Арцыбашев Михаил Петрович - Бунт

ла въ глаза, съ нѣмымъ и трусливымъ вопросомъ. Саша хмурилась и отворачивалась отъ нея, боясь, чтобы Полька не спросила, а Полька печально боялась спросить. Наконецъ, Саша ушла отъ всѣхъ въ пустой залъ и опять стала смотрѣть въ то же окно.

   Теперь былъ ясный вечеръ, и нападавш³й за ночь мягк³й, чистый и пухлый снѣгъ лежалъ по краямъ дороги ровнымъ бѣлымъ полотенцемъ, а посрединѣ весь былъ взрыхленъ комочками, легко разлетаясь подъ ногами лошадей, рыжѣлъ и таялъ. Извозчичьи санки быстро и легко скользили и, забѣгая на бокъ, оставляли широк³е и так³е гладк³е, что пр³ятно было смотрѣть, накаты. Было свѣтло и тихо, а потому спокойно и хорошо. На бѣломъ снѣгу все казалось удивительно отчетливымъ и чистымъ, красивымъ, какъ дорогая игрушка. По противоположной панели прошелъ студентъ, маленьк³й и бѣлокурый мальчикъ; онъ на кого-то весело смотрѣлъ и весело улыбался. И хотя Саша не видѣла кому и чему онъ улыбается, но всетаки ей стало такъ же весело и легко. И когда она смотрѣла на него, въ душѣ у нея явилось, наконецъ, опредѣленное, необходимое, чтобы не впасть въ отчаян³е и злобу, глубокое и довѣрчивое чувство: она вспомнила "знакомаго" студента и радостно подумала, что онъ ей все устроитъ. И тотчасъ же ей начало казаться, что все уже, самое главное, по крайней мѣрѣ, сдѣлано, и она уже какъ бы отдѣлилась отъ этого дома. Порвалась какая-то тяжелая и дурная связь, и оттого "домъ" сталъ какъ будто еще темнѣе и пустѣе, а она сама - свѣтлѣе и легче, точно вся душа ея наполнилась этимъ разлитымъ по снѣгу, по улицамъ, по крышамъ, по бѣлому небу и людямъ радостнымъ и чистымъ дневнымъ свѣтомъ.

   Когда пришелъ вечеръ, ей надо было сдѣлать надъ собой большое тяжелое усил³е, чтобы хотя съ отвращен³емъ и тоскливымъ недоумѣн³емъ дѣлать то же, что и всегда.

   Тотъ самый студентъ, красавецъ и силачъ, о которомъ она думала, пришелъ въ этотъ же вечеръ, веселый и выпивш³й. Онъ еще издали увидалъ и узналъ Сашу, и такъ какъ она очень понравилась ему въ прошлый разъ, сейчасъ же подошелъ, спокойно и весело. Но тутъ-то Саша почему-то и заробѣла его; это было потому, что она хотѣла просить его, какъ человѣка, и увидѣла въ немъ человѣка въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ была въ этомъ домѣ, и "человѣкъ" казался ей высшимъ и страшнымъ существомъ, какимъ-то судьей души. Весь вечеръ она была такой тихой и смущенной, что онъ даже удивился и сталъ, шутя и смѣясь, звать ее.

   И только въ своей комнатѣ Саша, уже раздѣваясь, точно кто-то толкнулъ ее, сразу сказала ему, что хочетъ уйти отсюда.

   Студентъ сначала удивился, разсмѣялся и, видимо, не повѣрилъ, но когда Саша растерялась И потихоньку заплакала безсильно обиженнымъ плачемъ, онъ сконфузился и вспомнилъ, что, по его убѣжден³ямъ, ему не удивляться, а вѣрить и радоваться надо. Тогда онъ смутился, какъ мальчикъ и хорошимъ, даже какъ-то черезчуръ задушевнымъ голосомъ, больше думая, чѣмъ чувствуя, что это хорошо, сказалъ:

   - Ну, что жъ... и молодца... Молодецъ Сашка!.. Это мы все живо устроимъ!..

   И опять удивился и смутился, потому что хотъ и имѣлъ въ этомъ твердыя убѣжден³я, но пришелъ къ Сашѣ совсѣмъ не за тѣмъ, и оттого сбился, запутался, по-чувствовалъ что-то пустое и недоумѣлое.

   - Такъ, такъ... - пробормоталъ онъ, густо краснѣя, чувствуя себя глупымъ и неловкимъ и изо всѣхъ силъ глядя въ сторону отъ голой Саши, ложившейся на постель. Потомъ рѣшительно всталъ и сказалъ хрипло и отрывисто:

   - Такъ я того... устрою... - и подошелъ къ Сашѣ.

   Саша смотрѣла на него наивно довѣрчиво, просительно, но все-таки лежала въ привычной, безстыдно ожидающей позѣ. Студенту стало неловко, скверно, но жгучее желан³е туманило его голову и, весь краснѣя и холодѣя отъ презрѣн³я къ себѣ, онъ раздѣлся и легъ.

   - "Ну... что жъ... не переродилась же она... сразу..." - старался онъ успокоить себя, обнимая ее.

   Но въ самой глубинѣ его сознан³я осталось какое-то тяжелое, неудовлетворенное и обидное чувство...

   Съ этого момента жизнь Саши, выбитая изъ той глубокой и прямой колеи, по которой шла безъ всякаго усил³я съ ея стороны, точно покрылась какимъ-то хаотическимъ туманомъ, среди котораго, какъ ей казалось, безсильно и безтолково вертѣлась она сама, какъ щепка въ водоворотѣ.

   Студентъ, котораго она просила о помощи, оказался такимъ хорошимъ человѣкомъ, что ему недостаточно было только подумать или высказать что-нибудь хорошее, а искренно хотѣлось и сдѣлать. У него было обширное и хорошее знакомство, а потому ему очень скоро удалось устроить Сашу въ пр³ютъ для "раскаявшихся".

   Саша узнала объ этомъ прежде всего изъ его же письма, которое принесъ ей посыльный въ красной шапкѣ. Но письмо сначала прочитала "тетенька". Рано утромъ она ворвалась въ комнату Саши и пронзительнымъ злымъ голосомъ стала кричать и браниться. Ей не было никакого убытка, и на мѣсто Саши было очень легко достать десять такихъ же молодыхъ и хорошенькихъ женщинъ, но "тетенькѣ" казалось, что ей нанесли личную обиду и что Саша неблагодарная тварь.

   Она швырнула Сашѣ въ лицо скомканнымъ письмомъ и стала стремительно хватать всѣ вѣщи Саши, будто боясь, чтобы она не унесла чего съ собою.

   - Чего хватаетесь?.. Не кричите... - пробормотала Саша, вся красная и растерянная.

   Въ коридорѣ уже столпились дѣвушки и смѣялись надъ ней, сами не зная почему. И Сашѣ невольно стало казаться, что и вправду это очень стыдно то, что она задумала. Одну минуту она даже хотѣла отказаться отъ всего, но вдругъ нахмурилась, съежилась и озлобилась.

   - Не унесу... не бойтесь... ваше вамъ и останется... - только пробормотала она.

   - Ладно, ладно! - злобно кричала "тетенька". - Ладно!.. Знаемъ мы васъ!..

   Дѣвицы хихикали.

   - У, дура! - кричала полная и красная "тетенька". - Подумаешь, тоже... въ честныя захотѣла!.. Да ты видала ли когда, честныя-то как³я бываютъ?.. Ахъ, ты!..

   Красное бархатное платье, которое Саша только разъ и надѣвала и котораго она такъ давно страстно желала, скомканное полетѣло въ общ³й узелъ. У Саши навернулись слезы жалости и обиды.

   - Да что вы, въ самомъ дѣлѣ - дрожащими губами проговорила она, дѣлая невольное движен³е въ защиту своихъ платьевъ.

   Но "тетенька" быстро, точно этого и ждала, загородила ей дорогу, ударила по рукѣ, и когда Саша охнула отъ испуга и боли, пришла въ восторгъ злости, ударила Сашу еще два раза по щекѣ и потянула за волосы.

   - Вотъ тебѣ! - закричала она уже въ рѣшительномъ изступлен³и, такъ что крикъ ея былъ слышенъ на подъѣздѣ и пришелъ швейцаръ, рябой и равнодушно-злой человѣкъ.

   - Ишь ты... представлен³е! - сказалъ онъ.

   Саша вспыхнула вся, хотѣла что-то сказать, но вдругъ отвернулась къ стѣнѣ и безсильно заплакала.

   - Скоты вы всѣ неблагодарные! - вдругъ сладострастно разнѣживаясь отъ побоевъ и слезъ, плаксиво прокричала "тетенька", потомъ вспомнила Любку, изъ-за которой у нея были больш³я непр³ятности съ полиц³ей, и опять осатанѣла:

   - Маешься съ вами, одѣваешь, обуваешь, а вы... Ну, узнаешь ты у меня, какъ собаки живутъ! - стиснула она зубы, такъ что въ глазахъ у нея все завертѣлось.

   - Я... т... тебя пррокл...

   Саша замерла, поблѣднѣла и такъ и сѣла на полъ, прикрываясь руками.

   - Те... тетенька... - успѣла проговорить она. Толстое жирное колѣно тетеньки ударило ее въ лицо, такъ что она стукнулась затылкомъ о подоконникъ, и на голову ея и спину градомъ посыпались удары, отъ которыхъ тупо и больно вздрагивало сердце. Саша только закрывала лицо и стонала.

   - Вотъ... - запыхавшись и шатаясь, остановилась "тетенька".

   Глаза у нея стали совсѣмъ круглые и дик³е, такъ что даже странно и страшно было видѣть ея лицо на человѣческомъ тѣлѣ. Она еще долго и скверно ругалась и смотрѣла на Сашу такъ, какъ будто ей было жаль такъ скоро уйти и перестать бить.

   - Смотри, придешь опять, я тебѣ это высчитаю! - наконецъ прокричала она и ушла, громко ругаясь и дыша тяжело и возбужденно.

   Саша, оглушенная и избитая, встала, машинально поправила волосы и задвигалась по своей комнатѣ, испуганно оглядываясь. Дверь она потихоньку затворила и уже тогда сѣла на кровать и стала плакать, закрывшись руками. Но плакала она не столько отъ боли и отъ обиды, сколько отъ того, что передъ ней вдругъ открылась какая-то неопредѣленная страшная пустота, и ей стало такъ страшно, что она едва не побѣжала просить кого-то, чтобы ея не трогали и оставили тутъ навсегда, какъ была.

   Потомъ потянулся долг³й и томительный вечеръ.

   Въ залѣ, по обыкновен³ю, весело и громко играла музыка, и Саша знала, что тамъ сейчасъ свѣтло и людно. Ей по привычкѣ хотѣлось туда, но она не смѣла выйти и сидѣла одна въ пустой и полутемной комнатѣ, прислушиваясь къ глухо доносившейся сквозь запертыя двери музыкѣ и говору и смѣху проходившихъ по коридору дѣвушекъ съ ихъ выпившими гостями.

   Саша цѣлый день ничего не ѣла и ей было нехорошо. Потомъ она помнила только, что въ комнатѣ отъ свѣчи ходили больш³я молчаливыя тѣни, было холодно и какъ-то глухо; а въ черный четырехугольникъ окна опять стучалъ невидимый дождь. Вечеръ ей казался не то что длиннымъ, а какимъ-то неподвижнымъ, точно времени вовсе не было.

   И никакихъ мыслей и чувствъ не было въ ней, кромѣ чувства безконечнаго, удручающаго все существо одиночества.

   На другой день ей пришлось побывать въ участкѣ, гдѣ тоже было страшно и тоскливо. больш³я бѣлыя окна смотрѣли какъ мертвыя, столы были черные, люди грубые и любопытно-злые. И Сашѣ казалось, что эти уже имѣютъ право сдѣлать надъ ней все, что угодно.

   Надъ ней смѣялись и даже издѣвались, Кто-то сказалъ:

   - Кающаяся!..

   И слово это выговорилъ со вкусомъ, сочно и зазвонисто. Саша уже не плакала, потому что ея сознан³е охватилъ точно туманъ, въ которомъ она почти уже не понимала, что съ ней дѣлаютъ.

   У нея отобрали какую-то подписку, куда-то послали, сначала въ одно, а потомъ въ другое мѣсто, и голодную, усталую, совершенно утратившую человѣческое чувство, доставили въ пр³ютъ.

  

   Саша не спала почти всю ночь и все думала. Ибо передъ ней, маленькой женщиной съ маленькимъ и слабымъ умомъ, всталъ какой-то громадный и неразрѣшимый вопросъ.

   Было темно и тихо. Свѣтъ отъ уличныхъ фонарей падалъ черезъ окна на потолокъ и неясно ходилъ тамъ, вспыхивалъ и темнѣлъ. Съ улицы слабо, больше по дрожан³ю пола, доносилось рѣдкое дребезжан³е извозчичьихъ дрожекъ по оттаявшей къ ночи мостовой. Была сильная мокрая оттепель и слышно было, какъ за окномъ падали на желѣзный карнизъ крупныя тяжелыя капли. Всѣ спали и на всѣхъ кроватяхъ смутно чернѣли неопредѣленные темные бугры, прикрытые такими же твердыми, съ деревянными складками, одѣялами.

   Саша блестящими глазами изъ-подъ уголка одѣяла какъ мышь, оглядывала комнату и чутко прислушивалась ко всякому звуку, и къ паден³ю грустныхъ капель за окномъ, и къ скрипу дальней кровати, и къ тяжелому долгому дыхан³ю, и къ непрестанному хриплому храпу, откуда-то изъ темноты разносившемуся по комнатѣ.

   Сашѣ было странно, что все такъ тихо и спокойно, что не шумятъ, не танцуютъ, не дерутся, не пьютъ, не курятъ и не мучаютъ. И вдругъ какое-то теплое, легкое и радостное чувство охватило ее всю, такъ что Саша даже вздрогнула и порывисто уткнулась лицомъ въ жидкую подушку, на которой наволочка лежала грубыми складками.

   Саша только теперь поняла, что прежняя жизнь кончена. Что уже никогда не будутъ ее заставлять ласкать пьяныхъ и противныхъ мужчинъ. Не будутъ бить, ругать, что весь этотъ чадъ ушелъ и не повторится. A впереди, точно восходящее въ тихомъ радостномъ с³ян³и солнце, стало свѣтить что-то новое, грядущее, радостное, чистое и счастливое. И уже отъ одного сознан³я его Сашѣ показалось, что она сама стала легче, чище, свѣтлѣе. Что-то сладкое давнуло Сашу за горло, и горяч³я тих³я слезы сразу наполнили ея глаза и смочили возлѣ щекъ нагрѣвшуюся, пахнущую мыломъ подушку.

   "Господи, Господи... дай, чтобы ужъ больше... чтобы стать мнѣ такой... какъ всѣ... дай, Господи, дай!.." - съ напряженнымъ и рвущимся изъ груди чувствомъ непонятнаго ей восторга и умилен³я, почти вслухъ прошептала Саша.

   Было что-то жалкое и слабое въ этой молитвѣ и странно было, что такъ молилась здоровая, красивая, горѣвшая отъ силы жизни женщина.

   Саша хотѣла вспомнить всѣ обиды, Польку, "тетеньку", Любку, но мысленно отмахнулась рукой.

   "Богъ съ ними!.. Было и прошло... и быльемъ поросло! Теперь ужъ все, все будетъ совсѣмъ по новому... Буду жъ и я, значитъ, человѣкомъ, какъ всѣ... тогда ужъ никто не крикнетъ... какъ тотъ усатый въ участкѣ. Господи, Господи... Создатель мой!.. До чего жъ хорошо это я надумала... Будто ужъ и не я вовсе... Знакомые у меня теперь будутъ настоящ³е... Сама буду въ гости ходить... работать буду такъ... чтобы ужъ никто-никто и не подумалъ"...

   Какъ-то незамѣтно для самой Саши всплылъ передъ нею образъ того студента, который устроилъ ее въ пр³ютъ.

   "Красавецъ мой милый!" - безсознательно, съ безконечной нѣжностью и благоговѣн³емъ прошептала Саша, и уже когда прошептала, тогда замѣтила это.

   Ей было привычно, ничего не чувствуя, называть всѣхъ, бывшихъ у нея, мужчинъ ласкательными словами, но теперь ей стало стыдно, что она подумала такъ о немъ. Но такъ хорошо стыдно, что слезы легко опять набѣжали на блестящ³е широко раскрытые на встрѣчу слабому свѣту изъ оконъ, глаза. Саша тихо и радостно улыбнулась себѣ.

   "Миленьк³й, золотой мой", - съ невыразимымъ влекущимъ чувствомъ, прижимаясь къ подушкѣ, стала подбирать всѣ извѣстныя ей нѣжности Саша. И все ей казалось мало, и хотѣлось придумать еще что-то, самое ужъ нѣжное, хорошее и жалкое.

   "Спаситель вы мой!" - почему-то на "вы" вдругъ придумала Саша, и именно это показалось ей такъ хорошо, нѣжно и жалко, что она заплакала.

   "Чего жъ я плачу?" - спрашивала она себя, но крупныя и теплыя слезы легко, сладко струились по ея щекамъ и расплывались по подушкѣ.

   Твердое одѣяло сползало съ ея разгорѣвшагося тѣла и подушка смялась въ совсѣмъ крошечный комочекъ, на которомъ было твердо и неудобно лежать.

   "Как³я тутъ постели скверныя", - машинально подумала Саша, не переставая улыбаться сквозь слезы своимъ другимъ мыслямъ.

   И тутъ только Саша въ первый разъ совершенно ясно вспомнила и поняла, почему именно она ушла изъ дома терпимости. Она припомнила, какъ ей было тяжело и грустно еще до смерти Любки, какъ все было ей противно и грустно.

   "Что Любка бѣдная, царств³е ей небесное, повѣсилась, только, значитъ, меня на мысль натолкнуло... и Полька Кучерявая тоже... Полечка Кучерявенькая!" - ласково жалѣючи вспомнила Саша: - надо и ее оттуда вытащить, она, глупенькая, сама и не додумается какъ... а и додумается, такъ побоится!.. Слабенькая она"...

   Вдругъ въ комнатѣ стало совсѣмъ темно. Саша подняла голову, но сразу ничего не увидала, кромѣ изсиня-чернаго мрака. Изъ темныхъ оконъ уже не падалъ на потолокъ свѣтъ, а стекла только чуть-чуть сѣрѣли въ темнотѣ.

   "Фонари тушатъ... поздно..." - подумала Саша.

   И, закрывъ глаза, стала опять вспоминать, почему "это" вышло, и когда все началось, и почему именно студенту сказала она объ этомъ. Съ самаго начала ей было противно, грустно и трудно привыкнуть къ такой жизни; и пошла она на это только отъ тяжелой, голодной и безрадостной жизни. Она всегда считала себя, и дѣйствительно была, очень красивой и больше всего въ м³рѣ ей хотѣлось, чтобы въ нее влюбился какой-то невѣроятный красавецъ и чтобы у нея было много прекрасныхъ костюмовъ.

   "Иная рожа рожей, а одѣнется, такъ глаза слѣпнутъ... а ты, тутъ, идешь, по грязи подоломъ шлепаешь... на башмакахъ каблуки съѣхали, подолъ задрипанный, кофточка старая, мѣшкомъ сидитъ... красавица!.. Такъ мнѣ обидно было... Тогда около ресторана... гусаръ даму высаживалъ, а я заглядѣлась и даму толкнула, а онъ меня какъ толкнетъ!.. Посмотрѣла я на нее: старючая да сквернючая... и такъ мнѣ горько стало... А тутъ "тетенька" обхаживать начала... я ей сдуру все про гусара и какъ мнѣ обидно, разсказала... а она такъ и зудитъ, такъ и зудитъ, что будутъ и гусары, и все... и что красавица я первая, и что мнѣ работать, гнуться да слѣпнуть - глупость одна... съ какой радости?.. А я себѣ и думаю: "и вправду глупость одна... съ какой радости?.."

   Потомъ она вспомнила то ужасное, безпросвѣтное, невѣроятное, точно въ кошмарѣ, грязное пятно, которымъ представлялся ей долго послѣ первый день, когда она протрезвилась.

   "А вѣдь я тогда тоже удавиться хотѣла!" - съ холоднымъ ужасомъ вспомнила Саша и сразу широко открыла глаза, точно ее толкнулъ кто. Ей почудилось, что тутъ возлѣ кровати стоитъ неподвижная, мертвая, длинная-длинная Любка.

   А все было тихо, слышалось ровное дыхан³е спящихъ и стало будто свѣтлѣе. Опять были видны темные бугорки на кроватяхъ и мало-по-малу становилось все сѣро, блѣдно и какъ-то прозрачно. Попрежнему храпѣлъ кто-то, томительно и нудно, а за окномъ капали на подоконникъ одинок³я тяжелыя капли.

   "Такъ и хотѣла... Помню, напилась здорово... думала, какъ напьюсь, легче будетъ, не такъ страшно... и крючокъ приколотила... А за мной, значитъ, слѣдили... за всѣми первое время слѣдятъ... "Тетенька" меня тутъ и избила... чуть не убила!.. А потомъ и ничего... скучно стало...".

   Саша припомнила, не понимая, что потомъ нашла на нее глубокая, тяжелая апат³я, и когда прошла, то унесла съ собой всякую нравственную силу и стыдъ, не было уже ни силы, ни желан³я бороться. Потомъ было пьянство, развратъ, шумъ и чадъ, и она привыкла къ этой жизни. Но все-таки Саша помнила очень хорошо, что совсѣмъ весело и спокойно ей никогда не было, а все время, что бы она ни дѣлала, гдѣ-то въ самой глубинѣ души, куда она сама не умѣла заглядывать, оставалось что-то ноющее, тоскливое, что и заставляло ее такъ много пить, курить, задирать другихъ и развратничать.

   "А почему ему... почему ему сказала?.. Да по-тому, что онъ меня и взбередилъ тогда... слова эти сказалъ, милый мой красавчикъ!..".

   И опять Саша придумывала нѣжныя слова и припоминала весь тотъ вечеръ, когда этотъ студентъ былъ у нихъ въ первый разъ, пьяный, веселый, и очень ей понравился, смѣялся, пѣлъ, а Сашѣ сказалъ:

   - Цѣны тебѣ, Сашка, нѣтъ!.. Ты - красавица! Прямо красавица! Кабы ты не была дѣвкой, я бы на тебѣ женился! Ей-Богу, женился бы, потому что ты лучше всѣхъ женщинъ, какихъ я знаю... И зачѣмъ ты, Сашка, въ дѣвки пошла?

   Саша смѣялась и вылила на него полстакана пива, но онъ не разсердился, а вдругъ загрустилъ пьяной, слезливой грустью.

   - И неужели ты не понимаешь, что ты надъ собой сдѣлала... а? Сашка! - горестно покачивалъ онъ красивой взлохмаченной головой, залитой пивомъ.

   И сразу напомнилъ ей этими "жалкими" словами все, что она вынесла. И тутъ все точно поднялось въ ней, давнуло за сердце, рѣзнуло. Саша стала неудержимо плакать, отталкивать студента отъ себя, биться головой. Было это и потому, что она была пьяна, и потому, что она поняла, что сдѣлала надъ собой что-то ужасное и непоправимое, какъ ей тогда казалось.

   "Всю ночь тогда проревѣла", задумчиво и тихо подумала Саша, глядя въ посѣрѣвш³я окна, печально и неподвижно смотрѣвш³я въ большую, холодную и скучную комнату.

   "Съ того и началось... это самое... затосковала я тогда на смерть!".

  

  

   Слѣдующ³й день былъ пр³емнымъ днемъ во всѣхъ больницахъ, и почему-то его сдѣлали пр³емнымъ и въ пр³ютѣ.

   Небо посвѣтлѣло, солнце ярко свѣтило въ окна, такъ что, казалось, будто на дворѣ радостная весна, а не гнилая осень. Было такъ много свѣта, что даже на угрюмые мутно-зеленые столы и табуреты было пр³ятно и легко смотрѣть. Чай пили въ общей комнатѣ, пили чинно и молча, потому что боялись надзирательницы, у которой было много испорченной желчи.

   Но Сашѣ казалось, что такъ тихо и чинно вовсе не потому, а оттого, что здѣсь, въ этой совершенно иной жизни, такъ и должно быть: свѣтло, тихо и чинно. И все это ужасно нравилось Сашѣ, даже возбуждало въ ней чувство восторженнаго умилен³я. Глаза у нея поминутно дѣлались влажными и тихо блестѣли.

   "Господи, какъ хорошо-то..."

   А когда Саша вспомнила тѣ радостныя и свѣтлыя думы, которыя передумала она въ эту "великую" (именно такъ, какъ называла она всегда ночь подъ свѣтлое Христово Воскресен³е, Саша назвала себѣ первую ночь, проведенную въ пр³ютѣ), ей стало такъ радостно, что она начала тихо и широко улыбаться навстрѣчу полному золотой пыли солнечному лучу, падавшему черезъ всю комнату блестящей полосой.

   Но въ ту же минуту она поймала на себѣ пристальный и колюч³й взглядъ надзирательницы, вдругъ загадочно прищурившейся, и смутилась такъ, что даже испугалась. Густой румянецъ сталъ разбѣгаться по ея молодому и еще совсѣмъ свѣжему лицу.

   "Чего обрадовалась?" - съ грустью, откуда-то вынырнувшей незамѣтно для нея самой, подумала Саша, стараясь не глядѣть по сторонамъ. - "Ужъ и забыла... подумаешь!.. Такъ тебѣ и смѣяться... сидѣла бы, коли ужъ Богъ убилъ".

   И какъ будто въ столовой стало темнѣй, скучно и глухо, и золотой столбъ пыли куда-то пропалъ.

   "Исправляющ³яся! - съ ирон³ей думала надзирательница, машинально помѣшивая ложечкой жидк³й простывш³й чай и не спуская съ Саши злого и презрительнаго взгляда. - Мысли-то ихъ въ комитетъ бы представить!.. У, дурачье! - подумала она о комитетскихъ дамахъ. - Да этихъ потаскухъ хлѣбомъ не корми... Развѣ могутъ онѣ не то что оцѣнить, а хотя бы понять смыслъ этихъ заботъ о нихъ общества? - вдругъ поджавъ губы, мысленно произнесла она гдѣ-то слышанную, очень ей понравившуюся и не совсѣмъ ясно понимаемую фразу.

   И потомъ ей почему-то страстно захотѣлось схватить Сашу за косу и дернуть по полу такъ, чтобы въ пальцахъ клочки волосъ остались.

   - Тварь подлая.... не спасать тебя, а въ острогѣ сгноить!..

   Послѣ чаю всѣ сразу заторопились и, еле сдерживаясь, чтобы не побѣжать, разошлись по комнатамъ, стали шушукаться и хлопотать.

   Саша сидѣла возлѣ своей кровати, къ жесткому коричневому цвѣту и мертвымъ прямымъ складкамъ которой она все не могла привыкнуть, и смотрѣла съ удивлен³емъ и любопытствомъ, какъ прихорашивались ея товарки. На нихъ оставались тѣ же странныя неуклюж³я платья, но всѣ какъ-то подтянулись: тал³и стали тоньше, платья опрятнѣе застегнулись. Блондинка съ красивымъ голосомъ взбила чубъ и стала прелесть какой хорошенькой, а женщина съ животомъ украсила свои безцвѣтные жидк³е волосы голубой ленточкой. И эта ленточка наивно и робко, не въ тактъ ея движен³ямъ, болталась у нея на головѣ.

   - Вовсе не хорошо! - мелькнуло въ головѣ у Саши.

   Блондинка улыбнулась, поймавъ ея взглядъ на голубую ленточку.

   Саша отвѣтила радостной улыбкой.

   - Какая вы хорошенькая! - съ искреннимъ восторгомъ сказала она.

   - Правда? - короткимъ горловымъ смѣшкомъ возразила блондинка.

   - Ей-Богу! - улыбнулась Саша. - Только платье бы вамъ другое... и совсѣмъ бы красавицей стали... У меня одно было, красное, и вотъ тутъ...

   Саша подняла руку, чтобы показать, но вдругъ вспомнила, разомъ замолчала и, растерянно мигая, потупилась.

   "Развѣ можно про это вспоминать?" - укорила она себя, съ усил³емъ подавляя въ себѣ жалость о красномъ платьѣ и желан³е разсказать о немъ.

   Блондинка не поняла Сашу и хотѣла переспросить, но въ это время дверь отворилась, надзирательница на мгновен³е всунула желтую голову въ комнату и отрывисто выкрикнула, точно скрипнула дверью:

   - Полынова... къ вамъ...

   Полыновой оказалась женщина съ большимъ животомъ. Должно быть, она, хоть и нацѣпила ленточку, никакъ не ожидала, что къ ней придутъ. Она сильно и болѣзненно вздрогнула и какъ-то вся безтолково засуетилась, хватая руками и обдергивая ленточку и платье. Ея невыразительное длинное лицо поблѣднѣло, а тусклые голубеньк³е глазки выразили-таки растерянность и жалк³й испугъ.

   - Ну? - крикнула надзирательница, и голова ея выскользнула.

   Полынова, путаясь и торопясь, ушла за нею, все съ тѣмъ же испуганнымъ лицомъ, и Сашѣ показалось, будто она перекрестилась на ходу, быстрымъ и мелкимъ движен³емъ.

   - Пришелъ-таки, - съ выражен³емъ и сочувств³я и насмѣшки, сказала блондинка.

   Рябая отозвалась равнодушнымъ басомъ:

   - Все одинъ чортъ... Не женится онъ... охота ему!.. А она - дура!

   Тутъ только Саша замѣтила, что одна эта рябая и не думала прихорашиваться, а неподвижно сидѣла на своей кровати, придавивъ ее какимъ-то странно-тяжелымъ тѣломъ.

   Опять отворилась дверь и опять скрипнулъ сухой голосъ:

   - Иванова.

   Блондинка встала и засмѣялась.

   - Вы чего радуетесь? - сухо и недовѣрчиво спросила надзирательница.

   Ее всегда злило и даже оскорбляло, когда эти женщины, которыхъ она считала неизмѣримо ниже себя и недостойными даже дышать вольно на свѣтѣ, радовались или хоть оживлялись.

   Но блондинка, не отвѣчая и все смѣясь, поправила на себѣ волосы и пошла изъ комнаты.

   Потомъ вызвали Сюртукову, ту самую толстую и дурнорожую женщину, которая ночью храпѣла, и Кохъ, блѣдную тощую дѣвушку съ бородавкой на длинной шеѣ. Онѣ ушли, и въ комнатѣ стало совсѣмъ пусто и тихо. Воздухъ былъ чистый, и всяк³й звукъ раздавался черезчуръ отчетливо и дробно, еще больше усиливая тишину и пустоту.

   Рябая неподвижно сидѣла спиной къ Сашѣ, и по ея широкой обтянутой толстой спинѣ нельзя было догадаться, дремлетъ она или смотритъ въ окно...

   Саша почему-то стѣснялась двигаться и тоже сидѣла тихо. Было что-то странное и тоскливое въ этой неподвижности и тишинѣ двухъ живыхъ людей, въ этой свѣтлой и чистой комнатѣ. И Саша начала томиться неопредѣленнымъ тяжелымъ чувствомъ.

   Она стала припоминать то, что думала ночью, но оно не припоминалось, вставало блѣдно и безсильно. Саша старалась уже насильно заставить себя испытывать то радостное и свѣтлое чувство, которое такъ легко и всесильно охватывало ея душу, притаившуюся въ темнотѣ подъ жесткимъ темнымъ одѣяломъ. Но вокругъ было свѣтло блѣднымъ, ровнымъ свѣтомъ и пусто молчаливой пустотой, и въ душѣ Саши было такъ же блѣдно и пусто. Саша поправилась на кровати, сложила руки на колѣняхъ, потомъ стала крутить волосокъ, потомъ тихо и осторожно зѣвнула, и ей становилось все тяжелѣй и скучнѣй.

   Рябая зашевелилась и не поворачиваясь спросила:

   - А къ тебѣ придутъ?

   Голосъ ея раздался сипло и глухо. Саша вздрогнула и поспѣшно отвѣтила:

   - Не знаю... - и удивилась.

   "Кто ко мнѣ придетъ? - вдругъ съ тихой жалобной грустью подумала она, и какъ-то ярко и мило ей вспомнились Полька Кучерявая, рыжая Паша и друг³я знакомыя лица. Она вздохнула.

   Рябая что-то тихо сказала.

   - Чего? - робко переспросила Саша.

   - Ко мнѣ-то притти некому... я знаю, - повторила рябая съ страннымъ выражен³емъ не то злобы, не то насмѣшки.

   Саша, широко и жалобно раскрывъ глаза, смотрѣла въ ея широкую спину и не знала что сказать.

   - У васъ родныхъ нѣтъ... значитъ? - неувѣренно пробормотала она.

   Рябая помолчала.

   - Какъ нѣтъ... сколько угодно... Купцы, богатые, родные братья и сестры есть...

   - Почему жъ они?..

   - Потому...

   Рябая оторвала это со злостью и замолчала.

   А тутъ дверь опять скрипнула, и когда Саша быстро обернулась, желтая голова смотрѣла прямо на нее. Что-то въ родѣ какой-то смутной, совсѣмъ неопредѣленной, но радужно радостной надежды вздрогнуло въ груди Саши.

   - Козодоева... къ вамъ... - проговорила надзирательница.

   Саша даже вскочила и сердце у нея забилось. Но ей сейчасъ же представилось, что это ошибка.

   - Ко мнѣ? - срывающимся голосомъ переспросила она, странно улыбаясь.

   Передъ нею промелькнули всѣ знакомыя лица изъ публичнаго дома.

   - Да ужъ къ вамъ, - неопредѣленно возразила надзирательница и не ушла, какъ прежде, а ждала въ дверяхъ, пока Саша пройдетъ мимо нея.

   Лицо у нея было такое, точно она Сашу увидала въ первый разъ и чему-то удивлялась и не довѣряла. A Сашѣ, во все время, пока она шла по корридору, казалось, что вотъ-вотъ она сейчасъ крикнетъ ей: "Куда?.. A ты и вправду думала, что къ тебѣ пришли?.. Брысь на мѣсто".

   Но надзирательница шла сзади молча, сильно постукивая задками туфель.

   Совсѣмъ ужъ робко и нерѣшительно Саша, вошла въ отворенную дверь пр³емной и въ первую секунду ничего не могла разобрать, кромѣ того, что въ пр³емной три окна, стоятъ черныя стулья, блеститъ полъ и въ комнатѣ много людей.

   Но сейчасъ же ей кинулся въ глаза студенческ³й мундиръ и знакомое лицо. Будто ее качнуло куда-то, все смѣшалось въ глазахъ, вздрогнуло и мгновенно разбѣжалось, оставивъ во всемъ м³рѣ одно, слегка красное, чудно-красивое и безконечно милое, улыбающееся лицо надъ твердымъ синимъ воротникомъ.

   Студентъ неестественно улыбался и сдѣлалъ нѣсколько шаговъ ей навстрѣчу.

   - Здравствуй... те, - сказалъ онъ нерѣшительно. Саша хотѣла отвѣтить, но задохнулась - и только, и то какъ сквозь туманъ, поняла, что онъ протягиваетъ ей руку. Неумѣло и растерянно она подала свою, и ей показалось, будто она пролежала себѣ руку, такъ неловко и трудно было ей.

   - Ну, что жъ... сядемте... - опять сказалъ студентъ и первый отошелъ въ уголъ и сѣлъ.

   Саша поспѣшно сѣла рядомъ съ нимъ, но какъ-то бокомъ. Ей было неудобно, а скоро стало даже больно, но она не замѣчала этого.

   Всѣ смотрѣли на нее и на студента съ любопытствомъ и недоумѣн³емъ, потому что къ пр³юткамъ, бывшимъ проституткамъ, никогда не приходили так³е люди. Одна блондинка Иванова улыбалась и щурила глаза на красиваго студента.

   Студентъ, смущенно и изъ всѣхъ силъ стараясь не показать этого, смотрѣлъ на Сашу и не зналъ съ чего начать, у него даже мелькнула мысль:

   "Чего ради я пришелъ?.."

   Но сейчасъ же онъ вспомнилъ, что дѣлаетъ благородное, хорошее дѣло и ободрился. Даже привычно-самоувѣренное выражен³е появилось на его лицѣ.

   - Ну, вотъ вы и на новомъ пути!.. - слишкомъ вит³евато началъ онъ, почти безсознательно всѣмъ, и голосомъ, и складомъ фразы, и слегка насмѣшливымъ и снисходительнымъ лицомъ, подчеркивая для всѣхъ, что онъ, собственно, ничего не имѣетъ и не можетъ имѣть общаго съ этой женщиной, а то, что онъ пришелъ сюда, есть лишь капризъ его, безконечно чуждаго всякихъ предразсудковъ "я". И ему все казалось, что это недостаточно понятно всѣмъ, и хотѣлось доказать это.

   Саша въ некрасивомъ странномъ платьѣ, не завитая и не подрисованная, казалась ему незнакомой и гораздо хуже лицомъ и фигурой.

   - Да, - сказала Саша такимъ голосомъ какъ будто у нея во рту была какая-то вязкая тяжелая масса.

   - Ну... это очень хорошо, - еще громче и еще снисходительнѣе сказалъ студентъ, разглядывая Сашу, и почувствовалъ, что ему какъ будто жаль, что Саша такъ погрубѣла и подурнѣла.

   "А впрочемъ, она и сейчасъ хорошенькая", - утѣшающе подумалъ онъ и, поймавъ себя на этой мысли, съ болью разсердился: - "какой, однако, я подлецъ!"

   Эта мысль была не искренна, потому что онъ глубже всего на свѣтѣ былъ увѣренъ, что онъ не подлецъ, но все-таки и ея было достаточно, чтобы онъ сталъ проще и добрѣе.

   - Если вамъ что-нибудь понадобится, вы скажите, - заторопился онъ, - то-есть напишите... потому что я, можетъ быть... не скоро... или тамъ... я вамъ дамъ адресъ... на всяк³й случай... вотъ...

   Онъ торопливо досталъ очень знакомый Сашѣ кошелекъ и досталъ изъ него карточку.

   Саша робко взяла ее и держала въ рукѣ, не зная, куда ее дѣть и что говорить.

   - Спасибо... - пробормотала она.

   "Дмитр³й Николаевичъ Рославлевъ", - прочла она машинально одними глазами.

   И вдругъ, точно кто-то ударилъ ее по головѣ, Саша съ ужасомъ подумала:

   "Что жъ я... вѣдь онъ сейчасъ уйдетъ!"

   И, торопясь и путаясь, заговорила:

   - Я вамъ очень, очень благодарна... потому какъ вы меня... изъ такой жизни...

   - Ну, да, да... - заторопился студентъ, весь вспыхивая, но уже отъ хорошаго чувства, пр³ятнаго и просто-гордаго. - Вы повѣрьте... что я вамъ искренно желалъ добра и... желаю, и всегда готовъ...

   "Что собственно готовъ?" - подумалъ онъ, и противъ его воли вдругъ такой отвѣтъ пришелъ ему въ голову, юмористическ³й и циничный, что ему стало стыдно и гадко.

   "Нѣтъ, я ужасный подлецъ!" - съ искреннимъ отчаян³емъ, но еле-еле удерживаясь отъ невольной улыбки, подумалъ онъ, и это чувство было такъ мучительно, что онъ, самъ не замѣчая того, всталъ.

   Саша тоже встала торопливо, и лицо у нея было убито и жалко.

   "Уйдетъ, уйдетъ... дура... Господи!" - съ тоской пронеслось у нея въ головѣ.

   Она всѣмъ существомъ своимъ чувствовала, что надо что-то сказать, что-то необычайное, и совершенно не знала, что.

   Но въ эту минуту ей казалось, что если она не скажетъ этого и онъ уйдетъ, то тогда ужъ все куда-то исчезнетъ, будетъ что-то пустое и мертвенно-холодное.

   - Такъ вы если что-нибудь... тамъ подробный адресъ, - бормоталъ студентъ и протягивалъ руку, какъ-то слишкомъ высоко для Саши.

   Саша дотронулась до его руки холодными пальцами и еле перехватила желан³е схватить эту руку обѣими руками и изо всей силы прижаться къ ней.

   - До свиданья, - проговорилъ студентъ.

   - Прощайте, - отвѣтила Саша и спохватилась: - до свиданья...

   И поблѣднѣла.

   Студентъ нерѣшительно, оглядываясь на нее, пошелъ изъ комнаты.

   Саша пошла за нимъ. Они вышли въ коридоръ и на лѣстницу.

   - Такъ вы... - началъ студентъ и замолчалъ, замѣтивъ, что повторяетъ одно и то же.

   Вдругъ Саша схватила его за руку и, прежде чѣмъ онъ успѣлъ сообразить, прижала къ губамъ, опустила немного и опять, крѣпко прижавшись мягкими влажными губами, поцѣловала.

   - Что вы! - вспыхнулъ студентъ.

   Это было новое, стыдное и пр³ятное ощущен³е.

   - Козодоева! Вы куда?- крикнула сверху надзирательница. - Этого нельзя!

   Отъ негодован³я у нея вышло: "нельса!"

   - Я... еще приду... непремѣнно приду! - весь красный и растерянный, почему-то ужасно боясь надзирательницы, торопливо пробормоталъ студентъ, сильно пожимая руку Саши.

   Саша молчала и глядѣла на него безсмысленно-блаженными мокрыми глазами.

   - Ступайте назадъ! - крикнула надзирательница.

   Когда студентъ шелъ по улицѣ, у него было какое-то странное чувство, будто онъ сдѣлалъ не то, что было нужно, и въ душѣ у него была чуть-чуть тоскливая тревожная пустота; то же самое чувство, которое было у Саши, когда она отошла отъ Любки, плакавшей за роялемъ. Но y него это чувство было мучительнѣе и сознательнѣе.

   "Но вѣдь я же поступилъ съ нею хорошо... вообще... и никто, - съ удовольств³емъ подумалъ онъ, - изъ моихъ... знакомыхъ не сдѣлалъ бы этого!"

   И это соображен³е, бывшее искреннимъ и увѣреннымъ, обрадовало и успокоило его.

  

  

   Какъ у громаднаго большинства мужчинъ любовь начинается съ физическаго влечен³я, такъ у женщинъ она проявляется идеализац³ей достоинства мужчины. И чѣмъ женщина болѣе угнетена и обижена нравственно, тѣмъ больше склонна она къ идеализац³и и любви. Если женщины дурного поведен³я рѣдко любятъ искренно, то это только оттого, что мужчины подходятъ къ нимъ такъ, что не остается мѣста ни для какого чувства, кромѣ самаго грубаго ощущен³я. И у тѣхъ изъ нихъ, которымъ не пришлось любить до своего паден³я, именно послѣ него способность къ идеализац³и и любви выростаетъ въ болѣе чистомъ и сильномъ видѣ, чѣмъ у такъ называемыхъ порядочныхъ женщинъ, ожидающихъ себѣ мужа постоянно и постоянно треплющихъ свою душу въ попыткахъ любить.

   Какъ только студентъ принялъ живое, человѣческое участ³е въ Сашѣ - такое, какого ей недоставало въ жизни, такъ сейчасъ же забитая потребность любви вспыхнула въ ней съ захватывающей силой и вылилась въ безконечно-покорное обожан³е этого человѣка, какъ самаго лучшаго въ м³рѣ. Все въ немъ, отъ голоса, прически, мундира до смысла словъ и поступковъ, казалось Сашѣ невыразимо прекраснымъ, благороднымъ и вызывало въ ней сладк³й, умиленный, всю душу вытягивающ³й восторгъ...

   Въ пр³емную она вошла, шатаясь, какъ пьяная все съ тѣмъ же безсмысленно-блаженнымъ лицомъ почти не слыша, что выговариваетъ ей надзирательница.

   - Это чортъ знаетъ что такое! Вы, кажется воображаете, что васъ взяли сюда исключительно для вашего удовольств³я? Для своихъ любвей можно было и не покидать... вашего прелестнаго института! - со злобой и насмѣшкой кричала надзирательница.

   Въ пр³емной попрежнему было много людей они опять мелькнули, какъ-то не попавъ въ сознан³е Саши, но когда она уже была въ дверяхъ раздался такой дик³й крикъ, что Саша остановилась какъ вкопанная.

   Все поднялось и засуетилось.

   - Подлецъ ты! Подлецъ! - истерически кричала худая и блѣдная, съ отвисшимъ толстымъ животомъ Полынова.

   Ея жидк³е волосики водянистаго цвѣта растрепались, голубая ленточка свалилась на лобъ, а лицо пошло красными пятнами. Въ рѣшительномъ изступлен³и, она всѣмъ тѣломъ кидалась на приземистаго мужчину въ черномъ сюртукѣ и все вытягивала длинные крючковатые пальцы къ черноватому лицу съ бѣгающими бойкими глазами. Мужчина въ сюртукѣ слегка отстранялъ локтемъ, вовсе не с