Тургенев Иван Сергеевич - Петушков

bsp; - Да, что ж мне с ним делать, коли он такой сумасшедший,- прибавил он, понизив голос.

   - Так чем же я виновата? Чем же я помочь-то могу?

   - А вот чем: пойдем-ка со мной к нему.

   - Сохрани господи!

   - Отчего ж ты не пойдешь?

   - Да зачем же я пойду к нему? помилуйте.

   - Зачем? А затем, что вот он говорит, что ты добрая; посмотрю я, какая ты добрая.

   - Да какое же добро я могу ему сделать?

   - Ну, уж про это я знаю. Стало быть, плохо, коли я к тебе пришел. Видно, уж другого средства не придумал. Онисим помолчал немного.

   - Ну, пойдем, Василиса, пожалуйста, пойдем.

   - Да, Онисим Сергеич, я не желаю с ним опять знаться...

   - Да и не нужно кто тебе говорит? Так, слова два скажи: дескать, что изволите печалиться... полноте... Вот и все,

   - Право, Онисим Сергеич...

   Да что ж, мне кланяться тебе, что ли? Ну, изволь - вот тебе и поклон... на тебе поклон.

   - Да право же...

   - Ведь экая! И честь-то ее не берет!..

   Василиса наконец согласилась, накинула платок на голову и ушла вместе с Онисимом.

   - Постой-ка немного здесь, в передней,- сказал он ей, когда они пришли на квартиру Петушкова.- А я пойду барину доложу...

   Он вошел к Ивану Афанасьичу.

   Петушков стоял посреди комнаты, заложив обе руки в карманы, преувеличенно растопырив ноги и слегка покачиваясь взад и вперед. Лицо его пылало, глаза сияли.

   - Здравствуй, Онисим,- дружелюбно залепетал, он, очень плохо и вяло выговаривая согласные буквы,- здравствуй, братец. А я, брат, без тебя... хе-хе-хе...- Петушков засмеялся и клюнул носом вперед. Вот уж подлинно, хе-хе-хе... Впрочем, - прибавил он, стараясь принять важный вид,- я ничего. Он поднял было ногу, но чуть не упал и для контенансу проговорил басом: - Человек, дай трубку!

   Онисим с изумлением посмотрел на своего барина, взглянул кругом... На окне стояла пустая темно-зеленая бутылка с надписью: "Ром Ямайский самый лучший".

   - Хватил, брат, да и только,- продолжал Петушков. Взял да хватил. Хватил, да и все тут. А ты где был? расскажи... не стыдись... расскажи. Ты хорошо рассказываешь.

   - Иван Афанасьич,- помилуйте,- завопил Онисим.

   - Изволь. И это изволь. Милую, милую и прощаю,- возразил Петушков, неопределенно помахивая рукой.- Всем прощаю, и тебе прощаю, и Василисе прощаю, и всем, всем прощаю. А я, брат, хватил... Хва-атил, брат...- Кто это?- внезапно вскрикнул он, указывая на дверь передней,- кто там?

   - Никого там нет,- торопливо ответил Онисим. Кому там быть... куда вы?

   - Нет, нет,- повторял Петушков, порываясь из рук Онисима,- пусти, я видел, ты не говори, я там видел, пусти... Василиса! - закричал он вдруг.

   Петушков побледнел.

   - Ну... ну, что ж ты не входишь?- заговорил он наконец. - Войди, Василиса, войди. Я очень тебе рад, Василиса.

   Василиса взглянула на Онисима и вошла в комнату. Петушков приблизился к ней... Он дышал глубоко и редко. Онисим наблюдал за ним. Василиса боязливо косилась на обоих.

   - Садись, Василиса,- заговорил опять. Иван Афанасьич,- спасибо тебе, что пришла. Извини, что я... как бы это сказать?.. этак в неприличном виде. Я не мог предвидеть, никак не мог, согласись сама. Ну, садись же, вот хоть здесь, на диване... Так, кажется, я выражаюсь?

   Василиса села.

   - Ну, здравствуй,- продолжал Петушков. Ну, как поживаешь? что делала хорошего?

   - Я слава богу, Иван Афанасьич. Как вы?

   - Я? Как видишь! Убит. И кем убит? Тобой убит, Василиса. Но я на тебя не сержусь. Только я убит. Вот, спроси хоть у этого. (Он указал на Онисима.) Ты не гляди, что я пьян. Я точно пьян; только я убит. Оттого и пьян, что убит.

   - Помилуй бог, Иван Афанасьич!

   - Убит, Василиса, уж я тебе говорю. Ты мне верь. Я тебя никогда не обманывал. Ну, что твоя тетка, здорова?

   - Здорова, Иван Афанасьич. Много благодарны. Петушков начинал сильно покачиваться.

   - Да вы-то нездоровы сегодня, Иван Афанасьич. Вы бы легли.

   - Нет, я здоров, Василиса. Нет, ты не говори, что я нездоров, а ты лучше скажи, что в разврат я вдался, нравственность потерял. Вот это будет справедливо. Против этого я спорить не буду.

   Ивана Афанасьича качнуло назад. Онисим подскочил и поддержал своего барина.

   - А кто виноват? Хочешь, я скажу тебе, кто виноват? Я виноват, я первый. Мне бы что следовало сделать? Мне бы следовало тебе сказать: Василиса, я тебя люблю. Ну, хорошо. Ну, хочешь за меня замуж? Хочешь? Правда, ты мещанка, положим; ну, да это ничего. Это бывает. Вот и у меня там был знакомый: тоже этак женился. Чухонку взял. Взял да я женился. А со мной тебе было бы хорошо. Я человек добрый, ей-богу! Ты не гляди на то, что я пьян, а взгляни лучше. на мое сердце. Вот, спроси хоть у этого... человека. Стало быть, виноват-то выхожу я. А теперь я, разумеется, убит.

   Иван Афанасьич более и более нуждался в подпоре Онисима.

   - А все-таки тебе грех, большой грех. Я тебя любил, я тебя уважал, я... да уж что! Я и теперь готов хоть сейчас под венец. Хочешь? Ты только скажи, а уж там мы сейчас. А только ты меня обидела кровно... кровно. Хоть бы сама отказала, а то через тетку, через толстую эту бабищу. Ведь только у меня и было радости что ты. Ведь я бездомный человек, ведь я сирота! Кому теперь приласкать меня? кто мне доброе слово молвит? Ведь я кругом сирота. Гол как сокол. Спроси хоть у эт...- Иван Афанасьич заплакал.- Василиса, послушай-ка, что я тебе скажу,- продолжал он,- позволь мне этак по-прежнему ходить к тебе. Не бойся... я буду, того, смирнехонько. Ты ходи, к кому там знаешь, я - ничего: этак без возражений, знаешь. Ну, соглашаешься? Хочешь, я на коленки стану? (И Иван Афанасьич согнул было колени, но Онисим подхватил его под мышки.) Пусти меня! Не твое дело! Тут идет речь о счастье целой, понимаешь, жизни, а ты мешаешь...

   Василиса не знала, что сказать...

   - Не хочешь... Ну, как хочешь! Бог с тобой. В таком случае прощай! Прощай, Василиса. Желаю тебе всякого счастия и благополучия... а я... а я...

   И Петушков зарыдал в три ручья. Онисим из всех сил поддерживал его сзади... сперва перекосил лицо, потом сам заплакал... И Василиса тоже заплакала...

  

  

   Лет через десять можно было встретить на улицах городка О... человека худенького, с красненьким носиком, одетого в старый зеленый сюртучок с плисовым засаленным воротником. Он занимал небольшой чуланчик в известной нам булочной. Прасковьи Ивановны уже не было на свете. Хозяйством заведовала ее племянница Василиса вместе с мужем своим, рыжеватым и подслеповатым мещанином Демофонтом. За человеком в зеленом сюртучке водилась одна слабость: любил выпить, впрочем вел себя смирно. Читатели, вероятно, узнали в нем Ивана Афанасьича.

  

   1847