Буссенар Луи Анри - Десять миллионов Красного Опоссума

   - Подождите минутку, не торопитесь, придем и к ней.

   - А, тем лучше!

   - Я буду краток... Когда белладонна расширила ваш зрачок, то оптический нерв, пораженный чрезмерным количеством лучей, не мог справиться с ними. Оттого произошли у вас утомление зрения и невозможность переносить дневной свет. Ночью же, когда в нормальный зрачок попадает очень мало света, то же самое расширение дало возможность проникнуть в ваш глаз большему числу лучей...

   - Понимаю теперь. Белладонна случайно дала нам свойство, которым отличаются кошки.

   - Да, ваше сравнение совершенно справедливо.

   - Счастливы мы, что черномазые не знают об этом свойстве, а то бы они постарались напасть на нас днем.

   - В этом нет сомнения.

   - Однако как все это необыкновенно! Очень благодарен вам за объяснение.

   Между тем наша группа незаметно подъехала к лагерю, который мы нашли таким же, каким и оставили. Оказалось, что в наше отсутствие не было замечено ничего подозрительного и ни одна черная обезьяна не показывалась вокруг. Это было большим счастьем, так как, напади черные на лагерь, мы потеряли бы все наши богатства и умерли бы от лишений в пустыне.

  

   Доктор Стефенсон был прав: по Австралии не гуляют. Это доказал печальный опыт нашего путешествия, на которое мы было смотрели вначале как на увеселительную прогулку. Постоянные затруднения и опасности, переносимые нами, скоро рассеяли наши розовые иллюзии, и счастливый исход экспедиции стал казаться более чем сомнительным, несмотря на численность и внушительный вид каравана.

   Дикие были отражены, но и победители остались почти в беспомощном состоянии. Правда, у нас никто не был убит, и только некоторые получили тяжелые раны, но мы снова стали мучиться жаждой: во всем караване не было ни капли воды. Нужно было как можно скорее покинуть это проклятое место и найти другой источник, которого черномазые негодяи еще не успели отравить.

   Том, который решительно не знал усталости, в сопровождении четырех вооруженных слуг, верхом на свежих лошадях, отправился на поиски.

   Более приятная картина развертывается перед фурою, служащей палаткой для мисс Мэри и Кэлли. Все еще бледные и дрожащие от волнения, молодые девушки со слезами на глазах благодарят своих избавителей. Трогательная благодарность этих милых, храбрых созданий глубоко волнует нас. Сэр Рид, майор, Эдуард и Ричард со своей стороны энергично жмут нам руки. А обычной их английской флегмы - и в помине нет. Наши друзья с таким же пылом проявляют свои чувства, как чистокровные французы.

   Но куда это девался Робертс? Где также Кирилл, так храбро заслуживший ночью рыцарские шпоры? Отчего они не идут принять должную часть благодарности за свою храбрость? Робость, которую они проявляют теперь, совсем не согласуется с тем задором, какой был у них ночью. Кажется, им легче сражаться с самыми ужасными людоедами, чем выносить долгий взгляд пары голубых глаз, где светится чувство более нежное, чем простая благодарность.

   - Вот они! - вдруг закричал Кроули, указывая рукою на бравого лейтенанта, погруженного в какое-то странное занятие. Усевшись напротив нас, в тени одной повозки, на складном стуле, он держал на коленях свой дорожный ящик, доверху набитый хрустальными флаконами с искрящимися жидкостями.

   Заботливо отерев свое лицо от покрывавшего его пота и крови, наш Робертс тщательно расчесал свою русую бороду, надушился и напомадился. Потом, не заботясь о головной ране, надел новую пробковую каску, взамен потерянной. Кончив это, он вынул маленькие щипчики и старательно стал вынимать из своих ран остатки костяных острий, которыми наделили его туземцы.

   Кирилл со своей стороны не отставал от него в франтовстве и по крайней мере в десятый раз застегивал и расстегивал пуговицы своего костюма.

   Чувствуя на себе пристальные взгляды, устремленные нами, наши друзья заметно смутились. Оба друга тихо направились к нам. По мере приближения смущение их возрастало. Краска волнения то волною заливала их загорелые щеки, то вдруг отходила, покрывая их бледностью. Мы хорошо угадывали причину волнения двух новых друзей, да, кажется, и не одни мы: так, по крайней мере, можно было заключить по внезапному замешательству наших девушек. При приближении Робертса Мэри вдруг покраснела, побледнела, пробормотала несколько слов благодарности и, к общему удивлению, разразилась рыданиями. Кэлли держалась смелее. Зато ее обожатель совершенно потерял голову. Но, встреченный общими поздравлениями, не зная, куда деваться, мой товарищ смущенно подвинулся к красивой ирландке и с замешательством пожал протянутую миниатюрную ручку. Нежный взгляд милых глаз ободрил бедного влюбленного. Он храбро притянул к себе девушку и вдруг звонко поцеловал ее в обе щеки. Никто из нас не нашелся ничего сказать против этого.

   В эту минуту раздались радостные восклицания. Мы оглянулись... Это наши посланцы галопом скакали к нам.

   - Ура, господа! - кричал один из них, канадец Фрэнсис, размахивая своею каскою. - От воды! Сейчас от воды!

   При этом крике весь лагерь приходит в движение. В минуту фуры убираются, и наши животные, высунув языки, запыхавшись, помчались во всю мочь вперед; никто не мог предполагать у них такой прыти. Наши посланные проехали до источника, вперед и назад, всего полчаса, но с тяжелыми фурами нам пришлось тащиться чуть не три часа. Скверная дорога в соединении с усталостью и жаждою измучила всех, и людей, и животных, до изнеможения. У раненых открылись раны. С лошадей пена валилась клочьями.

   Наконец, после невыносимых мучений, мы прибыли к ручью, предмету наших нетерпеливых желаний. Отдохнув немного, я сейчас же принялся за обязанности хирурга. К счастью, у меня под рукою было самое верное средство - чистая, кристальная вода. По моему указанию всех раненых, а их было пять человек (Робертс, Кирилл и трое слуг), помещают под навес. Здесь я делаю лазарет. Начинается осмотр больных.

   У первого разбито левое предплечье... Дело было ясно. Я вынимаю из раны осколки костей и туго перевязываю руку бинтом, намочив его предварительно в холодней воде.

   Другой больной ранен в ногу, где у него засел конец туземного копья. Прямо вынуть оружие - невозможно: оно зазубрено, как острога. Нужно предварительно расширить рану. Берусь за скальпель... Бедный малый кричит не своим голосом от боли, меня самого прошибает обильный пот... Терпение!.. Еще немного - и зубчатое острие в моих руках. После этого, при помощи Кроули, я накладываю бинты. Холодная вода останавливает кровотечение... Готово!.. Следующий!..

   Следующий, третий, имеет рану на лице. Рана очень серьезная. Правая щека напрочь отсечена, так что челюсти совершенно обнажены и среди кусков запекшейся крови белеются зубы. Опухший язык вытянут неподвижно. Что тут делать? К счастью, у нас находятся длинные и острые иглы. Они позволяют мне ловко зашить рану. Через четверть часа операция кончена; лицо раненого вновь приняло свой обычный вид, и от его кровавой раны осталась только небольшая припухлость да красный шов.

   Что касается Робертса и Кирилла, то с ними забот немного. Примочка из воды и перевязка быстро унимают кровотечение.

   Та же вода, обильно политая, служит хорошим средством против воспаления. Она же у меня и единственное лекарство, да, по мне, и самое лучшее в этих знойных странах. Я беру четыре ведра с водою и подвешиваю над ранеными. (Пятый раненый может сам ходить к ручью за водою.) На дне каждого ведра протыкаю тонкую дырку и посредством деревянной трубки направляю холодную влагу на раны. Устроив все как следует, я оставляю потом одного слугу с приказанием вновь наполнять ведра, когда они опорожнятся. Четырех дней такого лечения, думаю, совершенно достаточно, чтобы поставить больных на ноги и продолжать путь.

   Этот продолжительный отдых, на который осудил нас случай, небесполезен и для прочих членов каравана, также и для животных. По крайней мере теперь у всех есть время почиститься. На лагерь любо-дорого взглянуть. Никто не сидит сложа руки. В одном месте слуги чистят почерневшие от пороха ружья, в другом - исправляют разорванное платье. Там натачивают холодное оружие, здесь убирают фуры. Время летит незаметно. Больные значительно поправляются. Аппетит у них здоровый. Раны затягиваются. Чего лучше? Но вот двум из них надоедает бездеятельность. Они бормочут, силятся подняться и бежать из лазарета. Тогда я вооружаюсь всем своим докторским авторитетом и строго приказываю лежать смирно. Они повинуются, но с недовольным ворчанием.

   - Да я же совсем здоров, - бормочет мой старый друг. - Неужели с такой пустячной раной вечно лежать в постели?!

   - By God, - отзывается Робертс. - А я разве болен?! Рана - царапина, а ты лежи здесь, подобно чурбану... M-eur Буссенар, позвольте мне встать!

   - Терпение, терпение, друзья! Подождите, всему свое время. Не волнуйтесь; еще три дня, и тогда я спокойно отпущу вас на все четыре стороны.

   - Три дня!! - жалобно вскрикивают оба. - Да мы умрем от скуки и безделья!

   - Зачем, друзья, умирать... Э! Послать разве к вам сиделок? Ладно будет? Авось они утешат ваше нетерпение.

   Мои больные при этих словах приходят в сильное замешательство, густой румянец набегает на их бледные щеки. Ворчание прекращается.

   Я выхожу из своей "амбулатории" и в двадцати шагах от нее встречаю двух молодых девушек, которые с добрыми улыбками здороваются со мною.

   Мисс Мэри при этом нежно жмет мне руку.

   - А вы, мисс Кэлли, - говорю я красивой ирландке, - разве не подадите мне руки?

   - Но, m-eur... - краснеет та.

   - Ну, сознайтесь, что вы сами желаете этого.

   - Я, m-eur?! Зачем?

   - Не знаю, но, может быть, вы думаете, что я недостаточно скоро лечу одного больного... Вы понимаете? - проговорил я, смеясь.

   Смущение девушек увеличилось.

   - Ах, m-eur, если бы я смела...

   - Так что бы вы сделали?

   - Я попросила бы у мисс Мэри позволения развлечь немного этих господ.

   - Не только охотно позволяю это, милая Кэлли, - вскричала та, - но и сама прошу m-eur Буссенара позволить нам посидеть около его больных!

   - С удовольствием позволяю и разрешаю, мои милые барышни, - ответил я, - по моему мнению, ведь только вы и можете удержать их от глупостей.

   Счастливые девушки сейчас же подсели к больным. Теперь я спокоен: мои предписания будут исполняться точно. А тем временем пора и мне самому отдохнуть. Я иду в повозку, где лежит мое оружие, беру там свой карабин с патронташем, потом отвязываю Мирадора и кричу Тому, который, поняв, что нужно, мигом собирается. По данному мною знаку к нам присоединяется еще Кроули, и мы втроем отправляемся на охоту, но вооруженные, кстати сказать, как на войну.

   - Эй, господа, куда это вы удираете? - кричит сэр Рид, заметив наши сборы.

   - Пострелять дичи, сэр.

   - Из лагеря нельзя теперь отлучаться никому.

   - Но, сэр, нас много.

   - Нет и нет, как вы ни сердитесь. Вам нужно получить сначала разрешение у начальника экспедиции и взять четыре человека конвойных.

   Мы наклоняем головы, как пойманные в шалости школьники. Том пробует уговорить старого скваттера.

   - Господин, черные ушли... далеко... впереди.

   - Глуп ты еще, Том, - прерывает его старик. - Черные далеко?! Да, может, они всего в сотне шагов отсюда?! Вы, господа, все стоите на своем намерении?

   - Да, сэр.

   - Эй, Фрэнсис, - обратился сэр Рид к канадцу, - возьмите с собою трех людей, вы будете сопровождать этих господ.

   - С удовольствием, хозяин, - откликнулся бравый охотник.

   Итак, мы уже всемером едем на охоту.

   - M-eur, - говорит мне дорогою канадец, - я бесконечно счастлив, что могу говорить с вами по-французски! Мне кажется, точно я теперь в родном Квебеке.

   - А вы разве любите Францию? - спросил я, протягивая свою руку, которая вся исчезла в широкой ладони охотника.

   - Люблю ли я Францию? Да мы все в душе считаем себя французами.

   - Ладно, мой милый соотечественник! Мы поболтаем тогда с вами, когда так.

   Менее чем через час мы очутились в настоящем охотничьем рае. Со всех сторон раздавалось веселое щебетанье неисчислимых стай разноцветных птичек. По земле прыгали целые стада кенгуру штук в двести и более. На ветках порхали белые попугаи и какаду, оглушавшие нас своим пронзительным криком. Голубые журавли и дикие лисицы мелькали между ногами, а в волнах озера, к которому мы неожиданно вышли, плескались и играли пышные лебеди и пеликаны.

   Ни Кроули, ни я никогда не видали ничего подобного. Мы сначала опешили от такого зрелища и не знали, на что прежде обратить свое внимание. Даже Мирадор стал в тупик перед таким обилием дичи: он вертится, бегает сломя голову между кустами, трясется. Умные глаза ищейки разгорелись. Дичь чуть не сама летит к нам.

   - Тише, тише, Мирадор! - кричу я, заметив, что он вдруг заволновался. - Что ты там нашел?

   Собака издает глухое ворчание и стремглав бросается вперед, беспрестанно обнюхивая следы какого-то животного.

   - Ищи, ищи, Мирадор!

   Я бегу следом за нею, держа палец на спуске курка, среди оглушительных криков летающих надо мною какаду.

   Преследуемое животное забивается в самую чащу, путает следы, кружится - словом, так ловко увертывается, что я начинаю приходить в отчаяние.

   - Пиль, моя собака! Пиль! - ору я во все горло.

   Заинтересованные странною охотою, ко мне присоединяются товарищи. Мы вместе бросаемся по следам собаки. Преследуемое животное, величиною с добрую кошку, прыгает подобно жабе, делая чудовищные прыжки. Однако неутомимый Мирадор не отстает от него. Вдруг, на наших глазах, добыча испускает дикий крик, подобный карканью вороны, и тяжело взлетает на воздух при помощи пары крыльев, лишенных перьев. Мы раскрываем рот от удивления: зверь - и вдруг летает, точно птица! Между тем странное животное садится на верхушке одного дерева. Мы стреляем, но безуспешно. Наши ружья заряжены дробью, а последняя не может пробить толстой шкуры. Дробь живо заменяется пулями. Мы осторожно подкрадываемся к стволу дерева, на котором сидит животное, свесив свой хвост. Но четвероногая птица не ждет нас. Едва мы успели сделать два шага, как она тяжело взмахнула своими крыльями и отлетела на семьдесят сажен от нас. Однако, видимо, и ею овладела усталость. Полет ее сделался медленнее, взмахи крыльев слабее, голос уже не так резок. Она опускается на первую попавшуюся ветку.

   Теперь она не уйдет от нас... Раздается выстрел, и животное, настигнутое меткой пулей канадца, с шумом падает на землю.

   - Какое удивительное четвероногое! - вскричал Кроули. - Посмотрите! Летает, как птица, и пользуется своим хвостом как рулем! Стойте! Да у него прибрюшная сумка с двумя сосунцами!.. Нуте-с, господин ученый, как назовете вы эту дичину?

   Я довольно смущенно пожал плечами.

   - Некоторые авторы дают ему, если не ошибаюсь, имя галеопитека, летающей кошки или шестокрыла.

   - Господа, - вмешался Фрэнсис, - я видел это животное на востоке, около берегов реки Мэкензи, близ Спригтона. Колонисты зовут его flying fox (летающая лисица); только оно было на треть меньше.

   - Действительно, наше очень велико.

   - Друзья, - сказал тогда без околичностей Кроули, - естественная история - вещь хорошая, а охота - благородное занятие. Но скажите мне, зачем мы изучаем первую и занимаемся второю?

   - Зачем?! Для знания, из удовольствия и для...

   - Увы, простите меня, но я менее платоничен... Наука, по мне, служит для разделения пород на хорошие и плохие, а охота - гигиеническое средство для возбуждения аппетита.

   Мы единодушно расхохотались при такой логике.

   - Милый мой, вы первейший софист на континенте. Подобно древним, вы поднимаете парадокс на высоту философского учения.

   - Что ж делать, - с комическим видом промолвил Кроули. - Мои парадоксы - парадоксы голодного человека, мои софизмы - софизмы человека, любящего покушать. Я голоден, - вот и все.

   - Так покушаем!

   - Браво, а где и когда?

   - Здесь и сейчас. Вот вам ручей с водою, вот попугаи, которых в одну минуту можно состряпать превосходное жаркое, наконец, вот вам и зеленый ковер для стола.

   Сказано - сделано. Мигом запылал костер, и через четверть часа наши челюсти работали над вкусным блюдом. Чистая вода отлично заменила вино. Обед закончился превосходною сигарой. Забыв всякую осторожность, мы с Кроули беспечно развалились на траве и занялись сигарами. В противоположность нам, Фрэнсис кушал, как настоящий охотник, не выпуская оружия из рук и ни на минуту не забывая оглядываться взад и вперед.

   Вдруг он быстро вскочил на ноги, и через десять секунд саженях в двенадцати от нас раздался его выстрел, сопровождаемый радостными восклицаниями:

   - Здесь! Вот он, бездельник! Стой, не убежишь от меня этот раз!

   - Что? В кого вы стреляли? Черные? - тревожно крикнули мы и с оружием в руках бросились к канадцу.

   - M-eur Буссенар, - закричал бравый канадец, - это для вас я убил его.

   - Да кого, говорите скорей? - нетерпеливо спросили мы.

   - Утконоса!

   - Вы убили утконоса?

   - Я уверен в этом. Видите кровавый след, оставленный зверем.

   Действительно, широкое кровяное пятно окрасило в одном месте воду ручья, со дна которого поднимались воздушные пузыри.

   - Подождите, он сейчас появится! Я ручаюсь в этом.

   Охотник не обманулся: не прошло и полминуты, как из воды показалось брюхом вверх странное животное. Пуля, попавшая в бок, поразила его насмерть.

   Хотя строение и анатомия утконоса мне были хорошо известны по книгам, но я с удовольствием поглядел на него вблизи. Мои товарищи разделяют это любопытство, так как никто, за исключением канадца и старого Тома, до сих пор не видал его. Каждый ворочает его во все стороны с выражением крайнего изумления.

  

   Один взгляд, брошенный на странное животное, которое убил канадец, вызвал у нас невольный крик удивления. Вообразите себе сплющенное, продолговатое туловище, вершков тринадцать длины, с четырехвершковым хвостом, покрытое мягким, шелковистым мехом коричнево-красноватого цвета. Сверху меха выступают длинные, жесткие, как щетина кабана, волосы. Четыре короткие кривые лапы, снабженные плавательными перепонками, подобно лапам утки, поддерживают это тело. На голове - пара маленьких заостренных ушей, два черных круглых глаза и узкое рыло, вытянутое в виде утиного клюва, на конце которого помещаются ноздри.

   Неудивительно, что подобное необыкновенное животное перевернуло вверх дном всю ученую классификацию и поставило в тупик самых ярых зоологов. В самом деле, где, в каком животном отряде, поместить его? Как назвать? Птицею? Но оно не летает, имеет четыре ноги и кормит своих детенышей грудью. Назвать четвероногим? Но этому мешают его утиные лапы и клюв; кроме того, оно несет яйца. Эти вопросы долго оставались неразрешенными. Ученые спорили, выходили из себя, но ни на шаг не подвинули вопроса вперед. Отчаявшись, наконец, прийти к какому-нибудь определенному решению, бедные "мученики науки" торжественно объявили было, что такого животного не существует. Однако, когда им показали его, они принуждены были отказаться от своего заявления. Опять поднялись горячие прения. Стали подыскивать подходящее место для утконоса и после долгих пререканий решили поместить его между млекопитающими и птицами, как связующее звено. Старая пословица "natura non fecit saltum" (природа не делает скачков) таким образом еще раз блистательно подтвердилась.

   Поблагодарив канадца за труды, я взял драгоценную добычу и заботливо отнес в лагерь, где снял с утконоса шкуру и приготовил чучело. Мясо же, в соединении с прочею настрелянною нами дичью, пошло на обед, который показался нам необыкновенно вкусным, так как весь караван трое суток питался одною сушеною говядиною.

   - Двадцать три с половиной градуса южной широты и сто тридцать пять градусов восточной долготы! - вскричал майор, произведя вычисления. - Господа, мы переходим через тропик Козерога.

   - Благодарю вас, майор, - произнес Кроули, развалившийся под полотняным навесом. - Хронометр показывает теперь полдень, не правда ли? Мы идем с трех часов утра, значит, прошли за это время верст тридцать - тридцать пять?

   - Совершенно верно, - отвечал старый офицер. - Благодаря Богу, мы значительно сократили расстояние, отделяющее нас от цели экспедиции.

   - И, к счастью, без помех.

   - С вашего позволения, лейтенант, - вставил свое слово Кирилл, бывший большим формалистом относительно военной дисциплины, - мне думается, что, если и впредь на каждом шагу будут встречаться негры с их каменными топорами, наша прогулка окажется не из приятных.

   - Я вполне разделяю ваше мнение, мой милый охотник. Меня и теперь пробирает дрожь при воспоминании о стычке с неграми, как вы называете их. By God! Было времечко!

   - А жаль бедных малых. Нужно дойти до крайней степени отупения, чтобы нападать на таких людей, как мы, которые не желают обидеть даже мухи.

   - Ах, как эти французы чувствительны! Поймите, мой друг, что когда готовят яичницу, то всегда прежде бьют яйца. По-моему, лучше убить всех черных демонов, которые будут стоять на нашей дороге, чем самим быть убитыми ими.

   - Чувствителен! - проворчал мой товарищ. - Вы говорите, что я чувствителен?

   - Да, да, - с улыбкою отвечал мичман. - Вы колеблетесь порядком наказать арабов, тормозящих вашу колонизацию в Алжире. Каледонские канаки съедают у вас целые капральства, а вы, вместо сурового возмездия, ограничиваетесь одними переговорами с этими дикарями.

   - Постойте, мой лейтенант, я желаю лучше подавиться хлебом, чем кушать его, если хоть одно хлебное зерно взошло на крови моего ближнего.

   - Мой храбрый друг, я думаю, что вы не считаете своими ближними этих зверей, потерявших человеческий образ? Их, как вредных животных, нужно как можно больше истреблять.

   - Но их голод гонит на разбой. Если бы они не были голодны, то не стали бы останавливать мирных путешественников.

   - Вы не верите мне! Хорошо, я постараюсь убедить вас. При виде бенгальского тигра вы ведь не протягиваете ему кусок сахара, чтобы приручить его? Нет? Не правда ли? Вы ведь немедленно пускаете ему в пасть добрую пулю? А так как здешние туземцы ничем не отличаются от кровожадных животных, то нужно и с ними обходиться так же.

   - Нет, что ни говорите, я желаю остаться лучше... чувствительным, - закончил задумчиво Кирилл.

   - Вы правы, мой милый, - вмешался Робертс. - Благодаря заботам нашего друга мы встали на ноги. Триста верст пройдено нами с того печального дня, который едва не сделался последним в нашей жизни. Еще неделя, и мы будем у цели нашего путешествия. Забудем же об этом кошмаре и простим несчастным.

   - Ну, нет, Робертс, - протянул Кроули, - я не согласен с вами!

   Молодой мичман удивительно олицетворял в себе тех английских филантропов, которые восстают против торговли неграми и поощряют переселение китайских кули; состоят членами обществ трезвости и ведут в колоссальных размерах торговлю опием и спиртом; наконец, которые трактуют об улучшении участи каторжников и не дают свободно вздохнуть туземцам своих многочисленных колоний.

   Напротив, Кирилл был благодарен без расчета, храбр по инстинктивному чувству и добр по природе.

   Англичанин был истинный британский патриот, любивший свое отечество до фанатизма, но ограничивавший эту любовь только тем местом, где развевается британский флаг.

   Француз, не колеблясь и не размышляя, распространял свою любовь на всех обитателей земли.

   Разговор пресекся, и каждый почувствовал, как сладкое оцепенение овладевает его членами. Воздух дышал жаром. Наконец, никто не мог совладать с собой, и все легли в тени. Одни часовые, опершись на ружья, старались бороться с охватывающею их дремотой.

   Едва прошло после этого с час времени, как наши собаки, лежавшие спокойно на земле, вдруг поднялись с глухим жалобным лаем.

   Мы одним мигом вскочили от сна.

   - Тише, Брико, Мирадор, Равод! Что вы нашли? - кричу я.

   Но мои ищейки точно взбесились: дрожат, заливаются лаем и, наконец, оборвав привязи, мчатся вперед. Мы хватаем оружие и готовимся отразить таинственного врага. Проходит десять минут. Лай собак, начавший было теряться в отделении, вдруг переходит в жалобные визги, и скорее, чем можно ожидать, перед нашими глазами появляются наши ищейки с окровавленными боками, разодранными ушами и искусанными мордами. Прибежав к нам, они с визгом бросились к нашим ногам. Мы не успели разглядеть их раны, как за ними показались и враги.

   Вот они! До нас донесся странный шум, похожий на кишение саранчи. Через секунду у нас зарябило в глазах от бесчисленной серой массы, стрелой летевшей на нас. Зелень темнела под ногами едва заметных четвероногих, трава вытаптывалась, почва исчезала под их шкурами.

   Это крысы. Откуда они пришли? Что дало толчок к этому колоссальному переселению? Каким роком они очутились на дороге переселенцев? Вопросы, неразрешимые теперь. Время летит. Наша провизия, наши животные и сами мы подвергаемся новой страшной опасности - по кусочкам быть пожранными кровожадными крысами. Но таких маленьких зверьков, как крысы, всегда можно отразить оружием, может быть, скажет кто-нибудь. Так, без сомнения, если их несколько сотен. А когда передовая колонна врагов тянется в ширину на триста сажен, когда число отвратительных зверей считается миллиардами, - лучшее средство - бежать от них.

   Бывали примеры, что стада овец, даже целые быки, захваченные нападением крыс, были пожираемы ими в несколько минут, так что оставался один только гладко обглоданный скелет.

   Поняв опасность, наши девушки скрываются в своей подвижной крепости, а мы начинаем разряжать свои ружья по первым рядам крыс. Напрасный труд! Наши пули производят почти незаметное опустошение в рядах нападающих, потому что трупы павших неприятелей сейчас же пожираются до косточек их сородичами. Наконец, мы не поспеваем даже заряжать ружей. Крысы лезут со всех сторон, карабкаются под ноги, ползут на колеса. Наши сапоги немилосердно топчут их. Собаки, оправившись от страха, рвут их своими зубами направо и налево. Все напрасно! Между тем то, чего мы боялись в душе, случилось: лошади, испуганные приближением отвратительной армии, взбесились и, оборвав путы, унеслись во весь дух. Мы перевертываем ружья, схватываем палки, сабли; наши подкованные сапоги, точно молоты, мозжат кровожадных зверей. А число их все увеличивается. В этой неравной борьбе мы сознаем уже, что у нас истощаются силы, усталость охватывает всех. Искусанные колени дают себя сильно чувствовать. Нужно придумать какое-нибудь другое средство для защиты, иначе мы погибли.

   А, вот Фрэнсис! Что он хочет делать? Бравый канадец тащит на своем широком плече бочонок вместимостью ведра в три.

   - Смелей, господа, держитесь! Расчистите мне немного дорогу!

   Все бросаются исполнять его просьбу. Прочистили небольшое пространство, и находчивый охотник шагом пошел по нему, поливая его нашим дорогим виски.

   - Браво, Фрэнсис! Мы понимаем!

   А он продолжает поливать почву и траву опьяняющею жидкостью. Воздух насыщается спиртовыми парами.

   - Хозяин, - говорит затем он сэру Риду, - зажгите теперь пунш; я не могу, так как настолько пропитан, что боюсь сгореть, подобно пакле.

   Майор зажег кусок просмоленного паруса и бросил на землю. Черт возьми! Какое забавное зрелище! Пшш! Трава вспыхивает в один миг; за нею - ветви деревьев. Пламя огромными языками разносится во все стороны. Ошеломленные им первые ряды крыс останавливаются и поворачивают назад, но, толкаемые задними рядами, с визгом валятся в огонь. В воздухе слышится запах горелого мяса. Опаленные крысы мечутся как угорелые, визжат, прыгают и в конвульсиях устилают землю сотнями, тысячами трупов.

   Но этого мало.

   - Вперед, господа, за мной! - снова раздается сильный голос Фрэнсиса.

   Слушаясь изобретательного канадца, мы летим в фургоны и вскрываем два бочонка с порохом. В одну минуту все содержимое их расхватывается по рукам и потом разбрасывается около фур. Сами мы благоразумно прячемся внутри фур в ожидании вспышки. Она следует в одну секунду. Раздается взрыв, один, другой, третий... Густые облачка белого дыма там и сям поднимаются с земли...

   При виде нового бедствия наши враги совсем шалеют. Их ряды расстраиваются. Наконец, сознав свое бессилие одолеть преграду, они благоразумно сворачивают влево.

   Мы избегаем опасности.

  

   Страшные крысиные орды миновали нас, остались только отдельные группы, отставшие от главной массы, да и те спешили нагнать товарищей. Наши собаки с прежнею яростью разрывали зубами беглецов этого арьергарда.

   Избавившись от опасности, мы могли внимательнее рассмотреть кровожадных зверьков, чуть было не съевших нас заживо. Австралийская крыса почти такой же величины, как и ее парижский собрат, живущий в водосточных трубах. Длинные задние ноги, короткие передние и прибрюшная сумка, куда она прячет детенышей, делают ее очень похожею на кенгуру. Отяжелев от своих драгоценных нош, много самок устлали своими трупами землю и послужили нам предметом для интересных наблюдений. Мы со вниманием принялись рассматривать своих побежденных врагов, как вдруг голос Кирилла заставил нас забыть о всех крысах Австралии:

   - А наши лошади?

   Кирилл был прав: если глупый страх у наших лошадей не прошел, они должны быть далеко. Нужно как можно скорее догнать беглецов.

   Шесть человек из нас остаются сторожить фуры, остальные группами по три человека расходятся в разные стороны. Поиски только что начались, как радостное ржание донеслось до нашего слуха, и мы заметили на прогалине, шагах в двухстах от себя, Али, чистокровного скакуна майора. Заметив нас, красивое животное принялось выделывать прыжки, гарцевало, кружилось, но не обнаруживало ни малейшего желания позволить схватить себя. Между тем нам нужно было как можно скорее овладеть этою лошадью, так как с нею легко будет поймать и других. Старый Том выручил нас из затруднения. Сходив в одну фуру, он возвратился, держа что-то в правой руке, и направился к лошади. Али, признав старого товарища, со своей стороны приблизился к нему и, протянув умную голову, схватил предложенное ему Томом. Не говоря ни слова, Том взял второй кусок, половину съел сам, а другую отдал лошади. Та, видимо, вошла во вкус лакомства и когда старик начал пятиться назад, держа в руке новый кусок своего снадобья, стала медленно идти за ним. Шаг за шагом, кусок за куском, человек и животное очутились среди нас. Поймать, взнуздать и оседлать Али после этого не стоило никакого труда. Тогда объяснилось и средство, которым старый туземец пользовался для заманивания лошади: это сахар. И Том, и скакун, оба были большими любителями сладкого. Каждое утро добрый Том разделял со своим четвероногим товарищем свою порцию сахара и этим сильно привязал его к себе.

   Между тем Кирилл вызвался поймать прочих лошадей.

   - У меня есть хороший план, - прибавил он в пояснение.

   - Идите, друг мой, и делайте, как считаете лучшим, - сказал ему майор.

   Мой приятель берет свой охотничий рог, ружье, свистит на собак и вскакивает на только что пойманного бегуна, который галопом летит в лес. Вскоре по всему лесу раздались режущие звуки рога, лай собак, крики и топот. Мы не понимали ничего в плане Кирилла. Охотник принялся описывать широкие круги около лагеря, не переставая усиленно трубить и кричать. С полчаса продолжалась его музыка. Вдруг справа от нас раздались ружейные выстрелы, потом все смолкло. Ужасная тоска защемила нам сердце: что, если на лагерь напали дикие? Через пять минут музыка возобновляется, Кирилл снова приближается на версту к нам, затем опять исчезает, снова гремят выстрелы. Мы начинаем немного понимать. Точно гора сваливается с наших плеч. Прошло еще с час, как радостное "ура", смешанное с конским ржанием, потрясло воздух, так что мы живо вскочили на ноги. Дюжина людей, посланных на разведки, возвратились через несколько минут, каждый верхом на лошади, держа другую на поводу. Герр Шаффер, Фрэнсис и Кирилл были во главе эскадрона.

   - Вот двадцать пять беглецов! - кричал на всем скаку мой товарищ, махая шапкою.

   - Да как, черт возьми, вы поймали их? - спросил Робертс с улыбкою.

   - Очень просто! Но без помощи Фрэнсиса ничего бы не вышло.

   - Не льстите мне, товарищ, - отозвался храбрый канадец, - ведь вам принадлежит честь выдумки.

   - Какой? - обратились мы к Кириллу.

   - А вот сейчас узнаете. Я рассчитывал на привычку наших охотничьих и военных лошадей к роговой и трубной музыке. Расчет не обманул меня. Как только благородные животные услышали знакомые звуки, ко мне стали подбегать одна за другою беглянки, сначала лошадь Робертса, потом Ричарда, затем еще три-четыре. Словом, собрался целый взвод. Нужно было только отвести его, но куда, - я не знал. Вдруг раздавшиеся ружейные выстрелы помогли мне разрешить мое недоумение. Я направляюсь направо, откуда слышались выстрелы, и кого же вижу? - Фрэнсиса, Бена и Дика с лассо в руках. "Понимаю", - кричу я и замедляю свой бег. Мертвые петли взвиваются в воздухе, и мгновение спустя мои друзья садятся уже на лошадей. С той поры как нас оказалось четверо верхом, остальное сделалось само собой.

   - Как же? - спросил Кроули, лаская свою лошадь.

   - Да точно так же... Все прочие повторили наш маневр, а я все время трудился над рогом. Лошади и дались в обман.

   - Дети мои, - заметил сэр Рид, - все-таки у нас теперь лишь двадцать пять лошадей, а как поймать остальных?

   - Не беспокойтесь, хозяин, - отвечал Фрэнсис, - остальные сами придут сегодняшнею же ночью; они не отстанут от товарищей.

   Канадец говорил правду. Еще до восхода солнца, на другой день, все беглецы были уже в лагере. Таким образом, и эта опасность миновала нас. Вообще до сих пор мы побеждали все затруднения, грозившие расстроить наше предприятие. Наше прибытие в страну Нга-Ко-Тко стало лишь вопросом времени. Каждый начинал надеяться, что путешествие кончится вполне успешно. Однако, с приближением этого момента, нами начала овладевать какая-то тоска, смешанная с нетерпением, словно наши сердца чуяли, что еще бедствия не кончились. Надежда на успех и в то же время боязнь новых бед так заняли нас, что мы совсем не замечали величественных картин природы, постоянно сменявшихся перед нашими глазами. После степей, каменистых пустынь, целых цветочных рощ, капризно перемешанных со странными деревьями, мы вдруг очутились в самый полуденный жар среди огромной равнины, голой, как ладонь, и выжженной горячим солнцем, подобно африканской Сахаре. Вид этой мрачной пустыни не имел ничего веселого, и беззаботный смех нашего каравана сменился глубоким молчанием, к которому, казалось, присоединились и лошади. Всюду виднелся один горячий песок. Самые лучшие подзорные трубы не могли указать конца пустыни. Но предыдущие опасности так закалили самых робких участников экспедиции (притом же их и было очень немного), что пустынный путь не производил иного впечатления, кроме скуки.

   - Дети мои, - сказал сэр Рид, обратившись к слугам, - скоро кончатся все наши мучения. Вы храбро исполняли свои обязанности в качестве верных слуг. Еще несколько дней, и ваши труды будут вознаграждены. Не знаю, сколько еще опасностей предстоит нам, но надеюсь, при вашей помощи, одолеть и их. Мужайтесь же, мои друзья! Вперед, за честь нашей страны! Ура, Австралия! Ура, Старая Англия!

   - Гип-гип-ура! Англия! - хором закричали воодушевленные колонисты.

   Скуки и тоски как не бывало. Приходит ночь, а мы продолжаем неутомимо двигаться по этой пылающей печи, где никакой ветерок не освежает палящего жара. Рыхлая почва не может выдержать тяжелых фур, и колеса до половины погружаются в горячий песок. Лошади едва тащатся, выбиваясь из сил. Мельчайшая пыль проникает в глаза, уши и ноздри людей и животных; дыхание стесняется. Так проходит ночь. На рассвете горизонт вдруг загорается, и тропическое солнце снова появляется, окруженное своими жгучими лучами. Измученные, все покрытые с ног до головы потом и пылью, мы с облегчением останавливаемся, когда раздается крик "стоп". Давно пора. Наши глотки горят от жары. Несколько глотков горячего чаю утишают жгучую жажду. Отдохнув немного, мы снова пускаемся в путь, снова начинаются мучения. По-прежнему впереди расстилается только один желтый раскаленный песок. Кажется, что мы идем по горячим плитам. Наши мучения увеличиваются еще глазною болью. Несмотря на то что у каждого была зеленая вуаль, половина людей ослепла, другая - еле двигается от усталости. Пять упряжных лошадей, наконец, не выдерживают этой муки и падают, как пораженные молнией. Едва мы отъехали на несколько шагов от них, как слетелась куча красных орлов, и начался кровавый пир. Тоска снова заполнила сердце каждого. Что, если и нам суждено найти могилу в желудке этих хищников? При этой мысли самые храбрые содрогнулись от ужаса, и каждый впивается горящими глазами в горизонт, жадно отыскивая хоть клочок зелени... Ничего! Один песок!

   Это мучение продолжается трое суток. У нас падает две трети лошадей. Оставшиеся в живых еле дышат. Вода истощается. Глазная болезнь с каждым часом выхватывает новые жертвы. Наши героические девушки, насколько возможно, облегчают страдания несчастных, накладывая им на глаза освежительные компрессы и увлажняя их засохшие губы. Короткие слова утешения, соединенные с делом, вливают в их сердца близкую надежду на спасение. Бедные девушки сами счастливо избежали болезни и теперь стараются помочь другим.

   Жара, отсутствие воды и глазная болезнь приводят наш некогда блестящий караван в самый жалкий вид. Две фуры, запряженные каждая шестью лошадьми, составляют все наше достояние. Одна служит для провизии, оружия и припасов, другая - для больных. Все прочие оставлены в пустыне за недостатком упряжных лошадей. Так проходит десять дней. Никто не жалуется, но всякий видит, что катастрофа неминуема, если положение дел не изменится.

   Наступает одиннадцатая ночь в пустыне. Мучения увеличиваются, в ушах звенит, никто не может сделать шагу вперед, большая часть в безнадежном отчаянии ложится на землю. Больных охватывает онемение, вестник смерти. Придется ли всем увидеть рассвет?

   Мои бедные собаки в последней агонии. Четыре уже мертвы, остальные жалобно воют, валяясь на земле. Вдруг мне слышатся чьи-то легкие шаги... Я открываю свои вспухшие глаза, но ничего не вижу. Темно, как в аду.

   - Том, это ты?

   Ответа нет. Я поднимаюсь. Неужели у меня начались галлюцинации? Однако мое ухо различает отдаленный шум бегущей лошади. Вот он смолк. Проходят долгие мучительные часы молчания. Вдруг шум возобновляется. Ясно, кто-то ездил на разведку. Вероятно, Том. Я не обманываюсь: старый туземец приближается ко мне и тихо говорит:

   - Держи, друг, это на твои глаза!

   И его холодная грубая рука кладет мне на глаза какой-то пластырь довольно приятного ароматического запаха. Я чувствую сначала сильное колотье, произведенное прикосновением вяжущего вещества к моим воспаленным глазам.

   - Том, - говорю я старику, - мне еще больнее!

   - Успокойся. Это тебе поможет. Это лихорадочное дерево.

   - Как лихорадочное дерево?.. Эвкалипт?.. У тебя свежие листья его?

   - Да, да!

   - Но тогда, значит, пустыня пройдена. Близок лес, мы спасены?!

   - Да.

   Мое восклицание будит часть уснувших. Меня засыпают вопросами, шумят, радуются. Между тем под влиянием лекарства, данного черным эскулапом, боль в моих глазах как рукой снимает.

   - Джентльмены, - кричу я с радостью, - Том спасает нас еще раз. Он нашел лес. Он имеет лекарство против нашей болезни. Джентльмены, еще минута терпения!

   Радостные крики вторят моему голосу. Надежда, покинувшая было наших путешественников, снова возвращается в их сердца.

   Старый туземец между тем не остается бездеятельным. Я слышу, как он ходит направо и налево, нащупывает в темноте больных и раздает свое благодетельное лекарство.

   Близкое соседство л