, и который был назначен капитаном хранителем судна в его отсутствие. Звали его Роберт Бэте, или, для краткости, просто Боб Бэте. Он был родом из Нью-Джерси; в ту пору, о которой теперь идет речь, ему было около тридцати пяти лет. Казалось, Боб был обречен на вечное безбрачие и принадлежал весь и телом и душой морю. С восьмилетнего возраста он поступил юнгой на судно и с тех пор ни на час не расставался с морем. Во время войны за независимость Боб служил на военных судах, а по заключении мира в 1783 году поступил на службу к капитану Кретшли, с которым и не расставался с тех пор. Этот самый Боб был учителем и наставником Марка, когда тот только что вступил в морскую службу, и под его руководством Марк сделал свои первые шаги на этом новом поприще.
   Боб был рослый мужчина необычайной силы, чрезвычайно привязчивый и преданный тем, кого он любил; Марка он любил всей душой и громко восхищался им. Однажды он в присутствии нескольких матросов сказал: "Смотрите, ребята, этот Марк Вульстон будет в свое время первейшим из моряков, помяните мое слово! Самый счастливый день в моей жизни будет тот, когда мне случится пойти в плавание на судне, находящемся под командой капитана Марка Вульстона".
   Несмотря на то что, кроме священника, было всего только двое свидетелей, тем не менее были составлены по всем правилам два брачных свидетельства, из коих одно было вручено Марку, а другое Бриджит. Минут десять спустя по окончании брачной церемонии наши новобрачные расстались: молодая вместе со своей подругой вернулась домой к своей тетке, священник - к своим требам, а оба моряка остались на судне и, стоя на палубе, провожали глазами быстро удалявшиеся стройные женские фигуры. Когда они скрылись из виду, Боб счел нужным сказать что-нибудь.
   - А славный у вас теперь фрегатик, славный! - заметил он в адрес Бриджит. - А есть ли у нее кое-какие деньжонки? Я слышал, что в этих водах нередко попадаются золотые рыбки.
   - Не знаю, Боб, я думаю, что у нее столько же денег, как и у меня, то есть ровно ничего, но что за беда! Пройдут два года, я вернусь и потребую от ее отца свою жену, хотя бы у нее и двух платьишек за душой не было!
   Марк не лгал. Он действительно не знал ничего о том, что у Бриджит были свои тридцать тысяч долларов; узнал он об этом лишь спустя несколько дней после свадьбы из уст самой Бриджит, умолявшей его бросить службу и остаться жить с нею в Бристоле. Но Марк успел уже полюбить море и свою службу, да к тому же, несмотря на всю свою любовь к молодой жене, ему не хотелось жить на ее хлебах. Для решения этого вопроса потребовалось немало трудной борьбы, и в результате Марк отправился в Бристоль и чистосердечно признался во всем отцу. При первых словах этого неожиданного признания доктор Вульстон даже привскочил на своем стуле; однако в этом деле было и нечто такое, что могло казаться утешительным для старика. Не говоря уже о том, что Бриджит была мила, молода и красива и для Бристоля даже богата, и что все это уже само по себе могло льстить до известной степени его родительскому самолюбию, доктор Вульстон, кроме того, испытывал в глубине души некоторую злобную радость при мысли, что теперь все состояние покойной жены его ненавистного коллеги перейдет к его сыну. В силу всего этого он поступил вполне порядочно. Он известил доктора Ярдлея о случившемся письмом, которое было написано в очень деликатном и вежливом тоне и благодаря которому при желании можно было бы уладить это дело полюбовно. Но у отца Бриджит не было ни малейшего желания к примирению; он пришел в такую ярость от полученного им известия, что его хватил паралич, который чуть было не свел его в могилу. Однако старик оправился, и едва только он успел стать на ноги, как поспешил в Филадельфию, чтобы увезти оттуда свою дочь. Марк, конечно, был вправе потребовать к себе свою жену и водворить ее в доме своего отца, но старик Вульстон воспротивился этому и повел дело гораздо разумнее и успешнее. Один из их общих друзей устроил у себя в доме свидание двум враждующим коллегам, здесь они объяснились и пришли к обоюдному соглашению почти по всем пунктам данного вопроса. Было решено, что новобрачные останутся на прежнем положении еще года два или три; вопроса о приданом доктор Вульстон даже не затрагивал, что чрезвычайно порадовало алчного до денег Ярдлея, который, благодаря этому обстоятельству, мог пользоваться процентами с капитала дочери еще в течение двух-трех лет. Марк должен был продолжать свою службу на "Ранкокусе" и, следовательно, в скором времени опять отправиться в плавание. На этот раз его судно отправилось на некоторые из островов Тихого океана, чтобы приобрести там известное количество сандалового дерева для китайских рынков.
   Вернувшись из этого плавания, Марк будет уже совершеннолетним и сумеет получить командование судном, в том случае, если он не пожелает расстаться со своей карьерой моряка. Таково было решение обоих отцов, а пока Марк получил разрешение посещать время от времени свою жену и писать ей, сколько душе его будет угодно. Прежние дружеские отношения двух подруг возобновились, и Анна с Бриджит виделись чаше прежнего. Марк посылал своей молодой супруге письмо за письмом, исполненные самых нежных и страстных выражений его чувств.
   Тем временем судно Марка готовилось к отплытию, и молодому офицеру можно было отлучаться с него только раз в неделю. Зато эти воскресные поездки к жене были для него истинными праздниками: молодые супруги гуляли, катались, ездили за город в сопровождении Анны и возвращались домой совершенно довольные и счастливые, чтобы снова расстаться на целую неделю.
   Не прошло и месяца со дня преждевременной свадьбы Марка Вульстона и Бриджит Ярдлей, как "Ранкокус" снялся с якоря, намереваясь плыть в Тихий океан, а оттуда далее, в Кантон. Перед самым отплытием Марк ухитрился вырваться на денек в Бристоль, а доктор Ярдлей, тронутый горем своей дочери, согласился свезти ее вместе с Анной в Филадельфию для последних проводов молодого моряка.
   Когда наконец наступил момент окончательной разлуки, сердце бедного моряка болезненно сжалось, а Бриджит громко рыдала. Два года разлуки - да ведь это целая вечность!
   Бриджит пришлось почти насильно увести с корабля, и пока судно не скрылось из виду, она следила за ним, сквозь слезы провожая его глазами до самой последней минуты.
   Марк в свою очередь, стоя на палубе судна, не сводил глаз с возлюбленной женской фигуры на берегу, даже и тогда, когда за дальностью расстояний этот милый облик почти совершенно исчез. В своей маленькой каюте Марк нашел много следов заботливости, любви и предусмотрительности своей молодой жены: все, что только могло ему быть нужно или приятно в пути, все было приготовлено и припасено ею здесь для него.
   Художники в то время были редкостью в Америке, и заказать портрет было делом нелегким; но Бриджит приказала сделать свой силуэт, который она вставила в хорошенькую рамку и повесила в каюте мужа. Этот темный профиль слегка склоненной головки, чрезвычайно живо напоминавший оригинал, был самым трогательным проявлением ее внимания, а вместе с тем и лучшей отрадой и утешением для бедного Марка.
   Жизнь на судне с самой минуты отплытия пошла своим обычным порядком: и в праздники и в будни, и днем и ночью, и в бурю и во время штиля все были заняты - каждый своей работой. Согласно заведенному порядку, капитан Кретшли зашел в Рио-де-Жанейро, чтобы возобновить и пополнить свои запасы. Простояв с неделю в этом прелестнейшем и живописнейшем из городов, "Ранкокус" продолжал свой путь.
   Обогнув мыс Горн, он зашел в Вальпараисо и здесь сделал новый запас воды и всяких припасов на случай цинги; затем, приблизительно через две недели, "Ранкокус" снова пустился в море.
   Сто лет тому назад Тихий океан не был еще так исследован моряками, как в настоящее время. Всего лет за двадцать до того времени знаменитый Кук совершил свои путешествия и описал их в своих реляциях; но и после того оставалось еще очень много темных мест, и карты были далеко не совершенны. Ведь почти всегда так бывает, что после первого счастливца или смельчака, показавшего дорогу и упрочившего за собою славу завоевателя, покорителя или изобретателя, главную работу заканчивают другие. И если бы мы, например, знали об Америке только то, что знал о ней Христофор Колумб, то мы не знали бы и пятидесятой доли того, что знаем теперь.
   Тихий океан, конечно, не может быть назван бурным морем, если принять во внимание его громадную величину и те ветры, которые там преобладают; но стоит только взглянуть на карту, чтобы тотчас же убедиться, что в нем островов, рифов, скал и отмелей всякого рода несравненно больше, чем в Атлантическом океане. Однако это нимало не смущает моряков всех стран, в том числе и американцев. В течение более двух месяцев после того, как "Ранкокус" вышел из Вальпараисо, капитан Кретшли плавал в водах Тихого океана в поисках намеченных в его инструкциях островов, где ему следовало запастись изрядным количеством сандала, имевшего огромный сбыт в Китае, где он употребляется для курения в качестве фимиама в капищах идолов.
  
   ГЛАВА III
  
   О могучий бог морей!
   Твой громкий голос вывел из покоя послушную волну.
   Она поднимается целой горой, затем с рокотом падает, затем, снова вздымаясь, она опадает с ужасным гулом на палубу и затопляет ее.
   Молнии одна за другой пронизывают темноту ночи.
   Сделай знак; буря тотчас умолкает, ветры утихают, и вновь настает тишина.
   Пибоди
  
   День, предшествовавший той ночи, о которой мы будем говорить, был туманный; дул ост-зюйд-ост, что было весьма благоприятно для "Ранкокуса", который шел на зюйд-вест.
   Здесь следует сказать, что за капитаном Кретшли водился большой недостаток - для командира судна: он слишком усердно тянул грог за обедом.
   В любое другое время дня это был человек трезвый, но в обеденный час он залпом выпивал три-четыре стакана рома с очень незначительным количеством воды.
   Тот день, о котором идет речь, был как раз днем рождения супруги капитана Кретшли, а капитан был слишком хорошим, любящим мужем, чтобы не отпраздновать этот день еще более усердными возлияниями. Марк, никогда не употреблявший спиртных напитков в таком количестве, с прискорбием смотрел на своего командира, тем более что только что спустившийся с марса[Марс - вышка на мачте для наблюдения.] матрос уверял, будто в момент, когда погода немного прояснилась, он видел впереди на море белую полосу. Марк сообщил об этом капитану и сказал, что, быть может, было бы не лишним убрать часть парусов, лечь в дрейф и бросить лот. Но капитан не обратил никакого внимания на его слова, уверяя, что матросы вечно придумывают разные ужасы, и если их слушали бы, то ни одно судно не достигло бы места своего назначения. На беду, и второй помощник, бывший некогда простым матросом и обязанный своим повышением исключительно только своему пристрастию к спиртным напиткам, благодаря которому он являлся прекрасным собутыльником для капитана, был сильно пьян и со своей стороны поддерживал капитана в его пренебрежении к словам матроса, так что Марку поневоле пришлось замолчать. Однако наш молодой моряк не мог на этом успокоиться; он знал, что матрос, сообщивший ему эту весть, человек надежный и знающий свое дело. Но вот пробило шесть часов вечера, Марк сменился с вахты и, пользуясь своей свободой, поднялся на фок-салинг, чтобы воспользоваться последними минутами дневного света для личных наблюдений. Сперва он не мог ничего различить на расстоянии более мили из-за тумана; но в тот момент, когда солнце стало садиться, на западе вдруг прояснилось, и Марк увидел нечто такое, что он сразу признал за рифы, тянувшиеся на протяжении нескольких миль прямо перед носом судна. Пораженный такого рода неожиданностью, Марк, не долго думая, крикнул:
   - Впереди подводные камни!
   Этот возглас старшего помощника вывел из полусознательного состояния даже капитана.
   Он очнулся и начал уже приходить в себя после своего опьянения, если бы не помешал его собутыльник. Он не мог простить Марку того, что этот "молокосос", как он выражался, занимал на судне, в качестве старшего помощника, такое положение, которое могло быть занимаемо с пользой для службы только человеком в его возрасте и с его опытом. Он заспорил и загорячился, настаивая на том, что смешно и нелепо говорить о подводных камнях и рифах там, где по карте значится совершенно чистое море. Тем не менее капитан, знавший, что на картах обозначается лишь то, что было известно в то время, когда они составлялись, и что неточности и ошибки всегда возможны, вызвал всех людей наверх и приказал убрать часть парусов. Тем временем Марк спустился вниз, а капитан занял его место, желая лично проверить наблюдения своего помощника. По пути он отдал приказание взять курс на юг, вследствие чего преграждавшая путь подводная гряда оказалась теперь на правой стороне, но, несмотря на то, что она осталась под ветром, и теперь еще она представляла некоторую опасность, хотя ветер и не был достаточно силен для того, чтобы помешать обогнуть ее, приняв для того необходимые меры. Едва только капитан поднялся на фок-салинг, как приказал позвать к себе Боба. Боб с ловкостью белки взобрался по снастям и в одну секунду очутился возле капитана.
   Оба они внимательно вглядывались в море с подветренной стороны. Младший помощник с насмешливой улыбкой на лице поджидал, когда они спустятся, заранее уверенный в том, что они объявят, что то, что казалось Марку признаком подводной гряды, не что иное, как всплеск крупной рыбы. Но капитан не был столь безрассуден; он объявил, что собственно подводных камней он не видел, но что раза два в тот момент, когда горизонт прояснился, ему показалось, что он видит что-то не совсем ладное; впрочем, то, что он видел, могло быть как беловатой пеной на поверхности моря, так и отблеском последних лучей заходящего солнца на воде. Боб точно так же не мог сказать ничего определенного.
   - Неужели и вы, Боб, ничего не видели? - спросил Марк, делая особое ударение на слове "вы", как бы для того, чтобы дать понять, что нет ничего удивительного, если капитан ничего не видел, но что Боб, по его мнению, должен был видеть то же, что видел он сам.
   - Нет, мистер Вульстон, - отвечал Боб, - хотя я зорко смотрел вперед, но ничего особенного не видел.
   Это было веское свидетельство против Марка, потому что Боб считался непогрешимым в подобного рода вопросах.
   Капитан приказал подать себе карту и принялся вместе с Хильсоном - так звали младшего помощника - рассматривать ее.
   По карте море было свободно во всех направлениях, но так как Марк с еще большей настойчивостью утверждал, что они идут прямо на подводные камни, то капитан согласился приказать бросить лот. Это требовало времени. Надо было лечь в дрейф, разместить людей и разложить лот.
   Между тем день угасал с минуты на минуту; моросил мелкий дождичек, еще более увеличивая окружающую темноту. Исследование показало, что на глубине четырехсот футов нет дна, но это обстоятельство еще ничего не доказывало, так как все хорошо знали, что коралловые рифы в океане часто вырастают совершенно отвесной стеной, так что в нескольких саженях от них нельзя даже подозревать их существования А потому после нового совещания со своими помощниками капитан Кретшли решил, что судно будет продолжать свой путь в том же направлении, но на всякий случай, уменьшив парусность. Такого рода полумера, конечно, делала грозившую опасность менее ужасной, но далеко еще не устраняла ее окончательно. Тем не менее опасения Марка отчасти улеглись. Что его особенно смущало, так это непроницаемая мгла, которая окружила их со всех сторон, не позволяя различать поверхности моря даже на расстоянии нескольких сажен от судна. Не имея возможности что-либо видеть, он жадно прислушивался к отдаленному шуму волн и старался уловить в этом шуме признак близости подводных рифов и камней. В нем почему-то упорно держалась уверенность в том, что "Ранкокус", с каждой минутой приближаясь, идет прямо на них. Время подходило к полуночи, и Марк с ужасом думал о том. что сейчас вместо него встанет на вахту Хильсон, который за это время, после вторичного усердного возлияния в честь жены капитана Кретшли, стал совершенно не способен к исполнению своих обязанностей.
   Но на этот раз он уже наверняка не ошибался - до слуха его донесся роковой шум, похожий на глухой прибой волн обо что-то твердое, неподвижное. Шум этот доносился теперь не спереди, а с правого борта. Опасность была настолько велика, что Марк счел себя вправе, вопреки полученным им приказаниям, положить руль право на борт и повернуть на другой галс, уходя в противоположную сторону. Долг повелевал ему тотчас пойти и дать отчет о случившемся капитану, но на минуту у него мелькнула мысль никому ничего не говорить, не будить младшего помощника, а остаться самому наверху до утра. Но сознание той страшной ответственности, какую он должен будет принять на себя в случае несчастья, заставило его одуматься, и он нехотя, с тяжелым сердцем направился в каюту.
   Разбудить этих двух собутыльников было не так-то легко. Хильсон находился в состоянии, близком к летаргии, но положение было слишком критическое, чтобы долго с ними церемониться, и Марк принялся трясти их изо всей силы.
   - Что там еще? - досадливо спросил капитан, протирая глаза.
   - Мне кажется, что я слышал шум, указывающий на присутствие рифов и подводных камней на правой стороне, я дал поворот и взял курс на юг.
   В ответ на это капитан издал какой-то странный звук, который Марк не знал, как истолковать; неизвестно, было ли то удивление или неудовольствие. Но, видя, что капитан уже совершенно очнулся и готовится идти наверх, Марк счел свое дело сделанным и вернулся к своим обязанностям. Боб также был на вахте, и Марк тотчас же позвал его к себе. Несмотря на разницу в положении между старым матросом и молодым офицером, Марк поддерживал с ним почти дружеские отношения.
   - Боб, друг мой, у вас ухо чуткое и привычное, скажите, неужели вы ничего не слышите?
   - Прошу извинить, мистер Вульстон, ведь я и тогда, как был с капитаном наверху, тоже видел что-то такое, что очень походило на белую пену, но капитан так громко уверял, что там впереди нет ровно ничего, что я не посмел ему перечить.
   - А знаете ли, Боб, что когда вы стоите на вахте, то не сказать того, что вы видите, - большое преступление? - ответил ему Марк.
   - Ваша правда, мистер Вульстон, я и сам сознаю, что нехорошо поступил, - да что прикажете делать? Ведь с капитаном спорить также дело не пустое...
   - Ну, будет об этом!.. А теперь скажите, Боб. вы ничего не слышали?
   - Как же, мистер Вульстон, я слышал плеск воды о подводные камни, сперва под кормой, затем у носа; а сейчас, когда вы меня кликнули, я слышал этот самый плеск под кран-балкой с наветренной стороны.
   - Неужели это правда, Боб?
   - Самая истинная правда, мистер Марк, и если вы мне хотите верить, то вот сию минуту мы плывем над этими подводными камнями и каждую секунду можем разбиться.
   - Что за черт! - закричал капитан Кретшли, который как раз в это время подходил к ним и слышал последние слова Боба. - А я так решительно ничего особенного не слышу и готов поклясться, что в таких потемках ни одна кошка ничего не увидит, а не только человек!
   Едва успел он произнести эти слова, как плеск волн о подводные камни раздался совсем близко и так явственно, что уже не могло быть никакого сомнения. Марк своим разумным распоряжением на время отклонил опасность, но не в его власти было окончательно устранить ее.
   Не тратя понапрасну слов, капитан вызвал всех людей наверх и скомандовал громовым голосом:
   - Поворот направо!
   В то время как судно поворачивало, медленно подаваясь вперед под малыми парусами, все вокруг осветилось каким-то странным фосфорическим светом, а море кругом забелело, и плеск волн стал походить на шум водопада. Это уже несомненно были рифы; они обступали судно со всех сторон, и минуту спустя "Ранкокус" коснулся дна. Непроницаемый мрак еще более увеличивал весь ужас этой минуты.
   С первого момента катастрофы капитан совершенно протрезвел и сразу выказал себя тем беззаветно смелым, решительным и опытным моряком с удивительной силой самообладания, каким он и был на самом деле.
   Все приказания его, точные, ясные и определенные, исполнялись немедленно и дружно привычными и опытными матросами, сознававшими всю опасность данной минуты. Толчки были не особенно сильны, и вскоре благодаря дружным усилиям команды и разумным распоряжениям капитана белые пенящиеся волны остались позади; причем ни одна волна не перекатилась через палубу, что служило прямым доказательством того, что даже в том месте, где судно коснулось мели, было довольно глубины, чтобы поднять его. Двенадцати футов под килем было совершенно достаточна для "Ранкокуса", а лот местами показывал и более значительную глубину. Однако на баке дело шло плохо, и капитан Кретшли кинулся туда. Младший его помощник едва сознавал, что он делает, и капитан увидел, что ему следует немедленно занять его место. При виде таких оплошностей, да еще в такую критическую минуту, гнев невольно овладевает человеком; взбешенный капитан сам подскочил к якорям и крикнул Хильсону, чтобы он убирался вон.
   В это время внезапный толчок заставил дрогнуть все судно, подводные камни вдруг снова показались со всех сторон; целый каскад белой пены поднялся до высоты борта; когда волны отхлынули, капитана уже не было; он куда-то исчез.
   Какая участь постигла его? Как могло это случиться? О том никто не мог ничего сказать; по всей вероятности, волна, поднявшаяся выше палубы, смыла несчастного и увлекла его в подветренную сторону.
   Едва об этом несчастье стало известно Марку, он тотчас же понял, какая громадная ответственность легла теперь на него. Нельзя было терять ни минуты, и первой его заботой было попытаться отыскать и спасти капитана.
   Он тотчас же приказал спустить шлюпку и посадил на нее шесть лучших матросов. Стоя у бушприта, Марк видел, как шлюпка промелькнула вдоль борта и затем скрылась в ужасающей мгле этой страшной ночи; больше ее не видели.
   Ужасная участь постигла за какие-нибудь четверть часа капитана и шесть лучших его людей.
   Несмотря на эти тяжелые утраты, работа на судне шла своим порядком. Теперь и Хильсон понял наконец, что дело идет о его собственной шкуре, и при этой мысли весь рассудок как-то сразу вернулся к нему. Как он ни был пьян, а все же успел приготовить и спустить вторую шлюпку, приказав матросам перенести в нее все припасы. В капитанской каюте имелось немного звонкой монеты, которая тоже снесена была в шлюпку по приказу младшего помощника.
   Занятый распоряжениями на баке судна, Марк не видел и не замечал ничего, что творилось на юте, где Хильсон оставался полновластным хозя

Категория: Книги | Добавил: Ash (09.11.2012)
Просмотров: 741 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа