|
|
Бласко-Ибаньес Висенте - Розаура Салседо, Страница 5
Бласко-Ибаньес Висенте - Розаура Салседо
оего путешествия.
Она увидала издали соединенный с побережьем словно корабль, севший на
песчаную мель, белый и громадный мыс Пеньискола, окруженный батареями,
увенчанный башнями и стенами. Дома и каменные ограды шли уступами до вершины.
Последняя часть дороги, самая краткая, оказалась зато самой тяжкой.
Могучему экипажу пришлось двигаться медленно и с усилием, чтобы не застрять
неподвижно на мягкой почве, которая проваливалась под колесами. Это была не
столько дорога, сколько трясина, в которой еще сохранились зеленоватые лужицы
от дождя, выпавшего много дней тому назад. С обеих сторон,, на отлогих скатах
виднелись ряды апельсинных деревьев, пальмы и стены, заплетенные цветами. Люди
украсили этот участок земли, сражаясь с мертвой водой болот до тех пор, пока не
превратили ее в плодородное поле; но никто не позаботился о дороге. К тому же
эта дорога вела в местечко, где не существовало повозок, и большая часть
торговли велась морем, или на лошадиных крупах.
Автомобиль двигался вперед, качаясь, с ужасными толчками. Но выйдя на
побережье, напротив мыса Пеньискола, он понесся во весь дух по песчаному
морскому берегу и перешейку. Хотя почва была мягкая, автомобиль скользил ровно,
тихо, как если бы у него под колесами был толстый ковер. С обеих сторон узкой
песчаной полосы земли были разложены для сушки большие сети цвета вина.
Судовая команда двух черных барок выгружала свой ночной улов. Мужчины со
штанами, отвороченными почти до самых бедер, вытаскивали на берег большие
корзины, сверкавшие расплавленным оловом. Группы женщин жадно рассматривали
содержание корзин. Те, в которых находились лангусты, отставлялись в сторону,
как ценный материал.
Автомобиль доехал до ворот первой стены. Большое количество женщин,
собравшись вокруг прачечного плота, колотили изо всех сил мокрое белье, а затем
подставляли его под светлый поток прозрачного источника, берущего свое начало
из скал. Все бросили свою работу, издавая громкие крики, и к смутному шуму
голосов присоединились возгласы множества детей.
Экипажу пришлось остановиться. Невозможно было проехать по узким и висячим
переходам, пропускавшим лишь мулов и ослов с их грузами. Два человека, шедшие
позади своих лошадей, навьюченных земледельческими орудиями, вышли как-раз из
поселка рыбаков, чтобы обрабатывать маленькие полоски земли на побережьи.
Хотя женщины и дети кричали на каком-то смешанном диалекте, Розаура и ее
шоффер поняли их указания. У скромной гостиницы, рядом с большими воротами,
украшенными гербом Филиппа II, стояли под навесом две повозки из какого-нибудь
ближайшего местечка: они тоже должны были остановиться у стены.
Когда Розаура вышла из автомобиля, она увидела себя окруженной любопытными,
которые рассматривали ее с некоторого расстояния с враждебной робостью,
внушаемой иностранцами. Несмотря на ее бледность и синеву под глазами
вследствие утомления, этим бедным женщинам она показалась пришелицей из другого
мира, которая сбилась с дороги и по ошибке заехала сюда.
- Великое небо, - говорили они. - Вот так красивая сеньора! Она как
королева.
Несколько старух, более смелые благодаря привилегии преклонных лет, подошли
к ней, но, прежде чем ответить на ее вопросы на кастильском языке, заставили ее
повторить, так как плохо знали этот язык, и их сбивал аргентинский выговор
Розауры. Они не могли угадать, кто такой этот дон Клаудио Борха, о котором их
спрашивала знатная сеньора. Одна из более молодых открыла тайну.
- Это тот, из Мадрида, - сказала она остальным; и добавила, обращаясь к
Розауре: - Поднимайтесь выше, сеньора, поднимайтесь все прямо вперед и найдете
его в замке.
Ее приятельницы, казалось, поздравляли ее шумными раскатами смеха за ту
легкость, с которою она говорила по-кастильски и за точные указания, где найти
единственного иностранца, бывшего в местечке.
Розаура пошла вперед, а впереди нее бежала группа ребятишек, между тем как
женщины вернулись к работе у прачечного плота, или же окружили автомобиль,
изумляясь его величине, сравнивая его с другими автомобилями, которых они
видели, и обращались с вопросами к шофферу, расспрашивая, кто его госпожа.
Креолка давала себе отчет в том, что толки бежали по поднимавшимся вверх
уступам местечка, сообщая всем о необычайном событии - ее приезде. У дверей и
окон появлялись головы, несколько растрепанные в этот ранний утренний час,
потому что только к вечеру, когда вполне окончена домашняя работа, женский
персонал Пеньисколы приводил себя в порядок. Дети упорно шли рядом с нею,
подняв головы вверх, чтобы лучше рассмотреть ее. Из домов выходили другие и еще
другие ребятишки, присоединявшиеся к детской свите. Они ничего не говорили,
ничего не просили и следовали за нею, устремив взоры на ее лицо, предчувствуя
какую-то тайну, изумленные ее несходством с другими женщинами, которых они
ежедневно видели, и с наслаждением вдыхая окружавшее ее благоухание.
Розаура продолжала подниматься, доверяясь инстинкту тех, которые шли во
главе ее детской свиты. Увидав человека с лицом, загоревшим до каштанового
цвета от солнца и морской воды, с короткой и жесткой бородой, широкими плечами
и качающейся походкой, тип хозяина барки, ушедшего на покой, - она спросила
его, правильно ли она идет, чтобы попасть в замок.
Это был Алькальд, спускавшийся к единственным воротам местечка, несомненно,
уведомленный об этом необычайном приезде. Он сделал усилие над собой, чтобы
собрать в памяти своей все, что он, как официальное лицо, знал на кастильском
языке, и ответил:
- Вы идете правильно. К тому же, куда и как бы вы ни шли, вы всегда дойдете
до замка.
Потом добавил с простодушной гордостью, точно устанавливая преимущества
своего города перед всеми большими столицами всего света, о которых ему
рассказывали чудеса:
- Не бойтесь, сеньора. В Пеньискола никто не заблудится.
Расставаясь с ним, Розаура делала усилие над собой, чтобы не рассмеяться.
Действительно, никто не мог заблудиться среди полдюжины улиц и уличек,
окруженных стенами и все поднимавшихся на вершину скалы.
Алькальд не решился сопровождать ее; это казалось ему дерзостью. С такими
знатными сеньорами простой человек никогда не знает, что хорошо и что дурно. Но
дальше перед нею остановился крестьянин, у которого сверх платка надета была
фуражка с золотым галуном. Он держал в правой руке палку со свисавшими с нее
двумя черными шариками. Это был Алгуасил. Повинуясь приказаниям своего
начальника, он стал кричать и делать движения палкой, чтобы нагнать страх на
детвору. Разве они не видят, что беспокоят сеньору? Что скажут за границей о
детях Пеньискола? И Розауре пришлось просить, чтобы он не разгонял своими
угрозами эту молчаливую свиту, единственное преступление которой состояло в
том, что они шли, точно прилипшие к ней, и только самые отважные из них
прикасались к пуговицам и к сукну ее накидки.
У входа в замок Розаура попросила у сельского ставленника власти опору его
мозолистой руки. Плиты выхода из крепости и древнего плацдарма были так
вылощены росой, так омыты дождями, что казались хрустальными. Нужно было найти
расщелину, в которой еще сохранилась земля, и где росла небольшая трава, чтобы
ноги не скользили. Алгуасил, несомненно желая вселить в нее мужество, рассказал
о нескольких посетителях, которые сломали себе руки или ноги, упав в этом самом
месте.
Позади них осталось обширное пространство, окруженное стенами, куда
выходили двери старинных крепостных построек. Эти постройки служили теперь
гуменниками, или были заброшены. Замок вынес три продолжительные бомбардировки
в последние столетия, и сохранились в целости только подвалы и первый этаж.
Они поднялись по каменной голубого цвета такой же скользкой лестнице.
Алгуасил шел впереди, говоря с нею, но слова его ей нужно было угадывать.
Позади них настойчивая детвора стала рассеиваться по всей крепости, пользуясь
этим необычайным посещением, так как в обычные дни ключ от крепости хранился в
Городской Думе. Розаура поняла, что этот человек говорил о мадридском сеньоре,
как-будто хорошо его знал. Вскоре он громко крикнул:
- Дон Клаудио, визит. Визит к вам!
Борха незадолго перед тем слышал все увеличивавшийся шум, который ему
казался необъяснимым среди безмолвия покинутой крепости. Так как самые
незначительные звуки приобретают преувеличенное значение в глубокой тишине, он
подумал, что какая-то бунтующая толпа проникла через калитку и идет вверх по
лестнице. К шуму стрижей, летавших вокруг стен, присоединились крики детей и
мужской голос, звавший его во все горло. Кто мог притти к нему сюда и
разыскивать его в Пеньискола? Он появился между двумя амбразурами и увидел
Алгуасила и увидел...
Этого не могло быть! Это было невозможно! Незадолго перед тем он смотрел на
часы. Было девять с половиной часов утра. Это не был час привидений. К тому же
он считал невозможным появление призрака при свете сияющего солнца, на этой
вершине, окруженной морем, под небом интенсивно лазурным, без единого облачка.
И тем не менее он ее видел тут вблизи. Выходило нелепо, но было одинаково
безрассудно сомневаться в том, что он видел своими глазами.
- Не делайте такое лицо. Сходите вниз, приветствуйте друга!
И она продолжала смеяться, довольная изумлением, с каким встретил ее Борха.
Когда он очутился рядом с ней, она стала объяснять. Приехала она сюда, чтобы
исполнить свое обещание. В Марселе она обещала побывать в Пеньискола вместе с
ним, и вот она сдержала слово. Свидание их продлится несколько часов, не более
того; затем она возобновит свое путешествие и вернется в Париж. Маленький крюк
по дороге.
Все еще не придя в себя от первого изумления, Борха слушал не понимая.
Приехать из такой дали, чтобы пробыть несколько часов, не больше того!
Вернуться из Пеньискола в Париж и называть это маленьким крюком. Он боялся, не
видит ли он все это во сне, боялся, что исчезнет неожиданная гостья, и он снова
останется одинок.
Нет; она стояла рядом с ним, он видел ее, побледневшую, немного поблеклую
от утомления, но более принадлежащую ему, более интимную, чем в последний раз,
когда они говорили друг с другом в Марсельском отеле.
Розаура не дала ему времени углубиться в свои мысли.
- Объясните мне все, что тут есть интересного, в этом последнем дворце
нашего дон Педро. Не стойте здесь, весь вытянувшись и немой, как столб.
Подчиняясь этому нежному и властному голосу, он повел ее по всему замку,
оправдывая общую заброшенность, точно это была его вина. Еще пятьдесят лет тому
назад замок этот служил базой для операций правительственных армий, когда они
преследовали карлистов. Крепость эта никуда не годилась перед современными
пушками, но оказывалась неодолимой для банд претендента дона Карлоса, по
недостатку у него артиллерии.
Они вошли в самый большой приемный салон замка. Наверное, Луна со всей
роскошью Папского двора принимал здесь двух посланных с констанцского собора.
Розаура с наслаждением вдыхала в себя бодрящий воздух, выйдя из коридоров
замка и увидев перед собой беспредельный простор Средиземного моря. Она и Борха
созерцали расстилавшееся перед ними интенсивно-лазурное водяное пространство.
Толпа ребят исчезла. Слышались их крики, более и более отдаленные, на
улицах местечка. Алгуасил выставил их из крепости. Теперь белая с бурыми
пятнами коза шла сзади них в их прогулке по стенам крепости.
Борха видел эту козу ежедневно. Один из живущих в замке выпускал ее, чтобы
она кормилась, щипля травку. Розаура восхищалась ее гимнастическими
упражнениями. Клаудио пожелал показать Розауре маленькую одноэтажную башенку с
гербом Педро де-Луна на дверях. Это была часть замка, наиболее выступавшая в
море, и по рассказу Клаудио туда уединялся строптивый папа в часы своих
размышлений. И сюда ему приносили ящички со сладостями, которых описали в
отчетах о процессе его отравления.
Розаура прошла по этому маленькому жилищу из камня с узкими оконцами, из
которых можно было сторожить свободное море. Клаудио описал девяностолетнего
старика, высохшего, как мумия, который смотрел на горизонт, не сводя с него
глаз, не удастся ли увидеть берег противоположный, берег Италии, где всегда у
него был противник, с которым приходилось сражаться.
Он не думал о смерти и не думал о ней даже после покушения. Жизнь казалась
ему не имеющей смысла, раз нельзя было действовать. Еще три года до смерти
своей - он дожил до девяноста четырех лет - Луна проектировал морскую
экспедицию и организацию флота, равного или больше того, который привез его к
берегам Генуи.
И в последние годы оставались его две галеры, стоявшие на якоре в Порт
Фангос, на дельте Эбро. Он был папа-мореплаватель и был уверен, что может
собрать целый флот галер и галеотов. Продолжительность его жизни считалась
многими из его сторонников доказательством того, что он законный папа.
Многочисленные его враги, еще юноши, были похищены смертью. А он продолжал себе
жить, и его сверхчеловеческая энергия, его неутомимое упорство внушали ему
надежду на какое-нибудь чудо, которое возникнет в последний час и доставит
победу правде и справедливости.
Розаура прервала Борха неуверенным голосом:
- Быть может, я скажу вздор, но этот человек, переживавший себя на
уединенной скале, созерцая море, вспоминая свою, уже померкнувшую славу, но
никогда не сомневавшийся в себе самом, напоминает мне Наполеона на острове Св.
Елены, который был для многих простой скалой.
Борха одобрил, добродушно улыбаясь:
- Да, быть может, между ними и есть некоторое сходство, главным образом, в
их смерти. Оба они, после того, как взволновали весь мир и внушали страх из
своего уединения, безмолвно угасли, тотчас же забытые.
Друзья, которых имел Борха в Пеньискола - городской доктор и секретарь -
поднялись в крепость, привлеченные вестью об этом посещении. По прошествии
нескольких минут они искали предлог, чтобы уйти, удовлетворив свое любопытство.
Они чувствовали робость в присутствии этой великосветской дамы, не зная,
что сказать, говоря запинались, несмотря на улыбки и любезные взгляды, которыми
Розаура сопровождала свои вопросы. Оба они взяли на себя заботу отыскать место,
где бы изящная иностранка могла позавтракать. Только не в самой Пеньискола,
конечно, где из окон гостиницы не открывается никакого горизонта, кроме стены
напротив.
Лучше было бы позавтракать на узкой песчаной полосе, занятой рыбаками. И
оба друга удалились, чтобы заняться приготовлениями и в то же время поговорить
об этом посещении. Они завладели самыми большими лангустами, которых привезли в
баркасах. В Пеньискола ни один завтрак не обходился без этих креветок,
славившихся по всей Испании.
Розаура и Клаудио прогуливались по бастионам замка, созерцая море. Затем
они медленно спустились по улицам, ведущим к песчаному берегу.
Было одиннадцать часов. Так как оставалось еще много времени до завтрака,
Борха стал говорить о смерти своего героя.
- Смерть дона Педро долго держали в полнейшей тайне. Прошло семь месяцев,
прежде чем жители Пеньискола и остальной мир узнали, что он более не
существует. Впоследствии было удостоверено, что энергичный папа умер 23 ноября
1422 г., когда ему исполнилось девяносто четыре года. Три кардинала, жившие в
Пеньискола, скрывали в течение семи месяцев смерть папы, делая вид, будто он
жив. В назначенные дни они печатали обычные индульгенции и употребляли его
личную печать для отправки документов и писем от его имени, Даже жители
Пеньискола не знали о смерти его, и не удивлялись его отсутствию, так как
последние месяцы жизни он проводил, не выходя из замка. А между тем три
кардинала - как впоследствии утверждал их товарищ Кариер - разделили между
собой золото и серебро папской сокровищницы, кольца с драгоценными камнями,
священные сосуды, книги, украшения и драгоценности папской часовни, и даже
реликвии святых.
Когда в 1423 г., от имени римского папы Мартина V, избранного еще на
Констанцском соборе, легату его удалось, наконец, добраться до знаменитого мыса
Пеньискола, здесь его ожидало два сюрприза: год тому назад Бенедикт XIII умер,
и на престоле сидел новый папа, по имени Климент VIII, бывший каноник Валенсии,
дон Хиль Санчо Муньос.
Наконец, король аррагонский вошел в соглашение с папой римским, и Хиль
Муньос, повинуясь приказаниям последнего, отказался от своего звания папы,
которое он занимал в Пеньискола уже восемь лет.
Когда кончились церемонии примирения, один из секретарей Альфонса V, его
посол в Риме - для восстановления мира и добрых отношений между своим королем и
папой Мартином V - был назначен епископом Валенсии. Этот новый духовный
сановник Альфонсо де-Борха, ловкий в дипломатических поручениях, сделался папой
двадцать пять лет спустя, под именем Калликста.
- Так семья Борха и начала свою карьеру? - спросила Розаура.
- Да, так.
| |