Верн Жюль - Вокруг Луны

на свет на сотни тысяч лет раньше нас, потому что сама Луна, несомненно, старше нашей планеты. А если эти жители существуют уже сотни тысяч лет и их мозг устроен так же, как и наш, то они уж наверное не только давно изобрели все, что придумано нами, но даже и такие вещи, которые появятся у нас только через несколько столетий. Едва ли нам придется их учить чему-нибудь: скорее они многому нас научат.

   - Как? - возразил Мишель. - Ты допускаешь, что у них были такие художники, как Фидий, Микеланджело и Рафаэль?

   - Конечно.

   - И такие поэты, как Гомер, Виргилий, Мильтон, Ламартин и Гюго?

   - Я в этом уверен.

   - Такие философы, как Платон, Аристотель, Декарт и Кант?

   - Без сомнения.

   - Такие ученые, как Архимед, Евклид, Паскаль, Ньютон?

   - Могу в этом поручиться.

   - И такие комики, как наш Арналь, такие фотографы, как... Надар?

   - Разумеется.

   - Однако, дружище Барбикен, если они так же умны, как и мы, а может, и того умнее, то почему же им до сих пор не пришло в голову попытаться завести сношения с Землей? Почему они не запустили лунный снаряд на Землю?

   - А кто тебе сказал, что они этого не сделали?

   - В самом деле, - заметил Николь, - им это было легче сделать, чем нам, и по двум причинам: во-первых, сила притяжения Луны в шесть раз слабее силы притяжения земного шара, а это значительно облегчило бы взлет снаряда; во-вторых, им пришлось бы выбросить снаряд всего на восемь тысяч лье, а не на восемьдесят тысяч, что потребовало бы вдесятеро меньшей метательной силы.

   - А тогда, я повторяю, - сказал Мишель, - отчего же они этого не сделали?

   - И я повторяю, - ответил Барбикен, - кто тебе сказал, что они этого не делали?

   - Когда же?

   - Да, может быть, за тысячи лет до нашего появления на Земле.

   - А снаряд? Где же их снаряд? Покажи!

   - Милый друг, - ответил Барбикен. - Пять шестых поверхности земного шара покрыты водой. Отсюда пять шансов из шести, что если такой снаряд и был пущен с Луны, то он погребен теперь на дне Атлантического или Тихого океана; а может быть, попал в какую-нибудь пропасть в те времена, когда земная кора еще не успела окончательно затвердеть.

   - Дружище Барбикен, - воскликнул Мишель, - у тебя на все находится ответ! Я просто преклоняюсь перед твоей премудростью. И все-таки я выдвигаю гипотезу, которая мне больше по сердцу: хотя лунные обитатели и древнее и мудрее, чем мы, а пороха еще не выдумали!

   В эту минуту громкий лай Дианы прервал разговор друзей; собака, по-видимому, требовала своей доли в завтраке.

   - Батюшки! - воскликнул Мишель. - Мы так увлеклись спорами, что совсем позабыли о наших псах.

   Диане был тотчас же предложен здоровенный кусок пирога, который она проглотила с большим аппетитом.

   - Знаешь, Барбикен, нам следовало бы сделать из нашего снаряда второй Ноев ковчег и доставить на Луну каждой земной твари по паре.

   - Ну, для этого у нас не хватило бы места, - ответил Барбикен.

   - Пустяки, - возразил Мишель, - стоило бы только немного потесниться!

   - Это было бы тем более остроумно, - заметил Николь, - что такие жвачные, как бык и корова или лошадь, оказались бы нам очень полезны на Луне. К несчастью, в нашем вагоне довольно мудрено устроить конюшню или хлев.

   - Можно было бы по крайней мере, - сказал Мишель, - взять с собой хотя бы осла, ну хоть бы самого маленького ослика, это мужественное и терпеливое животное, на котором так любил кататься верхом старичок Силен! Люблю я этих бедных ослов! Они сущие пасынки и неудачники среди прочих созданий природы. Их избивают не только при жизни, но даже и после смерти

   - Что ты хочешь сказать? - спросил Барбикен.

   - Да ведь барабаны выделываются из ослиных шкур!

   Это глубокомысленное замечание Мишеля вызвало веселый смех друзей. Но внезапный крик Ардана скоро прервал общее веселье.

   - Друзья мои, - сказал Мишель Ардан, заглянув в логово Сателлита. - Болезнь Сателлита прошла!

   - Тем лучше, - сказал Николь.

   - Да нет же, - отозвался Мишель, - я хочу сказать, что он издох. Вот это действительно печально, - продолжал он с огорчением. - Диана, бедняжка, боюсь, что тебе уже не придется стать родоначальницей лунной собачьей породы!

   Несчастный Сателлит действительно так и не оправился от полученной раны. Он околел - в этом невозможно было сомневаться.

   Мишель Ардан растерянно глядел на своих друзей.

   - Теперь перед нами встает вопрос, - сказал Барбикен, - мы не можем на целые сутки оставлять труп пса в снаряде.

   - Конечно, не можем, - ответил Николь, - но наши окна на шарнирах, их легко можно открыть; распахнем одно из окон и выбросим труп пса в пространство.

   - Так мы и сделаем, - сказал Барбикен после некоторого раздумья, - но при этом мы должны быть очень осторожны.

   - Почему же? - полюбопытствовал Мишель.

   - По двум причинам, которые ты легко поймешь, - ответил Барбикен. - Первая причина касается воздуха, заключенного в снаряде. Мы должны постараться, чтобы его улетучилось как можно меньше.

   - Но ведь мы же возобновляем воздух!

   - Да, возобновляем, но только частично, - возразил Барбикен. - Наш аппарат, дорогой Мишель, производит только кислород. Кстати, нам нужно следить за тем, чтобы количество вырабатываемого кислорода не превышало известного предела. Избыток кислорода может вызвать в нашем организме чрезвычайно нежелательные физиологические явления. Так вот, мы возобновляем кислород, но не можем возместить потери азота - газа, который не поглощается нашими легкими и содержание которого в воздухе должно оставаться неизменным. А именно азот-то и может быстро улетучиться через открытое окно.

   - Много ли его улетучится, пока мы выбросим нашего бедного Сателлита, - возразил Мишель.

   - Хоть и немного, а все-таки постараемся не мешкать.

   - А вторая причина? - спросил Мишель.

   - Вторая причина - нельзя напускать наружного холода в наш вагон. Температура за стенками нашего снаряда настолько низка, что мы рискуем замерзнуть.

   - А Солнце на что?

   - Солнце согревает наш снаряд, потому что он поглощает его лучи, но Солнце не согревает пустого пространства, в котором мы летим. Там, где нет воздуха, нет и тепла, так же как нет и рассеянного света. Следовательно, там, куда не проникают непосредственно лучи Солнца, и темно, и холодно. Здесь температура пространства определяется только излучением звезд; такая же температура установилась бы и на Земле, если бы в один прекрасный день наше Солнце погасло.

   - Ну уж этого опасаться не приходится, - ответил Николь.

   - Кто знает, - возразил Мишель Ардан. - К тому же, даже если Солнце и не потухнет, разве не может случиться, что наша Земля отдалится от него?

   - О господи! - воскликнул Барбикен. - У нашего Мишеля опять новые идеи!

   - А то как же, - продолжал Мишель, - разве вы не знаете, что в тысяча восемьсот шестьдесят первом году Земля пересекла хвост кометы? Допустим, что притяжение какой-нибудь кометы оказалось бы сильнее солнечного притяжения. Тогда земная орбита изогнулась бы в направлении этого блуждающего светила, а Земля, став его спутником, умчалась бы на такое расстояние от Солнца, что его лучи уже не могли бы согревать земную поверхность.

   - Это действительно может случиться, - согласился Барбикен, - но весьма вероятно, что последствия такого происшествия окажутся менее угрожающими, чем ты предполагаешь.

   - Почему же?

   - Потому что холод и тепло все же пришли бы на нашей планете в некоторое равновесие. Ученые рассчитали, что если бы Земля была увлечена кометой тысяча восемьсот шестьдесят первого года, то на самом большом расстоянии от Солнца она получила бы в шестнадцать раз больше того количества тепла, которое получает Земля от Луны. Такое тепло, даже сконцентрированное самыми сильными линзами, не дает никакого сколько-нибудь ощутимого эффекта.

   - Ну! - сказал Мишель.

   - Погоди, - остановил его Барбикен. - Вычислено также, что в перигелии, когда Земля наиболее близка к Солнцу, она подвергалась бы действию температуры, в двадцать восемь тысяч раз превышающей среднюю температуру нашего лета. Благодаря этой жаре, которая переплавила бы в стекло все твердые вещества на Земле и испарила всю воду, вокруг Земли образовалось бы облачное кольцо и смягчало бы этот чрезмерный зной. А следовательно, холод, испытываемый Землей в афелии, и зной - в перигелии, были бы уравновешены, и в результате получилась бы какая-то средняя, более или менее выносимая температура.

   - Какая же температура предполагается в межпланетных пространствах? - спросил Николь.

   - Раньше считали, что эта температура беспредельно низка, - ответил Барбикен. - Вычисляя снижение температуры в межпланетных пространствах термометрическим способом, астрономы получали цифры порядка миллионов градусов ниже нуля. Знаменитый ученый Фурье, соотечественник Мишеля, член французской Академии наук, произвел более точные вычисления. По Фурье, температура Вселенной не опускается ниже шестидесяти градусов.

   Мишель насмешливо свистнул.

   - Это приблизительно соответствует температуре наших полюсов, - продолжал Барбикен. - На острове Мелвилл или у форта Релианс температура достигает приблизительно пятидесяти шести градусов Цельсия ниже нуля.

   - Остается доказать, - сказал Николь, - что Фурье не сбился в своих расчетах. Если я не ошибаюсь, другой ученый, Пуйэ, считает температуру межпланетных пространств равной ста шестидесяти градусам ниже нуля. Вот мы теперь и проверим, кто из них прав.

   - Только не сейчас, - сказал Барбикен. - Сейчас солнечные лучи прямо падают на наш градусник, и поэтому мы, конечно, получим преувеличенные цифры. А вот когда мы доберемся до Луны, то в течение лунной ночи, равной нашим пятнадцати суткам, у нас будет достаточно времени, чтобы произвести этот опыт - ведь спутник Земли вращается в пустоте.

   - А что ты понимаешь под пустотой? - спросил Мишель. - Ты имеешь в виду абсолютную пустоту?

   - Да, пустоту, абсолютно не содержащую воздуха.

   - И в этой пустоте ничто не заменяет воздуха?

   - Нет, заменяет - эфир, - ответил Барбикен.

   - А что такое эфир?

   - Эфир, дорогой мой, это смесь невесомых атомов, которые, согласно учению молекулярной физики, соответственно своим размерам, так же удалены один от другого, как небесные тела во Вселенной. И вместе с тем эти расстояния меньше трех миллионных долей миллиметра. Атомы-то вследствие своего движения и вращения и оказываются источником тепла и света. Они производят в одну секунду четыреста тридцать триллионов колебаний амплитудой от четырех до шести десятимиллионных миллиметра.

   - Миллиарды миллиардов! - вскричал Мишель Ардан. - Подумать только, что люди не поленились измерить и сосчитать эти колебания. Ну знаешь, дорогой друг, все эти цифры и выкладки твоих ученых потрясают слух, но ничего не говорят уму.

   - И все-таки приходится прибегать к цифрам...

   - Ну нет. Мне гораздо понятнее метод сравнений. Любой предмет, принятый за мерило, скажет нам гораздо больше. Например, если ты мне твердишь, что объем Урана больше объема Земли в семьдесят шесть раз, а объем Сатурна - в девятьсот раз, Юпитера - в тысячу триста раз, Солнца - в миллион триста тысяч раз, никакого наглядного представления эти цифры мне не дают. Я предпочитаю систему Льежской обсерватории, которая попросту и без дураков говорит: "Солнце - это тыква диаметром в два фута, Юпитер - апельсин, Сатурн - анисовое яблоко, Нептун - черешня, Уран - крупная вишня, Земля - горошина, Венера - горошинка, Марс - булавочная головка, Меркурий-горчичное зернышко, Юнона, Церера и Паллас - песчинки". Это дает мне хотя бы некоторое представление о сравнительной величине планет.

   После этого выпада Мишеля Ардана по адресу ученых и астрономических цифр, которыми они не моргнув глазом испещряют бесчисленные столбцы своих трудов, путешественники приступили к погребению Сателлита.

   Надо было выбросить его труп в пространство так же, как моряки выкидывают в море мертвецов.

   По указаниям Барбикена, вся процедура похорон требовала крайней расторопности, чтобы предотвратить потерю воздуха, который благодаря своей эластичности мог быстро улетучиться в мировое пространство. Болты правого окна, шириной около тридцати сантиметров, были осторожно отвинчены, и Мишель, подняв на руки труп Сателлита, приготовился вышвырнуть его в окно. При помощи мощного рычага, позволявшего преодолеть давление внутреннего воздуха на стенки снаряда, стекло быстро повернулось на шарнирах, и Сателлит был выброшен... Из снаряда улетучилось при этом самое большее несколько молекул воздуха, и вся операция была выполнена так удачно, что впоследствии Барбикен уже не боялся таким же манером отделываться от всякого хлама, загромождавшего их вагон.

    

   4 декабря хронометры показывали пять часов земного утра, когда путешественники проснулись после пятидесятичетырехчасового путешествия. Они провели в снаряде только пятью часами сорока минутами больше половины предполагаемого срока, а между тем ядро успело пролететь уже семь десятых всего пути. Это несоответствие объяснялось непрерывным снижением скорости снаряда.

   Когда друзья через нижнее окно поглядели на Землю, она показалась им темным пятном, померкшим в солнечном сиянии. Ни серпа, ни пепельного света - ничего уже не было. На следующий день в полночь нужно было ждать "новоземелия" в то самое время, когда Луна вступит в фазу полнолуния. Наверху ночное светило становилось все ближе и ближе к траектории снаряда, так что встреча должна была произойти точно в назначенный срок. Весь черный небосвод был испещрен множеством сверкающих точек, которые как будто медленно передвигались, но вследствие огромных расстояний, отделяющих их от снаряда, относительная величина их не изменялась. Солнце и звезды видны были так же, как и с Земли. Луна же хотя и казалась значительно крупнее, но в сравнительно слабые подзорные трубы путешественников еще нельзя было наблюдать деталей ее поверхности, ни топографического или геологического строения.

   Время протекало в непрерывных беседах. Говорили главным образом о Луне; каждый высказывал все, что знал: Барбикен и Николь, как и всегда, делились научными сведениями, а Мишель угощал их своими неистощимыми фантазиями. Много толковали о самом снаряде, о его положении в пространстве и направлении пути, о возможных случайностях, о необходимых предосторожностях, которые следовало принять при падении на Луну.

   Как-то раз во время завтрака один вопрос Мишеля о снаряде вызвал очень любопытный ответ Барбикена, который стоит здесь привести.

   Мишеля интересовало, что случилось бы со снарядом, если бы при начальной скорости полета его остановило какое-либо препятствие.

   - Я не представляю себе, - сказал председатель "Пушечного клуба", - что могло бы остановить снаряд?

   - Ну все-таки предположим, что это случилось бы? - Твое предположение совершенно невероятно, - ответил Барбикен. - Разве что сила толчка оказалась бы недостаточной; но в таком случае скорость снаряда стала бы снижаться постепенно, а внезапной остановки все-таки произойти не могло.

   - Ну а если бы он столкнулся с каким-нибудь телом?

   - С каким же, например?

   - Да хоть с тем же огромным болидом, который мы встретили.

   - Тогда, - сказал Николь, - снаряд вместе со всеми нами разлетелся бы на тысячу кусков.

   - Мало этого, - добавил Барбикен, - мы бы при этом заживо сгорели.

   - Сгорели! - удивился Мишель. - А жаль, что ничего подобного не случилось: интересно было бы посмотреть.

   - Много бы ты увидел! - отозвался Барбикен. - Теперь известно, что тепло есть особый вид движения; если ты нагреваешь воду, то есть сообщаешь ей теплоту, это значит, что ты приводишь в движение частицы воды.

   - Подумайте! - воскликнул Мишель. - Вот остроумная теория.

   - И совершенно правильная, милый друг. Теплота - это движение молекул, то есть попросту движение мельчайших частиц тела. Если нажать тормоз железнодорожного поезда, он остановится. А куда же при этом денется движение? Движение превратится в теплоту, и тормоз нагреется. Почему смазывают оси колес? Чтобы предотвратить нагрев, иначе произойдет потеря движения, превращенного в тепло. Понимаешь?

   - Еще бы! - воскликнул Мишель. - Прекрасно понимаю! Значит, например, если я очень долго бежал или плавал и с меня градом валит пот, почему я останавливаюсь? Очень просто: мое движение превратилось в теплоту!

   Шутка Мишеля заставила Барбикена улыбнуться. Затем он снова вернулся к своей теории.

   - Таким образом, в случае столкновения нашего снаряда с каким-нибудь телом случилось бы то же, что и с пулей, которая отскакивает горячей после удара о металлическую пластину. Ее движение превращается в теплоту. Я утверждаю, что если бы наше ядро столкнулось с болидом, резкое сокращение его скорости вызвало бы такую температуру, что снаряд в одно мгновение не только расплавился, а даже испарился бы.

   - А что же случилось бы, если бы Земля внезапно прекратила свое поступательное движение? - спросил Мишель.

   - Ее температура повысилась бы до такой степени, что наша планета тотчас превратилась бы в пар.

   - Здорово, - сказал Мишель, - вот прекрасное средство покончить с нашим миром и избавить людей от всех земных несчастий.

   - А если бы Земля упала на Солнце? - спросил Николь.

   - По расчетам, - ответил Барбикен, - такое падение вызвало бы развитие теплоты, равной теплоте сгорания тысячи шестисот шаров угля, по объему равных земному шару.

   - Недурная порция тепла для Солнца, - воскликнул Мишель. - Обитатели Урана и Нептуна вряд ли пожаловались бы на такую прибавку, ведь они, должно быть, замерзают от холода на своих планетах.

   - Итак, друзья мои, - продолжал Барбикен, - всякое резко прерванное движение порождает теплоту. На основании этой теории можно допустить, что солнечное тепло поддерживается множеством болидов, которые непрерывным градом падают на поверхность Солнца. Вычислено даже, что...

   - Берегись, осторожнее, - вставил Мишель, - мы опять подходим к цифрам.

   - Вычислено даже, - продолжал невозмутимо Барбикен, - что при ударе каждого болида о поверхность Солнца развивается количество тепла, равное теплу от сгорания четырех тысяч единиц каменного угля того же объема.

   - А какова теплота Солнца? - спросил Мишель.

   - Если бы Солнце окружить слоем угля толщиной в двадцать семь километров, то сгорание его дало бы теплоту, равную солнечной.

   - И эта теплота?..

   - Посредством этой теплоты можно бы в час вскипятить два миллиарда девятьсот миллионов кубических мириаметров воды.

   - Почему же мы до сих пор не изжарились! - воскликнул Мишель.

   - Потому что атмосфера, окружающая земной шар, поглощает четыре десятых солнечного тепла. К тому же тепло, получаемое Землею, составляет не более одной двухмиллиардной доли всего солнечного тепла.

   - Я вижу, - сказал Мишель, - что все к лучшему на этом свете и что эта ваша атмосфера полезная штука, потому что она не только позволяет нам дышать, но и мешает нам изжариться.

   - Да, - сказал Николь, - но на Луне, к несчастью, дело обстоит по-другому.

   - Подумаешь! - воскликнулнеунывающий Мишель. - Если там есть жители, они чем-то дышат. Если их уже нет, они, я надеюсь, оставили достаточно кислорода на троих человек хотя бы где-нибудь в долинах, где он мог скопиться благодаря своей тяжести. Ну что ж, мы не будем взбираться на горы, вот и все!

   С этими словами он встал и направился к окну смотреть на сиявший ослепительным блеском лунный диск.

   - Черт возьми! - воскликнул он. - Здорово же там жарко!

   - Не говоря уже о том, - прибавил Николь, - что день на Луне длится триста шестьдесят часов.

   - Но зато, - пояснил Барбикен, - и ночи там такие же длинные, а так как тепло теряется в пространство от излучения, ночная температура Луны не должна отличаться от температуры межпланетных пространств.

   - Теплое местечко, что и говорить! - сказал Мишель. - Ну что же, не беда! Я бы хотел уже быть там! Эх, дорогие друзья, а ведь и впрямь забавно иметь Землю вместо Луны, видеть, как она встает из-за горизонта, угадывать очертания ее материков и говорить себе: "Вот тут Америка, а вон там Европа", потом следить, как она меркнет в солнечных лучах. Кстати, Барбикен, могут ли лунные жители наблюдать затмения?

   - Да, солнечные затмения могут, - ответил Барбикен, - когда центры Солнца, Луны и Земли находятся на одной прямой линии и притом Земля стоит между обоими светилами. Но эти затмения частичные, потому что Земля, заслоняющая, как экран, солнечный диск, слишком мала и оставляет видимой большую часть Солнца.

   - А почему же не может быть полного затмения? - спросил Николь. - Ведь теневой конус, отбрасываемый Землей, выходит далеко за пределы Луны!

   - Да, если не учитывать преломления лучей в земной атмосфере. И нет, если мы будем иметь в виду это преломление. Обозначим дельтой прим горизонтальный параллакс, а р прим видимый диаметр...

   - Ух, - вздохнул Мишель, - опять половина v плюс ноль в квадрате. Говори, пожалуйста, так, чтобы тебя могли понять простые смертные, ходячая ты алгебра!

   - Изволь! - согласился Барбикен. - Итак, говоря вульгарно, так как среднее расстояние от Луны до Земли равно шестидесяти радиусам Земли, то длина теневого конуса вследствие преломления сократится по крайней мере до сорока двух радиусов. А поэтому во время затмений Луна оказывается за пределами чисто теневого конуса и освещается не только периферийными, но и центральными солнечными лучами.

   - Тогда почему же все-таки затмение происходит, раз, по-вашему, его быть не должно? - шутливо допытывался Мишель.

   - Только потому, что эти солнечные лучи оказываются ослабленными преломлением и большая их часть поглощается атмосферой, через которую они проходят.

   - Такое объяснение меня вполне удовлетворяет, - заявил Мишель. - К тому же мы все это проверим, когда окажемся на Луне. А теперь, Барбикен, скажи мне, веришь ли ты, что Луна - древняя планета?

   - Что за идея?

   - Представь, - сказал Мишель с забавной важностью, - мне тоже иногда приходят в голову разные идеи.

   - Эта идея принадлежит не Мишелю, - сказал Николь.

   - Ну и слава богу, значит, я плагиатор.

   - Ну конечно, - ответил Николь. - Если верить преданиям древних, жители Аркадии, например, считали, что их предки жили в те времена, когда Луна еще не была спутником Земли. На основании этого некоторые ученые считали Луну кометой, чья орбита однажды приблизилась к Земле настолько, что оказалась в сфере притяжения Земли.

   - Ну а что же в этой гипотезе соответствует истине? - спросил Мишель.

   - Да ничего, - ответил Барбикен, - и доказательством тому служит тот факт, что на Луне не осталось и следа той газообразной оболочки, которая всегда окружает кометы.

   - А разве Луна, - предположил Николь, - прежде чем она стала спутником Земли, не могла, находясь в перигелии, настолько близко подойти к Солнцу, чтобы все ее газообразные вещества испарились?

   - Могло быть и так, друг Николь, но это маловероятно.

   - Почему?

   - Потому что... Впрочем, не знаю почему.

   - Ага! - торжествовал Мишель. - О том, чего мы не знаем, можно написать сотни томов.

   - А скажите, пожалуйста, который теперь час? - спросил Барбикен.

   - Три часа, - ответил Николь.

   - Как незаметно проходит время в беседах таких ученых, как мы, - сказал Мишель. - Я чувствую, как с каждым часом я становлюсь умнее и образованнее.

   С этими словами он залез под свод снаряда, "чтобы лучше наблюдать Луну", как он выразился: Товарищи его в это время смотрели в нижнюю раму, где не видно было ничего нового.

   Через несколько минут Ардан снова спустился вниз и, подойдя к боковому иллюминатору, вскрикнул от изумления.

   - Что случилось? - спросил Барбикен.

   Председатель "Пушечного клуба" поспешно подошел к окну и увидел нечто вроде сплющенного мешка, который летел в нескольких метрах от снаряда. Мешок, казалось, висел неподвижно. Следовательно, он летел с тою же скоростью, что и ядро.

   - Это еще что за штука? - спросил Ардан. - Может быть, это какая-нибудь межпланетная частица, которую наш снаряд захватил в сферу своего притяжения, и этот "спутник" будет сопровождать нас до самой Луны?

   - Меня вот что удивляет, - заметил Николь. - Каким образом это тело, удельный вес которого несомненно намного меньше удельного веса нашего снаряда, может так стойко держаться на одном уровне с нами.

   - Николь, - сказал Барбикен после нескольких минут размышления, - я не знаю, что это за тело, но могу вам объяснить, почему оно держится на одном уровне с нашим снарядом.

   - Почему же?

   - Потому что мы теперь летим в пустоте, мой дорогой капитан, а в пустоте все тела падают или движутся (что одно и то же) с одинаковой скоростью, независимо ни от формы тела, ни от его веса. Это воздух своим сопротивлением создает различия в весе. Если из длинной трубы выкачать насосом весь воздух, то всякий предмет, который вы введете в эту трубу, будь то пылинки или кусочки свинца, станет двигаться в ней с одинаковой скоростью. И здесь, в межпланетном пространстве, мы имеем ту же причину и те же следствия.

   - Совершенно верно, - подтвердил Николь. - Значит, все, что бы мы ни выкинули из снаряда, будет лететь вместе с нами вплоть до самой Луны.

   - Какие же мы дураки! - воскликнул Мишель.

   - Чем же мы заслужили такую лестную характеристику? - спросил Барбикен.

   - А тем, что мы не догадались наполнить наш вагон всякими полезными предметами: книгами, инструментами, орудиями и так далее. Мы теперь могли бы их выбросить, и все это следовало бы за ними к месту назначения. Вот это мысль! Почему бы нам самим не прогуляться, как этот болид? Почему бы не выпрыгнуть в пространство через одно из окон? Какое должно быть наслаждение парить в эфире! И притом в более выгодном положении, чем птица, которая должна работать крыльями, чтобы не упасть.

   - Прекрасно, - сказал Барбикен. - А чем бы ты стал дышать?

   - Проклятый воздух, его всегда не хватает там, где он нужен!

   - Зато если бы воздуха хватило, Мишель, ты очень скоро отстал бы от нас, так как твои удельный вес меньше веса снаряда.

   - Выходит, что это заколдованный круг?

   - Самый что ни на есть заколдованный!

   - Значит, придется еще посидеть взаперти в этом вагоне?

   - Придется.

   - Черт побери! - неистово закричал Мишель.

   - Что с тобой? - спросил Николь.

   - Я угадал, что это за мнимый болид. Никакой это не астероид и не осколок планеты!

   - Что же это, по-твоему? - спросил председатель "Пушечного клуба".

   - Это наш несчастный пес! Это супруг Дианы. Действительно, этот предмет, сплющенный, неузнаваемый, плоский, как волынка, из которой выпустили воздух, был труп сателлита, летевший вслед за снарядом к Луне.

    

   Это любопытное, но вполне логичное, странное, но объяснимое явление могло произойти только при данных необычайных условиях. Всякий предмет, выброшенный из вагона наружу, должен был следовать по той же траектории и мог остановиться только вместе со снарядом. Эта тема дала повод к беседам, которые затянулись до самой ночи. Волнение путешественников увеличивалось по мере их приближения к цели. Они готовились к неожиданностям, ждали новых "чудес" и находились а таком состоянии, что ничто не могло бы их удивить. Их воображение намного опережало снаряд, скорость которого, незаметно для пассажиров, уже значительно снизилась, и Луна с каждой минутой увеличивалась на их глазах. Казалось, им достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до нее...

   На другой день, 5 декабря, все трое были уже на ногах с пяти часов утра. Если верить вычислениям, то этот день должен быть последним днем их странствия. Именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были достигнуть блестящего диска Луны. В ближайшую же полночь должно было завершиться самое необычайное из всех путешествий, какие только предпринимались в древние или в новые времена. Поэтому уже ранним утром, сквозь окна, посеребренные лучами Луны, они приветствовали ночное светило радостными и дружескими возгласами: "Ура!"

   Луна величественно плыла по звездному небу; еще несколько градусов - и она очутится именно в той точке пространства, где должна произойти ее встреча со снарядом. Барбикен на основе собственных расчетов установил, что снаряд упадет в северном полушарии, где тянутся обширные равнины и лишь кое-где попадаются редкие горы - обстоятельство благоприятное, если лунная атмосфера, как полагали, действительно сохранилась только в лунных низинах.

   - Равнина к тому же гораздо удобнее для нашей посадки, чем горы, - заметил Ардан. - Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, еще не вправе был бы сказать, что находится на Земле.

   - Есть и еще одно удобство, - добавил капитан Николь, - если снаряд упадет на плоскую поверхность, он остановится тотчас же, как только прикоснется к ней. С горы же, наоборот, он покатится как колесо, а так как мы не белки, то нам уже не выйти живыми из ядра. Стало быть, все к лучшему.

   Успех дерзкого предприятия и в самом деле казался уже несомненным. Но Барбикен был все же чем-то озабочен, хотя и хранил молчание, не желая волновать своих спутников.

   Дело в том, что движение снаряда по направлению к северному полушарию Луны доказывало, что его траектория несколько отклонилась. По математическим выкладкам, выстрел должен был нацелить снаряд в самый центр лунного диска. Отклонение было очевидным, но что же могло его вызвать?

   Барбикен, не имея каких-либо исходных данных, не мог понять, ни даже определить степень такого отклонения. Однако он надеялся, что это отклонение не будет иметь иных последствии, кроме их посадки в северных областях Луны, как раз наиболее для этого благоприятных.

   Поэтому Барбикен, не делясь ни с кем своими опасениями, довольствовался тем, что внимательно наблюдал Луну, стараясь по возможности уловить степень отклонения снаряда.

   Что могло быть ужаснее предположения, что снаряд, не достигнув цели, начнет удаляться от Луны и унесется в межпланетное пространство!

   Теперь Луна уже не казалась плоским диском, уже все яснее вырисовывались ее выпуклости и горы. Если бы солнечные лучи падали сейчас на Луну косо, а не отвесно, то благодаря отбрасываемой ими тени можно было бы ясно различить высокие кольцеобразные лунные горы, увидеть зияющие кратеры и причудливые трещины, бороздящие необозримые лунные равнины. Но сейчас весь этот рельеф стушевывался из-за яркого солнечного освещения. Можно было лишь с трудом разглядеть крупные темные пятна, которые придают Луне сходство с человеческим лицом.

   - Лицо, да и только, - сказал Ардан. - Но я обижен за прекрасную сестру Аполлона - оказывается, она рябая!

   Путешественники на таком близком расстоянии от цели не отрываясь вглядывались в этот неведомый мир. В своем воображении они уже странствовали по новой стране. Они взбирались на высокие пики, спускались на дно широких кратеров. То тут, то там им чудились обширные моря, едва сдерживаемые в берегах давлением разреженной атмосферы, горные потоки, несущие свои воды в эти моря. Склонясь над бездной, они надеялись услышать хоть какой-нибудь звук с этого вечно безмолвного светила.

   Этот день ярче всего запечатлелся в памяти друзей. Ни одна подробность не изгладилась из их воспоминаний. Безотчетная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога, конечно, усилилась бы если бы они только знали, насколько уменьшилась скорость снаряда: она показалась бы им явно недостаточной, чтобы долететь до цели.

   В это время снаряд уже почти ничего не "весил". Вес его уменьшался непрерывно и должен был полностью исчезнуть; такое поразительное явление возможно лишь в точке, где лунное притяжение уравновешивается земным.

   Однако, несмотря на все волнения, Ардан с привычной ему аккуратностью не забыл приготовить завтрак. Друзья закусили с большим аппетитом. Что может быть вкуснее бульона, сваренного на газе? Что может быть лучше консервированного мяса? В довершение пиршества было выпито несколько стаканов отменного французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники - если они существуют - должны под палящими лучами Солнца давать самые прекрасные сорта вин. Предусмотрительный француз захватил с собою на всякий случай несколько драгоценных лоз Медока и Кот д'Ора, на которые он возлагал большие надежды.

   Кислородный аппарат Рейзе и Реньо действовал с необычайной точностью. Воздух в снаряде был совершенно чистым. Ни одна молекула углекислоты не могла устоять против едкого натра, а кислород, по словам капитана Николя, был "самого первого сорта". Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с воздухом, умеряло его сухость; немногие дома Парижа, Лондона, Нью-Йорка, немногие театральные залы находились в столь идеальных гигиенических условиях.

   Но для правильного действия аппарата за ним требовался тщательный уход. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы утечки, проверял краны и устанавливал температуру газа. До сих пор все шло как нельзя лучше, путешественники, подражая почтенному Дж. Т. Мастону, начинали заметно полнеть, и, доведись им провести в своей "тюрьме" еще несколько месяцев, они вышли бы из нее совершенно неузнаваемыми. Одним словом, с ними происходило то же, что и с цыплятами в клетке - они жирели с каждым днем.

   Глядя в окно, Барбикен видел труп пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно подвывала при виде останков Сателлита. Но весь этот хлам казался неподвижным, словно он лежал на земле.

   - Знаете ли, друзья, - сказал Ардан, - если бы один из нас не перенес первого толчка при вылете, было бы очень трудно "предать земле" его останки, то есть я хочу сказать "предать эфиру", так как здесь эфир заменяет землю. Посмотрите на труп Сателлита, он преследует нас как угрызения совести!

   - Да, это было бы невесело, - ответил Николь.

   - Ах, - воскликнул Мишель. - Я жалею только о том, что здесь нельзя погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться и кувыркаться в живительных солнечных лучах! Если бы Барбикен догадался запастись скафандром и воздушным насосом, я бы рискнул вылезти из снаряда и умостился бы на нем в позе какой-нибудь "химеры" или "гиппогрифа".

   - Неисправимый мечтатель, - рассмеялся Барбикен, - поверь, что ты недолго бы красовался в виде своего гиппогрифа, потому что, несмотря на скафандр, тебя раздуло бы от содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул бы как граната или как воздушный шар, залетевший слишком высоко в небо. Брось свои сожаления и запомни: пока мы парим в пустоте, всякие сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.

   Мишель Ардан нехотя поддался убеждениям товарища. Он согласился, что его мечты трудно выполнимы, но все же не невозможны, так как слова "невозможно" в его словаре не существовало.

   Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.

   Трем друзьям казалось, что в их головах родятся самые разнообразные идеи с тою же быстротой, как распускаются молодые побеги под первыми лучами весеннего солнца. Они чувствовали себя просто переполненными "идеями".

   Среди множества вопросов и ответов, обсуждавшихся в это утро, Николь затронул вопрос, который озадачил друзей.

   - Вот что, - сказал капитан, - лететь на Луну, конечно, очень интересно, а как-то мы вернемся назад? Собеседники с изумлением переглянулись. Можно было подумать, что этот вопрос встал перед ними впервые.

   - Что ты хочешь сказать? - серьезно спросил Барбикен.

   - Мне кажется неуместным толковать о возвращении из страны, в которую мы даже еще и не прибыли, - добавил Мишель.

   - Я же не говорю об отступлении, - возразил Николь, - но я повторяю свой вопрос: каким способом мы вернемся?

   - Этого я не знаю, - ответил Барбикен.

   - А я и знал бы, все равно не вернулся бы, - ответил Мишель.

   - Вот так ответ! - воскликнул Николь.

   - Я его одобряю, - заявил Барбикен. - И прибавлю со своей стороны, что ваш вопрос в настоящую минуту не имеет никакого существенного значения. Впоследствии, если мы найдем нужным вернуться на Землю, мы и подумаем об этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется с нами.

   - Хорошо утешение! Пуля без ружья!

   - Ружье всегда можно сделать, - возразил Барбикен, - порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К тому же, чтобы возвратиться на Землю, нужно преодолеть лишь лунное притяжение; достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.

   - Довольно, - перебил Мишель, воодушевляясь. - И слышать не хочу о возвращении! Поговорили, и будет. А вот что касается сообщения с нашими старыми земляками - по-моему, наладить его будет нетрудно.

   - Каким же это образом?

   - Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.

   - Весьма остроумная идея, Мишель, - серьезно сказал Барбикен. - Лаплас высчитал, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно силы, в дать раз превышающей метательную силу наших пушек. А ведь вулканы обладают гораздо большей силой извержения.

   - Ура! - закричалМишель. - Болиды - прекрасные почтальоны, и при этом еще даровые! Ну и посмеемся же мы над нашим почтовым ведомством! Но я думаю...

   - О чем ты думаешь?

   - Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!

   - Черт возьми! - ответил Николь. - А вес проволоки длиной в восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?

   - Конечно, нипочем! Можно было только удвоить заряд колумбиады! Его можно было бы утроить, учетверить, упятерить! - кричал Мишель, все больше разгорячаясь.

   - Против этого проекта, - сказал Барбикен, - я выскажу только одно возражение. А именно, проволока при вращательном движении Земли наматывалась бы на снаряд, как цепь на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы нас обратно на Землю.

   - Что за дьявольщина! - вскричал Мишель. - Значит, все мои нынешние идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы не вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!

   - Не сомневаюсь в этом, - горячо подтвердил Барбикен. - Он верный и смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова пересечет зенит Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в той же самой точке, что и сейчас.

   - Ну еще бы, - вторил Мишель, - Мастон, конечно, навестит нас, а с ним и наши друзья: Эльфистон, Бломсбери, все члены "Пушечного клуба"... Ну и устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!

   Если уважаемый Мастон и не был в состоянии расслышать эти "ура", выкрикиваемые в его честь, то в ушах у него звенело наверняка. Что-то поделывал он в это время? Стоял, бедняга, на своем наблюда