Сушков Михаил Васильевич - Российский Вертер

е есть бремя.

   Что сей прекрасный свет? Училище терпеть.

   Что каждый миг есть? Зло и будущих зол семя

   Зачем родимся мы? Поплакав, умереть.

   Что злато, почести? Младенчески игрушки,

   Которыми всегда играет смертных род.

   Счастлив, кто в жизнь свою не покидал гремушки,

   Взглянул и зрит себя могилы у ворот;

   Но пусть бы оными играли мы без спора,

   Насильством не чиня один другому слез,

   Напротив, кто достал побольше сего сора,

   Тот всех пятой гнетет, главу свою вознес.

   Почто же цепь ее с спокойным оком вижу?

   Сегодня ль, завтра ли она должна упасть,

   Итак, коль я себе свободы час приближу,

   Могу ли новую тем заслужить напасть?

   Не оскорблю тебя сей мыслию, владыко!

   Незлобив ты, и я отца в тебе найду;

   А хоть навек умру, то бедство невелико,

   К тебе или к земле с отвагою иду.

  

   Письмо XXXIV, декабря 17

  

   Приспел последний час моей жизни. Я увидел еще раз Марию и совершенно успокоился. "Прости,- сказал я ей,- мы долго не увидимся, но в благополучнейшие дни опять соединимся, так я почти в том не сомневаюсь". Она рыдала и заклинала меня еще помедлить отъездом, считая, что от грусти я решился, переодолев себя, ехать в деревню к моему отцу, а я совершенно окамешж глаза мои были сухи; но, возвратясь к себе, слезы полились ручьями по моим щекам. Это была последняя дань слабости. Признаюсь, что я был безрассуден, хотев найти счастие в сердечных чувствах; а если б следовал примеру тех людей, которые довольны всякою участью... Но в моей ли воле было им следовать? Я мог хвалиться спокойствием души, как и они, мог в том уверить других, а обмануть себя - это невозможно. Иногда покушаюсь я верить предопределению вместе с законом, но вспомня, что в моей воле разрушить теперь мой состав или жить долее, смеюсь себе, Зенону и тем, которые ему следуют. В самом деле, когда б предопределение располагало делами людей, то всякий злодей, исполняя устав своего рока, не заслуживал бы наказание ни в седьмом веке, ни в будущем. Я никогда не забуду слова сего философа, которого покравший раб извинялся тем, что рок судил ему быть вором; хорошо, сказал он, но тот же рок судил тебе и быть сеченым. Ты видишь, мой друг, что я теперь не в отчаянии и доколе мог сам подозревать, что оно мною управляло, то удерживался от своего предприятия, а теперь, хладнокровно свеся добро и зло сей жизни, рассудил, что мне не можно более ожидать благополучия в оной, и решился перестать жить. Когда ты будешь читать сие письмо, то камень покроет бесчувственное тело твоего друга. Итак не спеши ко мне в надежде спасти меня. Прости, живи и будь благополучен! Утешай, сколько можно, Марию она уже тебя знает из моих разговоров. Она готова найти в тебе приятеля, и ваша обеих ко мне привязанность расположит почитать взаимно друг друга. Но именем нашей дружбы прошу тебя, поезжай сам к моим родителям, уведоми их осторожно о моей смерти и в нужде замени им сына.

  

   Письмо XXXV, в ночи на 18 декабря

  

   Любезный друг! В последний раз хочу беседовать с тобою, и когда все мои мысли долженствовали бы обратиться к вечности, то ты один с Мариею наполняете мое сердце и вас одних жалею я оставить, а без любви, без дружества все нити, привязывающие меня к жизни, давно бы уже были прерваны или я бы жил, но жил, подобно скотам. Я уверен, что ты приедешь плакать над моим гробом; плачь, мой друг, твои слезы мне драгоценны. Они облегчат стесненное скорбию твое сердце, и, коснувшись моим костям, еще - еще, я думаю, приведут их в движение - застылая кровь воскипит еще раз в ослабших жилах, и дух мой с горней высоты возрадуется доказательству бескорыстного дружества. Однако ж не огорчайся много моею участию, но ты рассудителен, и слова сии будут излишни; а ежели когда-нибудь ты случишься в подобном положении, то последуй за мною. Вот лучший совет, который могу дать тебе с краю могилы, куда спешу низринуться. "Какое преступление! - вскричат наши мудрецы,- отнять от общества гражданина!" - "Но государи мои! Ежели сей гражданин умножал только число несчастных тварей, не быв ни к чему полезен, то в сию минуту природа произрождает на его место многие тысячи людей, и я теперь оказываю не меньше важную услугу человеческому роду, возвращая земле принадлежащую ей горсть праха". Вот, друг мой, что я имел тебе сказать, но чувствую, что каждое слово продолжает секундою время моей жизни, которая тогда только имеет свою цену, когда готовы с нею расстаться. Я хотел написать себе надгробие, но почел сие бесполезным. Денег после меня останется довольно на то, чтоб купить мне гроб; итак, я не имею неудовольствия быть одолженным человеками и после моей смерти, а если тело мое и будет кинуто на поругание, то для меня уже все равно. Час бьет, все вкруг меня покоится, один я нахожусь не в объятиях сна и готовлюсь предаться оному навеки. Прости меня, а я в мыслях тебя воображаю в тот самый миг, когда рука готовится затянуть петлю.

   Сие письмо было надписано: "Для вручения ему после моей смерти". Оно лежало на столе запечатанное, а ним другое на имя мужа Марии, в котором он совершенно оправдывал ее невинность признаваясь, что любил ее страстно, но никогда не смел открыться. В письменном столике нашли отпускную слуге его, который долгое время при нем служил один.

   За несколько недель он начал мало спать и чрез целые ночи ходил по комнате, читал, садился писать, потом ложился на постелю во всем платье, а на рассвете вставал и, напившись чаю, бегал по городу целое утро. К обеду он всегда возвращался домой и запирался один до восьми часов вечера, в которое время он обыкновенно ужинал; он ел тогда без выбора все то, что ему подавали, и часто выдумывал самую простую пищу. В первый день после его смерти слуга его, удивляясь тому, что он долго не выходил, прождал до 10 часов утра, а тогда выломал замок, призвав хозяйских людей; не нашед его в постели, думали, что он пишет в другой горнице, которая также была, заперта; они стучались, но, не слыша ответа, опять вышибли дверь и нашли его висящего в углу. Веревка была продернута в кольцо, которое за несколько дней он сам ввернул.

   Свечка была погашена им в то самое время, когда пошел исполнить свое предприятие, и на окне лежала английская трагедия Катон*, разогнутая в сем месте:

  

   Сомнениями объят, отвергнуть должно их,

   (берет кинжал)

   Живот и смерть моя теперь в руках моих.

   Вот исцеление или отрава люта -

   Из света изведет меня одна минута.

   Катонов твердый дух весь должен страх презреть,

   И равно для него заснуть иль умереть.

  

   После него остались многие философские сочинения, которые никогда не были и не могли быть напечатаны. Оставшиеся деньги по приложенной к оным записке он велел раздать нищим, а попам - ничего, и для того нищие со слезами провожали прах его до места, где он был положен, а попы предали проклятию его имя.

  

   В настоящем издании представлены русские сентиментальные повести, написанные в период между началом 70-х годов XVIII века и 1812 годом. Выбор повествовательного жанра объясняется тем, что именно в нем в наибольшей степени отразилась специфика русского сентиментализма как литературного направления.

   Материал сборника расположен в хронологической последовательности, что дает возможность проследить историю жанра от первых до последних его образцов. В комментариях представлены: биографические сведения об авторе, источник публикации произведения, примечания к тексту и три словаря - именной, мифологических имен и названий и словарь устаревших слов. Издатели XVIII века не всегда называли авторов публикуемых ими произведений, отсюда несколько анонимных повестей и в данном сборнике.

   Большая часть произведений печатается по первому и, как правило, единственному их изданию. Немногие отступления от этого принципа специально оговорены в примечаниях.

  

  

   Михаил Васильевич Сушков родился в 1775 году. Его отец в царствование Павла I был симбирским губернатором; мать - писательница и переводчица. В 1792 году в журнале "Дело от безделья" были напечатаны стихотворные произведения Сушкова (оды, шарады, логогрифы), а также переведенная с французского языка "Полная баснословная история" в трех частях, содержавшая в себе сведения по греческой мифологии. В этом же году Сушков (шестнадцати лет от роду) покончил жизнь самоубийством. В 1801 году вышло в свет лучшее произведение молодого автора - повесть "Российский Вертер". В 1803 году его брат, Николай Васильевич Сушков, издал стихотворные произведения покойного - "Память брату, или Собрание сочинений и переводов Михаилы Сушкова".

  

   Российский Вертер - повесть вышла отдельной книгой в 1801 году.

   Я читал "Российскую Памелу"...- имеется в виду роман П. Ю. Львова "Российская Памела" (1789).

   ...ниже подлинника...- имеется в виду роман Гете "Страдания молодого Вертера" (1774).

   ...все писания сорбоннских учителей...- то есть профессоров одного из старейших университетов Франции - Сорбонны, основанного в 1253 году.

   Стр. 206. ...сказав на общее лицо...- то есть не обращаясь ни к кому в отдельности.

   Стр. 222. ...английская трагедия Катон...- трагедия английского просветителя Д. Аддисона "Катон" (1713).