Сю Эжен - Морской разбойник и торговцы неграми, или Мщение черного невольника

акски, то и служил им переводчиком. После продолжительного и горячего спора шкипер и король согласились принять посредничество Ван-Гопа, которому и поручено было составить письменный договор купли и продажи, или продажный акт. Тогда маклер вынул из шкафа чернильницу, старательно очинил перо, попробовал его несколько раз, поправил и поскоблил, наконец, к величайшему удовольствию Бенуа, начинавшему уже выходить из терпения, начал писать следующий продажный акт, который медленно и внятно прочитал капитану Бенуа, а потом перевел и объяснил царю Тароо:

  

   "Продажный Акт.

   ¿ 1.

   Сего 18... года... месяца... числа. Я, нижеподписавшийся Павел Ван-Гоп, по доверенности царя Тароо, начальника и владельца деревни Конти-Опов, племени больших Намаков, продал от имени вышеупомянутого царя Тароо господину Бенуа (Клоду Борромею Марциалу), шкиперу и хозяину корабля "Катерина", нижеследующее:

   ¿ 2.

   Тридцать две души негров мужского пола из племени малых Намаков, здоровых, крепких и без малейшего изъяна, от двадцати до тридцати лет от роду имеющих (тридцать два негра) и девятнадцать душ негров женского пола, почти такого же возраста из коих две беременные, а у одной двухмесячный ребенок, которого продавец великодушно дает покупателю безвозмездно (девятнадцать негритянок) и двенадцать штук негров мальчиков и девочек от девяти до двенадцатилетнего возраста (двенадцать штук), итого: тридцать два негра, девятнадцать негритянок, двенадцать ребят". И маклер читал эти цифры также равнодушно как будто бы это было: продал кофею тридцать два пуда девятнадцать фунтов и двенадцать золотников.

   "...Которые и отдаются им, Тароо, вышеименованному господину Бенуа (Клоду Борромею Марциалу) в вечное и потомственное владение за условную цену; с уплатой ему, Тароо, нижеследующими товарами, представляющими оную".

  

   Тут шкипер прервал маклера:

   - Любезнейший господин Ван-Гоп, - сказал Бенуа, - потрудитесь прибавить еще: "и госпоже Катерине-Бригитте Лупо, супруге его, как нераздельно с ним владеющей движимым и недвижимым его имуществом..."

   - Право, напрасно, господин Бенуа.

   - О! нет!.. я обязан оказать эту учтивость моей бедной супруге.

   - Как вам угодно... извольте.

   Царь Тароо заставил Ван-Гопа объяснить себе причину этого разговора, но не понял из него ничего и выпил две рюмки рому.

   Маклер продолжал:

  

   "С уплатой ему Тароо, нижеследующими товарами:

   1) Ружей лучших французских со штыками двадцать три штуки.

   2) Пороху лучшего мушкетного английского пять пудов.

   3) Железа полосового шведского лучшего двадцать пудов.

   4) Свинца английского лучшего в слитках пятнадцать пудов.

   5) Стеклянного товара, принцметальпаго, бус, ожерельев, медных, латунных и проволочных вещиц и украшений, и всякого лома шесть ящиков.

   6) Водки французской лучшей... двенадцать анкорков.

   Которые товары вышеупомянутый шкипер Бенуа и обязывается сдать все вполне на руки мне, Павлу Ван-Гопу, поверенному царя Тароо.

   За издержки же, хлопоты и комиссию, вышеупомянутый господин Бенуа обязывается, кроме того, уплатить мне, Ван-Гопу, не позже как через сутки, считая с вышеописанного числа, сумму тысяча франков ходячей звонкой монетой, не полагая оную сумму в счет той, которую я уже получил от него за доставление ему мачты и материалов, необходимых для починки корабля. Оных негров продал и деньги и товары получил все сполна. Подпись: такой-то. Оных негров получил всех сполна. Подпись: такой-то. Сей продажный акт составлен в двух экземплярах за собственноручной нашей подписью".

  

   Когда чтение продажного акта было кончено, то царь Тароо качнул головой и махнул рукой в знак согласия и ущипнул за нос супруга Катерины, отвечавшему на эту царскую милость низким поклоном.

   - Теперь возьмите-ка перо, капитан, - сказал Ван-Гоп, - да подпишите, и дело в шляпе.

   - Все это прекрасно, но прежде, чем подписать, мне хотелось бы посмотреть ваш товарец.

   - Вы правду говорите, капитан, я не люблю обманывать никого... пожалуйте сюда... Смотрите их, как вам угодно. Нельзя продавать поросят в мешке.

   Они вошли тогда в загородку, в которую загнали на это время черных людей.

   Мужчины, женщины и дети лежали на земле со связанными назад руками.

   Бенуа начал осматривать негров как искусный знаток.

   Он гнул им руки и ноги, чтобы удостовериться в гибкости членов, приказывал открывать рот, осматривал у них зубы, десны и небо.

   Открывал глаза, чтобы узнать, не слепы ли они; глядел нет ли у них какой-нибудь болезни на ногах, вередов, чирьев, ран, щупал живот и грудь.

   Одним словом, этот достойный человек осматривал негров, точно как барышники и цыгане смотрят лошадей на конной, чтобы открыть, нет ли в них какого-нибудь порока.

   В продолжение этого долгого и подробного осмотра капитан Бенуа иногда улыбался от удовольствия, даже два раза при виде сильных и здоровых людей он испустил легкий одобрительный свист. Напротив того, в другой раз он нахмурился, сделал недовольную гримасу и значительно покачал головой, заметив товар с изъяном.

   Однако ж, после некоторых размышлений, вероятно, насчет барыша, он сказал Ван-Гопу: "По рукам, кум!.. дело кончено!.. я беру товар!.. да и вам не будет худо!.."

   - Гм!.. но, капитан, прежде чем уйти, потрудитесь взглянуть вот на этого молодца, которого царь Тароо дал мне за труды на водку. Это один из самых лучших негров на свете; посмотрите на него, он силен, как бык и высок как дуб. Но зато ужасно как упрям, так упрям, что царь Тароо, напрасно колотив его палками, чтобы заставить подняться на ноги и идти, вынужден был велеть принести сюда связанного как борова... вот он... смотрите.

   И он указал ему на негра, высокого и здорового, лежавшего на земле со связанными руками и ногами.

   - Это, я думаю, - продолжал Ван-Гоп, - начальник неприятельского племени малых Намаков; он очень упрям, но пусть поживет недельки две на корабле и в колониях, так сделается тих как ягненок.

   Царь Тароо, который последовал за ними, напившись порядочно водки, подошел в это время к ним и так как вид его неприятеля возбудил в нем гнев и ненависть, то он начал жестоко ругать малого Намака и грозить ему. Но сей последний переносил все это с удивительным равнодушием, закрыв глаза и отвечая на его ругательства тихим и печальным пением.

   Это хладнокровие так раздразило царя Тароо, что он швырнул камнем в несчастного негра. Но так как он не попал в него, то хотел было снова начать, как вдруг Ван-Гоп взял его за руку и сказал ему чистым намакским языком:

   - Тише, тише, царь, этот пленник теперь принадлежит мне, и вы испортите мой товар... поосторожнее, пожалуйста!

   Тароо продолжал ругаться и грозить, и посреди своего дикого рева чаще всего повторял слова Атарь Гюлль.

   - Что за чертовщину он горланит тут? - спросил Бенуа.

   - Он называет его по имени, потому что этот негр называется, кажется, Атар-Гюлль.

   - Право, смешное имя; первый котенок, который родится от Мими... это любимая кошка моей супруги, дядя Ван-Гоп... будет назван этим именем, как бишь его?..

   - Атар-Гюлль!

   - Атар-Гюлль!.. право, странное имя! Ну, так что стоит у вас этот Атар-Гюлль?

   - Только для вас и для супруги вашей, и по знакомству, извольте, уступлю вам его за пятьсот сорок франков.

   - Пятьсот сорок франков!.. а мне какой же тут барыш будет?.. Боже мой! Пятьсот сорок франков! Пятьсот сорок!..

   - Ровно четыре франка на франк, вы продадите его за две тысячи франков на Ямайке... посмотрите-ка, как он сложен! Какие плечи! Какие руки! Он немного похудел теперь, но это пустяки... он скоро поправится.

   - Ну вот вам четыреста франков, дядя Ван-Гоп и по рукам; право, я и то много даю вам; но между нами будь сказано, мне хочется употребить барыш, который я получу от продажи этого негра для того, чтобы купить моей супруге хорошую кашемировую шаль и новую шляпку с перьями и заказать для моего сынка, маленького Томаса, красивую лодочку... он так любит мореходство.

   - Ну, так и быть!.. по рукам! Право, вы делаете со мной все, что вам угодно, но вы такой добрый муж, такой добрый отец, что вам нельзя ни в чем отказать, давайте четыреста франков... ваш товар!

   Когда торг был заключен и кончен, товары сданы на руки Ван-Гопу, ибо царь Тароо беспрестанно пробуя то водку, то ром, повалился на землю мертвецки пьяный, то, попотчевав негров, Бенуа договорился, чтобы конвой царский присоединился к его восьми матросам и проводил бы купленных им невольников берегом до того места реки, где стоял на якоре корабль "Катерина"; там должна была производиться погрузка.

   Что касается до Атар-Гулля, хитрого змея, как называл его царь Тароо, то Бенуа велел его перенести связанного на шлюпку и поручил особенному надзору своего помощника Кайо.

   Когда все эти маленькие распоряжения были кончены, деньги отсчитаны и товары отданы по принадлежности и проверены, то Бенуа и Ван-Гопу ничего более не оставалось делать, как разлучиться до нового торга, тем более что шкипер спешил воспользоваться морским отливом и попутным ветром, а потому вследствие мудрой истины, что ветер никого не дожидается, он дружески протянул руку маклеру:

   - Ну, прощайте, дядя Ван-Гоп!.. до свидания!

   - Дай Бог, чтобы мы поскорее опять с вами увиделись, почтенный капитан.

   - Дайте еще вашу руку; право, приятно иметь с вами дело, дядя Ван-Гоп.

   - О! добрый капитан! право, мне жаль расстаться с вами, но подождите, еще два или три годика поживу я на этом берегу, а потом вы отвезете меня с собой в Европу...

   - В самом деле!.. О! вот бы славно было, мы позабавились бы!.. но я заболтался, мне давно уже пора на корабль. Прощайте! Прощайте! старый друг мой!..

   И они крепко обнялись между собой, так что нельзя было без слез и умиления смотреть на них.

   - Эх! дядя Ван-Гоп, право, вы растрогали меня и заставите плакать... Прощайте! - воскликнул Бенуа, вскочив в свою лодку, которая быстро поплыла вниз по течению реки.

   - Прощайте! Еще раз прощайте, почтенный капитан, - кричал Ван-Гоп, приветствуя его рукой, - кланяйтесь от меня госпоже Бенуа! Благополучного пути!..

   - До свидания, кум, - отвечал Бенуа, махая со своей стороны соломенной шляпой до тех пор, пока он мог видеть маклера, стоящего на берегу.

   Через два часа после того все негры были посажены на корабль и надлежащим образом расположены под палубой: мужчины с правой, а женщины с левой стороны; что же касается ребят, то их оставили бегать на свободе.

   Атар Гюлль был закован отдельно.

   Бесполезно было бы сказывать, что в продолжение всех этих действий черные люди позволяли брать себя, вести, поднимать и заковывать в железо с бессмысленным равнодушием, думая, что их готовят на съедение; они, по обыкновению своему, употребляли все свое мужество для того, чтобы казаться равнодушными.

   Прежде чем сняться с якоря, господин Бенуа приказал раздать неграм порцию трески, сухарей и немного рома пополам с водой.

   Но почти никто из них не ел, что вовсе не удивляло достойного капитана, ибо он знал, что негры обыкновенно в первые пять или шесть дней пребывания своего на корабле почти ничего не едят; зато в это время наиболее нужно опасаться убыли и изъяну в товаре; по прошествии же этого времени, за исключением некоторых неприятных последствий от жары и сырости, потери бывают очень незначительны.

   Наконец, он поднял паруса и отправился в путь с попутным северо-восточным ветром, в три часа пополудни, а в шесть часов, при заходе, солнца, берега Африки едва виднелись уже вдалеке туманной и узкой полосой.

  

  

  

   Спи, спи себе спокойно, почтенный капитан, потягивай свои утомленные члены на тонкой и белой простыне, сшитой для тебя Катериной твоей. Видишь ли ты ее сидящую у трескучего огонька камина в длинные зимние вечера? По временам она оставляет работу, чтобы взглянуть на твой портрет, играя густыми и жесткими кудрями сынка твоего, маленького Томаса. Между тем как кот Базиль важно и молчаливо сидя подле нее, облизывает и обглаживает свою шелковистую и пеструю шерсть.

   Эта добродетельная супруга верно рассчитывает в это время продолжительность твоего путешествия и срок возвращения. Зато и ты как любишь ее. Для нее ты презираешь бесчисленные опасности, для нее, капитан Бенуа, ты жертвуешь телом и душой, занимаясь своим проклятым ремеслом, слывешь разбойником, подлым продавцом человеческого мяса! Ты, столь простодушный, столь чистосердечный! Правда и то, что тебе придется отдать за это страшный отчет Богу, но как бы то ни было, а ты все-таки доставишь своей Катерине спокойную и беспечную жизнь.

   Как же не желать ей возвращения такого нежного мужа?

   Однако ж, я не могу сказать вам наверно, точно ли Катерина желает этого вожделенного возвращения или опасается его?.. Может быть, вот он лучше знает про это... Этот молодой здоровый купеческий приказчик, приезжающий в город Нант, по самонужнейшей, экстренной хозяйской надобности, как нарочно, всегда в отсутствие господина Бенуа, небрежно развалившийся в единственном кресле господина Бенуа; одетый в халат и ермолку господина Бенуа; курящий из любимой трубки господина Бенуа лучший табак господина Бенуа. Между тем как Томас и кот Базиль посматривают на гостя с боязливым и недовольным видом.

   Ах! послушайте, что мне пришло в голову: ну что, если между тем как достойный капитан торгует с дядей Ван-Гопом, продает черту душу свою, борется с бурями и волнами океана... Катерина его любезничает с приказчиком...

   О! нет!.. нет!.. зачем думать об этом!.. Спи почтенный шкипер Бенуа. Спи! Под баюканье ветров и качание валов морских... мечтай, мечтай! О счастье и о верности своей дражайшей супруги!.. Потому что счастливый сон есть самое положительное счастье нашей жизни... Спи! попутный ветер дует и несет быстро по океану эту другую "Катерину" твою, обшитую кругом медью... Спи спокойно, капитан!.. Верный помощник твой Кайо бодрствует за тебя и за всех. С некоторого времени он постоянно смотрит на юго-восток в подзорную трубу и что-то наблюдает по этому направлению с неутомимым любопытством.

   - Я бы отдал охотно мою винную порцию в продолжении целой недели, - говорил сам себе Кайо, - чтобы солнце поскорее взошло!.. а то ничего нельзя разобрать в этом проклятом тумане!.. А! вот, наконец, оно показалось!.. Уф! какое красное!.. Ну вот, теперь я очень хорошо вижу его! Это небольшой корабль, идущий на расстоянии не более одной мили от нас... Ах! черт возьми!.. да я никогда еще не видал такой дьявольской оснастки!.. какие огромные и высокие паруса... как завалены назад мачты!..

   При исчислении этих странных достоинств неизвестного корабля лицо Кайо принимало мало-помалу выражение удивления, смешанного с ужасом.

   - Но, - продолжал он, наводя снова на горизонт подзорную трубу свою... - мне кажется, что он идет вслед за нами... можно подумать даже, что он догоняет нас. Во всяком случае, нужно уведомить капитана.

   И Кайо в один прыжок очутился у дверей каюты и, постучав довольно долго, разбудил наконец шкипера. Дверь каюты медленно отворилась, и господин Бенуа вышел на палубу, удивленный, растрепанный, с заспанными глазами, потягиваясь и зевая после долгого и крепкого сна, и покрякивая.

   - О!.. бр!.. А!.. ветерок поддувает!.. бр... все благополучно!.. А!..

   - Проклятый Кайо! - сказал капитан, - я так славно заснул! Зачем ты разбудил меня?

   - Капитан! Я опасаюсь вот этого корабля, который как будто идет в погоню за нами!

   - Дай-ка трубу! Ах! Боже мой! Да это, кажется, то самое судно, которое, помнишь ты, покойник Симон (царство ему небесное) заметил однажды. Ну, что ж тут за беда, что оно идет по одной дороге с нами?

   - Оно бы, кажется, точно не беда... однако ж... Мой совет, капитан, спуститься по ветру немного налево, потом повернуть направо круто и, если неизвестный корабль и тогда будет следовать за нами и подражать нашим движениям, то мы убедимся, что он идет в погоню за нами, как вам это кажется?

   - Да зачем ему гнаться за нами? Это не военный корабль, преследующий торговцев неграми, посмотри, какая беспорядочная оснастка! Если это морской разбойник, то он должен заметить из этого направления, по которому мы идем, что с нас нечего взять.

   - Но, капитан, посмотрите-ка, он догоняет нас, как скоро он идет! А! вот на нем подняли верхние паруса... и все прямо на нас!.. глядите-ка... - сказал Кайо, указывая пальцем.

   - Послушай-ка, друг мой, вели повернуть корабль немного налево, по ветру, потом мы завернем направо и, если это судно будет все еще следовать за нами, то мы спросим у него, что он от нас хочет?.. Не правда ли, что это будет лучше и короче?

   Вследствие этого решения "Катерина" пошла лавировать по морю - поворачивать направо и налево; проклятый неизвестный корабль продолжал все следовать за ней и также лавировал и поворачивал направо и налево.

   Тогда капитан Бенуа, не сомневаясь больше, что неизвестное судно догоняет его, перестал храбриться. Во-первых, потому, что у него не было пушек на корабле. А в подзорную трубу свою он заметил, что догоняющее судно имело пушки и, притом, очень много.

   Притом же, лета и опытность научили его быть осторожным. А потому, он просто велел Кайо поднять и распустить все паруса и бросился по ветру, чтобы спастись поспешным бегством от этого дьявольского судна.

   "Катерина" неслась на всех парусах по океану как рыба, но погоня летела за ней как птица, даже не поднимая всех парусов, и оставляла всегда некоторое расстояние между собой и купеческим кораблем.

   - Что за дьявольщина! - сказал Бенуа, видя ужасное превосходство догоняющего судна перед своим и не понимая его поступков. - Если оно идет скорее меня, то для чего не пользуется этой выгодой и не скажет мне тотчас, чего оно хочет вместо того, чтобы играть с "Катериной", как кошка с мышкой.

   Бедняк не думал, что говорил сущую правду.

   - Капитан! Капитан! Смотрите, вот оно и заговорило! - воскликнул Кайо, увидев огонь, сверкнувший с борта догоняющего судна... - Берегись! - Пушечный выстрел загремел и раздался по неизмеримому пространству океана, и ядро засвистело в снастях над их головами.

   - Они стреляют в нас ядрами!

   - Да что они, с ума сошли? - воскликнул Бенуа вне себя от гнева. - Что это за черти! И как нарочно нет у меня на корабле ни одной пушчонки! - ревел в бешенстве шкипер, топая ногами и кусая пальцы.

   - Но видано ль было когда-нибудь, чтобы торговца неграми атаковал морской разбойник, ибо это верно он...

   Вторично сверкнула молния с погони, вторично грянул пушечный выстрел, и ядро ударилось в борт "Катерины".

   - Черт возьми! Черт возьми! Проклятый корабль! Он потопит меня, как бочку со свинцом!

   - Капитан! - сказал Кайо, бледный и расстроенный подобно всем матросам, которые, услышав пушечные залпы, выбежали в испуге на палубу и толковали об этом между собой с беспокойством, - капитан, может быть он хочет, чтобы вы остановились?

   - Я и сам тоже думал. Но это очень обидно для меня. Ну, делать нечего, поворачивайте паруса, заверните руль.

   Когда ветер перестал действовать на паруса, то корабль остановился неподвижно на поверхности океана. Пальба с неприятельского судна тотчас же прекратилась, и оно подошло очень близко к "Катерине". В эту минуту громкий голос прокричал в трубу:

   - Эй, вы! Слушай! Подавай нам сюда вашего шкипера в лодке!

   - Подавай шкипера! - повторил насмешливо Бенуа, - как бы не так! Поеду я к тебе! Разве он смеется надо мной? Без флага, без сигнала! Настоящий разбойник! Ах!.. Бедная моя Катя!.. Если бы ты знала, что в эту минуту...

   Возгласы Бенуа были прерваны в это время голосом с неприятельского судна, который повторил:

   - Эй, вы! Подавай нам шкипера!

   И фитиль закурился над пушкой.

   - Черт вас возьми... Слышу! Слышу! Что вы орете так! - воскликнул Бенуа, стараясь избежать этого вопроса и отвечая в свою очередь:

   - Эй! На корабле! Откуда вы идете?

   - Зачем вам нужно шкипера?

   - Почему вы не поднимаете своего флага?

   - Какой вы нации?

   - Я не знаю вас!

   - Я француз!

   - Я иду из города Нанта на остров Ямайку.

   - Я не встречал никакого судна.

   Но на эти вопросы и слова никто ему не отвечал, потом, после минутного молчания, громкий голос опять прокричал в трубу:

   - Эй, вы! Подавай нам шкипера!

   Вслед за этим грянул третий пушечный выстрел, однако ж никого не ранивший.

   - Экая собака проклятая! - сказал Бенуа. - Ну, делать нечего, нужно повиноваться! Плетью обуха не перешибешь! О! Симон! Бедный мой Симон! Если бы, по крайней мере, ты был здесь со мной! Кайо! Вели спустить лодку на воду, я сяду в нее с четырьмя матросами.

   - Капитан! - сказал Кайо, - берегитесь, это должно быть морской разбойник!

   - Ну, да что ему взять с меня? Разве, может быть, ему нужно воды и съестных припасов?

   - Может быть... лодка готова, капитан!

   И несчастный Бенуа полуодетый, без шляпы, без оружия, сошел в нее в ту самую минуту, как проклятый голос опять прокричал в трубу:

   - Эй, вы! Подавай нам шкипера!

   - Подавай шкипера! Этакие грубияны! Сейчас! Сейчас! Погодите немного! - ворчал с досадой Бенуа.

   - Что будет, то будет, - сказал Кайо, - но, во всяком случае, пора кормить негров, они воют, как волки! - и он ушел под палубу.

  

  

  

   Чем больше Бенуа приближался к разбойничьему кораблю, тем больше возбуждалось в нем подозрение и опасение, в особенности же, когда подплыв к самому борту, он увидел на палубе странно одетых, безобразных людей, которые с любопытством глядели на него.

   С сильным биением сердца шкипер "Катерины" заметил два маленьких облачка синеватого дыма, курившихся над пушками и доказывавших неприязненные намерения этого судна.

   Наконец Клод Борромей Марциал пристал к борту разбойничьего корабля. (Это случилось, кажется, в пятницу, в июле месяце 18... года в половине восьмого утра.)

   В ту самую минуту, как Бенуа хотел взойти на корабль, раздался пронзительный звук свистка; эта морская учтивость, означающая всегда прибытие важной особы, успокоила несколько нашего доброго капитана.

   - Ну, они не так еще грубы, как я думал, - подумал он, влезая на палубу с помощью учтиво брошенных ему веревок.

   Наконец он вступил на палубу "Гиены" (разбойничий корабль назывался "Гиена").

   Тут Бенуа был поражен ужасом, взглянув на страшных матросов, его окруживших.

   - Господи! Боже мой! Что это за рожи! Это были черти, а не люди!

   Хотя и матросы корабля "Катерина" были также не очень смирные и невинные ребята, любившие подчас погулять и покутить порядком, но какая разница с матросами "Гиены". Что это за люди! Или лучше сказать, что за дьяволы!

   Безобразные, запачканные, оборванные, покрытые дрянными лохмотьями, замаранные порохом, грязью, загорелые, смуглые, покрытые рубцами и синяками, с небритыми бородами, нестриженными волосами, и какие ругательства! Какие ужасные насмешки произносили они! Бедного Бенуа невольно охватила дрожь.

   Палуба этого корабля также представляет странный вид.

   Снасти и оружие были разбросаны в беспорядке по мокрому и грязному полу, покрытому во многих местах большими кровавыми пятнами.

   Пушки, заряженные и готовые к пальбе, но покрытые грязью и ржавчиной, на лафетах которых видна была запекшаяся кровь и присохшие обрывки каких-то кусков, которые Бенуа с ужасом признал за лоскутья человеческой кожи и мяса!

   О! как он тогда начал сожалеть о палубе своего корабля, столь чистой, столь опрятной; о своей маленькой уютной каюте, украшенной красивыми ситцевыми занавесками... о своем прозрачном пологе... о своей койке, в которой он спал так спокойно, о своем стакане с ромом, который он медленно выпивал вместе с бедным Симоном, разговаривая с ним о Катерине и Томасе, о своих веселых надеждах на будущее, о своем скромном честолюбии и о желании окончить жизнь свою спокойно на своей родине, в кругу своего семейства, под тенью деревьев, им самим посаженных.

   - Ты чертовски упрямился повиноваться нашему приказанию, старый тюлень! - сказал ему один из разбойников отвратительной наружности и кривой. Этот злодей был едва прикрыт старыми разорванными панталонами и ветхой, красной шерстяной рубахой, подпоясанной веревкой, за которую был заткнут большой нож с деревянной рукояткой.

   Тут Бенуа собрался с духом и отвечал ему смело:

   - У вас шестнадцать пушек, а у меня нет ни одной. При таких обстоятельствах нечего вам хвастать, что остановили меня!

   - Поэтому-то, толстый тюлень мой, и нужно было повиноваться, ибо право сильного всегда бывает право, а ты видишь, довольно ли у нас справедливости! - сказал разбойник, указав на корабельные пушки, стоящие на палубе.

   - Одним словом, - продолжал Бенуа с нетерпением, - скажите же мне, зачем вы меня звали? И что вам надобно от меня? Я теряю время по-пустому и упускаю попутный ветер. Долго ли вы будете еще дурачиться надо мной?

   - На это может тебе отвечать только один капитан наш, в ожидании же решения своей участи будь спокоен и не ворчи.

   - Капитан! А! У вас есть капитан здесь! Хорош он должен быть! - сказал неосторожно Бенуа с презрительной гримасой.

   - Замолчишь ли ты, старый боров! А не то я швырну тебя за борт в море!

   - Но, черт возьми! - воскликнул несчастный шкипер, - скажите же мне наконец, чего вы хотите от меня: воды или съестных припасов?

   - Воды и съестных припасов! Экой скупой! А рому? Не дашь?

   - Давно бы сказал. Эй ты, Жан-Луи, - закричал Бенуа одному из своих матросов, - ступай на корабль и привези сюда в лодке...

   - Эй ты, - сказал разбойник, разговаривавший с Бенуа, обращаясь к вышеупомянутому матросу, - эй ты, Жан-Луи, я тебе влеплю сейчас же две пули в лоб, если ты тронешься с места.

   - Экие злодеи! И так вы не хотите взять от меня ни воды, ни съестных припасов.

   - Мы сами съездим за ними на твой корабль, старый дурак.

   - Как бы не так, - сказал Бенуа.

   - Ты увидишь, что это будет так, как я говорю, и притом, без тебя еще.

   Тогда капитан "Катерины", вместо того, чтобы отвечать, прищурил один глаз, надул левую щеку и щелкнул по ней пальцем.

   Эта гримаса, по-видимому весьма невинная, показалась обидной для разбойника, и он, ударив бедного Бенуа своей широкой и запачканной рукой, повалил его на палубу, говоря:

   - Разве ты почитаешь Кривого за мальчишку, что ли? Эй, вы! Свяжите-ка мне эту скотину покрепче!

   Что и было тотчас же исполнено, несмотря на крик и сопротивление Бенуа.

   Матросы его лодки были также задержаны Кривым и его достойными сообщниками.

   В это время безобразная, курчавая голова высунулась из-под палубы и закричала:

   - Кривой! Кривой! Капитан спрашивает, что за шум там у вас наверху?

   - Скажи ему, что мы хотим угомонить старого черта шкипера с того кораблишки. Не слушается, проклятый!

   Безобразная голова исчезла. Потом она опять появилась.

   - Эй, вы! - закричал безобразный урод. - Эй! Кривой, капитан приказал, чтобы ему подали в каюту этого господина.

   И, волей-неволей, почтенный Бенуа был спущен в люк, под палубу и очутился у дверей начальника и властителя корабля "Гиена".

   Тут несчастный услышал голос. Ужасный громовой голос, который ревел:

   - Разрубите пополам, как арбуз, этого старого дурака, если он будет еще упрямиться. А! Его принесли! Ну, пускай он войдет сюда, посмотрим, что за чучело!

   Тогда Клод Марциал Борромей, вспомнив о Катерине и о Томасе, застегнул свою куртку, поправил рукой седые волосы, кашлянул два раза, высморкался и вошел.

  

  

  

   И точно, он заслуживал быть начальником корабля "Гиена" и ее ужасных матросов!

   Таковы были первые мысли капитана Бенуа, когда он предстал перед этим знаменитым атаманом.

   Представьте себе рослого и широкоплечего мужчину с бледным, посиневшим и покрытым морщинами лицом, густыми черными нависшими бровями и светло-серыми, сверкающими глазами.

   Одежда его состояла из старой синей шерстяной рубашки, подпоясанной веревкой. Атаман Брюлар сидел на сундуке перед маленьким столиком, запачканным жиром и вином, на который он оперся локтями, увидев входящего Бенуа.

   А потом, устремив на шкипера сверкающие и проницательные взоры свои и подперев голову руками, он приготовился к разговору с ним.

   Но Бенуа первый сказал ему с достоинством:

   - Позвольте спросить вас, зачем...

   Но Брюлар прервал его своим громким голосом:

   - Позвольте спросить, собака! Чем спрашивать меня, лучше отвечай мне. Зачем ты так долго упрямился остановить свой дрянной баркасишка?

   При этих словах лицо господина Бенуа покрылось румянцем справедливого и сильного негодования. Может быть он равнодушно бы перенес обиду, лично к нему относящуюся, но бесчестить его корабль... его милую "Катерину", называть его красивое судно баркасом. О! Он не мог этого перенести, а потому и возразил с горячностью:

   - Мой корабль не баркас, слышите ли вы, грубиян! И если бы у меня не была слишком тяжела одна нижняя мачта, то вы бы никогда не догнали меня...

   Тут господин Брюлар захохотал во все горло и продолжал, не переменив положения:

   - Ты заслуживаешь, старый волк, чтобы я велел привязать тебя на веревке к моему кораблю и бросить в море, чтобы ты узнал, как он идет, но я готовлю для тебя нечто получше, да, дружок, нечто гораздо лучше этого, - сказал Брюлар заметив удивление Бенуа. - Но теперь еще не наступило время, скажи-ка мне, откуда ты идешь?

   - Я иду от африканского берега, занимаюсь торговлей неграми и, нагрузив ими корабль мой, плыву к острову Ямайка, чтобы продать там моих черных...

   - Я знал все это и прежде лучше тебя и спрашиваю для того, чтобы узнать, не солжешь ли ты...

   - Вы знали это?

   - Да. Я следовал за тобой с самого острова Гореи...

   - Итак, это ваш корабль видел я перед бурей в тумане?

   - Кажется, что так, а потому, мое почтение, товарищ. - Сказал Брюлар, приложив руку к голове, как будто бы к треугольной шляпе. - А! Ты торгуешь неграми! И я также. Как я рад, что мы встретились.

   - Я был уверен, что мы сойдемся, - сказал Бенуа, несколько успокоенный этим сходством занятий.

   - Но, скажи пожалуйста, где ты взял своих негров, потому что буря разделила нас и я встретил тебя только в эту ночь.

   - На берегу, близ устья реки Рыбьей, они были мне проданы начальником крааля больших Намаков, это была партия малых Намаков, состоящая из пленных, взятых на войне.

   - А! В самом деле!

   - Да, Боже мой! Я даже думал, если бы груз мой был недостаточен, спуститься до Красной реки, которая находится почти в тридцати милях на юго-восток от Рыбьей реки.

   - Для чего?

   - Для пополнения моего груза большими Намаками, ибо обе стороны взяли пленных, если большие Намаки продают малых, то малые едят больших Намаков.

   - А! они едят их?

   - Да они едят их, да еще и без соли. - Продолжал Бенуа совершенно успокоенный и шутя... - А потому, капитан, вы видите, если они едят их, то может быть охотно дешево продали бы их, и я указываю вам это место как теплый уголок.

   - О! я беру свой груз негров в другом месте... это особенная сделка... некоторый род аферы, которая доставляет мне большой барыш.

   - А!.. - сказал Бенуа, выпучив свои маленькие глаза, - это афера?.. могу ли я участвовать в ней?

   - Разумеется, земляк, да ты уже участвуешь в ней.

   - Уже! - сказал Бенуа, не понимавший ничего в этом.

   - Уже! Но скажи мне пожалуйста, когда ты вышел из Рыбьей реки?

   - Вчера вечером... но эта афера?

   - А на сколько миль, думаешь, ты отошел от нее?

   - Ну, я думаю миль на двадцать. А это афера, которую...

   - И ты твердо уверен в том, что малые Намаки Красной реки взяли так же в плен больших Намаков?

   - Совершенно уверен; сам начальник их Тароо говорил мне это, но вы видите, капитан, что я занимаюсь пустяками, одной болтовней, все что я могу сделать для вас, это дать вам шесть бочек воды и два бочонка сухарей. Вы легко можете понять, что, имея на корабле около восьмидесяти штук негров и двадцать человек матросов, это будет для меня большое пожертвование. Но поговорим теперь об афере и я вас уверяю, что кровью своей жертвую вам!

   - Именно так, - сказал Брюлар, улыбаясь странным образом.

   - Я не могу дать вам зерна более... - прибавил Бенуа с решительным видом.

   - Однако ж я клянусь тебе, всеми головами, которые я размозжил... - воскликнул Брюлар приподняв голову.

   - Всеми горлами, которые я перерезал.

   И он встал с места.

   - Всеми людьми, которых я убил.

   И он подошел к Бенуа.

   - Всеми кораблями, которые я ограбил, - и он посмотрел пристально в лицо Бенуа.

   - Что ты сделаешь для меня больше, господин торгаш большими Намаками.

   - Неужели ты изменишь мне? - спросил его Бенуа, побледнев как смерть.

   - Я тебе изменю!..

   И Брюлар сказав эти слова, громко захохотал адским смехом.

   - Ах! бездельник!.. проклятый разбойник, - воскликнул честный Бенуа, бросившись на него и схватив его за горло.

   Но Брюлар, сжав в железном кулаке своем обе руки Бенуа, другой рукой схватив веревку, служившую ему поясом и в несколько минут Бенуа был скручен и связан, так что не мог нисколько пошевелиться, после чего Брюлар положил его поперек на свой сундук, сказал ему:

   - Вот сейчас мы потешимся над тобой... товарищ!

   И он поднялся на палубу, сопровождаемый проклятиями, ругательствами, заклинаниями и ревом несчастного Бенуа, который подпрыгивал и бился, лежа на сундуке, как рыба на песке.

  

  

  

   Теперь, любезные читатели, расскажем вам странную историю жизни Брюлара, который был графского рода и происходил от богатого и знатного французского семейства.

   Едва достигнув двадцатисемилетнего возраста, Брюлар, или граф Артур Бурмон, как его прежде называли, успел уже опустошить и утомить себя разгульной жизнью. Одаренный от природы необыкновенной физической силой и будучи еще очень молод, он предавался с неистовством всем распутствам и забавам, а потому и промотал большую часть значительного наследства, доставшегося ему от его отца.

   По случаю увидел он на балу, на которые он очень редко ездил, одну молодую девушку, прелестную собой, но весьма бедную.

   Также по случаю, он страстно в нее влюбился; это была первая истинная любовь его, а известно, что первая любовь распутного человека, есть самая бешеная и самая жестокая страсть.

   Прелестная девушка отвечала на его неистовую и страстную любовь. Но так как она была столь же благоразумна как и прекрасна, а тетушка, у которой она жила, в прошлом сама была четыре раза замужем, весьма опытная в этих делах женщина, то ему не позволили ни поцелуя, ни даже пожатия руки до свадьбы.

   Граф Бурмон заметил, что Мария (прелестную девушку звали Мария) имела пламенное воображение, и восторженные мысли, и в особенности сильную склонность к роскошной жизни; которой недоставало только богатства.

   А потому, прежде чем подписать свадебный договор, он сказал ей следующие слова:

   - Мария! Я имею пороки, недостатки, и даже смешные привычки...

   Молодая девушка улыбнулась... показав два ряда своих прелестных белых зубов.

   - Мария, я человек вспыльчивый, горячий, задорный и был до сих пор столь же несчастен в поединках как и в любви...

   Молодая девушка вздохнула, взглянув на него с трогательным и искренним чувством сожаления. Но надо было видеть, какими глазами! и как вздохи вздымали ее девственную грудь!

   - Мария! прежде я был очень богат, очень! Но разгульная жизнь, вино, карты и женщины поглотили большую часть моего имущества.

   Молодая девушка равнодушно улыбнулась... пожав своими прелестными полными плечиками.

   - Мария! у меня осталось, я думаю, около 350 000 франков, но вам не более девятнадцати лет от роду, спешите наслаждаться жизнью и ее удовольствиями. Роскошь, забавы, упоительный вихрь нашей огромной столицы для вас еще неизвестны... а следовательно, должны возбудить в вас сильное желание. Для совершенного удовлетворения всем этим потребностям теперешнее состояние мое недостаточно, и притом я имею много пороков, а потому скажите мне откровенно, хотите ли вы выйти за меня замуж?

   Молодая девушка закрыла ему рот своей прелестной полненькой ручкой.

   Вследствие всего этого Граф Бурмон женился на Марии.

   Чему друзья его очень смеялись.

   Жена его, в девицах холодная и скромная, вдруг с неистовством предалась упоению первой страсти; молодое и горячее