Сю Эжен - Морской разбойник и торговцы неграми, или Мщение черного невольника

сердце ее согласовалось с пламенной душой и бешеным характером ее мужа.

   Я уже сказал выше, что хотя граф промотал большую часть отцовского имения, но у него оставалось еще около трехсот пятидесяти тысяч франков перед его свадьбой, но так как граф обожал свою молодую супругу, прелестную Марию, то и хотел, чтоб она блистала бриллиантами, ступала только по коврам и бархату и никогда не прикасалась бы своими маленькими ножками к тротуарам улиц и дорожкам публичных садов. Одним словом, он одевал ее как принцессу и катал в великолепных экипажах как герцогиню!

   Забыв совершенно мудрую пословицу: по постельке протягивай и ножки, несчастный кутил напропалую, и проматывал остальную часть своего имения.

   Однажды после обеда, через четыре месяца после их свадьбы, они сидели вместе на диване и разговаривали между собой:

   - Артур, - сказала Мария, - еще месяц такого счастья, и мне можно умереть... Не правда ли, ангел мой, что мы испытали всевозможные удовольствия и наслаждения... Мы были слишком счастливы... невозможно, чтобы это продолжалось еще... предупредим минуту сожаления, которая может быть скоро наступит! хочешь ли ты, мой возлюбленный, умереть теперь со мной вместе... Поставим жаровню с горячими угольями подле нашей постели... обнимемся, и отправимся вместе на тот свет...

   И прелестная женщина, подперев голову руками, устремила свои большие черные глаза на бледное лицо своего мужа. Артур вскочил, глаза его сверкали, неимоверное выражение удивления и радости блистало на лице его... Он был погружен в восхитительное блаженство... Эта мысль уже пришла ему самому в голову пять дней тому назад; и в самом деле, в двадцать восемь лет он вполне уже насладился жизнью, как только можно наслаждаться, при крепком здоровье, пламенной душе и огромном богатстве. Страстная любовь, которую он чувствовал к своей жене, казалось поглотила все прочие его страсти, ибо он обожал ее так, как прежде любил вино, карты и разгульных женщин.

   Зато и имение его сделалось так прозрачно, что сквозь него заметна была нищета.

   И так как вследствие этой райской и блаженной жизни ему уже невозможно было исполнять все свои желания, то о чем же оставалось сожалеть? А потому Артур ничего ей не отвечал. Бывают такие чувства, которые никакой человеческий язык не в состоянии выразить:

   Две крупные слезы покатились по его впалым щекам... это был последний ответ достойного кутилы!

   Но самоотверженность Марии имела столь непонятное влияние на этого пламенного человека, что она снова возбудила в нем деятельность и силы для изыскания средств к продолжению райской жизни хотя бы еще на две недельки... По их истечении имение графа Бурмона было промотано дочиста и у него ровно ничего не осталось!.. Боже мой! прости теперь, бедный Артур! прости, неустрашимый, образцовый кутила парижский!..

   .........................................................

   .........................................................

   - Итак, сегодня, друг мой? - спросила Мария все еще прекрасная, но немного похудевшая от бесконечных удовольствий.

   - Сегодня вечером!.. - с нежностью отвечал промотавшийся кутила...

   - Написал ли ты письмо?.. - спросила она его.

   - Будь спокойна милая и добрая Мария, никого не потревожат из-за нас. - И они отправились спокойные и веселые в одну загородную рощу, потому что отбросили мысль удушить себя угаром горячих угольев. Это показалось им слишком просто и обыкновенно; напротив того, с помощью сильного яда, поражающего с быстротой молнии, можно умереть мгновенно под тенью зеленых, цветущих деревьев. Тогда был июль месяц.

   - Это не женщина, а ангел, - говорил Артур, видя Марию, с радостью откупоривающую маленькую тонкую хрустальную скляночку, по ее словам с синильной кислотой (Acide hydrocianig). (Сильнейший на свете яд).

   Они легли вместе на траву в уединенном и пустынном месте под высоким дубом, посреди густых кустарников; погода тогда была теплая, небо ясное, солнце склонялось к западу.

   - Угадай, мой милый... каким образом мы разделим между собой эту приятную жидкость... - сказала молодая женщина, обняв своими белыми и полными ручками шею своего мужа и поцеловала его в лоб.

   - Не знаю, ангел мой, - отвечал Артур беззаботно, целуя Марию.

   - Ну так я скажу тебе, - сказала она, бросив на него пламенный и страстный взгляд, - послушай же, мой милый Артур, мы возьмем оба в зубы эту маленькую хрустальную скляночку с ядом, ты за один конец, а я за другой, потом обнимемся крепко в последний раз и раскусим ее вместе... понимаешь!

   - О! поспешим же! поспешим! милая Мария, - сказал Артур.

   Солнце закатилось.

   На другой день вечером, граф Артур Бурмон пробудился как будто бы от ужасного усыпления, язык у него сделался жесткий и сухой, в горле жгло и ужасно ломило голову.

   Он лежал на траве, на прежнем месте, и чувствовал мучительную боль и колики в животе. Тогда он начал валятся по земле, кричать, ломать себе руки, ибо испытывал несносные страдания...

   Опомнившись, он начал с беспокойством искать вокруг себя труп Марии.

   Но она исчезла.

   Терзаемый мучительной болью он снова начал валяться по земле и кричать так громко, что лесной сторож, проходивший мимо, услышал это, поднял его и отнес в свою хижину, где ухаживал за ним как за сыном; крепкое телосложение графа выдержало это ужасное потрясение, он спасся от отравления и через две недели был уже совершенно вне опасности.

   Но куда девалась Мария? Этого он никак не мог узнать.

   Однажды добрый сторож принес ему вместе с маленьким счетом издержек, употребленных им на излечение графа, номер парижской газеты, граф начал читать ее для развлечения, и лицо его приняло вдруг странное выражение:

   "Двести франков вознаграждения тому, кто отыщет и приведет к господину N на улицу в дом под N... белую легавую собаку с черными пятнами и медным ошейником, кличка ей Шарло."

   Однако же верно не это объявление заставляло графа так сильно дрожать, что зубы его стучали, посмотрим что будет далее:

   "Некто арестованный Шавар предан уголовному суду и осужден на пятилетнее заключение в тюрьму, заклеймение и ссылку на каторжную работу за ужасное преступление совершенное им: он дерзнул украсть кочан капусты и белого живого кролика из зеленой лавки, чтобы сварить из них себе похлебку".

   И верно также не это доказательство человеколюбивого, современного просвещения заставляло так ужасно бледнеть графа. - А! вот оно что:

   "Две недели тому назад граф Артур Бурмон исчез неизвестно куда из своей квартиры. Полагают, что расстройство состояния и домашние неприятности побудили его покончить жизнь самоубийством, тем более, что ходят слухи, что графиня Бурмон отправилась на другой день после того, как исчез муж ее, с одним из самых богатейших купеческих сынков столицы в город Марсель".

   Вот это-то, верно, и поразило графа, и заставило его упасть без чувств на постель. В продолжение этого мучительного обморока он видел какой-то страшный сон, каких-то ужасных призраков, кричавших ему:

   - Молодая и прелестная женщина не отказывается никогда от роскоши и удовольствия.

   - В особенности для того, чтобы лишить себя жизни...

   - Она обманула тебя, дурак...

   - Она любила не тебя, а деньги твои, покуда ты имел их...

   - Она любила твою молодость и здоровье, покуда ты был молод и здоров...

   - Но теперь, когда ты промотался дочиста, сделался нищим, исчах и истаскался... прощай!.. Когда из лимона выжмут весь сок, то корки бросают... Так поступила она и с тобой.

   - Теперь она любит другого молодца, у которого есть деньги, здоровье и красота...

   - Она хотела сбыть тебя с рук, ты надоел ей.

   - Она воспользовалась твоей глупой пылкостью.

   - Твоим разорением.

   - А также своей ловкостью и хладнокровием, между тем, как ты, дуралей, предавался восторгам последних объятий... у тебя во рту было горлышко скляночки с ядом, а у нее дно... ты раскусил скляночку и проглотил яд сдуру, а она нет, и крепко сжала зубы, чтобы не попала ей ни одна капелька в рот...

   - Теперь она хохочет над твоей глупостью со своим любовником.

   - Она считает тебя мертвым.

   Тут граф пробудился, вскочил с бешенством на ноги, с пеной на губах, и потом опять упал на постель без памяти.

   Честный сторож опять начал ухаживать за ним и снова спас его от смерти, ибо по счастью яд был разведен и не так действенен.

   Когда граф выздоровел совершенно, то дал сторожу бриллиантовый перстенек, оставшийся у него по случаю, для продажи, и часть вырученных за него денег отдал доброму леснику за попечение о нем, а с остальными скрылся неизвестно куда.

   Вскоре после того в марсельской газете появилось следующее объявление:

   "Ужасное преступление, совершившееся в нашем городе, поразило ужасом всех жителей. Вдовствующая графиня Бурмон приехала недавно в наш город вместе с господином N... сыном богатого парижского банкира; эта дама, как говорят, путешествовала по Франции для своего здоровья и развлечения, а спутник ее по коммерческим делам; для избежания лишних издержек они жили вместе в одной комнате в гостинице "Веселые Острова". Однажды вдруг услышали ужасный вопль и крик в ее квартире. Служители гостиницы бросились тотчас туда и, выломав запертую на ключ дверь, нашли ее плавающую в крови и пораженную несколькими ударами кинжала. Она успела сказать только следующие слова своему спутнику: "Я думала, что он умер, а он еще жив... Он зарезал меня... Опасайся его... я любила только тебя одного, мой милый..." После чего она умерла.

   Похороны ее были совершены сегодня утром; убийцу разыскивают. Говорят, что он есть граф Артур Бурмон, муж этой дамы, которого считали умершим, но однако же не надеются поймать его, ибо многие свидетели утверждают, что видели его вчера вечером, вскоре после совершения преступления, идущего очень быстро к пристани, а в ту же самую ночь купеческий корабль под Сардинским флагом снялся с якоря и ушел в море. Но многие другие обстоятельства также заставляют предполагать, что это чудовище ревности бросилось в воду. Вот его приметы, объявленные полицией: рост пять футов десять дюймов, лицо весьма худощавое, бледное, продолговатое и обрюзгшее от пьянства. Волосы, брови и усы черные, борода давно небритая, глаза серые, подбитые. Одежда: черный разорванный сюртук, полосатые панталоны и круглая измятая серая шляпа, старые стоптанные сапоги с дырами".

   Каким же образом промотавшийся кутила-мученик, знаменитый матушкин сынок граф Артур Бурмон, проходя через тысячу мытарств или, как говорят, просто переваливаясь из кулька в рогожу, сделался наконец атаманом морских разбойников и капитаном корабля "Гиена", то есть великим, в своем роде, человеком. Об этом слишком долго можно рассказывать, а потому, опасаясь утомить внимание наших читателей, скажем короче, что граф Артур Бурмон и атаман Брюлар есть одно и тоже лицо.

   Итак Брюлар (или граф) вышел на палубу, предоставив честному Бенуа, лежа на сундуке, ругаться и кричать сколько ему угодно.

  

  

  

   Когда атаман поднялся на палубу своего корабля, то матросы вдруг перестали разговаривать между собой и все замолчали.

   И действительно, если фигура атамана была не красива, зато казалась ужасной для самих разбойников.

   Он держал в руках толстую дубовую дубину, которой помахивал как тросточкой.

   - Где Кривой, мошенники? - спросил он.

   Кривой выступил вперед.

   - Вели спустить шлюпку на воду, посади в нее пятнадцать человек вооруженных людей с двумя пушками и ступай на корабль этого господина, что касается матросов, находящихся в этой лодке, то отвези их туда же и закуй в железо вместе с остальными. Пятнадцать человек наших будет довольно, чтобы справиться с этими собаками и управлять взятым кораблем... ты будешь начальствовать ими. Следуй за мной, да смотри не отставать, корми и береги негров, это чистые денежки! Ну пошел!.. помни!..

   Приказание Брюлара были исполнены в точности, только когда Кайо увидел вооруженную шлюпку, приближающуюся для овладения "Катериной", то вздумал было обороняться. Но дело кончилось тем, что он и двое других матросов были убиты и корабль взят Кривым, который справедливо заметил в этом случае, что гораздо лучше, когда тремя дармоедами меньше. Вскоре "Гиена" распустила паруса и, поворотив в полветра, пошла на юг к африканскому берегу.

   Тогда Бенуа понял по качанию корабля и беготне на палубе, что судно опять пошло в путь.

   Ветер так усилился, и "Гиена" так шибко шла и обгоняла "Катерину", что вынуждена была убавить паруса, несмотря на то, что Кривой велел распустить все паруса до последнего на своем судне, и всячески старался не отставать.

   - Эй, ты, рулевой черт! - сказал Брюлар, - смотри правь, прямо на юго-восток, да не зевай у меня, а не то знаешь... - После чего он спустился в каюту к своему пленнику.

   - Ах, проклятый разбойник!.. вор!.. грабитель!.. злодей! - воскликнул честный шкипер, увидев его входящего в каюту. - Ах, если бы у меня были пушки, и мой добрый Симон, то ты бы не так-то скоро справился со мной! Дал бы я тебе сдачи!

   - Точно так же бы, голубчик!

   - Нет! Черт возьми! Нет! Увидел бы, какого жару я задал бы тебе!

   - Ну! как хочешь! Может быть. Но однако же мне ужасно хочется пить.

   Тогда Брюлар взял свою дубовую дубину и постучал ею в потолок.

   На этот звук прибежал тот же безобразный урод с курчавой головой, и поставил ему большую кружку рома на стол.

   Шкипер "Катерины", все еще продолжал лежать связанный на сундуке, не имея возможности пошевелить ни одним членом.

   - Послушай-ка земляк, - продолжал Брюлар, выпив большой стакан рома. - Будем-ка для препровождения времени играть в какую-нибудь игру. Ну хоть в загадки!.. Угадай, что я хочу сделать с тобой и твоими матросами.

   - Черт возьми! это не трудно угадать! ограбить нас кругом, злодей!

   - Нет, не угадал.

   - Взять нас в плен, чудовище!

   - Нет, все не то!..

   - Ну так убить нас! ибо ты способен на все.

   - Ты угадал, но не совсем еще!

   - Тысяча миллионов чертей, слышать это и лежать здесь неподвижно, как мешок с сорочинским пшеном или кофеем. Это ужасно!

   - Что делать, друг мой!.. всего на свете натерпишься! Но однако же ты все-таки совершенно не угадал. Ну так слушай же! - И он выпил еще другой стакан рома, а Бенуа зажмурил глаза.

   Но вдруг ободрившись воскликнул:

   - Я не хочу слушать тебя, подлый разбойник, я помешаю тебе говорить, увидишь! - И шкипер начал кричать, вопить, реветь, петь, чтобы заглушить голос Брюлара и не слышать его ужасных насмешек.

   Несколько матросов, испуганных этим дьявольским шумом, бросились к дверям каюты, полагая, что там режутся.

   - Куда вы бежите, канальи! - воскликнул Брюлар, - ступайте к черту! Разве вы не видите, что этот господин забавляется, распевая намакские романсы! А, проклятый музыкант, постой, я дам тебе!

   И несчастный Бенуа продолжал кричать: "О! А! У! Ей! Ой!" на все голоса, чтобы заглушить рассказы атамана.

   - А, да уже мне это надоело! - сказал Брюлар, - хорошо послушать минуту, а после право несносно... - И он мигом заткнул платком рот Бенуа, у которого глаза выпучились, налились кровью.

   - Ну, теперь, как ты успокоился, я буду разговаривать с тобой и открою тебе, что я намерен сделать с твоей милостью и с твоими матросами. Должен признаться, что я прежде имел глупость покупать негров на берегу. Как бы дешево они мне не доставались, все-таки нужно было платить за них что-нибудь... Однажды, когда я и товарищи мои промотали до последней копейки весь барыш, полученный от подобной продажи, мне пришла в голову счастливая мысль о той афере, о которой я тебе говорил... Ну, лежи же! спокойно, не бейся!.. ты надорвешься этак... В следствие этого я плаваю вдоль берегов и как только увижу корабль, нагруженный неграми, то хлоп! раз!.. два!.. я беру себе его груз даром, а судно и матросов посылаю к черту... Таким образом негры мне ничего не стоят, я получаю чистый барыш и могу дешевле прочих продать их в колониях. Теперь ты понял все дело, но слыша рассказы твои о больших и малых Намаках мне пришла в голову другая забавная мысль.

   Бенуа побледнел.

   - Вот видишь ли, мы идем теперь на юго-восток, то есть несколько севернее от Красной реки, или иначе мы идем к малым Намакам, братьев отцов и друзей которых твоя милость изволила купить.

   Бенуа судорожно вздрогнул.

   - Понимаешь ли теперь? Один из моих молодцов отлично говорит по-кафрски и по-намакски; я посажу его в шлюпку с тобой и твоими матросами, и отправлю вас на берег, приказав ему хорошенько растолковать малым Намакам, что ты есть тот самый белый человек, который с давних пор покупает пленных, взятых неприятелем, вождем больших Намаков, и ты можешь себе представить, с какой радостью отомстят они тебе за ужасную участь, которой подвергаются их соотечественники.

   Глаза Бенуа засверкали, он застонал.

   - А! наконец ты начинаешь понимать меня... Ну так мой молодец явится к начальнику деревни малых Намаков и скажет ему следующее:

   - Великий Царь! Начальник мой, белый человек, весьма достойный и почтенный, поймал другого белого, который есть самое подлое и гнусное существо на свете. Это чудовище купило у неприятеля твоего, царя больших Намаков, всех пленных, взятых им в последнем сражении. А в доказательство вот труп одного из них, которого он без сомнения убил.

   - Этот труп, товарищ, - продолжал Брюлар с дьявольской улыбкой, наклонившись к Бенуа, - есть один из твоих негров, которого мы приготовим для этого, то есть утопим для доказательства, что это есть сущая правда... потому что если бы он был жив, то мог бы проболтаться.

   Глаза Бенуа выпучились ужасным образом и засверкали.

   - Еще не все, товарищ, - сказал Брюлар, - молодец мой продолжает.

   - Великий царь! Мы нашли на корабле его только один этот труп, ибо без сомнения он побросал прочих негров в море, чтобы обмануть бдительность моего начальника, неутомимо преследующего этих подлых торгашей человеческим мясом... и чтобы не быть взятым с поличным. Но на счастье, этот малый Намак всплыл на поверхность воды, как будто бы нарочно для доказательства его преступлений, ибо правосудие небесное всегда постигает злодеев. А потому, великий царь, начальник мой передает тебе этого белого и сообщников, а взамен их просит у тебя двадцать или тридцать твоих пленников, соотечественников этих больших Намаков, которые столь подлым образом продали твоих собратьев этому злодею, и притом же, если вы имеете похвальное обыкновение пожирать своих неприятелей, то советую вам попробовать мяса этих белых людей, оно очень вкусное!

   Тут платок, которым был заткнут рот у Бенуа, обагрился кровью, и глаза его закрылись; у несчастного шкипера лопнула жила в груди от бешенства и напряжения.

   Брюлар привел его в чувство, прыснув ему в лицо ромом.

   - О, сжалься, сжалься надо мной! - сказал Бенуа слабым и прерывающимся голосом.

   - Я не понимаю тебя, - отвечал Брюлар смеясь.

   - Помилуй!.. пощади!.. - повторил шкипер "Катерины".

   - Я не понимаю этих слов, но продолжаю... и так ты можешь представить себе радость царя негров и его подданных, когда они получат белых людей! Тех самых, которые продают и покупают собратий их как скотов! Они не будут торговаться и дадут нам в обмен множество больших Намаков...

   А что касается тебя и твоих матросов, то вас убьют, сжарят и съедят! Одним словом, уничтожат совершенно, а я, получив судно твое в добычу от этой штуки, буду таким образом владельцем двух отличных кораблей, вместо одного, нагружу их битком большими Намаками, которых я получу даром в обмен за тебя и за твоих матросов, и пойду на Антильские острова, где с большой выгодой распродам моих негров, таким образом, я осчастливлю колонистов, обогащу моих товарищей, а что всего лучше, накажу такого гнусного и бесчеловечного торговца неграми как ты, который продает собратьев своих как скотов... Видишь ли что небесное правосудие наказало наконец тебя! Но я устал... уф!.. - и Брюлар выпил разом два стакана рома.

   Несчастный Бенуа, пораженный силой этого ужасного красноречия, не смел отвечать ни слова, а когда атаман замолчал, то собравшись несколько с духом, он сказал дрожащим голосом:

   - Я не могу поверить, чтобы такое ужасное намерение могло придти в голову человеку... Возьмите мой корабль и моих негров, но вместо того, чтобы высадить меня на берегу у Красной реки, свезите меня к берегам Рыбьей реки, там по крайней мере я имею друзей и не буду убит, я прошу вас не столько для себя, сколько для моих матросов, клянусь вам, я прошу вас, умоляю на коленях! Убейте меня, но не подвергайте столь ужасной участи этих несчастных матросов, имеющих семьи, жен и детей!

   - Пустяки! Что мне за дело до их семей!

   - Капитан! - продолжал шкипер "Катерины", со слезами на глазах. - Бог наказывает меня за постыдное ремесло, которым я занимаюсь, но клянусь вам, что я самым человеколюбивым образом обращался с моими невольниками. И притом же капитан... О! Капитан у меня есть жена и сын, у которых я единственная опора; возьмите все, но сделайте милость, оставьте мне жизнь! О, пощадите меня! Позвольте мне возвратиться на родину к моей семье.

   - Смотри, пожалуй, какой легкомысленный! Сейчас только просил он смерти, а теперь просит жизни! Как тут угодить ему!

   - О, пощадите меня и матросов моих. Это бесполезная для вас жестокость!

   - Как бесполезная? Я получаю от этого корабль и груз негров.

   - Боже мой! Боже мой! что делать! бедная моя жена и сын! - говорил Бенуа, плача горькими слезами.

   - Хорошо! плачь, плачь себе! Я желал бы видеть кровавые слезы. О, и я также в моей жизни испытал жестокие мучения. Люди должны заплатить мне за то, что я терпел от них, кровь за кровь! Страдания за страдания.

   - Но скажите ради Бога, разве я виноват в этом?.. Я никогда не делал вам зла.

   - Тем лучше, страдания твои будут ужаснее.

   - Капитан! Пощадите! Пощадите меня!

   - Перестань горланить! Ты мне надоел право! Мне хочется отдохнуть, а потому замолчи или лучше я заткну тебе рот платком, это будет вернее.

   Что он и сделал.

   Потом он лег и заснул до тех пор, пока его безобразный прислужник Картаут, урод с курчавой головой, не разбудил его, сказав:

   - Капитан! Берег виден.

   - А! Черт возьми! В самом деле, а мне снилось, что негры жарили этого старого борова, - сказал Брюлар, выходя на палубу.

   - Да ты чудовище, людоед! - глухо хрипел Бенуа.

   Атаман вышел на палубу, увидел высокие, каменистые и красноватые горы, окружающие эту часть африканского берега, и с помощью зрительной трубы он заметил несколько шалашей негров при устьи Красной реки.

   Бесполезно будет повторять все вышесказанное, достаточно будет заметить, что злобное намерение атамана, открытое несчастному Бенуа, было в точности исполнено с надлежащим успехом.

   Утопленный негр, Кафрский переводчик... ничего не было забыто, только говорят, что когда Бенуа стал просить у атамана о последней милости позволить ему написать письмо к Катерине и Томасу и доставить его во Францию, а также дать еще раз поцеловать ему портрет его жены и венок из васильков, ею сплетенный, то атаман не только отказал ему в этом, но еще и посмеялся над ним.

   Наконец в тот же самый вечер Брюлар перешел на взятый им корабль "Катерина", а управление разбойничим судном поручил своему помощнику Кривому.

   Груз его состоял из пятидесяти одного негра, купленных шкипером Бенуа, не считая Атар-Гюля, и двадцати трех больших Намаков, полученных им в обмен за господина Бенуа и матросов "Катерины", эти негры были также закованы в железо и посажены на его судно...

   В точности неизвестно, что случилось с Бенуа и его матросами, только один из разбойников, служивший при этой экспедиции переводчиком, рассказывал своим товарищам, по возвращении, что вся деревня малых Намаков, мужчины и женщины, дети и старики сбежались на берег, были вне себя от радости, и указывая на матросов Бенуа и на несчастного шкипера, связанных и лежащих на земле, пели поглаживая себе брюхо:

   "Мы похороним их тут, в нашей утробе, это будет славная могила для белых людей, мы похороним их тут, и принесем в жертву глаза их и зубы великому Томав-Ову (идолу)".

   - Ну, теперь, - сказал атаман Брюлар, - пойдем к острову Ямайка и если из сотни негров останется у нас хотя бы тридцать в живых по две тысячи франков за штуку, то это будет для меня золотая сделка, чистый барыш. - И потом, как всегда, он ушел в свою каюту, и заперся там на ключ, сказав разбойникам:

   - Того из вас, кто осмелится войти ко мне раньше завтрашнего утра, я швырну в море за борт!

   Что он делал там в взаперти каждую ночь? Для чего такое уединение? Зачем свеча горела там беспрестанно?

   Этого не знал никто из разбойников.

  

  

  

   Атаман Брюлар велел перевезти на корабль "Катерина" все свои вещи и мебель: стол, запачканный салом и вином, старый сундук, в котором ровно ничего не было, синюю разорванную грязную рубашку, толстую дубину и оловянную кружку с ромом.

   Войдя в каюту несчастного шкипера Бенуа, он был приятно удивлен богатством, там находившимся. Во-первых он взял соломенную шляпу и надел ее себе на голову, потом оделся в шкиперскую куртку и панталоны, правда все это было для него очень узко, очень коротко, за то он и осыпал проклятиями и ругательствами прежнего хозяина этих вещей. Но он не думал о щегольстве и довольствовался тем, что нашел. И на другой день утром, встав с постели и одевшись перед зеркалом в новое свое платье, сказал:

   - Какой молодец я стал теперь, черт возьми! Ни что так не меняет наружность человека, как платье!

   Потом он с аппетитом позавтракал куском трески, ломтем голландского сыра и тремя кружками водки, а после того спустился под палубу, чтобы осмотреть негров; со вчерашнего дня большие Намаки были несколько забыты, покинуты, но что делать! В продолжение этого времени случилось столько важных происшествий, что право некогда было думать о них.

   А потом около полудня атаман Брюлар спустился под палубу, весьма просторно устроенную для помещения негров. Свет проходил туда сверху сквозь решетчатое окно.

   Брюлар начал осмотр своего корабля с правой стороны.

   О, тут находились только одни ребята, бедные и слабые творения, служащие можно сказать мелкой ходячей монетой в этом торге человеческим мясом. Эти черные ребятишки играли тут точно так же, как будто бы они были на цветущих и тенистых берегах Красной реки, в родной стране своей.

   Брюлар прошел мимо и нечаянно придавил своей ногой в темноте одного ребенка, который испустил пронзительный крик.

   - Зачем ты суешься мне под ноги, проклятый африканский поросенок, - сказал Брюлар.

   И он продолжал идти дальше под палубой корабля, будучи весьма недовольным этими негритятами, которые плохо идут в продажу... Но когда он дошел до отделения больших негров мужского пола, то улыбка удовольствия показалась на губах его.

   Это были все здоровые и сильные люди, крепкого телосложения. А потому атаман с жадным любопытством осматривал их широкие плечи, жилистые руки и ноги, и хотя они были все скованы, однако же нельзя было сомневаться в их силе, ибо они были здоровы и молоды. (Старшему из них не было и тридцати лет от роду.)

   Эти взрослые негры не подражали счастливой и простодушной беспечности ребят, ибо они лучше понимали свое положение.

   Некоторые из них сидели неподвижно, повеся голову на грудь, и потупив в землю мутные и бессмысленные глаза.

   Другие ломали себе руки, скрипели зубами и выли.

   Иные старались проглотить свой язык и тем задушить себя, род смерти, как говорят, довольно обыкновенно употребляемый у диких.

   Другие лежали в растяжку на полу и в бешенстве и отчаянии бились ногами, тщетно стараясь разорвать свои оковы.

   Наконец некоторые из них, а эта была большая часть, лежа на боку спали тревожным сном, мечтая об отечестве своем, и даже радость и удовольствие выражались на лицах многих из спящих.

   Между прочим Атар-Гюль, молодой негр с курчавыми волосами, улыбался во сне, волнуемый воспоминанием о родине своей и приятным призраком минувшего счастья. Бедный негр был так доволен своим сновидением!

   - Я посмеюсь тебе передо мной, черный урод, - сказал Брюлар, которому досадно было видеть эту неуместную веселость, и ударом своей дубины он вдруг разбудил спящего.

   Право жалко было смотреть на этого человека, недавно столь веселого, столь довольного, вдруг погрузившегося в мрачное безмолвие при виде своих оков и заливающегося слезами.

   Ибо тогда он вспомнил о настоящем своем положении, и подобно прочим, чувствовал ужасный голод, потому что во время, тревоги их совершенно забыли и не кормили; Брюлар прошел к самому концу корабля, там были помещены женщины.

   - А! а! - сказал атаман, - вот здесь-то сераль, черт возьми! Нужно посмотреть это хорошенько, Картаут, принеси-ка мне фонарь! - Крикнул он своему прислужнику, фонарь тотчас был принесен и Брюлар начал осматривать. Представьте себе около двадцати негритянок от семнадцати до двадцати двух лет, стройные, рослые, здоровые и полные молодые девушки, с красивыми лицами, прямыми и тонкими носами, высоким лбом, покрытым густыми длинными черными волосами, лоснящимися как воронье крыло. А какие глаза! Пламенные, сверкающие! Розовые губы, между которыми белел ряд жемчужных зубов.

   Если бы вы видели их, всех этих негритянок, странным образом освещенных дрожащим светом фонаря Брюлара! Одни из них, едва прикрытые лоскутом пестрой ткани, показывали круглые и полные плечи, другие закрывали руками свою прелестную грудь, третьи...

   Одним словом, вид этих черных красавиц так прельстил Брюлара, что он сказал своему прислужнику Картауту:

   - Сведи-ка ко мне в каюту вот этих двух мамзелей, - и он указал на них ему дубиной, ударив их по спине.

   Картаут отпер запоры, и погнал перед собой этих двух бедных девушек, печальных, полунагих и робких.

   При виде их, входящих по узкой лестнице каюты, тусклые глаза атамана заблистали подобно двум горящим уголькам.

   Он последовал было за ними, но сделав несколько шагов вперед, был остановлен странным и ужасным зрелищем.

  

  

  

   Читатели наши вероятно помнят того высокого красивого негра, которого покойный шкипер корабля "Катерина", господин Бенуа (царство ему небесное!), купил у маклера Ван-Гопа, Атар-Гюля, столь внезапно разбуженного дубиной Брюлара, за то, что этот негр осмелился смеяться перед ним во сне.

   Отделенный от прочих неизвестно по какой причине, он был помещен близ выхода на палубу.

   Проходя мимо него, атаман поскользнулся, споткнулся и упал на пол ругаясь и заклинаясь.

   Поднявшись на ноги, он увидел свои руки, запачканные кровью, и Атар-Гюля, лежащего почти без дыхания.

   Он подошел к нему, и рассмотрев хорошенько, увидел, что несчастный прокусил себе жилы на руках зубами, чтобы изойти кровью и умереть.

   - А, собака, проклятая! - воскликнул атаман. - Ты хочешь лишить меня двух тысяч франков! Нет брат, постой! Я не дам тебе умереть! - Эй, Картаут, скорей сюда!

   Прислужник, поспешно прибежал.

   - Ступай на верх в каюту и мигом принеси мне оттуда два носовых платка, корпии и кусок жеваного табаку... - ибо нечего делать, пришлось самому быть лекарем.

   Когда Картаут принес все требуемое, то Брюлар проворно перевязал искусанные руки Атар-Гюля и остановил кровотечение.

   - Теперь, - сказал атаман двум из своих разбойников, - свяжите руки этому черномазому черту, да отнесите его на верх на палубу... ему надобно проветриться.

   Разбойники унесли Атар-Гюля почти бездыханного: оживленный свежим ветерком, он открыл глаза. Это был как известно человек высокого и крепкого телосложения, не уступавший ни в чем Брюлару.

   По знаку атамана все разбойники удалились, и оставили его одного со своим пленником.

   Атар-Гюль также пристально смотрел на него.

   Эти два человека должны были непременно полюбить или возненавидеть друг друга с первого взгляда.

   Они возненавидели. Это ощущение было мгновенное, но выразилось различным образом у каждого из них. Глаза Брюлара засверкали, губы побледнели. Напротив того, Атар-Гюль остался спокойным и равнодушным, и даже кроткая улыбка появилась на его устах. Взоры его сперва неподвижные и проницательные, устремленные на атамана, вдруг сделались умоляющими и боязливыми, и негр, с выражением глубокой покорности, протянул свои руки Брюлару.

   Однако ненависть Атар-Гюля была неизъяснима. Но хитрая смышленость дикого человека показывала ему, что для удовлетворения этой ненависти нужно было притворяться и идти мрачными и далекими извилинами. И лицемерие, столь же искусное в диком как и в образованном состоянии человечества, очень помогло ему в этом случае.

   - Это трус! Он боится меня, он просил о пощаде, - сказал Брюлар, - а я полагал его лучше, впрочем и то правда, что это дикий скот и не способен чувствовать ни гнева, ни ненависти.

   Это ложное предположение погубило Брюлара, с этого времени Атар-Гюль стал гораздо выше его.

   Атаман, не почитая его достойным своей злобы, обернулся к нему спиной и отошел прочь.

   В это время он вспомнил, что негры его со вчерашнего дня еще ничего не ели, а потому позвал одного из разбойников, умевшего говорить по-намакски, и велел накормить их.

   Через час после этого негры получили по порции воды, трески и сухарей и приходили кучками от двенадцати до пятнадцати человек дышать свежим воздухом на палубу корабля.

   Эти бедные невольники грелись под благотворными лучами солнца, забывая темную и сырую тюрьму свою под палубой. И смеялись от радости своим глупым и бессмысленным смехом, видя над собой лазуревое небо и показывая на него пальцем друг другу.

   После того пригнали также на палубу и женщин проветриться и отдохнуть.

   - Капитан, - сказал один разбойник Брюлару, - послушайте-ка... - и он прошептал ему что-то на ухо.

   - В самом деле? - отвечал атаман, - постой же, я дам ему! Поди сюда, Сухой, - сказал он, обратившись к одному из матросов своих, прозванного неизвестно почему Сухим, хотя он был очень толст... - Поди сюда! Как осмелился ты, бездельник, прикоснуться к одной из тех женщин, которых привели в мою каюту? Разве ты не слышал моего приказания, которое должно быть священно для тебя!

   - О! священно! священно! похоже на то...

   И матрос хотел прибавить еще какую-то насмешку, но атаман, ударив его сильной рукой своей, опрокинул на палубу.

   Упрямый Сухой, поднимаясь на ноги, продолжал ворчать, упрекая атамана в несправедливости.

   - А! ты еще умничать стал, постой же, я дам тебе, ты получишь ее!

   - Негритянку? - спросил Сухой.

   - Да!

   Но в этом "да" заключалась ужасная насмешка, которая заставила невольно вздрогнуть матроса.

   Брюлар отвернулся от него и продолжал разговаривать с другими разбойниками.

   - Итак, ты говоришь, что две негритянки не хотят выходить на верх?

   - Я не говорю, не хотят, капитан, а говорю, что не могут, потому что они умерли.

   - Черт возьми! И из хорошего разбора?

   - Одна была ничего, порядочная, а другая так себе, худенькая.

   - И на третий день уже! тысяча чертей! Ну что, если они все начнут дохнуть! От чего они умерли, от жары или от голода?

   - Я думаю, что от голода и от жары.

   - Выкинь же их скорее оттуда, они перепортят мне остальных.

   - Слушаю капитан. Правда они уже начали попахивать...

   Через десять минут, два матроса вынесли на палубу тела умерших негритянок, и хотели бросить их в море.

   - Постой! - сказал атаман.

   Матросы опустили тела опять на палубу.

   - Сухой! - закричал Брюлар, - тебе приглянулись негритянки, я на тебя вовсе не сержусь за то, а чтобы доказать тебе мою снисходительность, то вместо одной даю тебе двух, привяжите его к бочке вместе с этими двумя трупами и бросьте в море!

   - Живого? - спросил с беспокойством один из разбойников, бывший в большой дружбе с Сухим.

   - Разумеется! - отвечал атаман, уходя в свою каюту.

   После этого раздались вопли, ужасный крик, мольбы и ругательства, наконец, шум падающего в воду тяжелого тела, всплеснувшего брызги на палубу.

   Тогда Брюлар вышел опять на верх и, указывая разбойникам на бочку, плавающую уже далеко от них по морю, и на несчастного Сухого, который, сверкая глазами и ломаясь на трупах, к коим он был привязан, испускал ужасные, отчаянные вопли, сказал:

   - Да послужит это вам примером, мошенники! вот что значит не исполнять приказания вашего великого атамана, впрочем, он не умер с голоду, - прибавил Брюлар улыбаясь.

   Через несколько минут после того бочка едва чернела, в далеке на середине океана, и вскоре исчезла совершенно с заходом солнца.

   Наступила ночь. Огонек опять засветился в каюте Брюлара. Этот огонек и уединение сильно возбуждало любопытство разбойников, что такое делал он там каждую ночь? Зачем он так старательно запирался? Ибо он под страхом смертной казни запретил входить в свою каюту, за исключением особенных, важных и не терпящих отлагательства происшествий, в противном случае, нарушитель его приказаний был бы немедленно выброшен в море! Такую силу и власть умел приобретать атаман над разбойниками, слепо повиновавшихся ему.

  

  

  

   Атаман старательно запер на ключ и на задвижку дверь каюты.

   На корабле не было слышно ни малейшего шума, только ветер изредка посвистывал в снастях. Паруса лоскотали, волны слегка плескались о корму корабля, и раздавались перед быстрым ходом его блестящей бороздой.

   Он прислушался, удостоверился, что никто не подсматривает за ним, подошел к сундуку и открыл его.

   Сначала можно было бы подумать, что этот старый ларец совершенно пуст, но, внимательно осмотрев, его можно было заметить в нем двойное дно.

   Брюлар достал из этого сундука маленькую кожаную коробочку, богато украшенную, с графским гербом.

   Возможно, это был герб графа Артура Бурмона, ныне Брюлара - атамана морских разбойников и кандидата на