Тургенев Иван Сергеевич - Три встречи

? Ничего. Подумали, подумали, какая может быть причина? Нет никакой причины. Так и решили, что, должно полагать, не в своем был уме. У него ж в последнее время голова болела, часто всё головой жаловался...

   Я еще около получаса потолковал с малым и ушел, наконец, в совершенном смущении. Признаюсь, я не мог без тайного, суеверного страха смотреть на этот дряхлый дом... Через месяц я уехал из деревни; и понемногу все эти ужасы, эти таинственные встречи вышли у меня из головы.

  

  

   Прошло три года. Большую часть этого времени я провел в Петербурге да за границей, и если когда я и заезжал к себе в деревню, то не более как на несколько дней, так что мне ни разу не пришлось побывать ни в Глинном, ни в Михайловском. Ни красавицу мою я не видал нигде, ни того мужчину. Однажды, на исходе третьего года, в Москве мне случилось встретиться с г-жою Шлыковой и ее сестрицей, Пелагеей Бадаевой,- с той самой Пелагеей, которую я, грешный человек, до тех пор считал вымышленным лицом,- на вечере у одной моей знакомой. Обе дамы были уже не молодых лет и довольно приятной наружности; разговор их отличался умом и веселостью: они много путешествовали, и путешествовали с пользой; в обращении их замечалась непринужденная веселость. Но между моей незнакомкой и ими не было решительно ничего общего. Меня представили им. Мы с г-жою Шлыковой разговорились (сестрицу ее занимал какой-то заезжий геолог). Я объявил ей, что имею удовольствие быть ее соседом по ...му уезду.

   - А! у меня там точно есть небольшое именье,- заметила она,- возле Глинного.

   - Как же, как же,- возразил я,- я знаю ваше Михайловское. Вы там бываете?..

   - Я? редко.

   - Три года тому назад были?

   - Постойте! кажется, была. Да, была, точно.

   - С сестрицей вашей или одни? Она взглянула на меня.

   - С сестрой. Мы там с неделю провели. По делам, знаете. Впрочем, мы никого не видали.

   - Гм... Там, кажется, соседей очень мало.

   - Да, мало. Я же до них не охотница.

   - Скажите,- начал я,- ведь у вас там, кажется, в том же году случилось несчастье. Лукьяныч...

   Глаза г-жи Шлыковой тотчас наполнились слезами.

   - А вы его знали? - промолвила она с живостью.- Такое несчастье! Такой был прекрасный, добрый старик... и, представьте, ведь без всякой причины...

   - Да, да,- пробормотал я,- такое несчастье.

   Сестра г-жи Шлыковой подошла к нам. Ей, вероятно, уж начинали надоедать ученые рассуждения геолога о формации берегов Волги.

   - Вообрази, Pauline,- начала моя собеседница,- monsieur знал Лукьяныча.

   - В cants, деле? Бедный старик!

   - Я не раз охотился около Михайловского в то время, когда вы там были, три года тому назад,- заметил я.

   - Я? - возразила Пелагея с некоторым недоумением.

   - Ну, да, конечно! - поспешно подхватила ее сестрица,- разве ты не помнишь?

   И она пристально поглядела ей в глаза.

   - Ах, да, да... точно! - отвечала вдруг Пелагея. "Эхе-хе,- подумал я,- навряд ты была в Михайловском, голубушка".

   - Не споете ли нам что-нибудь, Пелагея Федоровна,- заговорил внезапно один высокий молодой человек, с белокурым коком и мутно-сладкими глазками.

   - Я, право, не знаю,- проговорила девица Бадаева.

   - А вы поете? - воскликнул я с живостью и быстро поднялся с места,- ради бога... Ах, ради бога, спойте нам что-нибудь.

   - Но что мне спеть вам?

   - Не знаете ли вы,- начал я, всячески стараясь придать себе вид равнодушный и развязный,- одну итальянскую песенку... она так начинается: Passa que'colli?

   - Знаю,- отвечала Пелагея совершенно невинно.- Что ж, ее вам спеть? Извольте.

   И она села за фортепьяно. Я, как Гамлет, вперил взоры свои в г-жу Шлыкову. Мне показалось, что при первом звуке она слегка вздрогнула; впрочем, она спокойно досидела до конца. Девица Бадаева пела недурно. Песенка кончилась - раздались обычные рукоплескания. Стали просить ее спеть еще что-нибудь; но обе сестры перемигнулись и через несколько минут уехали, Когда они выходили из комнаты, мне послышалось слово: importun {навязчивый (франц.).}.

   "Поделом!" - подумал я - и уже больше с ними не встречался.

   Прошел еще год. Я переехал на жительство в Петербург. Настала зима; начались маскарады. Однажды, выходя в одиннадцатом часу вечера из одного приятельского дома, я почувствовал себя в таком мрачном расположении духа, что решился отправиться в маскарад, в Дворянское собрание. Долго бродил я вдоль колонн и мимо зеркал с скромно-фатальным выражением на лице - с тем выражением, которое, сколько я мог заметить, в подобных случаях появляется у самих порядочных людей - почему, один господь ведает; долго бродил я, изредка отшучиваясь от пискливых домино с подозрительными кружевами и несвежими перчатками и еще реже заговаривая сам с ними; долго предавал я свои уши завываньям труб и визгу скрипок; наконец, наскучавшись вдоволь и добившись головной боли, хотел я уже ехать домой... и ... и остался. Я увидал женщину в черном домино, прислонившуюся к колонне,- увидал ее, остановился, подошел к ней - и... поверят ли мне мои читатели?... тотчас узнал в ней мою незнакомку. Почему узнал я ее: по взгляду ли, который она рассеянно бросила на меня сквозь продолговатые отверстия маски, по дивному ли очертанию ее плеч и рук, по особенной ли женственной величавости всего ее образа, или, наконец, по какому-то тайному голосу, который внезапно заговорил во мне,- не могу сказать... но только я узнал ее. С дрожью на сердце прошел я несколько раз мимо нее. Она не шевелилась; в ее позе было что-то до того безнадежно горестное, что, глядя на нее, я невольно вспомнил два стиха испанского романса:

  

   Я печальная картина,

   Прислоненная к стене *.

   * Soy un cuadro de tristeza,

   Arrimado a la pared.

  

   Я зашел за колонну, о которую она опиралась, и, наклонив голову к самому ее уху, тихо произнес:

   - Passa que'colli...

   Она вся затрепетала и быстро обернулась ко мне. Глаза наши так близко встретились, что я мог заметить, как испуг расширил ее зрачки. С недоумением, слабо протянув одну руку, смотрела она на меня.

   - 6 мая 184 * года, в Сорренто, в десять часов вечера, в улице délia Croce {Креста (итал.).},- проговорил я медленным голосом, не спуская с нее глаз,- потом в России, в ...й губернии, в сельце Михайловском, 22 июля 184 * года...

   Я сказал всё это по-французски. Она подалась немного назад, окинула меня с ног до головы изумленным взором и, прошептав: "Venez" {"Пойдемте" (франц.).},- проворно пошла вон из залы. Я отправился вслед за ней.

   Мы шли молча. Я не в силах передать, что я чувствовал, идя с ней рядом. Прекрасное сновидение, которое бы вдруг стало действительностью... статуя Галатеи, сходящая живой женщиной с своего пьедестала в глазах замирающего Пигмалиона... Я не верил себе, я едва мог дышать.

   Мы прошли несколько комнат... Наконец в одной из них она остановилась перед небольшим диваном у окна и села. Я сел подле нее.

   Она медленно обернула ко мне свою голову и внимательно посмотрела на меня.

   - Вы... вы от него! - проговорила она. Голос ее был слаб и неверен...

   Ее вопрос меня несколько смутил.

   - Нет, не от него,- отвечал я запинаясь.

   - Вы его знаете?

   - Знаю,- возразил я с таинственной важностью. Мне хотелось поддержать свою роль.- Знаю.

   Она недоверчиво посмотрела на меня, хотела что-то сказать и потупилась.

   - Вы его ждали в Сорренто,- продолжал я,- вы виделись с ним в Михайловском, вы ездили с ним верхом...

   - Как вы могли...- начала было она,

   - Уж я знаю... я всё знаю...

   - Ваше лицо мне как будто знакомо,- продолжала она,- но нет...

   - Нет, я вам незнаком.

   - Так что же вы хотите?

   - Да уж я знаю,- твердил я.

   Я очень хорошо понимал, что мне следовало воспользоваться отличным началом, идти далее, что мои повторения: "я всё знаю, уж я знаю" становились смешными,- но мое волнение было так велико, эта неожиданная встреча до того меня смутила, я так потерялся, что решительно не умел сказать ничего другого. Притом же я действительно больше ничего и не знал. Я чувствовал, что я глупею, чувствовал, что я из таинственного всеведущего существа, каким я сперва ей должен был показаться, быстро превращаюсь в какого-то ухмыляющегося дурачка... но делать было нечего.

   - Да, я всё знаю,- пробормотал я еще раз.

   Она взглянула на меня, проворно встала и хотела удалиться.

   Но это было бы слишком жестоко. Я ее схватил за руку.

   - Ради бога,- начал я,- сядьте, выслушайте меня...

   Она подумала и села.

   - Я вам сейчас говорил,- продолжал я с жаром,- что я всё знаю,- это вздор. Я ничего не знаю, решительно ничего; я не знаю, ни кто вы, ни кто он, и если я мог вас удивить тем, что я сказал вам сейчас у колонны, то припишите это одному случаю, странному, непонятному случаю, который, как будто на смех, два раза и почти одинаковым образом сталкивал меня с вами, делал меня невольным свидетелем того, что, может быть, вы бы желали сохранить в тайне...

   И я тут же, нисколько не обинуясь и без малейшей утайки, рассказал ей всё: встречи мои с ней в Сорренто, в России, мои тщетные расспросы в Михайловском, даже разговор мой в Москве с Шлыковой и ее сестрой,

   - Теперь вы всё знаете,- продолжал я, окончив свой рассказ.- Я не стану описывать вам, какое глубокое, какое потрясающее впечатление вы произвели на меня: видеть вас и не быть очарованным вами - невозможно G другой стороны, мне тоже не для чего говорить вам, какого рода было это впечатление. Вспомните, при каких условиях я оба раза видел вас... Поверьте, я не охотник предаваться безумным надеждам, но поймите также и то неизъяснимое волнение, которое овладело мною сегодня, и извините меня, извините неловкую хитрость, к которой я решился прибегнуть, чтоб обратить ваше внимание, хотя на мгновение...

   Она выслушала мои сбивчивые объяснения, не поднимая головы.

   - Что же вы хотите от меня? - сказала она, наконец.

   - Я?.. Я ничего не хочу... Я и так уже счастлив... Я слишком уважаю чужие тайны.

   - Будто? Однако вы до сих пор, кажется... Впрочем,- продолжала она,- я не хочу упрекать вас. Всякий на вашем месте сделал бы то же. Притом случай действительно так настойчиво сближал нас... это как будто дает вам некоторое право на мою откровенность. Слушайте: я не принадлежу к числу тех женщин, непонятых и несчастных, которые ездят по маскарадам для того, чтобы болтать с первым встречным о своих страданиях, которым нужны сердца, исполненные сочувствия... Мне ничьего сочувствия не нужно: мое собственное сердце умерло, и я приехала сюда для того только, чтобы окончательно похоронить его. Она поднесла платок к своим губам.

   - Я надеюсь,- продолжала она с некоторым усилием,- что вы не принимаете моих слов за обыкновенные маскарадные излияния. Вы должны понять, что мне не до того...

   И точно, в ее голосе было что-то страшное, при всей вкрадчивой мягкости его звуков.

   - Я русская,- сказала она по-русски - до тех пер ока выражалась на французском языке,- хотя мало жила в России... Имя вам мое знать не нужно. Анна Федоровна моя старинная приятельница; я точно ездила в Михайдовское под именем ее сестры... Тогда мне нельзя было с ним видеться явно... И без того начинали ходить слухи... Тогда еще существовали препятствия - он не был свободен... Эти препятствия исчезли, но тот, чье имя должно было сделаться моим, тот, с которым вы меня видели, меня бросил.

   Она сделала движение рукой и помолчала...

   - Вы точно его не знаете? не встречались с ним?

   - Ни разу.

   - Он почти всё это время провел за границей. Впрочем, он теперь здесь... Вот и вся моя история,- прибавила она,- вы видите, в ней нет ничего таинственного, ничего особенного.

   - А Сорренто? - робко прервал я.

   - Я с ним познакомилась в Сорренто,- медленно возразила она и задумалась.

   Мы оба умолкли. Странное смущение овладело мною. Я сидел подле нее, подле той женщины, чей образ так часто носился в мечтах моих, так мучительно волновал и раздражал меня,- я сидел подле нее и чувствовал холод и тяжесть на сердце. Я знал, что ничего не выйдет из этой встречи, что между ею и мною была бездна, что мы, расставшись, разойдемся навсегда. Протянув голову и уронив обе руки на колени, сидела она равнодушно и небрежно. Знаю я эту небрежность неизлечимого горя, знаю равнодушие безвозвратного несчастья! Маски четами проходили мимо нас; звуки "однообразного и безумного" вальса то глухо отдавались в отдаленье, то приносились резкими взрывами; тяжело и печально волновала меня веселая бальная музыка. "Неужели,- думал я,- эта женщина - та самая, которая явилась мне некогда в окне того далекого деревенского домика во всем блеске торжествующей красоты?.." И между тем время, казалось, не коснулось ее. Нижняя часть ее лица, не скрытая кружевами маски, была почти младенчески нежна; но от нее веяло холодом, как от статуи... Возвратилась Галатея на свой пьедестал, и уже не сойти с него более. Вдруг она выпрямилась, заглянула в другую комнату и встала.

   - Дайте мне руку,- сказала она мне,- пойдемте скорей, скорей.

   Мы вернулись в залу. Она шла так быстро, что я едва за ней поспевал. У одной колонны она остановилась.

   - Подождемте здесь,- прошептала она.

   - Вы кого-нибудь ищете,- начал было я...

   Но она не обращала на меня внимания: пристальный взор ее вперился в толпу. Темно и грозно глядели из-под черного бархата ее черные большие глаза.

   Я обернулся в направлении ее взора и всё понял. По коридору, образуемому рядом колонн и стеной, шел он, тот мужчина, которого я встретил с нею в лесу. Я узнал его тотчас; он почти не изменился. Так же красиво вился его русый ус, такой же спокойной и самоуверенной веселостью светились его карие глаза. Он шел не торопясь и, слегка наклонив свой тонкий стан, рассказывал что-то женщине в домино, которую вел под руку. Поравнявшись с нами, он внезапно поднял голову, посмотрел сперва на меня, потом на ту, с которой я стоял, и, вероятно, узнал ее, узнал ее глаза, потому что брови его слегка дрогнули,- он прищурился, и чуть заметная, но нестерпимо дерзкая усмешка шевельнула его губы. Он нагнулся к своей спутнице, шепнул ей на ухо два слова, та тотчас оглянулась, голубенькие ее глазки торопливо окинули нас обоих, и, тихо засмеявшись, погрозила она ему своей маленькой ручкой. Он слегка приподнял одно плечо, она кокетливо к нему прижалась...

   Я обернулся к моей незнакомке. Она смотрела вслед уходящей чете и вдруг, выдернув у меня руку, бросилась к дверям. Я было устремился вслед за ней, но она, обернувшись, так на меня взглянула, что я глубоко ей поклонился и остался на месте. Я понял, что преследовать ее было бы грубо и глупо.

   - Скажи, пожалуйста, братец,- говорил я, четверть часа спустя, одному из моих приятелей - живому адрес-календарю Петербурга,- что это за высокий, красивый господин с усами?

   - Это?.. это какой-то иностранец, довольно загадочное существо, очень редко появляющееся на нашем горизонте. А что?

   - Так!..

   Я вернулся домой. С тех пор я уже нигде не встречал моей незнакомки. Зная имя человека, которого она любила, я бы, вероятно, мог добиться, наконец, кто она была такая, но я сам не желал этого. Я сказал выше, что эта женщина появилась мне как сновидение - и как сновидение прошла она мимо и исчезла навсегда.

  

  

  

   Григорьев - Григорьев Ап. Сочинения. СПб.: Издание Н. Страхова, 1876. Т. I.

   Добролюбов - Добролюбов Н. А. Полн. собр. соч. / Под общей редакцией П. И. Лебедева-Полянского. Т. I-VI. М.; Л.: Гослитиздат, 1934-1941 (1945).

   Дружинин - Дружинин А. В. Собр. соч. СПб., 1865. Т. VII.

   Иванов - Проф. Иванов Ив. Иван Сергеевич Тургенев. Жизнь. Личность. Творчество. Нежин, 1914.

   Истомин - Истомин К. К. "Старая манера" Тургенева (1834-1855 гг.) СПб., 1913.

   Клеман, Летопись - Клеман М. К. Летопись жизни и творчества И. С. Тургенева Под. ред. Н. К. Пиксанова. М.; Л.: Academie, 1934.

   Назарова - Назарова Л. Н. К вопросу об оценке литературно-критической деятельности И. С. Тургенева его современниками (1851-1853).- Вопросы изучения русской литературы XI-XX веков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958, с. 162-167.

   Писарев - Писарев Д. И. Сочинения: В 4-х т. М.: Гослитиздат, 1955-1956.

   Рус арх - "Русский архив" (журнал).

   Рус беседа - "Русская беседа" (журнал).

   Рус Обозр - "Русское обозрение" (журнал).

   Со ГБЛ - "И. С. Тургенев", сборник / Под ред. Н. Л. Бродского. М., 1940 (Гос. библиотека СССР им. В. И. Ленина).

   Сб ПД 1923 - "Сборник Пушкинского Дома на 1923 год". Пгр., 1922.

   Т. Соч. 1860-1801 - Сочинения И. С. Тургенева. Исправленные и дополненные. М.: Изд. Н. А. Основского. 1861. Т. II, III.

   Т. Соч, 1865 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1864). Карлсруэ: Изд. бр. Салаевых. 1865. Ч. II, III.

   Т, Соч. 1868-1871 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868). М.: Изд. бр. Салаевых. 1868. Ч. 2, 3.

   Т, Соч, 1874 - Сочинения И. С. Тургенева (1844-1868). М.: Изд. бр. Салаевых. 1874. Ч. 2. 3.

   Фет - Фет А. А. Мои воспоминания (1848-1889). М.. 1890. Ч. I и II.

   1858. Scènes, I - Scènes de la vie russe, par M. J. Tourguéneff. Nouvelles russes, traduites avec l'autorisation de l'auteur par M. X. Marmier. Paris. 1858.

   1858. Scènrs, II - Scènes de la vie russe, par M. J. Tourguéneff. Deuxième série, traduite avec la collaboration de l'auteur par Louis Viardot. Paris, 1858.

  

  

  

   Черновой автограф начала рассказа на двух листах: ИРЛИ, ф. 93 (П. Я. Дашкова), оп. 3. No 1260.

   Совр, 1852. No 2. отд. I, с. 141-170.

   Т, 1856. ч. 1. с. 355-403.

   Т, Соч, 1860-1861. т. 2, с. 168-197.

   Т, Соч, 1865, ч. 2, с. 301-335.

   Т, Соч. 1868-1871, ч. 2, с. 253-286.

   Т, Соч, 1874, ч. 2, с, 253-286.

   Т, Соч, 1880, т. 6, с. 261-295.

  

   Рукописи рассказа, кроме указанного выше отрывка чернового автографа, не сохранились.

   Впервые опубликовано: Совр, 1852, No 2, с подписью: Ив. Тургенев (ценз. разр. 2 февраля 1852 г.).

   Печатается по тексту Т, Соч, 1880 с учетом списка опечаток, приложенного к 1-му тому этого же издания, с устранением явных опечаток, не замеченных Тургеневым, а также со следующими исправлениями по другим источникам текста:

   Стр. 217, строки 32-33: "под единственным окошком" вместо "пред единственным окошком" (по черн. автогр.).

   Стр. 220, строки 26-27: "платье зашелестело" вместо "платье зашелестило" (по всем другим печатным источникам).

   Стр. 225, строка 12: "раздается голос" вместо "раздался голос" (по всем печатным источникам до Т, Соч, 1874).

   Стр. 228, строка 36: "сделал знак Дианке" вместо "сделав знак Дианке" (по всем другим печатным источникам).

   Стр. 239. строка 20: "фортепьяно" вместо "фортепиано" (по всем другим печатным источникам).

   Стр. 240, строка 18: "я невольно вспомнил" вместо "я невольно вспоминал" (по всем печатным источникам до Т, Соч, 1868-1871).

   Датируется 1851 годом на основании помет Тургенева в издании 1856 г. и в последующих. Однако, как свидетельствует переписка Тургенева, до конца 1851 г. рассказ еще не был им закончен. В канун Нового года он писал И. С. Аксакову о своих литературных планах па ближайшее будущее: ""Современник", может быть, получит от меня ничтожный рассказ, начатый давно тому назад..." (письмо от 31 декабря 1851 г. (12 января 1852 г.)). Так как февральская книжка "Современника" имеет дату цензурного разрешения 2 февраля, можно считать, что рассказ "Три встречи" был закончен и передан в редакцию журнала в середине, но не позднее конца января 1852 г. Немногим раньше этого Тургеневым была написана "сцепа" "Вечер в Сорренте" (дата окончания - 10 января 1852 г.). По верному замечанию Ю. Г. Оксмана, рассказ "Три встречи" "имеет несколько общих образных и фабульных мотивов с этой сценой" (наст. изд., Сочинения, т. 2, с. 685). Для обоих этих произведений Тургенев воспользовался своими воспоминаниями о нескольких днях, проведенных им в Сорренто весной 1840 г.

   Второе упоминание Тургенева о "Трех встречах" содержится в письме к С. Т. Аксакову от 2(14) февраля 1852 г. Сообщая, что он не сможет принять участие в задуманном И. С. и К. С. Аксаковыми "Московском сборнике", Тургенев продолжает: "Не пишется что-то - по крайней мере ничего порядочного не пишется - и скажу откровенно, что я слишком уважаю их издание, чтобы дать им, например, такую пустую вещицу, как ту, которая появится во 2-м No "Современника"". Приведенные авторские оценки, вряд ли вполне искренние, должны были, вероятно, несколько смягчить неловкость от решительного отказа участвовать в московском издании. Но они полностью совпали с мнением славянофилов о "Трех встречах". 29 мая того же года И. С. Аксаков писал Тургеневу: "Мне непременно хочется, и теперь больше, чем когда-либо, чтобы Вы приняли участие в нашем честном издании <...>. Пришлите хоть безделицу, только, разумеется, не б роде "Трех встреч", а такую, которая бы подходила к Сборнику" (Рус Обозр, 1894, No 8, с. 472). Слабым произведением, в котором "нет ничего такого, что бы заслуживало чье-нибудь внимание", "Три встречи" были названы в обзоре первых книг "Современника", помещенном в "Москвитянине" (1852, т. II, No 5, март, кн. 1, отд. V, с. 26-29).

   По-иному встретили новый рассказ Тургенева его друзья из западнического лагеря, хотя п их оценки пс были безусловно положительными. Подробно высказал свое мнение о "Трех встречах" Боткин в письме к Тургеневу от 11 февраля 1852 г., написанном под свежим впечатлением от рассказа: "Не знаю, я ли один испытываю всегда такие ощущения, читая твои рассказы, или испытывают их вообще все читающие их,- по крайней мере я, читая их, нахожусь постоянно в волнении: кровь как-то порывисто в это время обращается в жилах, дышу неровно, и по душе быстро и тревожно пробегают то забытые ощущения, то какие-то сладкие и давно ужо выдохнувшиеся минуты, то лица, когда-то любезные,- словом, твои рассказы действуют на меня необыкновенно возбудительно и сладко. Так подействовал и этот рассказ - или вернее - так подействовала первая половина его, именно до удавления Лукьяныча. Отсюда он принимает решительно прозаический тон н вполне охлаждает то истинно поэтическое впечатление, каким охватили меня его первые страницы. Эти первые страницы - ночь в Сорренто, ночь в усадьбе, явления молодой женщины - превосходны,- с них так и пышет жаром. С выездом из деревни - всё пошло плохо; сцена в маскараде сшита белыми нитками, разговор и вся сцена вяла и бесцветна - ну так и видно, что вся последняя половина писалась кое-как, сплеча, на скорую руку. Если бы я слышал этот рассказ до печати,- я не отстал бы от тебя, пока ты его не переделал и не провел бы по всему нему тот магический колорит, каким облиты его первые страницы. Сон тоже отзывается неправдоподобием и вычурностью. Фантастическая причина смерти Лукьяныча трогает в душе совсем другие струны, совсем другой регистр, звуки которого совсем не вяжутся с тоном начала и даже конца. Бог знает к чему эта смерть? Но, несмотря па всё это, первые страницы - прелесть сладчайшая. Жарче их я ничего не читал" {Боткин и Т, с. 14-15).

   Анненков не одобрил "Три встречи". Видя главный смысл развития творчества Тургенева в постепенном ослаблении субъективного начала и переходе к формам объективного творчества, Анненков счел ошибкой автора выбор им формы повествования от собственного лица: эта форма "выступила у него в "Трех встречах" с такой гордостию, самостоятельностию и отчасти с таким кокетством, что поглотила содержание. В рассказе есть несколько блестящих страниц, но фантастическое, эффектное содержание его к тому только, кажется, и направлено, чтоб осветить лицо рассказчика наиболее благоприятным образом" (Анненков П. В. О мысли в произведениях изящной словесности.- Совр, 1855, No 1, отд. III, с. 10).

   При подготовке текста рассказа для издания 1856 г. Тургенев внес в пего некоторые исправления. Эта работа была выполнена им в конце мая - первой половине июня 1856 г. 19 июня (1 июля) исправленный рассказ был выслан в Петербург Д. Я. Колбасину. Хотя обычно Тургенев очень чутко прислушивался к мнению своих друзей-советчиков Анненкова и Боткина, на этот раз он в сущности пренебрег их замечаниями и ограничился весьма немногочисленными и к тому же незначительными исправлениями. Помимо мелкой стилистической правки, оп исключил несколько фраз, звучавших чрезмерно напряженно, в духе уже давно осужденных им самим традиций романтизма тридцатых годов, устранил повторные упоминания о старых портретах в кладовой, ослабив этим мотив, отвлекавший от основного содержания рассказа, сократил конец беседы с незнакомкой в маскараде. В последующих изданиях текст рассказа уже не подвергался никаким сколько-нибудь существенным изменениям (см. раздел "Варианты" в издании: Т, ПСС и П, Сочинения, т. V, с. 486-488).

   Дружинин в своей статье о "Повестях и рассказах" Тургенева лишь коротко упомянул "повесть "Три встречи", хотя и исполненную проблесков поэзии, но не выдержанную и даже темную по содержанию". Отголосок этого скептического отношения к "Трем встречам" прозвучал и в статье Ап. Григорьева, написанной в 1859 г. (см.: Григорьев, с. 308).

   Безоговорочное признание рассказ "Три встречи" нашел не у критиков эстетического направления, а у деятелей противоположного лагеря. 26 марта (7 апреля) 1857 г. Некрасов писал Тургеневу, что при чтении "Повестей и рассказов" 1856 года ему особенно понравились "Фауст", "Яков Пасынков" и многие страницы "Трех встреч": "Тон их удивителен - какой-то страстной, глубокой грусти. Я вот что подумал: ты поэт более, чем все русские писатели после Пушкина, взятые вместе. И ты один из новых владеешь формой - другие дают читателю сырой материал, где надо уметь брать поэзию. Написал бы тебе об этом больше, но опять проклятая мысль - не принял бы ты этого за пустую любезность! Но прошу тебя - перечти "Три встречи",- уйди в себя, в свою молодость, в любовь, в неопределенные и прекрасные по своему безумию порывы юности, в эту тоску без тоски - и напиши что-нибудь этим тоном. Ты сам не знаешь, какие звуки польются, когда раз удастся прикоснуться к этим струнам сердца, столько жившего - как твое - любовью, страданием и всякой идеальностью" (Некрасов, т. X, с. 328).

   С этим отзывом сходна запись в дневнике Н. А. Добролюбова от 25 января 1857 г.: "Вечером я решился читать Тургенева и взял первую часть <...> Что-то томило и давило меня; сердце ныло,- каждая страница болезненно, грустно, но как-то сладостно-грустно отзывалась в душе... Наконец прочитал я "Три встречи" и с последней страницей закрыл книгу, задул свечу и вдруг - заплакал... Это было необходимо, чтобы облегчить тяжелое впечатление чтения. Я дал волю слезам и плакал довольно долго, безотчетно, от всего сердца, собственно по одному чувству, без всякой примеси какого-нибудь резонерства" (Добролюбов Н. А. Дневники. 1851-1859 Под ред. и со вступ. статьей Вал. Полянского. М., 1932, с. 221).

   Представляет также интерес отзыв Т. Шторма, который 15 сентября 1863 г. писал Л. Пичу: "В "Трех встречах", как ни слабы они по композиции, есть что-то пленительное, главное в них не в событии, о котором повествуется, а в том впечатлении, которое оно производит па рассказчика; настроение, овладевающее им в результате этого события,- вот собственно тема..." (см.: Шульце-Леман К. Тургенев в переписке Теодора Шторма с Людвигом Пичем.- Лит Наел, т. 76, с. 582; ср.: Лааге К. Э. Выставка в Хузуме, посвященная Шторму и Тургеневу.- Т сб, вып. 3, с. 294).

   В позднейшей критической литературе о Тургеневе рассказ "Три встречи" не подвергался обстоятельному изучению н оценке. Первая статья, специально посвященная этому рассказу, появилась только в 1927 г. (Габель М. О. "Три встречи" Тургенева и русская повесть 30-40-х годов XIX века.- Русский романтизм Сборник статей под ред. А. И. Белецкого. Л., 1927, с. 115-150). М. О. Габель дает здесь подробный анализ стилевых и композиционных приемов в "Трех встречах" и на основе произведенных наблюдений приходит к одностороннему и несколько упрощенному выводу об отказе Тургенева "от принципов натуральной школы" и о его повороте "в сторону русской романтической повести 30-х годов". При этом реалистические элементы в содержании н стиле рассказа оказались вне поля зрения автора статьи.

   Двумя годами ранее к "Трем встречам" обратился И. М. Гревс, опубликовавший книгу, в которой он рассматривал образы Италии в творчестве Тургенева (Гревс П. М. Тургенев и Италия. Культурно-исторический этюд. Л.. 1925). Не ставя перед собой задачи всестороннего разбора "Трех встреч", И. М. Гревс рассматривает лишь созданную здесь художником картину Италии и приходит к следующему заключению: "Это подлинная Италия <...> Удивляешься, как смог писатель, после кратковременного, еще однократного пребывания в Италии, так полно схватить, так прочно удержать, так жизненно воспроизвести реальный облик страны в его интимных деталях. Ведь итальянская картина не уступает по силе изображения многим мастерским тургеневским этюдам русской действительности, хотя бы тем. которые тут же. в "Трех встречах", переплетаются с нею" (с. 51-52).

   Рассказ "Три встречи" неоднократно переводился при жизни Тургенева на иностранные языки. В 1852 г. немецкий его перевод был издан в Петербурге под заглавием "Drei Begegnungen" (перепечатка из "St.-Petersburger Zeitung", 1852, No 126-131. 18-24 июня) и вскоре вышел отдельным изданием (ценз. разр. 24 нюня (6 июля) 1852 г.). Годом позже тот же перевод был напечатан в "Belletristische Blätter aus Russland", 1. Jg. (SPb.). 1853, Abt. I, S. 99-124 (см.: Шульце-Леман К., указ. статья, с. 590). В 1859 г. рассказ был напечатан в рептильной газете "Le Nord", издававшейся на французском языке в Брюсселе и представлявшей интересы русского правительства ("Les Trois Rencontres" J. Tourguénev, trad. du russe par Th. Franceschi.- Le Nord. 1859, Nr. 301-302).

   Сам Тургенев еще в 1857 г. включал "Три встречи" в план намеченного им совместно с Луи Виардо для издания в Париже второго сборника его повестей и рассказов на французском языке (1858, Scènes. II). Однако в дальнейшем "Три встречи" были заменены в этом сборнике "Поездкой в Полесье". Свое намерение перевести "Три встречи" Тургенев осуществил несколько позднее - этот рассказ, вместе с "Рудиным" и "Дневником лишнего человека", вошел в книгу, изданную в Париже в 1862 г. (см. о ней выше, с. 594).

   Из последующих переводов "Трех встреч" можно назвать также: хорватский ("Tri susreta" - журнал "Novi Pozor", 1868, и Веси (в Вене), Broj 94, 97, 99-100); чешский ("Troje setkâni", перевел F. Mach - журнал "Kvëty", 1870); украинский ("Слово", Львов. 1871, No 81-89, 91-95); венгерский ("Orszâg Vilâg", 1871, N 6-8); польский ("Tygodnik Wielkopolski". Познань, 1871); итальянский (вместе с "Бретёром", Милан, 1874 - см. об этом издании выше. с. 568); английский ("Three Meetings", перевод Agnes Lazarus, in Lippincott's Monthly Magazine, July 1875); финский (перевод Аурамо, Гельсингфорс, 1883).

   Более чем через полвека после создания Тургеневым "Трех встреч" этот рассказ вдохновил польского композитора Мечислава Карловича (1876-1909), задумавшего написать симфоническую поэму "Эпизод па маскараде". В очерке жизни п творчества М. Карловича, написанном И. Бэлзой, об этом замысле сказано: "У нас нет оснований считать рассказ Тургенева сюжетной основой поэмы Карловича, так как она, скорее всего, является эмоциональным раскрытием того человеческого стремления к счастью, которое наполняет этот рассказ Тургенева" (Бэлза Игорь. Мечислав Карлович. М., 1955, с. 152. Подробнее см.: Ступель А. М. "Три встречи". Симфоническая поэма М. Карловича "Эпизод на маскараде" на сюжет рассказа Тургенева.- Т сб, вып. 2, с. 127-133). Законченная после смерти композитора Гжегожем Фительбергом, партитура "Эпизода на маскараде" была впервые издана в 1930 г.

  

   Стр. 217. Passa que'colli...- Установить, из какой песни взят эпиграф, не удалось.

   ...в село Глинное, лежащее в двадцати верстах от моей деревни.- Глинным называлось современное село Крыльцово, находящееся примерно в десяти километрах от Спасского.

   Стр. 221. ...уехал из Сорренто, не посетив даже Тассова дома.- К 1840-м годам дом в Сорренто, в котором родился Торквато Тассо, уже не существовал - вместе с частью берега он обрушился в море. Главной достопримечательностью города был другой дом, в котором поэт жил позднее; фасад этого дома был украшен бюстом Тассо (см.: Бехтеев Александр. Рассказ об Италии. М., 1846, с. 148).

   Стр. 222. Она долго не шевелилась ~ громким и звенящим голосом воскликнула: "Addio!" - Ср. в письме Тургенева к В. П. Боткину от 12 (24) апреля 1859 г.: "...на душе вместе с воспоминаниями детства проходило что-то хорошее и глубоко грустное. Сегодня чудесная погода - жарко, тихо, поют птицы, пахнет почками; я раза три прошелся по саду - и чуть не всплакнул. Жизнь пролита до капли, но запах только что опорожненного сосуда еще сильнее, чем когда он был полный. Addio, vita, слышал я раз на Корсо, во время карнавала; молодой женский голос произнес эти слова - и долго звук их звенел у меня в ушах". Здесь Тургенев "прекрасно выразил то душевное состояние, которое способствует пониманию самой природы и происхождения лиризма "Трех встреч", их эмоциональной окрашенности, поэтического подтекста" (см.: Громов В. А. Об идейно-художественной связи повестей И. С. Тургенева 40-50-х годов с "Записками охотника" ("Три портрета", "Три встречи").- Межвузовский тургеневский сборник. Орел, 1963, с. 78-79 (Уч. зап. Орлов, гос. пед. ин-та, т. 17).

   Стр. 228. ...с громом и треском вылетит краснобровый черныш...- Черныш - одно из народных названий полевого тетерева-косача, имеющего черное оперение и красные брови.

   Стр. 239. Я, как Гамлет, вперил взоры свои...- Имеется в виду трагедия Шекспира "Гамлет, принц датский", акт III, сц. 2.

   Стр. 240. Я печальная, картина. Прислоненная к стене.- Из какого романса взяты эти строки - не установлено.

   Стр. 241. ...статуя Галатеи, сходящая живой женщиной с своего пьедестала в глазах замирающего Пигмалиона...- Согласно древнегреческому мифу, великий ваятель древности, кипрский царь Пигмалион, полюбил созданную им прекрасную статую Галатеи. Снизойдя к его мольбам, Афродита оживила статую (см. поэтическое изложение этого мифа в "Метаморфозах" Овидия, кн. 10).

   Стр. 243-244. ...звуки "однообразного и безумного" вальса...- Эпитеты, заимствованные из "Евгения Онегина" (глава пятая, строфа XLI).