Главная » Книги

Сю Эжен - Морской разбойник и торговцы неграми, или Мщение черного невольника

Сю Эжен - Морской разбойник и торговцы неграми, или Мщение черного невольника


1 2 3 4 5 6

   Эжен Сю

Морской разбойник и торговцы неграми,

или

Мщение черного невольника

  

В романе Э. Сю "Морской разбойник" в основном сохранена стилистика перевода, опубликованного в 1847 г.

   Scan by Mobb Deep; OCR&Spellcheck by Zavalery, 2008, http://www.pocketlib.ru
  
  

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

ГЛАВА I

Катерина

  

Прости жена! страна родная!

Простите дети и отец!

Навеки я вас покидаю

И вдаль корабль меня несет!..

.........................................................

Где лучше жить, как не среди семейства?..

.........................................................

  
   Посмотрите на этот корабль, как тихо скользит он по неизмеримому пространству Африканского моря, ибо легкий ветерок едва надувает широкие темноватые паруса его!
   Прислушайтесь к глухому и печальному шуму Океана, подобному шуму многолюдного пробуждающегося города, посмотрите на эти длинные ряды валов, гребни которых покрываются белою и блестящей пеной, то возвышающиеся, то падающие и разлетающиеся от взаимного столкновения мелкой водянистой пылью.
   О! как блестит эта пенистая бахрома, окружающая темные бока корабля! Как сверкает его медная обшивка посреди этих прозрачных и зеленых волн! Как приятно сияет солнце сквозь эти округленные паруса, далеко отбрасывающие свою дрожащую тень.
   Клянусь честью, что это славный корабль, который качается здесь перед нами, на тихо волнующемся море, играет в волнах как рыбка в хорошую погоду.
   Движимый легким попутным ветром он благополучно продолжает путь свой на юго-восток, плывя из Европы, где, без сомнения, свалил весь груз свой, ибо он идет порожний с одним балластом, и выказывает над водой почти половину медной обшивки своей.
   На палубе чрезвычайно жарко, от палящего африканского солнца не спасает и двойная палатка, раскинутая на корме корабля.
   Все на этом корабле чисто, опрятно, блестит и лоснится; везде удивительный порядок и самое мелочное устройство, так что он похож несколько на внутренность галантерейного магазина.
   Отворенные настежь окна каюты пропускали туда свежий легкий ветерок, приподнимавший хорошенькие ситцевые занавески и широкий полог, легкими складками окружавший привешенную к потолку каюты койку.
   Убранство этой каюты было очень просто: два стула, несколько математических инструментов, труба, чемодан, столик, и на нем два стакана и кружка водки. Вот все, что там было.
   На стене висел портрет полной и грудастой женщины, улыбающейся толстенькому краснощекому мальчику, подававшему ей розу. Подле нее изображен был большой ангорский кот, играющий клубком ниток.
   Какой портрет! Какая женщина! Какой ребенок! Какая роза! Какой кот!
   Все это было довольно дурно намалевано. Однако ж тут была видна какая-то грубая простота, имевшая свою приятность. В этой безобразной картине можно было узнать добрую, веселую и счастливую женщину; и все в ней, даже этот толстый мальчишка, красный как роза, казалось, дышало счастьем и радостью.
   Над картиной, висел старательно прикрепленный гвоздем, совершенно завявший и засохший венок из васильков.
   Матросы, утомленные жарой, ушли без сомнения в трюм, и все спало на корабле, за исключением рулевого и трех других моряков, лежавших у большой мачты.
   В это время рулевой позвонил восемь раз в маленький колокольчик, находившийся подле него, и воскликнул громким голосом:
   - Эй! вы, ступайте на смену!
   Шум, произведенный этим движением, разбудил человека, спавшего в кормовой каюте, ибо полог зашевелился, раздался кашель и бормотанье, и он вышел оттуда, протирая себе глаза и зевая странным образом.
   Это был господин Бенуа (Клод Борромей Марциал). Шкипер и хозяин корабля "Катерина", в триста ластов груза и обшитого медью.
   Господин Бенуа был человек малорослый, сутулый, краснощекий, несколько плешивый, с большим красным носом, толстыми губами, вдавшимся подбородком, полными и гладкими щеками и маленькими светло-голубыми глазами, выражавшими совершенное спокойствие; одним словом - одаренный самой честнейшей наружностью в свете. Одет он был в куртку и панталоны из полосатой нанки. И когда, повязав на шею шелковый цветной платочек и надев на седеющую голову свою соломенную шляпу с широкими полями, он вышел на палубу со спокойным и веселым лицом, заложив руки назад... то, если бы не палящее солнце экватора, сверкавшее в волнах океана, как в зеркале, если бы не удушливый жар и не зыбкая палуба корабля, то можно было бы принять господина Бенуа за доброго сельского жителя, наслаждающегося благовонным утренним воздухом в своей цветущей липовой рощице и вдыхающего ароматный запах своих жасминовых кустов, покрытых блестящими каплями росы.
   - Ну что, земляк, - сказал он рулевому, шутя ущипнув его за ухо, - не правда ли что наша "Катерина" идет перед ветром, как почтительная дочка перед своей маменькой! (Господин Бенуа любил употреблять всегда целомудренные сравнения.)
   - Да, капитан, она шатается и виляет как пьяная баба. Смотрите-ка... как ее качнуло. А вот еще.
   - Что делать дружок! Если бы у нас лежало внизу несколько десятков пудов чугунного балласта, то бедная "Катя" не шаталась бы так. Но дай только нам загрузиться и ты увидишь, что она также твердо будет стоять, как и комод мой для белья, который, помнишь, ты видел у меня в городе Нанте в моей столовой, где я обедаю с моими друзьями, - сказал простодушно добрый шкипер, тяжело вздохнув. В эту минуту рослый мужчина, смуглый и худощавый, слез с мачты и спрыгнул на палубу.
   - Я не видел более этого судна, - сказал он капитану Бенуа, возвращая ему подзорную трубу. - Видно оно скрылось в тумане, который чертовски густеет, а солнце?.. Как оно красно?..
   - Правда ваша, Симон, что солнце похоже теперь на раскаленную сковороду, на которой бывало Катя моя готовила мне макароны, зная что я их так люблю... (тут он опять вздохнул). Но, однако ж, послушай, это судно, право, начинает беспокоить меня.
   - Оно исчезло, капитан, исчезло. Сперва, было, я принял его за военный корабль; но нет, оснастка на нем в таком беспорядке, мачты и паруса такие высокие, что сам черт бы опрокинулся на нем... если бы черти...
   - Симон... Симон!.. Ты опять начал!.. Я не люблю слушать как ты богохульствуешь и философствуешь как язычник; а это не пройдет тебе даром. Смотри!
   - Ну, хорошо, я перестану. Но я уверяю вас, что это точно не военный корабль, притом же английские и французские военные суда не заходят никогда в эту сторону, а потому опасаться нечего.
   - Да я не опасаюсь и нарочно выбрал этот путь, чтобы ни с кем не встретиться. Дела мои от этого только выиграют; еще денек-другой и мы увидимся с дядей Ван-Гопом. Да, кстати, этот старый хрен становится чертовски скуп. Черное дерево ужасно теперь вздорожало. Ах! Прошло то блаженное времечко, когда, бывало, за несколько ящиков железного лома я нагружал неграми корабль мой битком.
   - Тогда, - сказал Симон, - и изъян-то был нипочем.
   - Изъян, Симон? Ну изъяну всегда было на треть, потому что, видишь ли, черное дерево лопается и трескается под палубой от жары и сырости.
   - Зато, капитан, уж и остатки-то сладки! Их можно славно продать на острове Ямайке и делать из них лопаты и телеги, не опасаясь, что растрескаются... - отвечал Симон смеясь.
   - Шут!.. Однако ж, этот товар очень требуется в колониях.
   - Черт возьми, капитан! Разумеется!.. Эти хваты колонисты гнут их в три погибели беспощадно!.. Зато и дохнут они у них как будто бы черти их...
   - Ах! Симон! Опять!.. ты никак не можешь отвыкнуть... Замолчи же, пожалуйста, а не то как раз накличешь на нас беду. Перестань. Пойдем-ка лучше в каюту, поговорим о Кате, да выпьем по стаканчику...
   Шкипер и помощник его вышли в каюту и сели за стол.
   - Посмотри-ка, Симон, - сказал Бенуа, указывая на портрет, украшавший его маленькую комнатку, - посмотри-ка, можно подумать, что Катерина смотрит на нас, и Томас также... как они похожи!.. Даже кот Базиль как будто бы узнал меня и нарочно поднял лапку! А этот венок, подаренный ими мне в именины мои... в день Святого Клода... Ах! бедные душечки мои!.. Как я думаю о вас!.. Что-то вы теперь поделываете!.. - И он тяжело вздохнул. - Достойный человек!
   - Правду сказал капитан, что вы славный отец семейства, - отвечал Симон с чувством искреннего убеждения.
   - Зато это путешествие мое последнее... - продолжал Бенуа, - возвратившись домой, я уже более никуда не поеду; притом же, чего еще более желать мне? Я не честолюбив. Ах! Боже мой! У меня есть маленький белый домик с зелеными ставнями, акациевая беседка, в которой я могу обедать с моими друзьями и моей милой Катей... моей любезной супругой. - И капитан Бенуа, со сверкающими от радостных воспоминаний глазами, с любовью смотрел на портрет своей супруги.
   - Зато, капитан, и супруга ваша, можно сказать, что... Ах! супруга ваша достойна быть любимой... У нее, черт возьми! пара таких!..
   - Симон! Ах! Симон!..
   - Извините, пожалуйста, капитан! Это ром ваш всему виной, он такой крепкий и бросается прямо в голову... Но посмотрите, какая тишина, какая погода! право, сердце радуется!.. Кстати, о роме говорят, и я в этом твердо уверен, что нет ничего лучше для здоровья, как вскипятить в водке еловую шишку с двенадцатью стручками красного перца, все это смешивают потом с ромом или коньяком и, черт возьми, капитан, я сожалею, что у меня горло не так широко как это окно, для того, чтобы я мог поглощать сей напиток ведрами!..
   - Чтоб тебя!.. да от этого, я думаю, дух захватит, - сказал Бенуа, покачав головой.
   - Вовсе нет, капитан, это очень легко проскакивает в горло... настоящий бальзам для желудка... Я знал одного парусника по имени Беке, который излечился им от ужаснейшего насморка и кашля, полученного во льдах Новой Земли.
   - Это так же верно, как и то, что у Катерины один глаз. Симон! за твое здоровье, друг мой!
   - Верьте или не верьте, как хотите. За ваше здоровье, капитан! Но посмотрите, пожалуйста, что за погода у нас!..
   - Правда, Симон! Славное времечко! ветерок так и поддувает!.. О! какое прекрасное солнце!.. За твое здоровье! В этакую погоду так и тянет пить.
   - Капитан! это очень натурально, положите мокрую губку на солнце, и вы увидите!.. за ваше здоровье.
   - Ах! Симон! да ты сам стал похож на губку!.. Ты порядочно втягиваешь в себя влагу, - отвечал ему капитан Бенуа, который был уже очень навеселе...
   - Послушай-ка, Симон...
   - Что такое, капитан?
   - Если ты не зашалишь, и дядя Ван-Гоп не слишком обдерет меня, то на обратном пути с острова Ямайка мы зайдем кое-куда...
   И добрый шкипер поведал Симону о том, как они обойдут почти четверть земного шара, чтобы "зайти кое-куда", так же просто, как будто бы он говорил об удачной торговле на рынке, после которой они по дороге домой зайдут в трактир.
   - Право!.. в самом деле?
   - Клянусь тебе честью, Симон!.. И тогда... два или три денька мы покутим там... - сказал ему потихоньку и таинственно Бенуа, прикрыв рот левой рукой.
   - Понимаю, капитан! понимаю! мы покутим, позабавимся, я промотаю мое жалованье в два дня!.. Боже мой! мамзели! вино! кареты! апельсины! перчатки! шляпы! часы! черт возьми!.. подавай мне все!..
   - Точно так!.. - повторял Бенуа полупьяный и стуча по столу стаканом, - точно так! мы погуляем!.. Славно погуляем!.. Какая прекрасная погода!.. Ах! Уф!.. Но сохрани Боже, если Катя узнает об этом?.. Она не должна никогда знать этого...
   - Разумеется, капитан!.. разумеется!.. за ее здоровье... Мы зайдем в Кадикс... не правда ли... Ах! капитан! Послушайте, капитан! мне кажется, будто я вас уже вижу там на городской площади... Черт возьми!.. Вот там женщины! Такие женщины! Можно сказать, что прелесть!.. Какие глаза! Какие зубы... Какие плечи... Право, нужно спешить наслаждаться жизнью, потому что смерть не за горами.
   - Правда твоя, Симон, рано или поздно, а все-таки придется умереть... а потому нужно...
   В эту минуту капитан был прерван ужасным шумом, и корабль вдруг так качнуло на бок, что концы парусов окунулись в воду.
   Бенуа и Симон, вовсе не ожидавшие этого ужасного толчка, полетели кверху ногами.
   - Это буря! - воскликнул Бенуа, совершенно протрезвившийся, и бросился на палубу.
   - Ну будет потеха!.. - сказал Симон, следуя за капитаном.
  
  

Глава II

Буря

  
   Матросы высыпали на палубу печальные, безмолвные, ибо сама гибельная минута еще не настала, но ее ожидали, и это ожидание близкой и неминуемой опасности омрачало их лица.
   Корабль гордо поднялся, хотя потерял одну из своих верхних мачт, сломленную порывом ветра. Волны начали вздыматься, небо закрылось густыми красноватыми парами; как будто бы пожарным дымом, который, отражаясь в воде, покрыл мрачным сероватым цветом доселе столь светлую и синюю поверхность океана.
   - Вот образчик той потехи, которую обещает нам буря, и она сдержит свое слово, - сказал Бенуа, большой знаток в подобных обстоятельствах; а потому, едва лишь успели спустить верхние мачты, как раздался глухой рев, и широкая полоса мрачных черных облаков, как будто бы соединявшая море с небом, быстро понеслась от северо-запада, гоня перед собой гряду кипящей пены, ужасный признак ярости волн, стремившихся вместе с бурей.
   Бенуа и Симон пожали друг другу руки и обменялись выразительными взглядами. Лица их, доселе столь же безмятежные, как и легкий ветерок, совсем недавно игравший в снастях корабля, вдруг оживились. Эти люди, простые и робкие в хорошую погоду, вдруг возвысились духом вместе с бурей и неустрашимо встречали ее. Глуповатое выражение лица шкипера исчезло; в глазах его, доселе бессмысленных и мутных, появился блеск. Шкипер с презрением смотрел на бурное небо. Бесстрашная улыбка удивительно преобразила его лицо.
   Ибо в эти решительные минуты, когда дело идет о жизни или смерти, все мелкие подробности условной красоты исчезают, и одна только душа отражается на лице. И если в минуту опасности душа пробуждается неустрашимой и бодрой, то она всегда придает высокое и смелое выражение лицу человека, осмеливающегося бороться с яростью стихии.
   - Товарищи! Не бойтесь! - воскликнул шкипер, потому что буря ревела уже сильнее грома. - Это все пустяки! только вода и ветер! спускайте скорее остальную верхнюю мачту. А ты, Симон, ступай к носу, попробуем идти под большим парусом. Постарайся поднять его... Рулевой! держи крепче руль, правьте им двое, трое, если нужно, ибо мне кажется, что ветер порядочно будет коверкать корабль... Не нужно поддаваться ему, товарищи!.. Это будет худой пример!
   Едва успел Бенуа кончить эти слова, как буря налетела и нагрянула на корабль; "Катерина" завертелась и закачалась на ужасных волнах, и даже на время исчезла посреди дождя пенистых брызг, вздымаемого бурей, свистящего в снастях, между тем как бока корабля скрипели и трещали, как будто бы по ним колотили молодом. Несчастный корабль - то обливаемый огромными волнами, то поднимаемый вверх, то бросаемый в бездонную пропасть, казалось, был готов потонуть каждую минуту.
   - Держитесь крепче за снасти, товарищи!.. - кричал Бенуа... - не бойтесь!.. Это пустяки! Оно просвежит нас! теперь жарко!.. Да, кстати, и вымоет наш корабль... держи крепче руль!.. держи!.. не то!.. - Он не успел договорить, ибо ужасная водяная гора, возвышавшаяся до верхних мачт, набежала на корабль, обрушилась на палубу и, покрыв ее обломками, унесла с собой двух матросов. Это были двое молодых людей, только что женившихся на двух сестрах, нантских девушках, прелестных, краснощеких. Молодые люди очень любили друг друга. Тот из них, который бросился в воду, чтобы спасти другого, женился единственно из подражания ему. Оба матроса вместе работали, вместе гуляли. Таким образом, они вместе жили и вместе умерли. Симон, крепко державшийся за снасти, как скоро прошла волна, гордо выпрямился и смотрел по-прежнему неустрашимо, облитый и промоченный насквозь водой.
   Один из матросов, которого волна сшибла с ног и сильно ударила о палубу, сломал руку и громко кричал от ужасной боли.
   - Перестанешь ли ты орать во всю глотку! рева! - прикрикнул на него Симон, - здесь и без тебя довольно шума! Закрой рот, а то проглотишь волну!
   Крик усиливался.
   - Впрочем, реви себе! если хочешь, - сказал Симон, - видно, это забавляет тебя.
   Тем временем Бенуа подошел к рулевому.
   - А ты, добрый мой Кайо, - сказал капитан, - правь хорошенько, держи по ветру!..
   - О! капитан! - отвечал сей последний, обтирая пот, - доколе корабль будет слушаться руля, то не бойтесь, хотя, правду сказать, нас валяет и покачивает, точно как в Нантском городском саду на качелях... только что успевай приседать!
   - Берегись, капитан! берегись!.. - воскликнул Симон, увидевший огромный вал, с ужасным шумом катившийся к кораблю. Не прошло и минуты, как под напором ветра он с треском обрушился на корму, и корабль скрылся совершенно под этой огромной массой воды.
   Потрясение, произведенное этой волной, было так ужасно, что руль круто повернувшись направо, опрокинул на палубу трех матросов, правивших им, а от этого несчастного приключения корабль также повернуло боком, большой парус залоскотал и завертелся.
   Бенуа вынырнул тогда из-под волны, которая сбегала с палубы, и держал, прижав к груди, портрет жены своей, пойманный им посреди обломков разрушенной каюты.
   - Нет! я не дам пропасть моей "Катерине", - говорил он... - ибо моя бедная супруга...
   Он не мог договорить, увидев ужасное положение корабля.
   - Мы погибли! - воскликнул шкипер и мигом бросился к рулю, чтобы повернуть корабль и спуститься под ветер, но он опоздал!.. не было уже никакой возможности сделать это.
   Большая мачта не долго противилась ветру, вскоре она согнулась и сломалась с ужасным треском, оборвав снасти свои с подветренной стороны, и повалилась на правую сторону палубы, а оттуда в море, таща за собой остальные снасти, все еще прикрепленные к кораблю. Положение было ужасно, потому что мачта, двигаемая яростными волнами, ударялась в корабль концом своим и, поражая бока его, угрожала проломить его и потопить; оставалось единственное средство к спасению: обрубить веревки, прикреплявшие это бревно к кораблю.
   - Ну теперь нечего мешкать, хоть и опасно, но дело идет о нашей жизни, - сказал Бенуа, привязывая себя к концу веревки, и в один прыжок вскочил на борт корабля, держа топор в руках.
   - Катя и Томас, - сказал добрый шкипер, занося ногу за борт... - это для вас... - и бросился в воду...
   Но сильная рука схватила в эту минуту веревку, к которой привязал себя Бенуа, и достойный шкипер повис в воздухе, а потом вытащен был обратно на палубу другом своим Симоном.
   - Что ты делаешь! бездельник! - воскликнул Бенуа, - разве ты хочешь потопить корабль? - и он замахнулся топором на Симона, который отвернулся в сторону...
   - Черт возьми! как вы горячи, капитан! я только хотел сказать вам, что здесь не ваше место... Воспоминание о Катерине и Томасе, будет мешать вам в этой работе и затуманит глаза...
   И он спрыгнул на борт.
   - Симон! добрый мой Симон!.. - кричал Бенуа, схватив его за ногу, - постой!.. поклянись мне, что...
   - Пустите меня! черт возьми!.. Слышите!.. Три тысячи миллионов чертей!..
   - Я не так хотел заставить тебя поклясться, но делать нечего, но по крайней мере, привяжи себя к веревке... ради Бога! привяжи себя!..
   Симон не слушал его более, он уже бросился в воду, чтобы добраться до мачты, влез на нее и обрубил снасти.
   Ветер начинал утихать, но волнение все еще было сильно.
   - Бедный Симон! он погиб!.. - сказал Бенуа, видя как помощник его старался удержаться верхом на этом круглом бревне, которое вертелось при каждой волне и било в бока корабля.
   Положение Симона было чрезвычайно опасно, потому что он ежеминутно мог быть раздавлен об бока корабля.
   - Еще разок стукни топором, Симон, - кричал ему Бенуа, - и мы спасены. Ах! Боже мой!.. Симон!.. Симон!.. берегись волны! Бросайся скорее в воду... ты погибнешь... Симон! Ах!.. - и капитан испустил ужасный вопль, закрыв лицо руками.
   Симону раздавило голову между мачтой и кораблем, но зато, благодаря его хладнокровной неустрашимости, судно было спасено из весьма критического положения.
   Буря утихала мало-помалу, подобно всем бурям африканских морей, которые столь же внезапно исчезают, как и появляются; ветер установился и погнал тучи на юг.
   Погоревав несколько минут, Бенуа велел очистить палубу от обломков и обрывков снастей, ее покрывающих, потом поднять задний парус, или бизань и, пользуясь легким попутным ветерком, поплыл на юго-восток.
   Разумеется, что величественное выражение лица господина Бенуа исчезло вместе с бурей и опасностью. Как скоро ветер установился, и корабль поплыл в путь, то он сделался, по-прежнему, простым, грубым, глупым, но честным человеком, занимающимся торговлей неграми с такой добросовестностью и праводушием, какие только можно употреблять в коммерческих делах, и думающим, что продавать негров, рогатый скот и колониальные товары есть все одно и то же, и что в этом нет ничего худого. Помышляя единственно о скоплении денег и доставлении себе независимого состояния, чтобы спокойно отдохнуть под старость в кругу своего семейства. Достойный отец! Он не спал всю ночь и даже думал более о Симоне, чем о своей милой Катерине, Симон служил у него так давно! Симон знал все его привычки, был совершенно предан ему; с таким усердием занимался мелочными подробностями при нагрузке корабля неграми и показывал при этом случае терпение и человеколюбие, восхищавшее капитана. Негры никогда не имели недостатка в пище и, за исключением изъяна, которого никак нельзя было избежать, корабль всегда приходил благополучно с грузом своим в колонии, благодаря этим родительским попечениям. Симон был для него все. На родине, в городе Нанте, он водил прогуливаться маленького Томаса, сынка его, или провожал на рынок с корзинкой в руках госпожу Бенуа, одним словом, Симон был для капитана неоценимым существом, верным и искренним другом.
   А потому, в ожидании утра, господин Бенуа не однократно утирал платком слезы, катившиеся из глаз его.
   Он был еще погружен в эти горестные размышления, как вдруг караульный матрос закричал с верха мачты: "Берег! впереди!.."
   - Уже! - сказал Бенуа, выходя на палубу.
   - Я не полагал, что мы так близко находимся к берегу; по счастью, он мне знаком. Рулевой! Смотри, правь на эту гору, на которой ты видишь несколько пальмовых деревьев, до тех пор, пока мы не придем к устью Красной реки.
   - Ну, насилу мы прибыли!.. - сказал капитан, - и если только дядя Ван-Гоп доставит мне возможность починить корабль и поставить новую мачту... Я не говорю уже о неграх; это самый искусный торговец и маклер по этой части на всем африканском берегу; этому плуту известны все теплые местечки!.. но проклятый, верно, задорожится, обдерет меня... Ах! если бы мой бедный Симон был, по крайней мере, здесь со мной!.. Но нет! этому никогда более не бывать! Никогда!.. Боже мой!.. Какая тоска!..
   И добрый шкипер омочил слезами свой третий носовой платок, помеченный его милой Катериной буквами: К. и Б.
  
  

ГЛАВА III

Торговец неграми

  

"Торговля! Ах! милостивый государь! торговля!

то есть узы, соединяющие народы, братский союз великого семейства, рода человеческого!

провидение бедного, спокойствие богатого!.. Ах! милостивый государь! торговля!.."

  
   Восходящее солнце озарило яркими лучами своими поверхность океана, как бы для утешения ее за бурю прошедшей ночи, и глухой шум волн, вздымаемых еще слабеющим ветрам, был похож на последнее ворчание сердитой собаки, которая перестает лаять при появлении своего хозяина.
   Корабль "Катерина" вошел в Рыбью реку, находящуюся на южном конце западного берега Африки, и, влекомый своей шлюпкой, начал подниматься вверх по течению, для достижения небольшого залива.
   Река эта тихо текла посреди величественного леса и зеркальная поверхность вод ее отражала в себе лазурное небо, деревья, покрытые множеством птиц и плодами всех цветов. Тут росла мимоза с тонкими и зубчатыми листьями, там черное дерево со своими красивыми желтыми цветами.
   Когда корабль достиг места, у которого должно было ему стать на якорь, то маленькая лодочка отделилась от него и поплыла вверх по реке, направляясь на запад, и скоро подошла к той части берега, которая казалась несколько очищенной от леса.
   - Навались!.. Навались, братцы! - воскликнул Бенуа, став на заднюю лавку лодки, которая в это время причаливала.
   - Брось якорь тут, Кайо, - сказал он потом своему помощнику, - если я не вернусь через час, то отправляйся на корабль и приезжай за мной завтра утром.
   Потом господин Бенуа сошел по сходням на берег и пошел по тропинке, извилины которой были, по-видимому, чрезвычайно знакомы ему.
   - Лишь бы только, - думал этот достойный человек, обмахиваясь своей широкополой соломенной шляпой, - лишь бы только этот проклятый Ван-Гоп был бы дома... Однако ж ему известно время, в которое я обыкновенно прибываю сюда... двумя неделями ранее или позже. Право, чудак этот Ван-Гоп, он живет здесь в лесу, как будто у себя в городе. Он нисколько не переменил своих привычек, это так, бывало, заставляло смеяться бедного Симона! - Ах!.. вечная ему память!..
   В это время раздался лай собаки.
   - А! - сказал Бенуа, - я узнаю голос Трезора, хозяин, верно, дома.
   Лай собаки все более и более приближался и, наконец, послышался громкий пронзительный голос, который говорил с досадой: "Сюда, Трезор, сюда, неужели ты принял человека за тигра?"
   Тропинка, по которой шел в это время Бенуа, образовала тут весьма крутой поворот; а потому он вдруг увидел перед собой дом, построенный из красноватого камня и покрытый кирпичом. Толстые железные решетки предохраняли окна, а высокий палисад, которым было обнесено это жилище, защищал вход в него.
   - А! Здравствуйте! Здравствуйте дядя Ван-Гоп, - воскликнул Бенуа, дружески протягивая руку хозяину дома; но сей последний не только не отвечал ему, но с досадой пятился назад, как бы для того, чтобы загородить вход.
   Представьте себе малорослого человека, сухощавого, тонкого, одним словом, похожего на хорька, но опрятного, чисто и старательно одетого. Когда он снял свою шляпу, лоснившуюся от ветхости, то на голове его заметен был белокурый парик, старательно завитый; на нем был долгополый серый сюртук, коричневый жилет с металлическими пуговицами, плисовые панталоны и гусарские сапоги; весьма чистое белье, и множество часовых печаток довершали его наряд.
   Он стоял в воротах своего дома, спокойно и без всякого опасения, уверяю вас, держа в руке отличное английское двуствольное ружье, которым он играл взводя курок и щелкая замком. Потом он свистнул свою собаку, остановившуюся против Бенуа.
   - Как, - сказал сей последний, - как дядя Ван-Гоп, неужели вы не узнаете меня? это я!.. Бенуа! друг ваш Бенуа... Эх! черт возьми! разве вы ослепли!.. Наденьте свои очки.
   Что и действительно сделал благоразумный старик, после чего он воскликнул по-французски с заметным голландским произношением:
   - А! это вы, кум Бенуа!.. вы не опоздали, вас нельзя упрекнуть в этом; я очень рад увидеть вас. Но по какому случаю?
   - Ну, по случаю... по случаю северо-западной бури, которая лишила меня большой мачты и пригнала к вам так скоро, как будто бы сам черт дул в мои паруса.
   - Очень сожалею, любезнейший капитан; но не жарьтесь понапрасну на солнце, прошу вас, пожалуйте в дом ко мне, войдите, перехватите чего-нибудь, так например: жареной слоновой ноги... котлетку из камелопардова мяса... Ей, вы! Иван! Штроп! вставайте скорее, ленивцы, собирайте нам на стол.
   Два мулата, спавшие во дворе на рогоже, нехотя поднялись и поплелись исполнять приказания своего господина. После нескольких церемоний, как например: "Извольте идти вперед, - Нет, вы! - Сделайте милость. - Я здесь хозяин, вы гость, прошу вас!", и прочих, Ван-Гоп и Бенуа вошли в весьма опрятный и по-европейски убранный дом.
   Два старых друга уселись за стол красного дерева, старательно натертый лаком и уставленный кушаниями и напитками, и начали разговаривать между собой.
   - Итак, вы говорите, капитан Бенуа, что ваша большая мачта?..
   - Я ее лишился, дядя Ван-Гоп, лишился. Но потеря, которая для меня чувствительнее разрушения всех моих мачт, есть потеря бедного моего Симона, которого вы знаете...
   - Итак... этот человек, которого вы называете бедным Симоном?..
   - Погиб в море... но погиб как храбрый моряк, спасая корабль!.. Ах!..
   Тут дядя Ван-Гоп испустил некоторого рода глухое и невнятное восклицание, которое можно было выразить так: "Гм!", но которое изображало совершенное равнодушие.
   Он обыкновенно употреблял его, слушая рассказ или вопрос недостойный, по его мнению, ни внимания, ни ответа.
   - Гм! - сказал Ван-Гоп, - за недостатком одного человека, корабль не останавливается в пути, но за неимением большой мачты, может произойти большая остановка. А потому, не имея возможности заменить вам вашего Симона, я могу, по крайней мере, доставить вам хорошую новую мачту... Посмотрим-ка... - И он вынул из шкафа толстую прошнурованную книгу, которую перелистывал долгое время и потом, положив свой худощавый палец на одну из страниц, продолжал:
   - Да, я хочу услужить вам, любезный капитан, у меня есть нижняя мачта одного разбившегося английского корабля, которую выбросило ко мне на берег; она хранится у меня в магазине... Ну, положимте за нее тысячу франков!.. Гм! не правда ли?
   - Черт возьми! Тысяча франков за бревно!..
   - Гм! - отвечал Ван-Гоп, - что делать, где ж взять ее в другом месте?..
   - Правда. Ну, так и быть, по рукам. Но послушайте, дядя Ван-Гоп: починив свой корабль, мне нужно подумать и о грузе?
   При этих словах маленькие серые глаза старика заблестели от удовольствия. Он поспешил взять другую прошнурованную книгу с надписью: "Дела по торгу неграми N 2-й", и, просмотрев ее с минуту, сказал, улыбаясь:
   - У меня есть то, что вам нужно, капитан, но я не хотел сказывать вам этого не справившись наперед с книгой, ибо я уже обещал такой груз господину Драку, одному английскому капитану, который прибудет ко мне недели через две, а я хочу свято исполнять мои условия со всеми... Знаете ли вы господина Драка, капитан?
   - Нет.
   - Это славный малый; правда, что он рыжий и косой, но несмотря на то - прекраснейший человек и не любит много спорить. Он богат и занимается торговлей неграми так, по охоте... потому что нужно же чем-нибудь заниматься...
   - Нужно сперва заплатить долг своему отечеству, - прибавил Бенуа, - но возвратимся к нашему грузу.
   - Итак, достойный капитан, груз этот - самая лучшая и самая благоприятная для вас оказия на свете; вот уже три месяца как большие и малые Намаки ведут между собой беспрерывную войну, и король больших Намаков - мой сосед, которому я говорил о вас, и который очень желает покороче познакомиться с вами, капитан, - сказал Ван-Гоп, и, привстав, поклонился Бенуа.
   - Покорнейше благодарю вас, - отвечал ему Бенуа, отдавая поклон.
   - Итак, у вождя Тароо имеется отличная партия негров из племени малых Намаков с берегов Красной реки, которых он уступит вам по самой сходной цене; это все молодые негры... Однако ж, не так чтобы уж слишком молодые... Ну, от двадцати до тридцати лет... Если бы вы видели, какой это широкоплечий и здоровый народ!.. К тому же эти негры хорошо откормлены, что редко случается; а какие смирные! Боже мой! Боятся простой плети!.. Настоящие бараны... одним словом, это будет для вас золотая сделка! Что, годится вам, не правда ли?
   - А небось, верно, мне придется еще заплатить вам и за комиссию, как в прошлый раз?
   - Гм! разумеется! - отвечал торговец, - без этого нельзя. Ожидая вас ежеминутно, я ездил в деревню царя Тароо, и уговорил его для общей нашей пользы поберечь пленников и обходиться с ними как можно лучше. Я посещал их и осматривал недавно... Они славно поправились и отжирели, я советовал царю Тароо кормить их кашей из тыквы, это очень здорово освежает и придает глянец коже.
   - Посадить негров на тыквенную кашу точно не худо, дядя Ван-Гоп. Но по моему мнению лучше кормить их фигами, а поить чистой водой. Также не дурно бы сводить их в баню, чтоб они попотели порядком, это очищает, от излишнего жира; вы знаете, что слишком толстые негры худо идут с рук.
   - Может быть, капитан, может быть, каждый стрижет свою собаку как знает... - отвечал Ван-Гоп с заметной досадой.
   - О! дядя Ван-Гоп! Не думайте, чтобы я осуждал ваше мнение... Напротив того, я признаюсь, что вы знаете толк в этом... и очень знаете... вы большой плут...
   - Гм!.. Что делать, капитан! Английский губернатор мыса Доброй Надежды выгнал меня из города за пустяки. Осужденный удалиться от оного на расстояние пятьдесят миль, я поселился в этом жилище, которое купил у одного колониста, боявшегося жить в соседстве со здешними дикарями. А я, напротив того, посредством нескольких подарков совершенно подружился с соседними ордами; они не имеют никакой выгоды делать мне зло, потому что я помогаю им сбывать их пленников и делаю добро всем этим дикарям. Прежде они пожирали своих пленников как дикие звери, и Намаки Красной реки до сих пор продолжают выкидывать эти штуки, не имея никаких источников для сбыта.
   - Хорошо, - подумал Бенуа. - Мне очень хочется побывать в этих местах; это обетованная земля, и я достану там негров почти даром.
   Потом он продолжал громко: "Как, они едят друг друга?.. неужели?.. бр! это ужасно!"
   - Точно так! Зато и большие Намаки дерутся на войне как отчаянные и скорее решатся убить себя, нежели отдаться в плен.
   - Однако ж, должно надеяться, что малые Намаки также, наконец, просветятся - справедливо заметил Бенуа, - будут продавать своих пленников.
   - Разумеется! По крайней мере, это выгодно для кого-нибудь.
   - Это-то самое и я стараюсь всячески растолковать им. Ведь европейцы не покупали бы их, если бы они добровольно не продавали себя. Не правда ли?
   - Послушайте-ка, капитан, право, ваши европейцы поступают иногда не лучше негров. Но бросим это. А какой товар привезли вы мне в обмен?
   - Обыкновенный: железный лом и мелочь - стеклянные бусы, порох, ружья, свинец, железо в полосах и водку.
   - Очень хорошо, друг мой. Итак, сперва мы займемся починкой вашего корабля, между тем я съезжу к царю Тароо и скажу ему, чтобы он пригнал сюда своих черных людей. Не правда ли, что вы у меня останетесь ужинать и ночевать; завтра, рано утром, вы отправитесь на свой корабль, а я поеду в крааль. Дело кончено... вы знаете, что я не люблю проволочки.
   Двое негоциантов долго еще разговаривали между собой, плотно поужинали, порядком выпили и полупьяные легли спать.
  
  

ГЛАВА IV

Купля и продажа

  

- Клянусь Богом, кум, что бык и корова самому стоят пятьдесят талеров.

- Бери сорок.

- Нет пятьдесят.

- Сорок.

- Никак нельзя... пятьдесят.

- Сорок пять...

- Ну послушай, давай сорок восемь, да литки твои... пойдем в трактир, да разопьем бутылку вина.

- Ну так и быть; по рукам, давай с полы!..

  
   Через два дня после свидания капитана Бенуа с почтенным Ван-Гопом корабль "Катерина" совершенно уже исправленный качался на тихих водах Рыбьей реки.
   Было около полудня и шкипер, легко одетый, занимался приведением в порядок своей каюты, поглядывая на портрет Катерины и Томаса.
   К несчастью, караульный матрос отвлек его от этих трогательных и скромных домашних занятий, объявив, что к кораблю подъехала лодка.
   Это был один из служителей Ван-Гопа, который, поклонившись Бенуа, сказал ему:
   - Хозяин дожидается вас, капитан...
   - A! наконец... Насилу-то возвратился этот старый черт!.. а я уж и надежду потерял увидеть его.
   Капитан, он сейчас только приехал из деревни, вместе с множеством негров и царем Тароо, сопровождающим их; дело стало только за вами, капитан, и за товарами.
   - Кайо! - сказал шкипер своему помощнику, высокому и здоровому малому, заменившему ему Симона... - Кайо, вели приготовить шлюпку, посади туда девять человек матросов и нагрузи на нее ящики и тюки, которые ты найдешь под палубой.
   - Все готово. - Доложил Кайо через полчаса.
   - Послушай-ка, товарищ! - сказал капитан. - Я оставлю тебя хозяйничать на корабле без меня. Проветри хорошенько под палубой и приготовь ручные и ножные кандалы. Смотри, чтобы все это было чисто и прилично. Одним словом, чтобы гости наши были бы здесь как дома.
   - Не беспокойтесь, капитан. Все будет прилажено, я прикажу почище вымести пол под палубой, чтобы нашим гостям было помягче спать.
   - Именно так, друг мой. Помни, что, прежде всего, нужно быть человеколюбивым. Ибо как бы то ни было, а ведь негры такие же люди как и мы, а добрые дела рано или поздно, но всегда получают свою награду, - прибавил Бенуа с самым искренним убеждением.
   Когда товары были нагружены на шлюпку, и несколько матросов поместились в ней, то господин Бенуа спустился с корабля в свою лодочку и, опередив шлюпку, скоро прибыл к жилищу Ван-Гопа, который дожидался его у ворот.
   - Ну же, капитан, скорее; мы дожидаемся вас.
   - Скажите лучше, что я вас дожидался, дядя Ван-Гоп, где вы это пропадали целые два дня?
   - Если вы думаете, что с этими чертями легко поладить, то очень ошибаетесь. Они не так глупы, как думают, черт их возьми! Но, наконец, я уломал царя Тароо; вы сейчас увидите его; и сговоритесь с ним... а товары ваши?
   - Их везут сюда на шлюпке. Они сейчас прибудут сюда, будьте спокойны.
   - Хорошо... очень хорошо... Теперь позвольте мне представить вас царю.
   - Но, позвольте, почтеннейший, мне кажется, что я слишком просто одет для того, чтобы явиться к царю... я не брился две недели... и притом в куртке...
   - Пустяки!.. уж не хотите ли вы щеголять перед ним? Ступайте смело, - сказал усмехнувшись торговец, толкая Бенуа в двери.
   Царь Тароо, величественно рассевшись на столе (к большому неудовольствию Ван-Гопа), поджав ноги как портной, курил табак из длинной трубки.
   Это был чрезвычайно безобразный негр лет сорока, наряженный самым странным образом в старую треугольную шляпу с медными бляхами и перьями, и державший в руке большую трость с серебряным набалдашником. Прочая же одежда его состояла из куска красной кожи, закрывавшей в виде передника нижнюю часть тела. Так как маклер Ван-Гоп говорил очень хорошо по-нам

Категория: Книги | Добавил: Ash (10.11.2012)
Просмотров: 787 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа