Буссенар Луи Анри - Десять миллионов Красного Опоссума

nbsp; В это время на место происшествия явилась новая группа дикарей, предводимая одним рослым молодцом лет двадцати пяти. Его кожа была гораздо светлее черной кожи его собратьев; кроме того, длинная борода указывала на нетуземное происхождение вождя. Он подошел к таинственному талисману и при виде его испустил радостный крик, затем обратился с несколькими словами к подчиненным. В одну минуту веревки были сняты с нас. Обезьяньи лица приняли самое дружеское выражение. Мы недоумевали, чему приписать эту перемену. Но вот новоприбывший вождь подошел к нам и проговорил на ломаном английском языке:

   - Господа, простите ошибку. Великая эмблема Нга-Ко-Тко спасла вас. Я - сын Красного Опоссума...

  

   Конец нашего путешествия походил на торжественное шествие. Черные сделались так любезны по отношению к нам, что почти надоели своею услужливостью. С этого времени мы могли сложить с себя всякую заботу о продовольствии: наши новые друзья в изобилии доставляли всевозможные припасы. Они скоро нашли колеса нашей фуры-лодки и помогли нам впрячь лошадей. Туда сели молодые девушки. Остальные участники экспедиции пошли пешком рядом с дикими. Мысль об окончании тяжелых трудов привела всех в самое веселое настроение духа. Один Том казался не очень довольным: он досадовал на превосходство в сравнении с ним Джоэ П. Сын Опоссума был гордый статный метис. Его беловатая кожа, рыжая борода и представительная наружность говорили о европейском происхождении. Он довольно хорошо знал английский язык, что очень унижало нашего слугу. Вообще при Джоэ Том чувствовал себя отставленным на второй план, несмотря на все уважение, которое он внушал туземцам своею красной рубашкой и каталонским ножом.

   - Объясните, мой друг, - любезно обратился сэр Рид к молодому вождю, - какими судьбами ваши люди напали на нас и чуть не перебили всех?

   - Они не убили бы вас, - отвечал молодой человек. - Уже давно нашему племени и нашим союзникам дано приказание щадить белых людей.

   - Но тогда зачем же это неожиданное нападение?

   Вождь, немного смутившись и как бы стыдясь наивности своих товарищей, отвечал:

   - Вам известно, что белый цвет у нас - знак войны. Нга-Ко-Тко, видя вас одетыми большею частью в белое, заключили отсюда, что вы пришли с враждебными намерениями. А разубедить их в этом некому было, так как я был в отсутствии.

   Объяснение довольно странное, но все-таки вполне правдоподобное.

   - Но почему вид маленького куска дерева, который один из ваших нашел в фуре, поразил так ваших воинов?

   - Потому что он представляет великую эмблему моего племени. Этот кусок вырезан из корней ваиванга, смертоносного дерева. На нем изображена голова змеи, у которой вместо глаз вставлены золотые зерна. Мой отец, двадцать лет тому назад, подарил этот коббонг одному белому ученому, который был его другом.

   - Доктору Стефенсону, который отдал его мне перед отъездом сюда! - вскричал я в свою очередь.

   - Да, так звали друга Опоссума.

   Так как сэр Рид желал поговорить наедине с молодым человеком, то мы отошли в сторону. После долгой беседы с Джоэ скваттер, бледный, с убитым видом, подошел к своим племянникам и их сестре и сообщил печальные вести. Их отца, - увы! - нет уже на свете. Написав письмо, старец немного спустя после этого спокойно заснул вечным сном на руках своих друзей, с именами детей своих на устах. Могила его, находившаяся под тенью камедных деревьев, сделалась священною для дикарей, которые совершали туда путешествие, как к месту поклонения.

   Эти печальные новости мы узнали на последней станции. Еще один переход, и перед нами показалась деревня Нга-Ко-Тко, жители которой, предуведомленные о нашем прибытии быстрыми гонцами, давно уже с нетерпением ожидали белых гостей.

   Красный Опоссум вышел навстречу к нам. Дрожа от волнения, он не мог произнести ни одного слова, и только крепко пожимал всем руки. Джоэ Мак-Нэй был рослый старик, седой как лунь, прямой, как дуб, с черными, все еще живыми глазами и железною мускулатурою. Узнав о моей дружбе с доктором Стефенсоном, он забросал меня вопросами о прежнем его друге, о котором он сохранил самые лучшие воспоминания. Странная вещь! Хотя изгнанник давно разорвал все связи с цивилизованным миром, его первой заботой было - осведомиться о том мнении, которое составили о нем его соотечественники, по отчетам Стефенсона. Радость его не имела границ, когда я сообщил, что книги, написанные о нем доктором, читаются не только в Австралии, но даже и в Европе.

   Вид эмблемы, которую он двадцать два года тому назад подарил своему другу на память и которую тот доверил мне как наилучшее средство на случай опасности, глубоко тронул достойного патриарха.

   После обмена приветствиями хозяева повели нас в свою деревню. Последнюю составляли не менее трехсот просторных хижин, разбросанных без всякого порядка, по произволу владельцев. Каждая хижина была построена из крепких жердей, одним концом воткнутых в землю, другим - связанных в виде конуса. Жерди были покрыты толстой корой, положенной наподобие черепицы, что представляло хорошую защиту от ветра и дождя. Вход во всех хижинах, обращенный к востоку, был закрыт тою же корою или шкурой кенгуру. Внутри мягкие постели из сухого вереска. Везде опрятность и чистота, которую мы не ожидали встретить у грязных австралийцев. Но что нас более всего поразило в деревне Нга-Ко-Тко, так это поля, настоящие хлебные поля, засаженные нардами, ямсом, бермудским картофелем и многими другими растениями, назвать которые мы не умели. Каждый из нас почувствовал живое удовольствие при виде этих зачатков цивилизации в австралийской пустыне, насажденных благодаря энергии одного белого.

   В ста пятидесяти саженях от деревни, в небольшой долине, сплошь покрытой роскошными цветами австралийской флоры, находилось кладбище племени Нга-Ко-Тко. Богатство красок, разнообразие форм, благовонный запах делали это место похожим на великолепный сад. Среди его деревьев, на высоких шестах, покоились умершие. Кладбище - красивое, совсем не производящее того тягостного впечатления, какое производят наши места погребений с их тяжелыми памятниками и высокими крестами.

   Дав нам недельный отдых в деревне, старый Джоэ повел нас к тому месту, где лежали добытые его умершим другом сокровища, колоссальность которых превзошла всякое наше ожидание. Большая часть наших товарищей была буквально ослеплена при виде целых груд крупнейших самородков. Вся эта масса, по приблизительному расчету, весила до двухсот десяти пудов и стоила около десяти миллионов рублей. Невозможно было перевезти на пяти бывших у нас лошадях такую огромную тяжесть. Впрочем, наша повозка как фура вообще сделалась бесполезною, и поэтому решено было превратить ее в лодку. Нагруженное сокровищами, импровизированное судно по ручьям должно было доставить нас в залив Карпентарию, тем более что место, где лежало сокровище, находилось невдалеке от Герберт-Крика. Карта, доверенная Фрэнсису, позволила нам определить ту точку, на которой мы находились, и сообразить дальнейшую дорогу.

   Нга-Ко-Тко оказались полезными и драгоценными помощниками. Они разделили все золото на сто пятьдесят небольших частей весом в шестьдесят - семьдесят фунтов каждая и разложили его по корзинам, которые удобно было перенести на далекое расстояние. Через три дня все эти подготовительные работы были кончены. После того можно было уже пускаться в обратный путь. Но, прежде чем окончательно решиться на это, нам нужно было в подробностях обсудить вопрос о возвращении. В самом начале экспедиции мы решили возвращаться прежнею дорогой. Но это намерение было оставлено еще на полдороге. В самом деле, как нам было пускаться в опасную дорогу, когда мы не имели ни лошадей, ни повозок, ни провизии?! Общее мнение было - доехать только до залива Карпентарии, к которому можно было добраться по течению Герберт-Крика. Как известно, Герберт-Крик впадает в реку Шаннон, которая в свою очередь вливается в реку Грегори, большой приток реки Никольсона, а эта последняя впадает в залив Карпентарию под ста семидесятью пятью градусами южной широты и ста тридцатью семью градусами восточной долготы.

   - Этот план, господа, во всех отношениях хорош, - сказал майор, указывая дорогу по карте, - что только нам делать по прибытии к морскому берегу? Ждать какого-нибудь судна? Но суда редко заходят в эту часть океана.

   - Сэр Гарвэй, позвольте мне предложить свой план, который я уже несколько дней обдумываю. Он очень прост и удобен.

   - Говорите, любезный Шаффер.

   Действительно, пруссак все время казался очень задумчивым и погруженным в какие-то серьезные размышления.

   - Господа, мой план понятен с двух слов. Знаете ли вы, какое расстояние отделяет нас от австралийского телеграфа?

   - Порядочное... четыре или пять градусов.

   - Только три градуса, значит, около трехсот пятнадцати верст. Наши лошади отдохнули теперь, так что дней в пять, может быть, даже в четыре дня, легко доедут до станции Барров-Крик.

   - Хорошо, понимаем, - тогда мы будем в сообщении с цивилизованным миром!

   - Продолжайте, пожалуйста, герр Шаффер.

   - Со станции Барров-Крик легко снестись с Южным Портом или с Порт-Деннисоном, - я беру эти два места как ближайшие к устью реки Никольсона. В Порт-Деннисоне корабли не переводятся. Стоит переговорить по телеграфу с капитаном какого-нибудь судна, и он приедет в залив Карпентарию, где будет крейсировать в ожидании нас. Ну а раз мы попадаем на борт, - приезд в Мельбурн будет лишь вопросом времени. Как вы, сэр Рид, думаете относительно этого плана?

   - Я полагаю, что он удобно исполним во всех пунктах. Но кто согласится поехать на станцию?

   - Да хоть я, если позволите.

   - Негодяй! - проворчал тихо Кирилл. - Я уверен, что он надует нас. Что-то уж очень лисит...

   - Вы поедете завтра с четырьмя своими товарищами. Лошадей не жалейте. Для обратного пути вы можете купить их в Барров-Крик. Денег тратьте, сколько нужно. Теперь драгоценно одно время.

  

   На другой день утром немец уехал, снабженный от скваттера широкими полномочиями и бумажником, туго набитым банковыми билетами, которые сэр Рид постоянно имел с собой. С Шаффером отправились трое немцев, - в том числе один высокий ганноверец, - и один охотник-англичанин.

   - Счастливого пути! - закричали мы, провожая уезжавших.

   - До скорого свидания! - отвечали те.

   В ожидании наших посланцев каждый из нас старался убить время по своему вкусу и привычкам. Прогулки по лесу, рыбная ловля, охота, изучение быта дикарей разнообразили наше времяпрепровождение. Здесь я не могу не упомянуть о наших добрых хозяевах, этих простодушных больших детях, которые прилагали все усилия к тому, чтобы сделать для нас как можно приятнее пребывание в их деревне. Благодаря этому целая неделя прошла незаметно... Между тем Шаффера не было. Зная пунктуальность немца, мы начали уже беспокоиться. Страх неизвестной опасности опять стал закрадываться в наши сердца. Наконец, после двух дней томительного ожидания, следовавшего за этой неделей, по дороге в деревню показались два всадника. Это были Шаффер и ганноверец. Они ехали на прекрасных пегих лошадях, но казались сильно уставшими. Их одежда была вся в лохмотьях, лица усталые, вид убитый. У лошадей на боках зияли глубокие раны. У ганноверца самого, кроме того, была рана на лбу, закрытая повязкой.

   - А другие? - вскричал дрожащим голосом сэр Рид.

   - Умерли!

   - Бедные! - прошептала печально мисс Мэри. - Они за нас потеряли свою жизнь.

   Мы уныло опустили головы. Нужно перенести вместе столько опасностей, спать бок о бок на открытом воздухе, делиться последним куском хлеба, чтобы понять, до какой степени члены нашей экспедиции привязались друг к другу. Правда, двое из погибших принадлежали к народу, враждебному нам, французам, тем не менее и мы с Кириллом искренне жалели об их смерти...

   Шаффер сообщил нам, как погибли бедные малые. По его словам, приехав на станцию Барров-Крик, он тотчас же снесся с капитаном одного парохода. Его переговоры увенчались полным успехом. Имя сэра Рида победило все затруднения. Капитан выразил готовность немедленно отправиться к заливу Карпентария. Поручение, таким образом, было исполнено. Оставалось возвратиться назад. Купив на станции новых лошадей, пять посланцев направились в землю Нга-Ко-Тко. Они уже были на половине дороги, как на них неожиданно, во время отдыха, напала толпа дикарей. В одну минуту трое из наших корчились уже на земле в предсмертных муках. Едва двое остальных успели вскочить на лошадей и ускакать.

   - Конечно, мы употребили бы все усилия, чтобы спасти своих или пасть вместе с ними, - закончил с достоинством рассказчик, - но нам было необходимо во что бы то ни стало прибыть сюда: исполнение приказа прежде всего. Слава умершим. Они умерли, исполняя свои обязанности!

   Последние приготовления к отъезду прошли среди тоскливого молчания. Сожаления о смерти бедных товарищей, близкая разлука с гостеприимными туземцами, к которым мы успели сильно привязаться, наконец, какое-то неясное предчувствие нового бедствия - все это наводило на нас невольное уныние.

   Наступил последний день нашего пребывания в деревне Нга-Ко-Тко. Туземцы, вызвавшиеся быть нашими носильщиками, после нежного прощания со своим живописным кладбищем, толпою покинули хижины. Их сопровождали женщины и дети. Всего набралось несколько сот человек. Вся эта масса направилась к Герберт-Крику, где качалась на волнах фура-лодка, оставшаяся на попечении сына Красного Опоссума и четырех конвойных. Переход был совершен очень скоро. Немедленно по прибытии к потоку стали грузить драгоценный товар, что заняло очень мало времени. После этого мы приготовились расстаться со своими черными друзьями. Но Красный Опоссум, не желая так скоро покинуть нас, решил провожать наш караван до тех пор, пока это будет возможно. Отпустив большую часть своего племени, он оставил с собою только двух сыновей и двадцать храбрейших воинов. С этим конвоем почтенный патриарх пожелал проводить нас по неизвестным странам, где нужно было ехать, и доставлять нам съестные припасы. Тем, кто возвращался в деревню, мы подарили наши топоры, ножи, одежды, вообще все, что оставалось лишнего. Эти вещи доставили им невыразимое удовольствие, особенно полдюжины карманных зеркал, подаренных нами нескольким девочкам.

   Мисс Мэри и Кэлли удобно поместились под небольшим навесом, растянутым над фурою. Эдуард сел на руль, Фрэнсис с Кириллом схватились за весла, и железная лодка легко поплыла по светлым водам реки. Нас отделяли от залива Карпентария два с половиною градуса; значит, дорога требовала дней пятнадцать, так как большая часть экспедиции должна была путешествовать пешком, по берегу реки. Но теперь, когда мы были уверены, что больше не будет недостатка в воде, эта перспектива не страшила нас. Река давала нам рыбу разных сортов, тянувшийся направо и налево по обоим берегам лес доставлял в изобилии кенгуру и опоссумов. Одно только не нравилось нам: это сильная жара: мы ехали в полосе тропического зноя. Наше путешествие разнообразилось прелестными ландшафтами, попадавшимися на каждом шагу. Но теперь ничто так не занимало нас, как близкое возвращение в цивилизованные страны. Нами овладело такое нетерпение поскорее увидать свои города, что ни усталость, ни жара не могли утишить его. Мы спешили, шли даже ночью, и в конце концов через девять дней достигли места слияния Грегори-Ривер и реки Никольсона. Здесь наступил тягостный момент разлуки с чернокожими друзьями и их вождем. Джоэ был безутешен. Мы разделяли его печаль, так как простая, добрая и самоотверженная натура шотландца с первого разу внушила нам глубокую симпатию. Прощание его с детьми старого друга не поддавалось никакому описанию. Скажу лишь одно, что старый европеец-дикарь плакал, как ребенок. Эдуард, Ричард и их сестра тоже плакали навзрыд.

   - Джоэ, мой добрый Джоэ! - сказал сэр Рид, пожимая ему обе руки, - даю вам слово, что мы скоро возвратимся! Я хочу оказать вам посильную помощь в деле цивилизации ваших подчиненных. Эти дети вполне сочувствуют мне. Благодаря вам они богаты теперь и никогда не забудут ни вас, ни ваших Нга-Ко-Тко. Я думаю, раньше года мы доставим к вам стада коров и овец, лошадей, также орудия для обработки земли, хотя бродячий дух черных, вероятно, не скоро свыкнется с оседлою жизнью. Под вашим руководством, при нашей помощи, надеюсь, однако, что они понемногу научатся возделывать землю и заживут без нужды... Так до свидания же, Джоэ!

   Вождь Нга-Ко-Тко с глазами, полными слез, безмолвно благодарил старого скваттера. Мы простились. Долго силуэты Красного Опоссума и его людей виднелись вдали. Они неподвижно глядели нам вслед; целые полчаса прошло, пока поворот реки не закрыл их от наших глаз.

   Два дня спустя мы были уже на берегу залива Карпентария. Австралия с юга до севера была пройдена нами!.. Крик радости невольно вырвался у всех при виде красивого парохода, который дожидался нас на расстоянии четырех кабельтовов (около одной версты) от берега. Очевидно, герр Шаффер прекрасно исполнил поручение. Полный успех, несомненно, должен увенчать наше предприятие, ура!! Нашему крику вторил другой, раздававшийся с моря: то ехала от парохода шлюпка. Человек высокого роста, с грубыми, резкими чертами лица проворно соскочил с нее на землю и рекомендовался капитаном "Вильяма", - так назывался пароход. Следуя инструкциям, полученным в порте Деннисона из Барров-Крика, он немедленно отправился в залив Карпентария и уже четыре дня дожидался нас.

   После первого знакомства капитан пригласил нас на борт парохода, для заключения формального условия. Сэр Рид, майор, Эдуард, Кроули, Роберте и я приняли приглашение. Та же шлюпка в несколько минут донесла нас до "Вильяма", где скоро были кончены все формальности, так как сэр Рид платил, не торгуясь. За контрактом следовал отличный завтрак с обильным возлиянием: погреб "Вильяма", как видно, содержал в себе самые лучшие вина. После завтрака любезный хозяин пригласил нас посмотреть корабль. В сопровождении его мы обозрели все, начиная с трюма и кончая солидной пушкой, припасенною на корабле на случай встречи с пиратами. Везде нас поражала образцовая чистота и порядок, вещь необыкновенная на пароходах, которые, подобно "Вильяму", поддерживают сообщение между Австралией, Явой, Сингапуром и Китаем. Интересно при этом, что мы в одной каюте нашли даже... ученых антропологов. Оба, - их было двое, - яро спорили из-за какой-то кости и так увлеклись, что даже не обернулись при нашем входе.

   - Это, господа, мои ученые пассажиры. Они едут в Сидней, - проговорил капитан с улыбкою моряка, который знает только свое море, а кроме него не обращает ни на что внимания.

   Я с почтением взглянул на коллег по профессии, но не хотел прерывать их горячего спора, и мы тихонько вернулись на верхнюю палубу. Все шло как нельзя лучше. Корабль и его экипаж произвели на нас самое выгодное впечатление. Мы возвратились на берег в полном восхищении от всего, что видели. Нам оставалось провести в пустыне последнюю ночь. Предоставляю судить каждому, в силах ли мы были сомкнуть глаза!

   Чуть свет мы вскочили уже на ноги и принялись упаковывать свой драгоценный груз. Скоро с корабля явилась шлюпка. Начался правильный перевоз золота. Мы переносили драгоценные слитки в лодку, а Шаффер, стоя на палубе "Вильяма", принимал их и следил за выгрузкой. Благодаря многочисленности экипажа, - одних матросов на пароходе было двадцать человек, не считая кочегаров и машинистов, - дело быстро подвигалось к концу. Лодка сделала десять рейсов вперед и назад от берега до парохода, и все три тысячи с несколькими сотнями килограммов золота, наконец, были перегружены на "Вильяма". Оставалось сесть нам. Мы с нетерпением следим, как последний мешок со слитками увозится на пароход, и ждем, что лодка сейчас возвратится забрать нас. Прощай, Австралийская пустыня! - уже говорим мы.

   Нет!.. Это невозможно!.. Мы плохо видим!.. У нас теряется разум!.. Шлюпка пристает к пароходу. Ее экипаж вскакивает на палубу. Оттуда раздается громкая команда. Якоря поднимаются. Колеса приходят в движение, и пароход стрелою летит вдаль. А мы остаемся на берегу, беспомощные, убитые, оцепеневшие от такой чудовищной, невероятной измены...

   Наконец крики ярости и отчаяния оглашают воздух. Каждый хватается за ружье и посылает пулю в презренных бандитов, которые, мало того что дочиста ограбили нас, но и оставили нас без всяких средств к существованию на этом пустынном берегу.

   Бесполезная вещь! Ни одна пуля не попадает в негодяев. В ответ на наш огонь они спускают английский флаг; на месте его взвивается черный, мрачное знамя бандитов всех стран! Нас ограбили не простые разбойники, а пираты!

   - А Шаффер?

   - Он на палубе, негодяй!

   Между тем пиратский корабль удалялся все более и более. Скоро от него остался только дымок. Наконец и он исчез. Все кончено!

   Мы остались одни!

   Вдруг один из наших спутников поднимается с земли... С блуждающими глазами, бледный, шатаясь, как пьяный, он бросается к сэру Риду и падает на колени. Это ганноверец.

   - Убейте меня! - кричит он хриплым голосом. - Я недостоин быть с вами. Убейте, как милости, прошу у вас, или я сам покончу с собой!

   С этими словами он хватает свой револьвер и направляет его в голову, но майор быстрым движением руки вырывает смертоносное оружие.

   - Что с вами, Герман?! - спрашивает скваттер. - Успокойтесь! Что такое?!

   - Я, презренный, помогал изменнику!.. Я был его соучастником благодаря своей жадности и тому ужасу, который он внушал мне!.. Вы видите, я заслуживаю смерти...

   Сэр Рид печально взглянул на предателя.

   - Герман, вы изменили своему благодетелю, вы помогли обокрасть наших детей. Вы поставили нас в безвыходное положение!.. Герман, я прощаю вас! Пусть ваши угрызения совести отомстят за нас!

   - Но вам еще неизвестно все! - продолжал самобичевать себя ганноверец. - Шаффер, душа шайки пиратов, уже давно обдумывал свой адский замысел. Вы помните его продолжительное отсутствие, когда мы были около Бельтоны? Он загнал свою лошадь, чтобы добраться до телеграфа и переговорить с своим сообщником о средствах поставить вам западню. Я знал это и имел трусость, подлость скрывать...

   Я припомнил тогда свои подозрения по этому случаю и почувствовал жгучее сожаление, что не разбил голову подлеца.

   - Вы очень виноваты, Герман!

   - Недавно, - продолжал несчастный, - когда вы послали его в Барров-Крик, он пригласил своего соучастника-пирата прибыть сюда. Но так как негодяй боялся возмущения своих товарищей, то не остановился и перед убийством...

   Крик ужаса сорвался с наших губ.

   - Да, господа, - вне себя хрипел ганноверец, - он подло задушил троих людей во время сна, и если пощадил меня, то только потому, что нуждался во мне. Встреча с дикарями - выдумка... Мы никого не встречали на дороге; а моя рана на лбу, - это я сам сделал, чтобы вы дали более веры нашим словам!..

   - Но отчего "Вильям" имел такой мирный вид? Где его пушки - мы не видали их, кроме одной? Наконец, что там в каюте за ученые? Пленники, что ли?

   Герман резко засмеялся.

   - Вы не знаете еще всех хитростей пиратов! Ученые?! Я не видал их, но уверен, что это те же мошенники! - Пираты пленников не держат, а усыпить ваши подозрения, - если только они были, - лишнею хитростью не мешало!.. Сэр Рид, вы видите, что я подло предал вас... мне нет прощения.

   - В последний раз, Герман, объявляю вам: мы не хотим быть ни вашими судьями, ни палачами. Суди вас Бог!

   - Хорошо, когда так, - в исступлении вскрикнул немец. - Ваши благодеяния удручают меня! Негодяю не жить между порядочными людьми!.. Я сам осуждаю себя!..

   И быстрее молнии он всадил себе в живот нож по самую рукоятку.

   - Несчастный! - печально произнес майор, среди общего оцепенения.

   Это было единственным надгробным словом предателю. Безмолвно мы топорами и ножами вырыли могилу и зарыли тело самоубийцы.

   Наше положение опять стало отчаянным. Без куска пищи, мы остались в самой нездоровой местности. В этих низких, сырых странах, покрытых болотными растениями, царствует вечная малярия. Кроме того, море выбрасывает на берег массу органических остатков, которые при гниении развивают убийственные испарения, заражающие воздух. Нечего и думать ночевать здесь, так как вечером испарения усиливаются, и появление лихорадки тогда вне всякого сомнения. К счастью, мы вспоминаем, что на расстоянии одного градуса от нас находится станция Норман-Моудс, принадлежащая другому телеграфу, который пересекает полуостров Иорк и выходит к Коралловому морю, у Кардвейля. Идем туда...

   Проходят три убийственных дня... Усталые и голодные, останавливаемся мы отдохнуть на берегу. Скудный завтрак из ракушек составляет все наше угощение. Однако никто не падает духом; даже молодые люди, из богачей вдруг ставшие нищими, по-видимому, не горюют о потере наследства.

   - Дети мои, - обратился к ним скваттер, - я рад видеть, что вы твердо переносите все удары судьбы. Вы потеряли наследство отца. Не горюйте! Идите ко мне, будьте моими настоящими детьми! Вы молоды, полны сил и энергии, - сделайтесь скваттерами. Дом у "Трех Фонтанов" велик, разделите его со мною!

   В то время как Ричард и мисс Мэри бросаются на руки старца, Эдуард, устремив глаза на морскую даль, казалось, ничего не слышит. Все его внимание приковано к зеленоватой поверхности воды, сливающейся с туманным горизонтом.

   - Дядя, господа! - говорит тихо юный моряк, отрываясь наконец от своих наблюдений. - Не знаю, обманываюсь ли я, но мне кажется, что там на горизонте виден легкий дымок. Неужели это облако? Но ведь небо совершенно чисто!..

  

   При этих словах Эдуарда все сердца учащенно забились. В одну минуту десятки глаз жадно устремились на сероватую поверхность воды, но, к сожалению, ничего не увидели. Однако каждый ласкал себя надеждою, что это какой-нибудь корабль.

   - Право! - вскричал Робертс, внимательно поглядев вдаль через свою зрительную трубу. - А ведь вы, Эдуард, ей-Богу, правы. Посмотрите теперь сами!

   Мичман взял трубу.

   - Теперь, господа, я уверен! - вскричал он, едва бросив один взгляд через трубу. - На нашем горизонте корабль. Скорее сигналы! Зажигайте костры да кладите больше зеленых веток, чтобы дым был гуще! Ты, Том, полезай на это дерево и прикрепи на его верхушке национальный флаг! Скорей, господа!.. Дело идет о нашем спасении, а может быть, и о мщении.

   - Мщение - это так, - пробормотал Кирилл, который решительно забывал, евангельские наставления.

   - А зачем флаг?

   - Чтобы находящиеся на корабле не приняли наш огонь за костер каннибалов. Напротив, при виде флага Соединенного Королевства капитан сочтет нас потерпевшими кораблекрушение английскими моряками.

   - Что правда то правда! За дело!

   Сомнения не было, мы не обманывались: прямо на нас шел большой корабль. Вот уже можно различать фок, грот и бизань-мачты. За ними показался и кузов корабля. Это был броненосный фрегат английского флота.

   Эдуард, с помощью подзорной трубы, привычным глазом моряка различает уже малейшие подробности в оснастке. Вдруг на его флегматичном британском лице отражается живейшее волнение: он узнал фрегат.

   - Майор, - говорит он дрожащим голосом, - ведь это "Королева Виктория".

   - "Виктория"?! - с живостью вскрикивает старый офицер.

   - Она самая! А ведь командир ее - капитан Гарвэй, ваш брат!

   - Хорошо! На этот раз и мы посмеемся, - ужасным голосом замечает майор. - А, господа пираты! Теперь держитесь! В камерах "Виктории" довольно пороху и бомб, и в придачу храбрый командир!

   Во второй раз к пустынному берегу подлетает большая шлюпка. Мы садимся в нее все семнадцать человек и готовимся навсегда покинуть негостеприимный край, как вдруг Робертс, заметив наш флаг, вскрикивает:

   - Стой, господа! Непростительная забывчивость: мы оставили на берегу свой флаг! Том, беги скорей и сними нашу национальную эмблему. Это - единственная вещь, которая остается у нас... Сохранив ее, мы, по крайней мере, можем сказать: "Все потеряно, кроме чести".

   Капитан фрегата выходит к нам навстречу, когда мы поднимается на его корабль, и вдруг, при виде брата, удивленно спрашивает:

   - Да это ты, Генри? Кой черт ты делал здесь?! Вот так встреча! Ну, очень, очень рад тебя видеть!

   Братья нежно обнимаются. Вслед за тем майор, исполнив формальности представления нас, в кратких словах объясняет командиру всю суть дела.

   - Ты говоришь, Генри, что это "Вильям"?.. Это один из самых быстрых ходоков, каких я знаю.

   - К несчастью, да!

   - Прибавь еще, что капитан его, Боб Дэвидсон, - отличный моряк!

   - Значит, наше дело совсем плохо?

   - Не беспокойся, брат! Даю слово моряка, что мы возьмем "Вильяма", его экипаж будет развешен у нас по реям, а сокровище возвращено по праву законным владельцам.

   - Ты уверен в этом?

   - Вполне! Я уже давно точу зубы на "Вильяма", да все не удавалось захватить его на месте преступления. Теперь же случай с вами как раз на руку нам: правосудие скоро будет удовлетворено...

   Вперед! На охоту! Время не ждет, "Вильям" впереди от нас на семь часов пути. Нужно ранее чем через двадцать часов нагнать его. К счастью, мы имеем то преимущество перед ним, что он не знает о нашей погоне. Еще более: наш капитан знает, что за мысом Иорк, среди коралловых рифов есть убежище, недоступное для больших кораблей. Туда скрываются пираты; туда, по всей вероятности, Боб Дэвидсон направил и свое судно.

   По приказанию капитана, машинист увеличивает скорость фрегата. В то же время на палубе осматриваются пушки и заготовляется холодное оружие на случай абордажа. В военном отношении "Виктория" - лучший корабль английского флота: на борту у него имеются два десятидюймовых орудия, выбрасывающих гранаты на расстояние десяти верст. Кроме того, экипаж броненосца состоит из храбрейших моряков. Все это дает нам надежду на близкое отмщение.

   Наступает ночь. Мы забываемся легким сном, но уже во втором часу ночи поднимаемся с постелей и летим на палубу. Трубы, бинокли, какие только были у нас, - все направляется вперед. Но нет: беглеца не видно. Капитан, вставший еще раньше нас, крупными шагами меряет палубу и постоянно приказывает надбавить паров. Часы бегут, долгие и томительные... Солнце высоко поднимается над горизонтом, но никто и не думает о питье и еде. Всех до последнего юнги поглощает погоня. На корабле царит полное молчание, нарушаемое лишь свистом пара да стуком винта.

   Вот и полдень, а на горизонте ничего не видно.

   Если командир не обманулся в своих соображениях, если курс корабля правилен, то пират, должно быть, действительно отличный ходок.

   Вот уже двадцать часов длится преследование. Более четырехсот верст пройдено, а ни одна точка не виднеется на горизонте.

   Вдруг резкий голос сверху заставляет нас быстро поднять головы:

   - Судно под ветром!

   Нем сомнения, это "Вильям"! Офицеры, матросы и мы с нетерпением впиваемся глазами в необъятную даль океана. Но корабль виден пока только для марсовых. Последние, для удовлетворения общего любопытства, передают свои наблюдения стоящим внизу.

   Капитан нетерпеливо следит за скоростью хода и призывает машиниста.

   - Довели вы пары до максимума давления?

   - Да, капитан!

   - Увеличьте еще... до четырех атмосфер!

   Уголь целыми тоннами летит в раскаленную добела печь. Черные клубы дыма вырываются из громадных труб. Машина дрожит от чрезмерного напряжения паров. Фрегат птицей несется вперед. Но и этого мало. Пират заметил нас и тоже надбавил паров. Он стрелою летит по морю, и хотя не сохраняет прежнего расстояния, однако все-таки имеет довольно времени, чтобы ускользнуть. К пяти часам пополудни он не более, как в десяти верстах от нас. Как еще наша машина выдерживает такую адскую гонку в продолжение почти шестнадцать часов?! А командир все недоволен.

   - Шесть атмосфер! - раздается его охрипший от напряжения голос.

   - Этот сумасшедший, кажется, хочет взорвать нас на воздух?! - тихо ворчит Робертс.

   - Все равно! Теперь не место страху, - замечает Кирилл, кусая с бешенством свои рыжие усы.

   Машина работает отчаянно. Она уже не свистит, а как будто стонет от напряжения. Мы едем на вулкане, готовом к извержению.

   Что это? Командир приказывает держать наготове паровую шлюпку. Неужели он на ней думает настичь пирата? Посмотрим, что он затевает?

   Громкий выстрел с нашего борта прерывает эти размышления: это фрегат требует, чтобы "Вильям" поднял флаг. Пират не обращает внимания. Раздается второй выстрел, и граната разбивает реи бизань-мачты. Тогда беглец поворачивается к нам бортом и посылает свои гранаты, которые разбивают железные стенки фрегата.

   - Негодяй! - бесится майор. - Какое нахальство! Ах! Если бы у него на палубе не было сокровища этих детей, несколько бы разрывных гранат, и все!

   - Терпение, брат! - отвечает капитан.

   - Неужели он уйдет от нас? - скрежеща зубами, вскрикивает бледный сэр Рид.

   - Успокойтесь, через час, - да что я говорю? - через полчаса все кончится!

   - О, если бы это была правда!

   - Даю вам честное слово!

   Гонка продолжается все с той же ужасающей скоростью. Но вот "Вильям" замедляет свой ход. Он уже не более от нас, как в двух верстах. "Виктория" тоже умеряет свою скорость. Четыре матроса бросаются на нос и начинают беспрерывно бросать лот. Нужно подвигаться вперед очень осторожно: мы находимся вблизи коралловых рифов. "Вильям" - у самых рифов. Он останавливается на несколько секунд... Потом вдруг на всех парах смело пускается вперед, вдоль по узкому каналу, где фрегату пройти невозможно.

   Крик ярости и отчаяния срывается с наших губ.

   У пирата, должно быть, удивительно сведущий рулевой, так как его корабль с уверенностью лавирует в извилинах рифов. "Виктория", в свою очередь, подлетает к каналу. Ей необходимо остановиться здесь, иначе она сядет на мель...

   - Он ускользнет! - кричат, чуть не плачут все.

   - Стоп! - приказывает капитан.

   Фрегат останавливается, а пират, уже в трех верстах от нас, свободно несется между рифами.

   Капитан молча схватывает карту и с минуту рассматривает ее. Затем он отмечает ногтем какую-то точку.

   - Там! - тихо произносят его губы.

   Он поднимает голову и вдруг улыбается, что было настолько необычайно, что экипаж в изумлении смотрит на своего командира.

   - Теперь, дети, за дело! - вскрикивает капитан громовым голосом. - Он в наших руках! Готовь огонь!

   Фрегат становится боком к каналу. Раздается громкая команда "пли!" - и на пирата летят десять огромных бомб, разбивающих его мачты... Затем другой залп, третий... Снаряды беспрерывно сыплются на "Вильяма". Пират замедляет свой ход. Его мачты с треском падают на палубу... Его бока пробиты... Еще залп, - и подводные части обезображенного корабля пробиваются огромными дырами, куда сейчас же устремляются волны. "Вильям" останавливается, накреняется, потом начинает быстро погружаться в воду.

   - Что ты делаешь, брат? - вскрикивает майор, следя за результатами канонады, продолжавшейся всего несколько минут.

   - Я топлю пирата.

   - Черт возьми! Я очень хорошо это вижу... Но сокровище?

   - Оно очутится сейчас в таком месте, откуда ворам трудно достать его.

   - На дне моря?! Но оно в таком случае потеряно?!

   - Без сомнения, на дне! Я и желал этого! Но оно будет там в сохранности: глубина в двадцать сажен лучше всего сохранит его.

   - Я не понимаю.

   - Поймешь сейчас!

   Между тем, "Вильям" погружается более и более. Скоро от него остаются только верхушки мачт.

   - Ну, а теперь? - спрашивает майор, видя, что все кончено.

   - Подожди! Теперь с кораблем покончили... Что касается негодяев, которые спасаются вплавь, мы их оставим на рифах, где они найдут конец, достойный их жизни.

   - Пощадите их! - просит мисс Мэри, на которую эта страшная экзекуция произвела сильное впечатление.

   - Боюсь, что поздно, мисс! Впрочем, ваши желания для меня - приказания, - галантно отвечает капитан, учтиво прикладывая руку к козырьку.

   - Благодарю вас! Как вы добры!

   - Нет, мисс, я не добр, а вы - воплощенное совершенство!

   - Теперь, дорогой Генри, - говорит командир, обращаясь к брату, - нужно спустить паровую шлюпку. - Эй, спускай!

   Лодка в один миг соскользнула на волны. В нее сел отряд хорошо вооруженных матросов.

   - Лейтенант, вы заберете всех оставшихся в живых!

   - Слушаю, капитан, - отвечает офицер, командующий шлюпкой, который раньше получил секретные инструкции.

   Шлюпка подъехала к тому месту, где затонул "Вильяму, отметила его, измерила глубину канала здесь и отправилась за пленниками. Через полчаса она возвратилась на корабль.

   - Ну, что? - спрашивает капитан. - Все?

   - Все исполнено. Пленник один, другие беглецы - мертвы!

   - А, а! Посмотрим его!

   Четыре матроса приносят на палубу бесчувственного человека и складывают его, как мешок, к ногам капитана. Корабельный хирург приводит его в чувство. О, мщение!

   Это Шаффер!

   - Благодаря мисс вас пока пощадят, - с достоинством обращается капитан к изменнику. - Суд над вами будет назначен по нашем прибытии в Мельбурн!

   - Я не хочу вашей милости! - говорит, скрежеща зубами, злодей. - Я ненавижу вас! Слышите ли? Ненавижу вас всех, и я отомщу за себя!

   С этими словами негодяй быстро вытаскивает спрятанный в кармане револьвер и направляет в лицо сэра Рида.

   - Держитесь, благодетель мой! - слышится дьявольский хохот бандита.

   Раздается выстрел... Но Фрэнсис быстрее молнии одною рукою вышибает оружие, другою - схватывает негодяя за шиворот.

   Этот поступок презренного немца решает его участь. Обеих девушек уводят вниз, в каюты. На шею разбойника надевают мертвую петлю, и через пятнадцать секунд на одной из рей болтается его труп.

   После казни Шаффера оставалось только добыть сокровище со дна моря. Это сделано было водолазами, которые, благодаря отличным приборам, бывшим на фрегате, окончили все дело в десять часов. Сокровище сложили в каюту капитана. После этого "Виктория" направилась в Мельбурн.

  

   Спустя два месяца после описанных событий в церкви святой Елизаветы, в Мельбурне, происходило двойное венчание: наш друг Робертс женился на мисс Мэри, а Кирилл - на миловидной ирландке Кэлли. При этом торжестве присутствовали все участники экспедиции. Явился даже и доктор Стефенсон.

   Когда церковная церемония кончилась, я засвидетельствовал брак своего храброго друга во французском консульстве.

   - Ну, - обратился я к нему, пожимая руку, - ты теперь обосновался и, верно, уже не захочешь рыскать со мною по белу свету.

   - Брат, женитесь-ка и вы, - отвечал мне верный товарищ, - право, это не так трудно. Тогда мы бы вместе поохотились в Англии: я думаю познакомиться с роднею жены. А потом мы поселились бы здесь все вместе...

  

   Когда-то я увижу опять этих добрых людей, которых отделяет от меня шестнадцать тысяч верст океана?

  

  

  

  

  

  

  

  &