Кервуд Джеймс Оливер - Казан

ыгнул с дерева, как только бросился к нему Казан. Они оба все ближе и ближе подкатывались к краю разлива, и вдруг, улучив момент, плотное, тяжелое тело бобра выскользнуло из-под Казана, точно обмазанное маслом, и Сломанный Зуб, попав в свою сферу, почувствовал себя вне опасности, получив всего только две кусаные раны в свой мясистый хвост. Разочарованный в своей неудавшейся попытке загрызть до смерти Сломанного Зуба, Казан с быстротою молнии спрыгнул вправо. Молодые бобры не двинулись. В удивлении и от испуга от того, что они увидели перед собой, они так и окаменели. Они поняли, что надо хоть в чем-нибудь проявить свою деятельность, только лишь тогда, когда Казан уже бросился на них. Трое из них кое-как добрались до воды. Четвертый и пятый - еще бобрятки трехмесячного возраста - опоздали. Одним духом Казан перекусил одному из них спину, а другого схватил за горло и стал трясти так, как фокстерьер трясет попавшуюся крысу. Когда подоспела к нему Серая волчица, то оба маленьких бобрика были уже мертвы. Она обнюхала их мягкие тельца и заскулила. Возможно, что эти два маленьких существа напомнили ей об ее убежавшем Бари, потому что когда она обнюхивала их и скулила, то в этом ее плаче слышалась скорбь. Это был вопль матери.

   Но у Серой волчицы были свои соображения, тогда как Казан не хотел признавать ничего. Он убил двух врагов, которые осмелились вторгнуться в его владения. К этим маленьким бобрикам он отнесся так же жестоко, как и рысь, которая когда-то погубила первых детей Серой волчицы на Солнечной Скале. И теперь, когда он вонзил зубы в их тело, то вся кровь в нем заклокотала от желания убивать еще. Он неистовствовал, бегал вдоль берега разлива и ворчал на воду, под которой скрылся Сломанный Зуб. Все бобры юркнули под воду, и теперь ее поверхность заколебалась от множества скрывшихся под нею тел. Казан подбежал к краю плотины. Она была новостью для него. Инстинктивно он догадался, что она представляла собою произведение Сломанного Зуба и его бобров, и с остервенением стал разрывать в ней лапами составлявшие ее хворост и грязь. И вдруг вода забурлила у самой плотины, футах в пятидесяти от берега, и из нее высунулась серая голова Сломанного Зуба. Около полминуты Казан и Сломанный Зуб на расстоянии померивали друг друга взглядами. Затем Сломанный Зуб всем своим мокрым, блиставшим на солнце телом выполз на плотину и уселся на все четыре лапы, все еще поглядывая на Казана. Патриарх был один. Ни один из других бобров не показывался. Поверхность затона снова стала тихой, как зеркало. Напрасно Казан искал возможности тоже взобраться на плотину, чтобы придушить своего наглого завоевателя. Но между солидной стеной плотины и берегом находилась еще неоконченная работа, состоявшая из перепутанных между собою ветвей и колод, через которую с шумом перекатывалась вода. Три раза Казан пытался проложить себе дорогу по этому плетню, и все три раза его усилия заканчивались тем, что он сам же сваливался в воду. Все это время Сломанный Зуб не двигался. Когда же наконец Казану удалась его атака, то старый инженер соскользнул с края плотины в воду и исчез под ней. Он понял, что Казан, как и рысь, не мог сражаться в воде, и быстро поставил об этом в известность всю свою колонию.

   Серая волчица и Казан возвратились к своему валежнику и разлеглись на теплом солнышке. Полчаса спустя Сломанный Зуб выполз на берег с противоположной стороны затона. И другие бобры последовали его примеру. Их отделяло теперь от Казана водное пространство, и они преспокойно принялись за свою работу, точно ничего и не случилось. Пильщики возвратились к своим деревьям, другие заработали в воде, трудясь над составлением цемента из грязи и ветвей. Средина затона была демаркационной линией. Через нее не переступал ни один из них. Раз десять в течение последовавшего затем часа один из бобров подплывал к этой линии, чтобы поглядеть поближе на двух маленьких бобрят, которых растерзал Казан. Может быть, это была их мать, а может быть, какой-то неизвестный еще Казану инстинкт подсказал это Серой волчице. Потому что Серая волчица за это время два раза подходила к трупикам, обнюхивала их, и оба раза, вовсе даже и не видя, как подплывала бобриха к демаркационной линии, уходила быстро.

   Первая вспышка гнева уже улеглась в Казане, и он стал наблюдать за бобрами уже более внимательно. Он понял, что они вовсе не созданы для драк. Их было достаточно, чтобы померяться силами с ним одним, но они разбежались при его приближении, как зайцы. Сломанный Зуб даже ни одного раза не задел его; и Казан постепенно пришел к сознанию, что эти вторгшиеся в его владения существа, которые так же хорошо себя чувствуют и в воде, как и на суше, представляют собою для него такой же материал для охоты, как и кролики, и куропатки. Еще задолго до вечера он вместе с Серой волчицей ушел в кусты. Он еще и раньше усвоил себе манеру выслеживать кролика из засады, не показываясь ему, и решил выполнить эту чисто волчью тактику и по отношению к бобрам. Невдалеке от валежника он свернул в сторону и стал пробираться вверх по ручью, идя за ветром. Через четверть мили ручей стал глубже, чем был до этого. Их прежний брод теперь оказался совсем залитым, так что Казану пришлось броситься в воду и перебраться на другую сторону вплавь, оставив Серую волчицу на этом берегу ручья со стороны кучи валежника.

   Уже один, он тотчас же помчался по направлению к плотине, делая для этого крюк чуть не в сто ярдов. Ярдах в двадцати ниже плотины находилась густая заросль из ольхи и ивняка, сгруппировавшаяся у самого ручья, и Казан тотчас же воспользовался ею. Никем не замеченный, он пробрался на расстояние одного или двух прыжков к самой плотине и залег, готовый броситься вперед при первом удобном случае.

   Большинство бобров в это время работало в воде. Четверо или пятеро все еще оставались на берегу, у самой воды. Прождав несколько минут, Казан решил уже пожертвовать всем, чтобы яростно броситься на врагов, как вдруг движение на плотине привлекло его внимание. Три бобра принялись за смазывание цементом центрального сооружения. Быстро, как стрела, Казан выскочил из своей засады и перебежал под прикрытие плотины. Здесь было мелко, так как главная масса воды нашла себе выход около противоположного берега. Когда он стал переходить через воду, то она едва доходила ему здесь до живота. Бобры его совершенно не замечали, и ветер дул в его пользу. Шум бежавшей воды поглощал собою малейший посторонний звук. Вскоре он услышал, что бобры работали уже над его головой. По веткам сваленных берез он вскарабкался наверх. Моментом позже его голова и плечи уже показались над самой вершиной плотины. Почти тут же, всего в аршине расстояния, Сломанный Зуб пригонял к месту трехфутовый чурбан от тополя толщиной с руку. Он так был занят своим делом, что даже и не видел, и не слышал, как подбирался к нему Казан. Другой бобр сделал предостережение, громко бросившись в воду. Сломанный Зуб поднял голову, и его глаза встретились с оскаленными зубами Казана. Он бросился было назад, но было уже поздно. Казан навалился на него всем телом. Его острые клыки вонзились Сломанному Зубу прямо в затылок. Но старый бобр все-таки стал увертываться назад, чтобы лишить Казана точки опоры. В этот же самый момент его похожие на долото резцы крепко ухватились за отвисшую шкуру на горле у Казана. Затем оба свалились с плотины в воду и пошли на самую глубину.

   В Сломанном Зубе было полтора пуда веса. Упавши в воду, он оказался в своей сфере и, все еще не разжимая той хватки, которую ему удалось сделать на шее Казана, он потянул его книзу, как железная гиря. Казан оказался совсем под водой. Вода ринулась ему в рот, в уши, в глаза и в нос. Он не мог ничего видеть, и все его чувства пришли в смятение. Но вместо того, чтобы стараться освободиться, он задержал в себе дыхание и еще глубже вонзил свои зубы в затылок бобру. Оба они коснулись мягкого илистого дна и на минуту погрузились в тину. Только теперь Казан разжал свои челюсти. Он должен был бороться уже за свою собственную жизнь, а не искать смерти Сломанного Зуба. Всеми своими силами он старался отделаться от хватки бобра и выбраться поскорее на поверхность, к свежему воздуху и к жизни. Он сжал челюсти, зная, что сделать дыхание - для него значило бы умереть. На суше он без всяких усилий мог бы отделаться от хватки Сломанного Зуба. Но под водой эта его хватка могла оказаться еще более гибельной, чем когти рыси на берегу. Вдруг почувствовался вокруг Казана круговорот воды - это к боровшейся паре подплывал второй бобр. Если он присоединится сейчас к Сломанному Зубу, то всем стараниям Казана должен прийти немедленный конец.

   Но природа все предусмотрела в борьбе бобров с хищными животными. Престарелому патриарху не было никакого расчета держать Казана под водой. К тому же он не был мстителен. Он не жаждал крови и смерти. Почувствовав, что Казан от него уже отцепился и что это страшное животное, которое уже два раза набрасывалось на него, уже больше не способно причинить ему какого-нибудь вреда, он разжал свои челюсти. Это он сделал, впрочем, не сразу. Казан совсем уже ослабел, когда выплыл на поверхность. Находясь тремя четвертями своего тела в воде, он кое-как успел уцепиться передними лапами за тонкие ветки, вылезавшие из плотины. Это дало ему время вздохнуть как можно глубже и выкашлять из себя воду, которая чуть не сделалась его могилой. Около десяти минут провисел он на этих ветках, прежде чем рискнул напрямик переплыть к берегу. Добравшись до него, он еле имел силы выбраться на сушу. Все его силы оставили его. Члены его тряслись. Нижняя челюсть отвисла. Он потерпел поражение, был побит в полном смысле. Унижен. Животное без всяких клыков чуть не погубило его. Он чувствовал над собой все его превосходство. Мокрый, с поджатым хвостом, он возвратился к своему валежнику, растянулся на солнце и стал поджидать Серую волчицу.

   Последовали дни, в которые желание погубить всех бобров во всей их массе превратилось в Казане в сжигательную страсть и цель всей его жизни. А плотина с каждым днем становилась все неприступнее. Цементные работы в воде производились бобрами быстро и в полной безопасности. Вода в запруде с каждыми сутками поднималась все выше и выше, и самый затон становился все шире и шире. Поверхность воды расширилась в своем разливе уже настолько, что стала окружать валежник со всех сторон и через неделю или через две, если бобры будут продолжать свою работу, грозила уже превратить ее в островок в центре широкой водной равнины, заменившей собою все болото сплошь.

   Теперь Казан охотился только для того, чтобы быть сытым, а не для удовольствия. Без устали он выжидал удобного случая, чтобы напасть на подданных Сломанного Зуба, когда они менее всего будут этого ожидать. На третий день после схватки под водою Казан загрыз взрослого бобра, который неосторожно подошел поближе к зарослям ивняка. На пятый день два молоденьких бобра бродили по затопленным местам недалеко от кучи валежника, и Казан схватил их прямо в воде и разорвал на куски. После таких успешных нападений с его стороны бобры перешли на работу, главным образом, в ночное время. А это было для Казана как нельзя более кстати, потому что он был вполне охотником. В две следующие ночи он убил еще по одному бобру. Таким образом, считая и бобрят, он истребил всего семь штук, когда пришла к нему на помощь выдра.

   Никогда еще Сломанный Зуб не находился между двух таких смертных и непримиримых врагов, какими были эти два его преследователя. На суше Казан был мастером своего дела благодаря своей быстроте, собачьему чутью и умению изловчаться. Но зато в воде выдра представляла еще большую угрозу. Там она была еще быстрее, чем рыба, которой она питалась. Ее зубы были, как стальные иголки. Она была такая гладкая и такая увертливая, что бобры едва ли сумели бы вцепиться в нее своими похожими на долота зубами, даже если бы ее поймали. Как и бобры, выдра не обладала жаждой крови. И все-таки на всем севере не было более пламенного истребителя их породы, как она, даже еще большего, чем человек. Она являлась и уходила, как чума, и самые большие истребления приносила с собою в самую холодную пору зимы. В такие дни она не трогала бобров в их уютных жилищах. Она делала то, что люди исполняют теперь динамитом, а именно приводила в негодность их плотины. Она прорывала в них дыры, вода моментально понижалась, лед проваливался, и в жилища бобров высовывались изводы наружу. Вследствие этого бобры начинали погибать массами от голода и стужи. Благодаря отсутствию воды вокруг их жилищ, накопляющимся хаотическим количествам сломавшегося льда и температуре, которая опускается на сорок и пятьдесят градусов ниже нуля, они умирают в два-три часа. Потому что бобр, несмотря на свою теплую шубу, более чувствителен к холоду, чем даже человек. В течение всей зимы окружающая его жилище вода составляет собою то же, что и печь для жилища человека.

   Но теперь было лето, и Сломанный Зуб, и вся его колония не очень-то испугались прибытия выдры. Конечно, им во что-нибудь обойдется починка плотины, но на дворе стояло еще тепло и запас пищи был еще значителен. Целых два дня выдра производила исследования вокруг плотины и измеряла глубину воды в запруде. Казан принял было ее за бобра и тщетно старался придушить ее. Она тоже, со своей стороны отнеслась к Казану подозрительно и приняла против него меры предосторожности. Ни тот, ни другая даже и не предполагали, что имеют друг в друге союзников. А тем временем бобры стали продолжать свои работы уже с большей осторожностью. Вода в запруде поднялась теперь уже настолько, что инженеры приступили к постройке трех жилищ. На третий день в выдре заработал ее инстинкт разрушения. Она принялась за обследование плотины у самого ее основания. Найдя в ней наиболее слабое местечко, она с помощью своих острых зубов и маленькой, похожей на пулю головы принялись за свои сверлильные операции. Дюйм за дюймом она проникала в нее, прокладывая сквозь нее туннель и перегрызая ветки, и внедрялась в нее сама. Круглый ход, который она прокладывала, был в семь дюймов в диаметре. За шесть часов работы она проникла вглубь плотины на целых пять футов.

   Струя воды ринулась сквозь это отверстие из запруды с такой силой, точно ее стали накачивать оттуда насосом. Казан и Серая волчица в это время скрывались на южной стороне разлива, в ивняке. До них донесся рев воды, начавшей вытекать через отверстие, и Казан вдруг увидел, как выдра вскарабкивалась на плотину и по дороге сбрасывала с себя вцепившуюся в нее громадную водяную крысу. Не прошло и получаса, как вода заметно уже понизилась в бассейне, а по ту сторону плотины стала повышаться. В следующие затем полчаса заготовленные для трех жилищ фундаменты, которые находились на десять дюймов над водой, уже оказались стоявшими на обнажившемся тинистом дне. Только тогда, когда вода стала уже отделяться от жилищ, Сломанный Зуб поднял тревогу. Настала настоящая паника, и очень скоро каждый бобр во всей колонии возбужденно заметался в запруде туда и сюда. Они стали быстро переплывать от одного берега к другому, не обращая уже ни малейшего внимания на демаркационную линию. Сломанный Зуб и другие старшие работники бросились к плотине с резким криком, и выдра бросилась между ними туда же и, как стрела, выскочила потом в ручей выше запруды. А вода все продолжала падать, и по мере ее спада и возбуждение среди бобров повышалось. Они забыли уже и про Казана, и про Серую волчицу. Некоторые из представителей молодого поколения колонии бросились к тому берегу затона, на котором находилась куча валежника, и, тихо заскулив, Казан уже собирался отправиться туда через заросли ивняка, когда один из пожилых бобров заковылял вдруг по топкой грязи мимо его засады. В два прыжка Казан уже очутился около него, поддержанный Серой волчицей. Короткая, жестокая расправа прямо на грязи была замечена остальными бобрами, и они в один момент пустились на противоположную сторону запруды. Вода опустилась уже наполовину своей высоты, прежде чем Сломанный Зуб и его сотрудники сумели обнаружить, в каком именно месте находилась в плотине дыра. Началась работа по ремонту. Для того чтобы выполнить ее, требовались палки и хворост значительных размеров, и, чтобы добыть этот материал, бобрам приходилось по десять и по пятнадцать ярдов шлепать по грязи, образовавшейся после спада воды, и увязать в ней тяжелыми телами. Их больше уже не страшили ничьи клыки. Инстинкт говорил им, что они должны были спасать свою колонию во что бы то ни стало и что если они не успеют как можно скорее замазать в плотине отверстие и вода успеет сбежать через него вся, то они все очень скоро окажутся целиком во власти своих врагов. Для Казана же и Серой волчицы это был день сплошных убийств. Они загрызли еще двух бобров в трясине около новой заросли. А когда они перешли через ручей ниже плотины, то невдалеке от своей кучи валежника, в пойме, покончили еще с тремя. Для этих троих не представилось ни малейшей возможности убежать от них, и все они были разорваны на куски. Еще выше по ручью Казан поймал молодого бобра и загрыз его.

   Убийства закончились только перед вечером. Сломанный Зуб и его доблестные инженеры починили наконец плотину, и вода в затоне стала снова подниматься.

   В полумили выше по ручью старая выдра всползла на бревно и стала греться на последних лучах заходившего солнца. Завтра утром она опять отправится к плотине, чтобы продолжить свою разрушительную работу. Это было ее методом. Для выдры он составлял ее забаву.

   Но странный и невидимый судья, по имени О-се-ки, что по верованиям и на языке индейцев значит "Дух", сжалился наконец над Сломанным Зубом и его перепуганными до смерти подданными. Потому что именно в этот самый час захода солнца Казан и Серая волчица шли вверх по ручью, настойчиво стараясь выследить сладко дремавшую на бревне выдру.

   Целодневная работа, полный желудок и снопы теплого солнечного света, на котором грелась выдра, помогли ей крепко заснуть. Она лежала так же неподвижно, как и бревно, на котором она растянулась. Она была велика ростом, уже старая и почти седая. Уже десять лет, как она выказывала хитрость и ловкость, далеко оставлявшие за собою людские. Напрасно люди расставляли на нее ловушки и капканы. Изобретательные звероловы не раз устраивали для нее узенькие лазейки из камней и бревен поперек ручьев, чтобы поймать ее, но старая выдра всегда перехитряла их и избегала железных челюстей капканов, поставленных в каждом конце таких лазеек. След, который она оставила на размокшей трясине, говорил об ее размерах. Но немногие звероловы видели ее воочию. Ее мягкая, нежная шкура давно бы уже попала в Лондон, в Париж или в Берлин, если бы она сама не была так хитра. Целых десять лет прожила она на свете и все-таки избежала рук богачей.

   Но сейчас было лето. Никакой зверолов не стал бы убивать ее теперь, потому что именно в этот сезон ее шкура не стоила ничего. И природа, и инстинкт уверяли в этом выдру. В этот сезон она не боялась людей, да и некого было бы бояться. Поэтому она лежала и спала на бревне, забывши обо всем, кроме покоя и солнечной теплоты.

   Тихонько, чуть ступая по земле и разыскивая следы своих пушных врагов, Казан спускался по ручью. Серая волчица шла около его плеча. Они не производили ни малейшего шума, и ветер дул им навстречу, неся с собою запахи. Долетел до них и запах выдры. Казану и Серой волчице показалось, что это был запах водяного животного, крепкий и отдававший рыбой, и они приняли выдру за бобра. Они стали подходить к ней с громадной предосторожностью. И вдруг Казан увидел, что это была выдра, спавшая на бревне, и предостерег об этом Серую волчицу. Она остановилась и вытянула голову вперед, тогда как Казан все еще настойчиво продолжал свой путь. Выдра забеспокоилась. Наступали сумерки. Золотые лучи солнца уже погасли. В потемневшем лесу, в глубине, сова уже прокричала своим низким голосом привет ночи. Выдра глубоко вздохнула. Ее морда с бакенбардами завертелась. Она пробудилась и стала потягиваться, когда вдруг налетел на нее Казан. Лицом к лицу, в честном бою, старая выдра могла бы постоять за себя превосходно. Но в данном случае она была застигнута врасплох. К тому же она в первый раз за всю свою жизнь встретилась с таким злейшим своим врагом. Это был не человек, а дух О-се-ки, который накладывал на нее свою руку. А отдуха не убежишь никуда. И клыки Казана впились ей в самую глубину затылка. Она испустила дух, быть может, так и не догадавшись, кто был этим ее врагом, который так неожиданно наскочил на нее. Ибо она умерла почти моментально, и Казан с Серой волчицей отправились далее своей дорогой, все еще разыскивая врагов, чтобы разделаться с ними, того и сами не понимая, что в выдре они потеряли своего самого верного союзника, который один сумел бы выгнать из их болота всех бобров до одного.

   Последовавшие затем дни становились все более и более безнадежными для Казана и Серой волчицы. Выдры теперь уже не стало, и Сломанный Зуб и все его племя теперь уже могли действовать свободно. С каждым днем вода все затопляла и затопляла понемногу местность и стала подбираться уже и к куче валежника. К средине июня только узенький перешеек соединял эту кучу с внешним миром. В глубокой воде бобры могли действовать теперь беспрепятственно. Вода поднималась медленно, но постепенно, пока наконец не настал день, когда и этот перешеек стало тоже заливать. Ручей стал приобретать для Казана и Серой волчицы новое значение; когда они бродили вдоль него, то принюхивались к его запахам и прислушивались к его звукам с интересом, которого не видали раньше. Это был интерес с примесью боязни, потому что в той манере, с какой бобры побивали их, было что-то человечье. Да и в ту ночь, когда при ярком свете полной луны они наткнулись на колонию, которую впоследствии покинул Сломанный Зуб, они должны были быстро свернуть в сторону и отправиться на север. Так почтенный Сломанный Зуб научил их относиться с уважением именно к труду своих сородичей.

  

   Июль и август 1911 года были временами больших пожаров на всем севере. Болото, на котором жили Казан и Серая волчица, и зеленая долина между двух гряд холмов избежали моря опустошительного огня; но теперь, когда они принуждены были отправиться на приключения вновь, немало прошло времени, прежде чем они перестали ощущать у себя под ногами выжженную и почерневшую землю, подвергшуюся на широком пространстве опустошению от пожаров, последовавших вскоре же после эпидемии и голода предшествовавшей зимы. Униженный и оскорбленный, изгнанный бобрами из своего родового гнезда, Казан вел свою подругу в первый раз на юг. Уже в двадцати милях по ту сторону горного кряжа они натолкнулись на обгорелые леса. Дувшие от Гудзонова залива ветры гнали непрерывное море огня к западу и не оставили за собой ни малейшего признака жизни, ни малейшей полоски травы. Слепая Серая волчица не могла видеть вокруг себя пожарища, но чувствовала его. И все ее удивительные инстинкты, заострившиеся и развившиеся благодаря ее слепоте, говорили ей, что именно на севере, а не юге находилась та благословенная страна, к которой они стремились теперь для охоты. Но три четверти собачьей крови в Казане тянули его именно на юг. И не потому, что бы он искал человека, потому что человека он считал для себя таким же врагом, каким он был и для Серой волчицы. Это был просто собачий инстинкт, который вел его на юг, как во время пожара чисто волчий инстинкт повелевал ему скрываться на север. Но к концу третьих суток Серая волчица все-таки одержала верх. Они пересекли небольшую долину между двух возвышенностей и направили свои стопы на северо-запад, в страну Атабаску, все время держась пути, который в конечном результате должен был привести их к верховьям реки Мак-Ферлан.

   Еще минувшей осенью в форт Смит на Невольничьей реке явился разведчик с маленькой бутылочкой, наполненной золотым песком и самородками. Он нашел золото по Мак-Ферлану. Первые же номера газеты разнесли эту новость по всему свету, и уже в половине зимы на лыжах и санях, запряженных собаками, сюда явилась целая орда золотоискателей. Другие находки оказались обильными и многообещавшими. Мак-Ферлан сделался золотым дном, и золотопромышленники целыми группами делали заявки, ставили столбы и принимались за работы. Следующие вновь прибывавшие рассеивались уже по новым заимкам далее к северу и к востоку, и до форта Смита дошли наконец слухи о находках, гораздо более ценных, чем те, которыми так прославился в свое время Юкон. Сперва только отдельными кучками, потом целыми сотнями и, наконец, тысячами кинулись люди в эту новую, обетованную страну с тем, чтобы узнать по опыту, что значит голодать, страдать от тяжких морозов и умирать из-за золотника.

   Одним из последних прибывших был Санди Мак-Триггер. Было много причин почему именно Мак-Триггер перекочевал сюда с Юкона. Он был в плохих отношениях с полицией, которая оберегала страну на запад от Даусона, и, кроме того, был чем-то скомпрометирован. Несмотря на это, он все-таки считался одним из самых лучших разведчиков, когда-либо посетивших берега Клондайка. Он добыл золота на целых два миллиона долларов и все их спустил в игре и на кутежи. Он был проницателен и умен, но вовсе не имел совести и страха. На лице его преобладало только одно выражение - именно жестокости. Подозревали, что он отправил на тот свет двух-трех человек и кое-кого ограбил, но тем не менее полиции не удалось добыть против него никаких улик. Но, несмотря на все его дурные стороны, Мак-Триггер обладал спокойствием и выдержкой, которые приводили в восхищение даже самых злейших его врагов, и, кроме того, в нем были еще и своего рода душевные глубины, о которых нельзя было догадаться по неприятным чертам его лица.

   За какие-нибудь шесть месяцев по берегам Мак-Ферлана, в стапятидесяти милях от форта Смит, уже возник новый город Красного Золота, а форт Смит находился от последнего пункта цивилизации в целых пятистах милях. Когда явился сюда Санди Мак-Триггер, то он уже нашел здесь целую коллекцию всевозможных притонов, игорных домов и ресторанов и решил, что для некоторых его "видов" время еще не настало. Он играл мало, но довольно успешно, чтобы прокормить себя и сделать запасы в дорогу. Затем он отправился на юг, вверх по Мак-Ферлану. Далее какого-то определенного пункта по этой реке разведчики золота уже не нашли вовсе. Но Санди поплыл доверчиво и далее этого пункта. И только попавши в края, в которых еще не ступала нога человека, он принялся за разведку. Там и здесь ему попадались довольно богатые залежи золота. Он мог бы промывать по шести и даже по восьми долларов в день. Но такой проспект его только разочаровал. Целые недели он продолжал свой путь вверх по реке, и чем дальше он уплывал, тем все беднее становились его промывки. А потом золото стало попадаться только случайно. После целых недель такого разочарования Санди превратился бы в зверя, если бы был в компании себе подобных. В единственном же числе он был безвреден.

   Однажды после полудня он вытащил свою лодку на берег, на длинную полосу белого песка. Берег представлял собой уклон, который заливался рекой, когда уровень ее повышался, и здесь можно было рассчитывать на присутствие хоть какого-нибудь количества золотого песку. Санди Мак-Триггер стал на коленки у самого края воды, чтобы посмотреть, и вдруг что-то странное на мокром песке привлекло к себе его внимание. То, что он увидел, оказалось следами зверей. Какие-то двое приходили сюда пить. Они стояли здесь рядом, бок о бок, и следы эти были еще очень свежи - были оттиснуты не более часа или двух тому назад.

   В глазах у Санди мелькнул огонек - он заинтересовался. Он посмотрел позади себя и вниз и вверх по течению.

   - Волки, - проговорил он. - Хорошо бы их подстрелить из этого поганого ружья! Но какая странность! Среди бела дня!

   Он вскочил на ноги и побежал в кусты.

   За четверть мили отсюда Серая волчица уже почуяла по ветру смертоносный запах человека и подала предостерегающий голос. Это был долгий жалобный вой, и Мак-Триггер двинулся с места только лишь тогда, когда замер в воздухе его последний отзвук. Затем он вернулся к своей лодке, взял из нее ружье, поставил свежий пистон и быстро скрылся за поворотом берега.

   Целую неделю Казан и Серая волчица уже бродили в окрестностях верховьев Мак-Ферлана, и это в первый раз с самой зимы Серая волчица почуяла вдруг в воздухе запах человека. Когда ветер донес до нее этот сигнал об опасности, то она была одна. За две или три минуты перед тем, как она почуяла этот запах, Казан бросил ее одну, а сам помчался вдогонку за зайцем, а она, поджидая его, лежала на животе под кустом. В такие моменты, когда она оставалась одна, она всегда беспрерывно внюхивалась в воздух. Прежде всего она услышала стук весла Мак-Триггера о край его лодки, когда он был от нее еще за целую четверть мили. А затем долетел и запах. Через пять минут после ее предостерегавшего воя Казан стоял уже около нее, подняв голову, раскрыв пасть и тяжело дыша. Санди приходилось охотиться на полярных лисиц и он и в этом случае применил эскимосскую тактику, а именно заход с полукруга, пока не станешь лицом к ветру. Казан чуял малейшее колебание воздуха, содержавшего в себе запах человека, и спина его ощетинилась. Но Серая волчица обладала гораздо большим чутьем, чем маленькая северная красноглазая лисица. Ее острый нос так и поворачивался вслед за движениями Санди. Она слышала сухой треск веток у него под ногами еще на расстоянии трехсот ярдов. До нее донеслось металлическое постукивание ружейного ствола по веткам березок. Но в этот момент, когда она вдруг потеряла след Санди по ветру, она заскулила, бросилась к Казану и сделала несколько шагов к юго-западу.

   В подобных случаях Казан редко отказывался следовать ее руководительству. Бок о бок они побежали прочь, и в то время, как Санди подкрадывался к ним, как змея, все время имея себе ветер в лицо, Казан выскочил из каймы прибрежных кустов и натолкнулся на лодку Санди, лежавшую на белой песчаной отмели. Когда Санди возвратился к ней после целого часа бесплодных выслеживаний, то уже еще два новых следа оказались около его лодки. Он с удивлением посмотрел на них, и на его злом лице появилась недобрая улыбка. С лукавой усмешкой он пошел затем к своим пожиткам и достал из них небольшой резиновый мешочек. Из него он вынул плотно закупоренный пузырек, наполненный желатиновыми капсулами. В каждой капсуле было по пяти гран стрихнина. Были темные моменты в жизни Санди Мак-Триггера, когда он бросал такие капсулы в кофе своим собеседникам, но полиции никогда не удавалось этого доказать. Он был экспертом по части ядов. Возможно, что за всю свою жизнь он истребил тысячи лисиц, и он усмехнулся опять, когда отсчитал десять таких капсулек и подумал, как легко теперь будет поладить с этими двумя любопытными волками. Двумя или тремя днями раньше он убил оленя и каждую из капсулек закатал теперь в кусочки оленьего жира, причем делал это не пальцами, а палочками, чтобы от отравы не пахло человеком. Перед заходом солнца он по всей прилегавшей местности в разных концах разложил эти отравленные приманки. Большую часть из них он прицепил к нижним веткам кустарников. Остальные завернул в мясо кролика и разбросал по следу оленя. Затем он вернулся к реке и стал варить себе ужин.

   На следующее утро он встал рано и тотчас же отправился к своим отравам. К первой никто даже и не прикоснулся. Вторая оставалась на своем месте. Третья исчезла! Санди даже задрожал и стал вокруг себя оглядываться. Ну, конечно, на пространство радиусом в двести или триста ярдов он где-нибудь найдет свою добычу! И вдруг взгляд его упал на землю, под куст, на котором на ветке висела эта приманка, и из его уст сорвалось проклятие. Приманка оказалась несъеденной вовсе. Сало оленя валялось тут же в мелких кусках, и на самом большом из них находилась нетронутой и самая капсула. Это был первый случай у Санди с дикими зверями, инстинкты которых изощрились благодаря слепоте, и он был удивлен до крайности. Он даже и не воображал, что бы могло случиться что-нибудь подобное. Если лисица или волк дошли уже до той точки, что схватили приманку, то из этого могло уже безошибочно следовать, что приманка эта будет ими проглочена обязательно. Санди отправился к четвертой и пятой приманкам. Они оказались в целости. Шестая была разорвана на куски, как и третья. Но здесь уже была разгрызена и самая капсула и белый порошок из нее был высыпан на землю. И еще с двумя приманками Санди обнаружил то же. Он знал, что это сделали Казан и Серая волчица, потому что видел их следы в десяти разных местах. Накопившееся за целые недели неудач дурное расположение духа вылилось теперь в гневе и разочаровании. Наконец-то нашлось, к чему можно было придраться! Неудача с отравленными приманками показалась ему вызовом и предвестником дурного счастья вообще. Он думал, что теперь все было против него, и решил возвратиться обратно в город Красного Золота. Еще задолго до наступления вечера он спустил лодку на воду и поплыл вниз по течению. Он предоставил всю работу одному только течению, откинулся назад, закурил трубку и положил к себе на колени ружье. Ветер дул ему прямо в лицо, и он зорко стал выслеживать, не взлетит ли какая-нибудь дичь.

   День склонялся уже к вечеру, когда Казан и Серая волчица прошли уже вдоль реки, вниз по течению, пять или шесть миль и подошли к самой воде. Казан лакал холодную воду, когда всего только в ста ярдах от них Санди спокойно стал огибать выступ реки. Если бы ветер дул с его стороны или Санди употреблял весла, то Серая волчица сейчас же открыла бы опасность. Послышалось щелканье взводимого курка на старофасонном ружье у Санди, и оно-то впервые и пробудило в ней сознание о предстоявшей беде. Близость ее заставила ее задрожать; Казан услышал этот звук, перестал пить и посмотрел в ту сторону. В эту самую минуту Санди спустил курок. Клуб дыма, гром выстрела - и Казану показалось, что горящий поток огня с быстротой молнии пронизал ему голову. Он откинулся назад, ноги под ним подкосились, и, как сноп, он повалился на землю. Серая волчица стрелой помчалась в кусты. Слепая, она не видела, как Казан упал на песок. Она остановилась тогда, когда была уже за четверть мили от этого ужасного грома, которое издало из себя ружье белого человека, и стала поджидать к себе Казана.

   С торжествующим видом Санди Мак-Триггер вытащил свою лодку на белый песок.

   - Добрался-таки я наконец до тебя, дьявол ты этакий! - пробормотал он. - Доберусь и до другой, если мне не изменит это мое поганое ружье!

   Дулом ружья он повернул к себе голову Казана, и выражение удовлетворения на его лице вдруг сменилось внезапным удивлением. Он только сейчас заметил на шее у Казана ошейник.

   - Да ведь это вовсе не волк! - всплеснул он руками. - Это собака, самая настоящая собака!

  

   Мак-Триггер опустился на колени на песок. Выражение торжества сошло с его лица. Он стал поворачивать вокруг бессильной шеи собаки ошейник, пока наконец не увидал на нем начавшие уже стираться буквы КАЗАН . Он прочитал каждую из этих букв в отдельности, и на его лице появилось такое выражение, какое бывает у людей, которые все еще не верят тому, что увидели или услышали.

   - Собака! - снова воскликнул он. - Собака, да еще какая! Ведь это известный Казан!

   Он поднялся на ноги и осмотрел свою жертву. Около морды Казана на песке краснела лужа крови. Он тотчас же опять нагнулся, чтобы определить, куда именно попала пуля. Осмотр придал ему новый и еще больший интерес. Тяжелая пуля из шомпольного ружья ударила Казана в самую маковину головы. Это был поверхностный удар, который даже не коснулся черепа, и Санди сразу же оценил подергивания и судороги плечей и ног у Казана. А ему казалось раньше, что это были последние, предсмертные сокращения его мускулов. Казан же вовсе и не думал умирать. Он был только оглушен и все равно через несколько минут поднялся бы на ноги. Санди был знаток в собаках, и именно в тех, которых можно было запрягать в сани. Он прожил среди них две трети своей жизни. Он мог узнать их возраст, определить их цену и с одного взгляда рассказать хоть часть их истории. По одному только следу он умел отличить мекензиеву породу от маламутской и по размеру шага эскимосскую собаку от юконской. Он осмотрел ноги Казана. Это были чисто волчьи лапы, и он ухмыльнулся. Значит, в Казане текла кровь дикого зверя! Он был велик ростом и крепко сложен, и Санди уже подумал о предстоящей зиме и о высоких ценах, которые установятся на собак в городе Красного Золота. Санди отправился к лодке и вернулся от нее со свертком ремня из лосиной кожи. Затем он сел на корточки перед Казаном и стал плести на земле намордник. Не прошло и десяти минут, как вся морда Казана была уже оплетена ремнем, который был крепко стянут на затылке. К ошейнику он привязал ремень в десять футов длиною. После этого он сел в сторонке и стал ожидать, когда Казан придет в себя.

   Когда Казан в первый раз потянул голову, то ничего еще не мог видеть. Красная пленка застилала ему глаза. Но это скоро прошло, и он увидел человека. Первым его порывом было вскочить на ноги. Три раза он падал, прежде чем смог твердо подняться с места. Санди ухмылялся, сидя в стороне, в шести футах от него, и держал в руках конец ремня. Казан оскалил зубы, и шерсть вдоль его спины с угрозой ощетинилась. Санди вскочил на ноги.

   - Кажется, мы хотим сопротивляться? - спросил он. - Знаю я вашу породу! С проклятыми волками ты озверел, и я выколочу из тебя дубиной эту спесь! Смотри ты у меня!

   Ради предосторожности Санди принес с собою вместе с ремнем дубинку. Он поднял ее с того места, где она валялась на песке. Тем временем к Казану вернулись его прежние силы. Туман рассеялся перед глазами. Еще раз он увидел перед собою своего злейшего врага - человека, да еще с дубиной. В один миг все, что было в нем дикого и жестокого, запросилось наружу. Без всяких соображений он знал, что Серая волчица уже убежала и что именно этот человек ответствен за то, что она убежала. Он понял, что именно он причинил ему его рану, и то, что он приписывал человеку, он относил также и на долю дубины. В его новом мировоззрении, родившемся вместе со свободой и с дружбой с Серой волчицей, человек и дубина были неразлучны. С рычанием он бросился на Санди. Человек не ожидал прямого нападения, и прежде, чем успел отскочить назад или схватиться за дубину, Казан уже был у него на груди. Но намордник на Казане спас Санди. Уже готовые вцепиться ему в горло челюсти должны были сомкнуться без малейшего вреда. Под тяжестью тела собаки Санди повалился на спину, точно сбитый с ног ударом катапульты.

   Как кошка, он опять вскочил на ноги с концом от ремня, несколько раз обвитым вокруг кулака. Казан бросился на него во второй раз, но на этот раз уже полупил ужасный удар дубиной. Он пришелся ему как раз по плечу и свалил его прямо на песок. Прежде чем он мог прийти в себя, Санди повалился на него со злобой сумасшедшего человека. Он укоротил ремень, намотав его еще несколько раз вокруг кулака, и дубина заходила в воздухе вверх и вниз с ловкостью и с силой, доказывавшими долгую привычку ею управляться. Первые же удары ею только еще более увеличили в Казане его ненависть к человеку и к его жестокости и безбоязненность к его нападениям. Опять и опять он стал кидаться на Санди, и всякий раз дубина опускалась на него с такой силой, что, казалось, было слышно, как хрустели его кости. Губы Санди исказились от яркого выражения жестокости. Он никогда еще раньше не встречал такой собаки и стал ее немножко побаиваться, несмотря на то, что на Казане был уже намордник. Три раза клыки Казана могли уже вонзиться в тело человека, если бы не этот проклятый ремень. И если бы эти петли вокруг его морды съехали или лопнули, то...

   Затем Санди потащил Казана к бревну, выброшенному половодьем на берег в нескольких ярдах от места борьбы, и крепко-накрепко привязал к нему собаку. После этого он вытащил лодку на берег, выше на песок, и стал приготовляться к ночлегу.

   Несколько времени спустя, когда подавленные чувства Казана пришли наконец в порядок, он долго пролежал без движения, не спуская глаз с Санди Мак-Триггера. Все кости у него болели. Челюсти были избиты и кровоточили. Верхняя губа, по которой пришелся удар дубиной, была разбита. Один глаз закрылся. Несколько раз к нему подходил Санди и всякий раз испытывал удовлетворение при виде результатов от нанесенных им побоев. Всякий раз он приносил с собою дубину. В третий раз он угостил ею Казана, и собака зарычала, с ожесточением стала хватать за ее конец зубами. Санди стал ударять ее опять и опять, пока наконец Казан не завизжал от боли и не стал искать спасения под защитою бревна, к которому был привязан. Он едва теперь мог двигаться. Правая лапа его уже не действовала. Задние ноги подкашивались под ним. После этих вторичных побоев он не смог бы убежать, даже если бы и был свободен.

   Санди находился в самом лучшем настроении.

   - Я выколочу из тебя дьявола! - говорил он Казану в двадцатый раз. - Ничто так не учит вашего брата, как побои. Через месяц ты будешь стоить не менее двухсот долларов, иначе я сдеру с тебя кожу с живого!

   Еще три или четыре раза до наступления сумерек Санди принимался за Казана. Но в собаке уже не оставалось ни малейшего желания вступать в борьбу. От двух тяжких побоев и огнестрельной раны в области черепа он чувствовал себя совсем больным. Он лежал, положив голову на передние лапы и закрыв глаза, и уже не видел Мак-Триггера. Он не обратил также внимания и на кусок мяса, который тот бросил ему прямо под нос. Он так и не разобрал, когда последние лучи солнца погасли за западными лесами и когда наступила темнота. Но вдруг что-то пробудило его от оцепенения. В его утомленном и больном мозгу блеснул вдруг какой-то призыв, точно из далекого прошлого, и он поднял голову и стал прислушиваться. Поодаль, на берегу, Мак-Триггер разводил огонь и был весь окрашен его пламенем. Он оглядывался в темные тени вдоль берега реки и тоже вслушивался. То, что опять так взволновало Казана, было одиноким, горьким рыданием Серой волчицы, доносившимся из далекой равнины.

   Заскулив, Казан поднялся на ноги и натянул ремень. Санди схватил дубину и бросился на него.

   - Не смей вставать, животное! - скомандовал он.

   При свете костра дубина поднялась кверху и с невероятной жестокостью упала вниз. Когда Мак-Триггер возвратился после этого к костру, то от усталости тяжело дышал. Свою дубину он положил на ночь около себя на самой своей постели. Теперь уж она казалась совершенно безвредной дубиной. Но все-таки была покрыта кровью и волосами.

   - Я выбью из него этой штукой его норов, - проворчал он. - Сделаю это или убью его!

   Несколько раз за эту ночь Казан слышал зов Серой волчицы. Он тихонько скулил ей в ответ, боясь дубины. Пока не погасла в костре последняя искра, он наблюдал за ним и затем осторожно попытался выползти из-под бревна. Два или три раза он пробовал встать на ноги, но всякий раз падал обратно. Ноги у него не были переломаны, но боль от попыток встать на них была невыносима. Он был весь в жару, его лихорадило. Всю эту ночь ему мучительно хотелось пить. А когда на рассвете Санди вылез из-под своих одеял, то дал ему и воды, и мяса. Казан попил воды, но к мясу не прикоснулся. Санди с удовлетворением посмотрел на происшедшую в нем перемену. А когда солнце было уже высоко, то Санди кончил свой завтрак и стал собираться в путь. Теперь уже безбоязненно он подошел к Казану и без дубины. Отвязав от бревна ремень, он повел его к лодке. Казан повалился на песок, когда его победитель привязывал конец ремня к корме лодки. Санди ухмыльнулся. То, что случилось, было для него шуткой. На Юконе он научился, как из собак выбивать дух.

   Он толкнул лодку носом вперед. Упирая на весло, он стал тянуть Казана к воде. Через две-три минуты Казан стоял уже передними лапами около самой воды. Затем неожиданным сильным толчком Санди сбросил его в воду и тотчас отплыл с лодкой на самую середину реки, поставил лодку по течению и стал грести так быстро, что ремень вокруг шеи его жертвы туго натянулся. Несмотря на все свое недомогание и раны, Казан был принужден теперь плыть, чтобы иметь возможность держать голову над водой. Благодаря дерганьям лодки и сильным взмахам веслами, которые у Санди все время становились все шире и шире, положение Казана с каждым моментом превращалось все в более тяжкие мучения. По временам его всклокоченная голова совершенно исчезала под водой. Он изнемогал все более и более. Случалось и так, что когда он всплывал наконец на поверхность, то Санди снова концом весла погружал его в воду. Проплывши так с полмили, он стал тонуть. И только тогда Санди притянул его к борту и втащил в лодку. Собака в последнем издыхании повалилась на дно. Как бы ни были зверски методы Санди, но они всегда приводили к желаемым результатам. Теперь уже Казану было вовсе не до сопротивления. Он больше уже не добивался свободы. Он понял, что теперь этот человек стал его владыкой, и до поры до времени притих. Все, чего он теперь только хотел, это спокойно полежать на дне лодки, так, чтобы до него не доставала дубина и чтобы не затопляла его вода. А дубина лежала между ним и хозяином. Конец ее находился всего только в двух футах от его носа, и то, что теперь долетало до него, был запах его же собственной крови.

   Пять дней и пять ночей они спускались вниз по реке, и в течение их все еще продолжался процесс цивилизования Казана: Мак-Триггер еще три раза колотил его дубиной и еще раз подвергал мучениям в воде. Утром на шестой день они наконец добрались до города Красного Золота, и Мак-Триггер раскинул свою палатку у самой реки. Где-то он добыл цепь и, надежно привязав на нее Казана около палатки, срезал с него намордник.

   - Ты не мог есть мясо в наморднике, - обратился он к своему пленнику. - И я больше не желаю быть с тобою строгим и относиться к тебе по-чертовски. У меня есть своя идея. Я кое-что придумал.

   После этого он по два раза в день стал приносить ему сырое мясо. Быстро к Казану стали возвращаться бодрость духа и силы. Слабость оставила его члены. Избитые челюсти поправились. А к концу четвертого дня всякий раз, когда Санди приносил ему мясо, он встречал его вызовом, оскаливая на него зубы. Но теперь Мак-Триггер уже не бил его. Он кормил его не рыбой, не мукой с салом, а только одним сырым мясом. Он уходил за пять миль, чтобы только принести ему свежие внутренности оленя, который был только что убит. Однажды Санди привел с собой какого-то человека, и когда этот незнакомец подошел к нему слишком близко, то Казан неожиданно бросился на него. Незнакомец с испуганным криком едва успел отскочить.

   - Молодчина! - проворчал он. - Он легче Дэна фунтов на десять или на пятнадцать, но зато у него превосходные зубы и быстрота, и он еще по