Погодин Михаил Петрович - Сокольницкий сад

sp;  Скоро, мой друг, ты получишь от меня рассуждение о пределах географии. Долго думал я об ней, и недавно только блеснула в голове моей мысль простая и ясная, которая послужит основанием. Я прыгал как ребенок, как Архимед. Между тем мне кажется, я давно уже не водил тебя в мои почти родные Сокольники. Я привыкаю к Луизе. Нет, здесь нейдет "привыкать", слово физическое. - Я... но мне не приходит в голову другое приличное выражение. - Поверишь ли, что тот день я, кажется, пропускаю, не живу в жизни моей, в который не вижу ее? - С какою радостию, кончив поутру дела свои, отобедав дома с своею старою няней, отправляюсь я к ней! - Вошел, увидел ее - и блаженствую. Я переселяюсь в другой мир, дышу другим воздухом, легким, благодатным. Какие-то новые, приятные чувства во мне волнуются. Все предметы приближаются ко мне с дружбою. Ею, как светом, я вижу их, люблю их. Ах, как она мила, Всеволод! Сколько поступков узнал я стороною, в которых добрая, высокая душа ее является во всем блеске и величии, к которым никто, кроме ангелов, казалось мне, не может быть способен - и между тем она молчит об них. - Она восхищает меня более и более. - Вчера читали мы "Вадима" Жуковского [44]:

   - Блажен, - сказал я, - блажен тот, кому слышится ясно в душе его звонок.

   - Вам слышится звонок? - спросила она меня, улыбаясь.

   - Ваш голос служит мне звонком.

   - Нет, без комплиментов, скажите, вам часто слышится звонок?

   - Какой?

   - Разве есть много их?

   - Нет - один, но у нас разные уши, иногда мы слышим сердцем, иногда умом, иногда...

   - Вы запутываете вопрос, но я не отстану от вас без ясного ответа. Вы слышите умом?

   - Не знаю, я не могу различить еще.

   - Здесь нельзя не знать, не скромничайте, да - или нет - умом?

   - Да: у меня ум теперь в сердце.

   Ах, Всеволод, женщина есть прекраснейшее творение в природе! - Я думаю часто, как мужчины к ним неблагодарны; как странно, несправедливо раздаются венцы лавровые. Женщинам, то есть их внушениям, посредственным и непосредственным, принадлежит, скажу смело, большая часть прекрасного, которым мы обладаем в произведениях искусств изящных, и, между тем кто произносит имя Лауры, Элизы Драпер, Фанни, мисс Чаворт, Элеоноры с таким благоговением, с каким произносят имена Петрарки, Стерна, Клопштока, Байрона, Тасса? [45] - Здесь есть еще другой варварский предрассудок: рассуждают о каких-то личных их недостатках, заблуждениях, как будто бы они что-нибудь значили в общем итоге. Всего досаднее бывает мне за Элеонору. Все жалуются на нее, что она не чувствовала любви Тассовой, не умела ценить ее, оставляла его в горести и пр. - Согласен я, но она внушила "Освобожденный Иерусалим", и какое лучшее право иметь ей на бессмертие? - Все прочее - мелочь, которую человек с чувством должен оставить без внимания, мелочь, неразлучная пока с скудельным составом человеческим. То же думаю и вообще о великих людях. Как сметь, например, видя "Мадонну" и "Светлое преображение", думать и говорить о какой-то невоздержности Рафаелевой? Прочь, мысль недостойная! Я взираю на душу великого мужа в лучшие минуты ее деятельности и, благоговея пред ними, на все прочие накидываю покров забвения. Я взираю на душу, а не на людей. - Прощай, Всеволод! устал.

   P. S. Мне вздумалось перечитать письмо свое, и я чувствую, что чего-то не досказал тебе, как будто бы что-то лежит у меня на сердце. Что такое?

  

  

  

   Кого ты вздумал морочить? Я давно уже предсказал тебе то, чего ты так хитро не договорил в письме своем. Ты влюбился, то есть ты погиб. Теперь нечего советовать тебе, не о чем просить. С слепыми ли рассуждать о цветах? Все кончено. Письма твои отныне я буду принимать только к сведению, сам писать - ex officio {по обязанности (лат.).}, хладнокровно, как о предмете постороннем, как о мыслях в новой книге.

   Что нагородил ты мне о женщинах? Елеонора внушала "Освобожденный Иерусалим", и вот право на бессмертие!! Безумец! поэтому и яблоко Невтоново бессмертно! - Ты видишь только то, что внушили женщины доброго - но сколько великих людей погибло для человеческого рода от их пагубного влияния добычею ревности или других еще постыднейших чувствований! Вздорные страсти, расчеты, хитрости, предубеждения, сплетни, словом, все в нашей природе, - не от сих ли страшных исчадий? - Счастливы древние! они ценили их как надо, и за то без помех могли предаваться своей высокой, общественной жизни. - К чему приплел ты еще выходку о Рафаеле? Мне смешно ведь читать, как ты мечешься из угла в угол. - Нет ни связи, ни последовательности, ни заключений. Бедная логика! - Между прочим, пришли скорее рассуждение о пределах географии. Да полно, есть ли оно? Где тебе!!

   Я, я живу по-прежнему; тверд как алмаз и безопаснее еще Ахиллеса. Впрочем, и я познакомился с одною девушкою, дочерью соседки, к которой возил меня батюшка. - Вчера мы были вместе с нею на обеде у моего опекуна. Недурна собою и неглупа. Ты влюбился бы в нее тотчас. В нашем уезде все восхищаются ею. - Мне понравилось только какое-то выражение холодности, даже гордости в глазах ее. За столом случилось мне сидеть с нею рядом, язык мой как-то разболтался и не умолкал. Впрочем, я дал ей заметить под конец, что это случилось без намерения: подали малагу; она к чему-то сказала мне, что любит это вино, потому что оно сладко. "А я так потому, что от него опьянеть нельзя". Каков? - Продолжай писать ко мне: мне все ведь приятно узнавать, что с тобою делается.

  

  

  

   Вчера был день рождения Луизы. - Ты знаешь, я долго не решался, что подарить ей; то казалось не кстати, другое слишком обыкновенно и проч. Наконец решился было я написать аллегорическую повесть, в коей она играла бы главную роль, посвятить ей, - но побоялся проговориться без намерения, побоялся, чтоб не заключили чего-нибудь в дурную сторону и решился - как ты думаешь - перевести для нее Шиллерова Валленштейна [46], в котором она восхищается ролею Теклы. С каким удовольствием принялся я за работу и какое удовольствие работа мне доставила. Каждое явление, каждый монолог отзывался в душе моей, я предчувствовал все, что говорили Макс, Текла, Шиллер. Мысль, что мой труд будет приятен этой несравненной девушке, которую я люблю более всего на свете, что она, читая его, будет думать обо мне, одушевляла меня - я ночи не спал, и через две недели трагедия была готова. Нет - никогда, никогда не позабуду я этого блаженного времени, и если бы я во всю жизнь свою получил от Луизы только это вдохновение, и тогда осталась бы она незабвенною для моего сердца. Буду ли я опять когда-нибудь так счастлив? Оставалось три дня. Я сшил тетрадь из голландской бумаги и начал переписывать с таким тщанием, с каким от роду не писал ничего. Каждую строку отделывал как артист. Наконец наступило 25 августа. Я отправился в Сокольники и так боялся - сам не понимаю чего - что даже сердце у меня билось. - Меня встретила именинница... Я подошел к ней... и тут не помню уже, что было со мной, как отдал тетрадь свою и что сказал ей - даже что она отвечала мне. - И так об утре я не могу написать тебе ни слова. Помню только, что к этому времени принадлежит один взгляд ее... взгляд, который останется навек в душе моей. О, если бы так взглянуло на меня Провидение! Теперь при одном воспоминании об оном какая-то райская благодать по мне разливается. - Ангел! небесный ангел! благословляю тебя, благословляю минуту, в которую я видел тебя на земле! За обедом я сидел подле нее: на ней было клетчатое серенькое платье из холстинки. - И вот что странно! Платье это мне не нравится, очень грубого цвета, но так пристало к ней, так... я не знаю что-то... что она мне еще милее показалась в нем. Белая косынка кисейная чуть лежала на шее. Средний конец был подправлен сзади под пояс, два остальные зашпилены на груди бриллиантовою булавкою. - Волосы, незавитые, были соединены с косою под черепаховым гребнем. - Гостей сидело за столом человек десять, и между прочим, какой-то полковник, увешанный орденами, старинный сослуживец ее дяди, с сыном, молодым человеком лет в двадцать. - Ей почти не удалось говорить со мною. - Пили за здоровье. "Поздравляю вас, будьте счастливы!" - сказал я ей вслух и подумал про себя: "Ты сама счастие". - После обеда все гуляли в саду. Она улучила как-то свободную минуту, когда нас не слыхал никто, и сказала мне:

   - Я всегда проводила этот день с удовольствием, но никогда не проводила с таким удовольствием, как ныне, и им я обязана вам. Еще раз благодарю вас.

   - Дай бог, чтоб всякий год увеличивалось ваше Удовольствие, - отвечал я.

   - Это уже слишком много, - а вы разве всякий год будете переводить мне по Валленштейну?

   - Даже писать, если это приятно вам.

   - Честное слово?

   - И слово, и дело!

   - Ударимте по рукам. - А мне что пожелать вам?

   - Мне не желайте ничего. Я уже счастлив мыслию...

   - Луиза! - тут закричал г. Винтер, - послушай, Луиза! покажи нам свою беседку.

   - Там не убрано, дяденька, извините...

   - Что за вздор! Там хорошо и без уборки...

   - Но у меня нет ключа.

   - Сходи за ним.

   Она пошла как будто нехотя, и я не понимал отчего. Возвращается... идем... вхожу и я, и что же попалось мне прежде всего на глаза? Моя тетрадь, обвернутая в чистую бумагу и разложенная на последней сцене... на конце было написано что-то, как я увидел издали. - Я отворотился в сторону и стал смотреть на портрет Дмитриева, нарочно для того, чтоб дать ей время прибрать тетрадь. Мы пили чай в беседке. Впрочем, мне как-то неловко было при чужих людях. Она заметила это и спросила меня о причине. Я сказал, что лучше люблю быть с нею сам-дру... сам-третей.

   - У вас мой вкус, - отвечала она мне, улыбаясь, - я также не люблю общества.

   - Позвольте же мне отпраздновать нынешний день послезавтра у вас; в воскресенье, - сказал я, - вы будете одни?

   - Приходите, приходите, буду дожидаться вас.

   Я взял шляпу и ушел потихоньку.

  

  

  

   Meurs Cesar! {Умри, Цезарь! (фр.)} Женись на Луизе. Я случайно узнал много подробностей в ее пользу (она подруга моей новой знакомки), читал многие ее письма и признаюсь, они мне очень понравились: ясны, правильны, умны. Нигде не страдает ни грамматика, ни логика; есть даже ученые термины. Долго думал я вообще о браке. Правду сказать: почему и не так? ведь и Шлёцер, и Гердер, и Герен [47] были женаты.

   Можно работать и при жене. - Однако - все как-то мудрено мне кажется! Жена! Дети! - Нельзя не рассмеяться! Я вообразить себе этого не умею. - Так и быть. Я благословляю тебя и жду ответа.

  

  

  

   Благодарю тебя за поздравление, добрая моя Катенька, благодарю тебя и за твои желания {Письма этого не нашлось, равно как двух или трех писем Луизы пред сим.}: письмо твое доставило мне несравненное удовольствие - как будто бы исполнилось уже все то, чего ты мне пожелала; письмо твое я получила в самый день моего рождения поутру. Только что прочла его, только что стала думать о тебе и благословлять промысл, соединивший меня с тобою узами дружбы, как вошел Б. Б. - другой человек, который... который близок к моему сердцу.

   - Поздравляю вас, сударыня, с днем вашего рождения, - сказал он дрожащим голосом. - Желаю, чтоб вся жизнь ваша была так светла, как душа ваша, чтоб ваше счастие ничем не возмущалось. (На глазах его написано было, что он не льстил мне и говорил от чистого сердца.) Примите от меня в знак благодарности за все ласки, за все те минуты, которые я провел с вами и которые были для меня святыми наслаждениями, примите от меня сей труд мой. Пусть будет для вас знаком памяти.

   - Он навсегда, навсегда будет для меня знаком вашей дружбы, - отвечала я ему, - знаком дружбы, которую я умею чувствовать. Очень рада, что могла принести вам какое-нибудь удовольствие. Я только что уплачивала вам. Благодарю вас искренно.

   Я взяла тетрадь, развернула - что же это было такое? Перевод Шиллерова Валленштейна, о котором мы с ним говорили недавно. - Ах, как он мил, как добр! Я была рада без памяти и не переставала благодарить его. Тут вошел дядюшка. - Я оставила их и побежала в беседку. Там прочла всю трагедию. Как я плакала, Катенька! Слезы в три ручья лились из глаз моих, и между тем было весело, как на небе. Я задумалась, и опомнилась только тогда, как дядюшка прислал мне сказать, что должна принимать гостей. - Молодой человек, о котором я писала к тебе, был уже там. С неприятным, даже горьким чувством я увидела его. - Б. Б. был рассеян. За столом мне надобно было занимать гостей, и я не говорила с ним. После обеда в саду поблагодарила его еще раз. Дядюшке вздумалось показать гостям мою беседку. Он велел мне отпереть ее. Я вспомнила, что тетрадь осталась на столе развернутая на том месте, где я поутру, прочитав трагедию, в восторге излила свои чувства в нескольких строках. Мне не хотелось, чтоб их увидели; но делать было нечего. Я отперла дверь и успела, однако ж, спрятать ее под ноты, так что никто не видал, кроме Б. Б., который притворился не приметившим ничего. - Он ушел рано домой, обещавшись... Меня зовут к дядюшке, подожди немного...

  

   Друг мой! я насилу держу перо, не помню себя. - Что сказал мне дядюшка, что сказал? - Полковник сделал ему решительное предложение о своем сыне. - Он спрашивал моего мнения. Я трепетала, слушая его, плакала и молчала. Дядюшка, увидев мое смущение, сказал мне: "Чего же ты испугалася? Я даю тебе время на размышление. Обдумай хорошенько: и я надеюсь получить от тебя ответ благоприятный". Я поцеловала его в сильном движении и убежала.

   Боже мой! Я не хочу замуж... Я никогда еще не имела этой мысли... Мне так хорошо теперь... Я не знаю этого молодого человека - и жить с ним всю жизнь!.. Дядюшка любит меня; он не захочет видеть меня в несчастии. Но я так привыкла слушаться его, что вопрос его показался мне приказанием, а приказание - исполнением. - А если захочет он приказать мне? Он так тверд в своих намерениях! Притом, я не знаю, в каких он отношениях к полковнику. - Его не послушаться, огорчить!.. Ах, как тяжело мне! - Друг мой! Научи меня, ободри меня. Никогда не имела я в тебе такой нужды, как теперь.

  

  

  

   Теперь я скажу тебе в свою очередь, Луиза, что ты с ума сошла. - Об чем ты растосковалась? - Я с нетерпением ждала такого случая, который послужит прекрасною развязкою для вашей пиесы. - Ты влюблена в Б. Б. Это верно. Спроси самое себя - до сих пор ты боялась сделать это - и ты получишь в ответ да так же скоро, как твой дядюшка получит нет. - Б. Б. влюблен в тебя. Это еще вернее: говорить так, как он говорит с тобою, не могут не влюбленные. Вы друг друга стоите, и у вас дело теперь за объяснением. Оно скоро будет и, думаю, будет прежде, нежели получишь ты письмо мое. - У тебя голова болит, пишешь ты, на другой или на третий день заболит еще больше. Это очень натурально. Ты не выйдешь в гостиную, когда в воскресенье явится к вам Б. Б с своими приятными надеждами. Дядюшка твой будет говорить с ним рассеянно. Это поразит его тем больше, что не мудрено понять, что это значит. Страх откроет ему глаза, и глуп он будет, чего я никак не думаю, если не воспользуется таким прекрасным случаем снять тяжкое слово и с своей груди, и с твоей. Он скажет его и себе, и тебе; и глупа ты будешь, чего я также не надеюсь, если тотчас не подашь ему свою руку. - С каким восхищением поцелует он ее! - Вот первая развязка. Теперь о второй. Она зависит частию от дяди, и здесь я не могу сказать ничего решительного; вы должны подумать об ней уже вместе и распорядиться так, чтоб она была удачна.

   Луиза! признайся, что я не пророчица, а отгадчица не последняя. - Уведомляй меня обо всем.

  

  

  

   Я в сомнении, Всеволод! в таком сомнении, которым сердце у меня тлится. Вообрази себе: с душою, готовою к наслаждениям, сбираюсь я в Сокольники как в рай. Что же? Прихожу, Луизы нет. Она, говорят, занемогла. Дядя не беспокоится об ее болезни, а между тем неприветлив, даже холоден. Я начинаю речь и о том, и о другом, и о третьем. Он приметно думает о постороннем. Я должен был уйти, не узнав ничего обстоятельного. Прихожу на другой день. То же и так же. Луиза все еще больна, показалась на минуту, и то как будто совестясь, с печальным, грустным лицом. - Я догадываюсь... Неужели догадка моя справедлива? Решаюсь писать к ней.

  

  

  

   Я пишу к вам, сударыня - извините ли вы мою дерзость? - Одно только живое участие во всем, что до вас касается, может служить мне оправданием в оной.

   У вас есть какая-то горесть, которую вы называете болезнию. Она видна была вчера на глазах ваших, и, что еще вернее, я чувствую и моим сердцем. - Могу ли я узнать, что ее производит? Ах, если б было в моей власти удалить, ослабить все вам противное, все, что может огорчить вас на минуту! С каким приятным удовольствием пожертвовал бы я для вас трудом, временем, жизнию, счастием! Я не смею спрашивать вашего дядюшку. Вы будете доверчивее ко мне, я надеюсь.

   Еще раз прошу у вас прощения в моей дерзости; завтра я буду у вас, и ваше явление послужит мне знаком оного. Простите, сударыни, и будьте уверены, что я страдаю более, хотя и не знаю причины вашего страдания.

  

  

  

   Благодарю вас за ваше участие. Ныне мне лучше, и я с удовольствием увижу вас: вы принесете мне здоровья и утешения.

  

  

  

   Счастлив, я счастлив, Всеволод! - Так вот что такое счастие! Я понял теперь это слово и вижу, что прежде оно было для меня звуком порожним. Она меня любит, она любит меня. Слышишь ли? Этот ангел - Луиза! любит меня. Она сама сейчас сказала мне это. Я услышал, почувствовал слова ее.

   Ах, какой поцелуй напечатлел я на устах ее! вся жизнь моя, прошедшая и настоящая, и будущая собралася в этом поцелуе. - Какая же живая, большая жизнь! Не это ли вечность? - Бог мой! Бог мой! Благодарю тебя. Я могу умереть теперь... что мне узнавать еще на земле? - Jch habe gelebt und geliebt {Я жил и любил (нем.).}.

  

  

   Вот как случилось это открытие: со страхом и трепетом пошел я в Сокольники после отправления письма к ней, с которого ты имеешь копию. - Г-на Винтера, к счастию, не было дома. Выходит Луиза. Нельзя, нельзя описать того смущения, которое было начертано на лицах наших. Я поклонился, она также. Мы сказали друг другу несколько несвязных слов и замолчали. Я не мог произнести ни одного звука, и между тем, как хотелось мне говорить! Слова копились у меня на языке, теснились, и ни одно не могло выговориться. "Вам лучше, Луиза? - сказал я наконец, собравшись с духом, - совсем лучше? Ах, не скрывайте от меня ничего! умоляю вас". Она залилась слезами. "Дядюшка предлагает..." - "Вы хотите...?" - Она взглянула на меня... "Луиза! Луиза! я обожаю вас. Жизнь и смерть, больше - мое счастие и несчастие зависят от вас. Хотите ли быть моею?" - "Я ваша", - сказала она после некоторого борения и бросилась с мои объятия. - Ах, Всеволод!.. Как может человек чувствовать столько? Неужели это было минутою в моей жизни?

   Я иду к ней опять... мы уговоримся теперь.

  

  

   Я был у нее. Друг мой! друг мой! восторг сделался текущей моею жизнию. Чудное творится со мною. Силы небесные! неужели я человек? Мне кажется, что я всю природу собрал в мою душу, что я сам сделался всею природою.

   Завтра Луиза скажет решительный ответ своему дяде. Я поеду просить руки ее... Друг! помолись об нас в десятом часу.

  

   Здесь прекратилась рукопись, полученная мною от моего приятеля. Остальных писем я не нашел в оной - по крайней мере я не отчаиваюсь еще в успехе найти их где-нибудь, если только они существуют, и в свое время сообщу их своим читательницам и читателям. Между тем мне не хотелось оставить их и теперь в совершенной неизвестности о судьбе наших героев, и я, за недостатком сведений положительных, решился прибегнуть пока к преданию. Успех соответствовал моему ожиданию отчасти: я узнал многое, но, к сожалению, не могу ручаться за истину узнанного, потому что слухи в некоторых обстоятельствах противоречат себе взаимно. - Вот главное: одни говорят, что г-н Винтер по каким-то странным обетам, связывавшим его с полковником, и еще почему-то отказал сначала Б., и сей последний после многих уже приключений, разлук, смертей, поединков, пожаров и наводнений получил руку его племянницы. Другие, напротив, говорят, что г. Винтер тотчас согласился на предложение Б., а вопросом своим Луизе о сыне полковника хотел только наказать ее за недоверчивость и предускорить объяснение между любовниками. - Как бы то ни было - верно то, что Б. женился на Луизе (а Катенька вышла за Сенеку), и в скором времени (вот причина различных слухов) вместе с нареченным своим тестем оставил Москву. - Б. не искал ни честей, ни отличий, как все утверждают единогласно, не любил кланяться, толкаться в передних, пресмыкаться по гостиным, шаркать по залам и избрал себе местопребыванием какой-то уездный город, где в последствии времени был избран смотрителем уездного училища. Там он разливает теперь около себя благой свет просвещения, и на лоне природы, в мире с богом, людьми и совестью, в обществе великих писателей, занимается любомудрием и вкушает счастие семейственной жизни вместе с любезною своею подругою. - Позавидуйте ему, читатели!

  

  

   Впервые напечатано в "Московском вестнике", 1829, ч. II, с. 72-134, за подписью "З." и датировано 1825 г.

  

   [1] Ростопчин Федор Васильевич (1763-1826) - государственный деятель, с 1812 по 1814 г. - московский генерал-губернатор.

   [2] Катон - имя римского писателя и государственного деятеля Марка Порция Катона (234-149 до н. э.) употреблялось нарицательно, обозначая презрение к жизненным радостям.

   [3] Геба - в греческой мифологии богиня вечной юности.

   [4] ...о брандерах канариевых - Брандер - судно, предназначенное для сожжения неприятельского флота. К. Канарис (Канари) (ок. 1790-1877) - участник греческой войны за независимость (1821-1829), прославился уничтожением турецких кораблей в 1822-1824 гг.

   [5] Боцарис Маркос (1790-1823) - герой греческой войны за независимость.

   [6] Боливар Симон (1783-1830) - в 1810-1820-е гг. руководитель борьбы за независимость испанских колоний в Америке.

   [7] Руссо еще сказал <...> что добро есть красота в действии - слова из романа Руссо "Новая Элоиза".

   [8] Гроновий И.-Ф. (1611-1671), его сын Гроновий Я. (1645-1716) и Эрнести И.-А. (1707-1781) -немецкие филологи-классики. Бурманн П. старший (1668-1741) и Бурманн П. младший (1713-1778) -голландские филологи-классики.

   [9] Смольный монастырь - Смольный институт благородных девиц в Петербурге.

   [10] ...и за Томсона, и за Делиля, и за Раича. - По-видимому, речь идет о популярных у русского читателя описательных поэмах: "Времена года" Д. Томсона (1700-1748), "Сады" Ж. Делиля (1738-1813) и "Георгики" Вергилия в переводе С. Е. Раича (1792-1855).

   [11] Все прискучится, как не с кем молвить слова - цитата из басни И. А. Крылова "Пустынник и медведь" (1808).

   [12] Журнал - здесь: дневник.

   [13] ...изображение Коринны с славной картины Жераровой! - "Коринна на Мисенском мысу" - картина французского художника Ф.-П.-С. Жерара (1779-1837).

   [14] Все утвари простые и далее - строки из послания К. Н. Батюшкова "Мои пенаты" (1814).

   [15] Wer den Besten seiner Zeit genug gethan, Der hat gelebt fьr alle Zeiten - слова из "Пролога" к драматической поэме Ф. Шиллера "Валленштейн" (1800).

   [16] ...как у Камоэнса бурный дух мыса Доброй Надежды Васку де Гамо! - имеется в виду эпизод из эпической поэмы португальского поэта Возрождения Л. ди Камоэнса (1524/1525-1580) "Лузиады" (1572).

   [17] ...в судилище преторском. - Претор - наделенный судебной властью член императорской и республиканской магистратуры в Древнем Риме.

   [18] Август Октавиан (63 до н. э. - 14 н э.) - римский император.

   [19] ...та красота, которую звал на землю Платон для привлечения смертных на путь добродетели! - имеется в виду учение о красоте, изложенное Платоном в диалогах "Пир" и "Федр".

   [20] Юлия - имеется в виду героиня "Новой Элоизы" Руссо.

   [21] Тезей - герой греческих мифов, возлюбленный критской царевны Ариадны, друг царя лапифов Пиритоя.

   [22] Тацит Публий Корнелий (ок. 58 - после 117) - римский историк.

   [23] Мюллер И. (1752-1809) - швейцарский историк.

   [24] Вертер и Шарлотта - герои романа в письмах "Страдания юного Вертера" И.-В. Гете (1774).

   [25] Минута всему повелитель, говорит Шиллер - неточная цитата из баллады Шиллера "Граф Гапсбургский" в переводе Жуковского (1818) ("Минута ему повелитель").

   [26] Сенека Луций Анней (ок. 4 до н. э. - 65 н. э.) - имя этого римского философа и писателя, утверждающего идеал мудреца, преодолевшего людские страсти, употреблялось нарицательно.

   [27] Жомини Генрих (1779-1869) и австрийский эрцгерцог Карл-Людвиг Иоганн (1771-1847) - известные военные теоретики и историки.

   [28] ...книга Давыдова о партизанском действии - "Опыт теории партизанского действия" (1821) героя войны 1812 г., поэта Д. В. Давыдова (1784-1839).

   [29] ...изобретение <...> паровых ружей и пушек - сделано английским физиком-изобретателем Дж. Перкинсом (1766-1849) в 1824 г.

   [30] Ариосто Лодовико (1474-1533) -итальянский поэт.

   [31] История Макиавеля - "История Флоренции" (1532) Н. Макиавелли (1469-1527), итальянского писателя, историка, политического деятеля.

   [32] Наполеон сказал, что сердце мужчины должно быть в голове его. - У Наполеона: "сердце государственного человека". Эти слова приведены Лас-Казом в его книге "Воспоминания о Святой Елене" (1822-1823).

   [33] "Коринна, или Италия" (1807, в рус. пер. - 1809-1810) - роман французской писательницы Жермены де Сталь (1766-1817).

   [34] ...читали мы у Карамзина и далее - см. "Письма русского путешественника" Н. М. Карамзина (1791-1795), письмо от 11 августа (из Цюриха). Лафатер Иоганн Каспар (1741-1801) - швейцарский ученый, физиогномист. Пытался установить связь между духовным обликом человека и строением и очертанием его черепа и лица.

   [35] Мерзляков Алексей Федорович (1778-1830) - русский поэт, переводчик, критик, теоретик литературы, профессор Московского университета, учитель Погодина.

   [36] "Мария" Карла Дольче - картина итальянского художника К. Дольчи (1616-1686).

   [37] Филарет (в миру - В. М. Дроздов, 1783-1867) - митрополит московский.

   [38] Буди мне по глаголу твоему - слова девы Марии из Евангелия от Луки (1.38).

   [39] ...песни Маруси из "Козака Стихотворца"... - "Козак-стихотворец" - водевиль А. А. Шаховского (1777-1846), русского писателя, театрального деятеля. События "Козака-стихотворца" связаны с Полтавской битвой.

   [40] Климовский С. - украинский казак, историческое лицо, герой "Козака-стихотворца".

   [41] "Минерва" (1587) - труд испанского гуманиста и филолога Ф. Санкциуса (1523-1601).

   [42] ...Байрон говорит к Шильонскому узнику, что только в глубине темницы, с цепью на руке вполне чувствуется свобода... - свободный пересказ строк из "Сонета к Шильону" Байрона (1816)

   [43] ...отрывки из "Цыган" Пушкина - отрывки из поэмы Пушкина "Цыганы" печатались в "Полярной звезде" на 1825 г., в "Московском телеграфе", 1825, N XXI и в "Северных цветах" на 1826 г.

   [44] "Вадим" - вторая часть стихотворной повести В. А. Жуковского "Двенадцать спящих дев" (1817). Следующий далее разговор о "звонке" имеет в виду символический мотив из этой поэмы.

   [45] ...имя Лауры, Элизы Драпер, Фанни, мисс Чаворт, Элеоноры <...> имена Петрарки, Стерна, Клопштока, Байрона, Тасса - имеются в виду возлюбленные и адресаты произведений называемых вслед за ними писателей и поэтов.

   [46] "Валленштейн" (1800) - трагедия Шиллера. Макс и Текла - ее герои, влюбленные друг в друга.

   [47] Геерен А.-Г.-Л. (1760-1842) - немецкий историк.