Пембертон Макс - Бриллиантовый корабль

нностей на пути между этим местом и Св. Еленой. Оно передаст их на большее судно, которое плавает теперь по Атлантическому океану. Это последнее судно, имей мы только возможность попасть на него, могло бы рассказать нам историю многих знаменитых грабежей, показать содержимое многих обокраденных несгораемых сейфов, сообщить нам о том, где находятся многие ценные вещи, о пропаже которых объявлено теперь полицией. Я надеюсь, что настанет тот день, когда я ступлю на палубу этого судна, а ты будешь сопровождать меня, Тимофей. Есть одна вещь на свете, в которой я никогда не сомневался... и вещь эта - мужество моего друга.

   Ему понравился мой комплимент, и он, чтобы выразить свой восторг, ударил кулаком по столу.

   - Я на горы готов карабкаться, только бы добраться до него, - сказал он с искренним чувством. - Не думай плохо обо мне, если я считаю все это нелепостью и жду разочарований. Ты говоришь, что ночь все разъяснит нам. Не обвиняй никого, если ночь будет безмолвна, Ин, мой мальчик.

   - Она не будет безмолвна, Тимофей! А вот и капитан Лорри, который несется сюда, чтобы сообщить нам кое-что. Он спешит передать, что слышал какую-то новость. Послушаем его.

   Честный Вениамин Лорри, истинный сын Портсмута, влетел в каюту с таким видом, как будто бы судно наше горело. Мне достаточно было взглянуть ему в глаза, и я сразу понял, что он сейчас подтвердит мои слова и скажет, что ночь не безмолвна, а красноречива.

   - Доктор, - крикнул он, еле говоря от волнения, - пройдите, пожалуйста, наверх, там случилось кое-что.

   Мы бросились вверх по лестнице... Мак-Шанус при этом с легкостью и быстротой давно прошедшей молодости. Было около десяти часов вечера - четыре склянки первой смены, как говорят моряки. Ночь была темная и на небе ни одной звезды. Море нежно раскачивало нашу яхту, точно любящая рука, нежно качающая колыбель. Я сразу заметил, что машины наши остановлены и огни погашены. Африканский берег еле виднелся вдали и только шум прибоя напоминал о нем. Весь экипаж собрался на носовой части яхты. Я заметил также, что орудия уже приготовлены и люки открыты.

   Я, право, удивлялся активности своих служащих в этот важный момент. Будь они еще вымуштрованы на каком-нибудь британском военном судне, я не обратил бы такого внимания на их ревностный пыл и в то же время утонченную осторожность. Никто из них не говорил громко, никто не выказывал овладевшего им волнения. Боцман, которого звали Валаамом, спокойно провел меня вперед, а когда я взошел на палубу, указал мне рукой на зрелище, которое привлекало всеобщее внимание, и ждал моих замечаний. Все остальные выразительно кивнули мне головой. Они точно хотели сказать: "А хозяин все-таки прав". Лучшего комплимента мне и желать нельзя было.

   Что же так приковало наше внимание? Слабая полоса света, сверкавшая на воде всего на расстоянии одной трети мили от нашей собственной палубы, и полосы света с палубы парохода, отвечавшие, очевидно, на этот сигнал. Не нужно было быть провидцем, чтобы сказать, что из какой-то гавани поблизости вышла шлюпка и обменивается сигналами с пароходом, за которым мы следовали целый день. Но это было далеко еще не все: с палубы парохода направили вдруг прожектор в ту сторону, откуда приближалась шлюпка, и перед нами во всем своем блеске открылась целая картина на темном фоне ночи.

   Мы увидели два судна; одно из них походило по наружному виду своему на канонерскую лодку, а другое было немногим больше морского баркаса, быстрое и змееобразное - на нем сидело всего три человека. Мы ясно увидели, как с мнимой канонерской лодки спустили веревочную лестницу и как один из гребцов баркаса поднялся по ней на борт парохода. Большое облако красноватого дыма над трубой большого судна указывало на то, что там готовятся к быстрому отъезду, а также на очень короткое пребывание на нем его посетителей. Я могу сказать с точностью, что шлюпка пробыла там не более пятнадцати минут. Человек, поднявшийся на борт, спускался уже с лестницы по прошествии этого времени и сел в шлюпку, которая тотчас же отчалила, не заметив нашего присутствия и не зная, что мы наблюдаем за ней. Все это случилось с быстротой молнии, сверкнувшей на мрачном горизонте. Дрожащие лучи большого прожектора, как бы направленные на шлюпку рукой человека, державшего фонарь, скользнули вдруг по поверхности моря и на минуту осветили нашу палубу, открыв таким образом грозные и непонятные очертания нашей темной яхты. С берега в ту же минуту грянули сигнальные выстрелы. Огни моментально погасли, и все погрузилось в непроницаемую тьму, за исключением красноватого дыма над трубой парохода. Тут я услышал голос, говоривший на моей собственной яхте. Это был голос капитана Лорри.

   - Они спешат на запад, сэр, - сказал он, - в открытое море. Все так, как вы говорили.

   - И впредь так будет, капитан Лорри! - На всех парусах вперед, пожалуйста! Мы не должны терять их из виду...

   - Чего бы это ни стоило, сэр?

   - Это ничего не будет стоить, капитан!

   А остальным служащим я сказал:

   - Пятьдесят фунтов каждому, ребята, если вы проследите за этим пароходом до самого порта.

   Они отвечали мне звучным и веселым смехом и моментально были на своих местах. Наша яхта понеслась со всей быстротой, какую только могли дать ей сильные машины, управлявшие ее движением. На берегу послышался второй ружейный сигнал, значения которого я не понял. Вдали на горизонте не видно было никакого света, кроме красного отблеска огня, выдававшего нам направление, по которому шел пароход. Он был целью, к которой мы стремились... но, однако, не он один: океан имеет свои тайны, но я не верю, чтобы он мог скрыть их от нас.

   - У нас такие же снасти, как и у них, капитан Лорри? - спросил я.

   - Без сомнения, сэр!

   - И мы догоним их через полчаса?

   - Через четверть даже, если только будем идти тем же ходом. Мистер Бенсон лезет из кожи, как видите.

   - Капитан Лорри, - сказал я, - у них наверняка есть с собой оружие, я же не желаю рисковать жизнью ни одного из тех людей, которые согласились, служить мне, ничего не подозревая. Посоветуйте мистеру Бенсону несколько умерить свой пыл. Мы должны держаться на расстоянии выстрела.

   - Понимаю, сэр! Только бы не опоздать!

   Он хотел этим сказать, что мы уже, пожалуй, находимся в досягаемости выстрелов преследуемых, и стремглав ринулся вниз, чтобы сказать относительно "полухода", как он выражался. Приказание поспело минута в минуту. Раздался громовой выстрел, и в море, на расстоянии одной восьмой мили от нашего штирборта, упало ядро. Нет слов для выражения впечатления, произведенного на мой экипаж падением этого ядра. Надо полагать, что до этой минуты никто не верил в возможность такого зрелища, представить которое они себе никак не могли. Выстрел и ядро! Наименее сообразительный из них понял значение этого. Что касается гениального ирландца, то он съежился, как старуха, которой кажется, что с крыши валится черепица.

   - Ах, черт бы их побрал, Фабос! Не ранен ли я куда-нибудь?

   - Под ложечку, пожалуй, Тимофей!

   - Но это ядро, которым они стреляли?..

   - Я пожалуюсь на него, Тимофей, когда мы взберемся к ним на борт.

   Он весь побелел... Что ж, я протаю ему это. Он, как и все остальные, понял, чего может нам стоить преследование этого судна и сколько страниц прибавится к истории преступлений. Громовой выстрел из большого орудия, нарушивший тишину ночи, больше слов дал ему понять настоящую истину.

   - Нет, право, гнев так и кипит во мне!

   - Вернемся в таком случае назад, Тимофей!

   - Хоть выложи ты передо мной тысячу соверенов, ни за что!

   Слова его вызвали общее веселье. На это нам ответили и с парохода, убегающего на всех парах; подхваченный слабыми порывами ветра ответ донесся к нам по водяной зыби моря, которое начинало уже волноваться, как бы заслышав отдаленный голос бури. Да, она надвигалась, пока еще не замечаемая нами, ибо глаза наши заняты были одними лишь чернеющими вдали очертаниями парохода.

   - Вот вам и вода на суп, сэр! - сказал квартирмейстер Каин. - Ветру вам тут надует на целую чашку.

   Мы почти не слышали его, но капитан Лорри, осторожный, как всегда, спустился в свою каюту, чтобы посмотреть на песочные часы, и вернулся назад с очень серьезным лицом.

   - Сомнения не может быть, сэр, буря нагрянет, - сказал он мне.

   - А если так, Лорри, что тогда?

   - О, судно само покажет нам это.

   - Я не сомневаюсь в нем. Будь это только днем, Лорри...

   - Ах, сэр, превратись все наши желания в соверены, какие бы из нас вышли волшебницы-бабушки!

   - Они погасили огни, Лорри, - сказал я. - Счастьем своим они обязаны ночному мраку. Мы потеряем их теперь из виду, но найдем снова, когда будем переплывать Атлантический океан!

   - И я с вами, будь это хоть два раза вокруг света и обратно.

   Волнение этой ночи странно подействовало на нервы людей, и они, подобно всем матросам вообще, были поражены суеверным ужасом под влиянием окружавшей их тайны. Там среди валов мрачного океана находилось неизвестное судно, на поиски которого мы отправились. Ночная тьма скрывала его от нас, волны моря росли, и ветер начинал дуть с силой шторма. Нечего было и думать о выстрелах из пушки и о возможности открытой войны против нас. Там спешили в открытое море, надеясь спастись. Наш прожектор высвечивал пространство волнующейся воды и черный остов судна, борющегося с водопадами пены. Вскоре оно исчезло среди мрака бурной ночи...

  

  

  

   Я уснул около полуночи, будучи уверенным в том, что ночь эта написала последнее слово всей этой истории. Ураган все еще не уменьшался, и ветер, дувший с юго-востока, гнал нашу яхту, точно деревянную щепку. Как ни была хороша моя яхта, она, подобно многим турбинным судам, становилась мокрой во время бури и не доставляла особой радости человеку, привыкшему к суше. Мы стремительно неслись по взволнованному морю и нос яхты то и дело врезался в целые горы шипящей пены. Даже матросы мои жаловались на ее неудобства, не говоря уже о моем бедном друге Тимофее Мак-Шанусе, который молил меня, ради любви моей к Богу, бросить его за борт.

   - Для того ли покинул я дом моих отцов? - жалобно спросил он меня, когда я вошел в каюту. - Это ли страна с молочными реками и кисельными берегами, о которой ты говорил мне? Останови яхту, говорю тебе, и высади меня на берег! Дай мне умереть среди негритосов... Умертви меня опиумом... И я возблагодарю тебя, о человек! Я буду звать тебя лучшим другом Тимофея Мак-Шануса.

   Бедняга! Я засыпал уже, а стоны его еще раздавались у меня в ушах. Голос его звучал мне упреком, когда я проснулся. Это было, я думаю, около трех часов утра. Рассвет забрезжил на небе, покрытом черными тучами. Раскачивание лампы, висевшей на медных кольцах, свист ветра за стенами моей каюты указывали на то, что ураган несколько уменьшился. Я спросил Мак-Шануса, не он ли разбудил меня; он ответил, что сюда приходил капитан и звал меня наверх.

   - Высади Тимофея Мак-Шануса на берег, пусть негритосы сожрут его, - сказал он и продолжал почти со слезами на глазах: - От меня ничего уж больше не осталось. Я теперь - пустой барабан, годный только для потехи. Похорони меня там, где растет трилистник... Скажи при этом что-нибудь о превратностях судьбы, преследовавшей того же самого Мак-Шануса!

   Я старался, насколько мог, развеселить его и затем отправился на палубу, куда меня звал капитан. Авель, квартирмейстер, стоял у штурвала, а наши офицеры вместе с капитаном - на мостике. Море все еще волновалось, но ветер значительно стих. Небо с подветренной стороны было покрыто темными грозовыми тучами, но на востоке уже прояснялось. Поверхность волнующегося моря светилась чудными оттенками - золотистые, серые и зеленые полосы переплетались между собой самым причудливым и чарующим образом. Волны все еще подымались высоко, но сила их натиска была теперь значительно меньше и хотя по-прежнему шел дождь, но он уменьшался с каждой минутой. Все это я заметил сразу, как только вышел из люка. Но зачем капитан Лорри звал меня? Я узнал об этом, только очутившись с ним рядом на мостике.

   Он протянул мне свою холодную, как лед, руку и помог взобраться на лестницу. Стоявшая там небольшая группа была, как мне показалось, слишком испугана, чтобы говорить. Лорри указал мне рукой на плывущее под парусами судно, которое сильно раскачивалось на волнах приблизительно в полумиле от нас. Подзорная труба, которую он мне сунул в руку, мало помогла мне, так густо покрывались брызгами ее стекла. С первого взгляда я заметил только, что судно имеет четыре мачты, что оно необычайной величины и, по-видимому, хорошо выдерживает ветер, несмотря на то, что мачты его обнажены. Что касается остального, то оно походило на любое судно, отправившееся из Европы "вниз за экватор" и теперь возвращавшееся обратно мимо мыса Горн.

   Я сказал об этом Лорри и снова занялся наблюдением за незнакомым судном. В нем было, несомненно, что-то странное. Но что это было такое - не мог бы сказать и человек, живущий постоянно на море.

   - Ну-с, Лорри, что теперь нам делать с ним? - спросил я капитана. - Не знай я его так хорошо, я усомнился бы в его здравом уме после данного им ответа.

   - Я думаю, что это именно то судно, сэр, которое вы ищете.

   Я поднял подзорную трубу и навел ее на палубу плывущего судна. Ни единой живой души не было там. Можно было подумать, что оно брошено и случайно попало в великую Атлантическую пустыню. А между тем, судя по его движению, оно держалось определенного курса. Сзади я заметил ясный след, какой обыкновенно оставляет гребной винт. На носовой части судна находились какие-то черные предметы, очертаниями своими походившие на пушки.

   - Это парусное судно, Лорри, - сказал я, - и, однако, не парусное.

   - Далеко до этого, сэр! Совсем не парусное.

   - Не думаете ли вы, что оно снабжено вспомогательной машиной?

   - Я думаю, что на нем достаточное количество рук, годных для службы на минном крейсере. Пушки на передней и задней части, а посередине - большая бочка с жиром. Все мачты, сэр, фальшивые. Судно это снабжено хорошими машинами, и мы должны благодарить Бога, что у нашей яхты более быстрый ход. Не будь волнения на море, они палили бы уже в нас.

   - Вы думаете, Лорри?

   - Так же верно, как голубое небо над нами, сэр, судно это могло бы потопить нас, подойди мы к нему ближе. Я говорю вам то, что вижу глазами опытного моряка. Десять минут тому назад мы внезапно увидели его сквозь туман. На корме его было пятьдесят человек, а одного они выкинули за борт. Звук выстрела из ружья привлек мое внимание. Я увидел на шканцах группу матросов, которые хладнокровно расстреляли какого-то человека. Они бросили его за борт и тут увидели нас. Что случилось тогда? Все они скрылись с наших глаз, как пауки в свои паутины. Судно управляется, но как - одному Богу известно. Оно держится вблизи нас, желая узнать, кто мы такие. Я послал им сигнал, но мне не ответили. Что мне делать, сэр?

   Я ответил ему, не колеблясь.

   - Вы двинетесь полным ходом вперед, Лорри, теперь же, сейчас, и пусть яхта делает, что может.

   Он отдал приказание машинистам, и "Белые крылья" понеслись по океану по направлению к экватору. Мы не говорили ни слова. Не успел пробить колокол, как ядро из пушки, замеченной зорким глазом Лорри на палубе неизвестного судна, полетело нам вдогонку. Оно упало впереди нас - безрассудная и бессмысленная угроза, которую, однако, судьба могла бы направить к нашей гибели. За этим ядром последовали второе и третье. Мы стояли, как зачарованные; брызги слепили нам глаза, а чудовище-море посылало целые потоки воды к нам на палубу. Попадут ли в нас, или мы скроемся под покровом бури? Мы неслись наперегонки со смертью и считали минуты, которые приближали нас к спасению. А жизнь нашу спасти могла только яхта.

   Странное преследование это продолжалось, я думаю, целых десять минут. Кончилось оно раньше, чем мы полагали, только благодаря быстроте "Белых крыльев" и силе ветра, бушевавшего кругом. Мы находились теперь в хвосте урагана, на внешней окраине циклона. Моментально охватил он нас, и на поверхность моря спустился ночной непроницаемый мрак. Бушующие волны, сердито вздымающие свои пенистые гребни, с глубокими и темными впадинами между ними, неслись к северу, громоздясь, точно башни, и угрожая нам разрушением, то подымая нас на верхушку гребней, то швыряя вниз в глубину. Страшны были свист и вой ветра. Невидимые армии воздушного эфира гремели и сверкали над нашими головами. Водяные брызги, точно плети, хлестали нам в лицо. Мы с трудом держались курса и моментально исчезли из виду наших преследователей.

   Прошел целый час, прежде чем ураган угомонился. Как быстро налетел он на нас, так же быстро и прошел, оставив после себя ярко сияющее солнце, чудный, свежий воздух и восхитительно зеленоватую поверхность моря. Нигде теперь на горизонте не видно было ни малейших следов какого-либо судна. Мы одни мчались по океану, и события прошедшей ночи казались мне видением умирающего или бредом спящего, о котором забывают с наступлением дня.

   Все время в течение этих полных волнения часов наша яхта двигалась на север, но с наступлением дня мы повернули на северо-восток. Один только капитан Лорри знал о моем намерении отправиться к берегам Санта-Марии, одного из Азорских островов. Я не говорил ему о причинах моего намерения, а он не спрашивал меня. Он понимал, что успех зависит от него и яхты, - и повиновался мне, не спрашивая. Что касается матросов, то они поступили ко мне на службу, зная, что последняя сопряжена с известным риском. Размер платы, которую они надеялись получить, умерял их критическое отношение ко мне и служил гарантией их верности. Все они были моряки мужественные и храбрые, начиная с боцмана Валаама и кончая краснощеким мальчиком, которого мы окрестили именем "Нимбль", то есть быстроногий. Они все называли мое судно "полицейской яхтой", но я не был за это на них в претензии. Мне кажется, что все они чувствовали ко мне расположение и уважали меня. Таким людям, как они, бывает все равно, где сложить свою голову, - на севере или юге. Таинственность интересовала их, и они говорили, что не помнят еще таких веселых дней на море.

   Оставался мой бедный Тимофей Мак-Шанус Бог мой, как смягчилось его сердце при виде солнца! И следа не осталось от Тимофея во время урагана, когда он, надев свой парадный костюм, явился в маленькую гостиную, чтобы пообедать со мной. Море за это время улеглось уже и походило на тихое, спокойное озеро внутри материка. Лунный свет, разливаясь по спящим водам, отсвечивал, как в зеркале. Не чувствовалось ни малейшего ветерка, и яхта наша двигалась вперед тем странным скользящим ходом, который дается турбинными машинами. Можно было подумать, что мы скользим по отполированной поверхности, как вагон по гладким рельсам. Тишина ночи - нарушалась шипением пара, стуком вращающихся винтов и пыхтением клапанов. Палуба дрожала от быстрого хода, и движение яхты походило на движение живого, дымящегося существа, которое мчится в необъятные пространства, чтобы завоевать их.

   Нет ничего удивительного, что Мак-Шанус явился обедать в такой вечер. К нему вернулся его аппетит - и суп, рыба и жареные птицы исчезали с такой же быстротой, как и в обеденный час. Вид, с каким он пил вино из венецианского бокала, мог даже богов соблазнить к утолению жажды.

   - Клянусь душой Христофора Колумба, я - редкий моряк! - сказал он, когда мы вышли наверх, где нас ждали сигары и кофе. - Попроси меня указать земной рай, и я назову тебе яхту "Белые крылья". Ах, не говори мне о вчерашнем. Это был только приступ невралгии и я лежал в постели исключительно ради спокойствия.

   - Ты выражал, однако, желание, чтобы тебя выбросили за борт, Тимофей!

   - Выражал, черт возьми!.. Но только из желания облегчить яхту во время бури. Я мог превратиться в Иону и пробыть три дня во чреве кита. Ведь такое неожиданное путешествие могло сделать из меня члена общества трезвости!

   Он закурил сигару чудовищной длины и некоторое время занимался вслух наблюдениями за морем, небом и яхтой, хотя все рассуждения эти представляли интерес исключительно лишь для него самого. Мало-помалу, говорил он, наблюдения эти появятся на страницах "Daily Shuffler". Я просил его быть менее мрачным и более практичным, и он тотчас же заговорил более серьезным тоном о "Бриллиантовом корабле".

   - Ин, мой мальчик, что все это означает, черт возьми? Судно, которое так спешит куда-то, что ни с того, ни с сего стреляет в нас за то, что мы смотрим на него... Лорри рассказал мне всю историю, и она поразительна, клянусь спасением своей души. Когда в следующем месяце я вернусь в Лондон...

   - Ты, следовательно, очень мечтаешь о возвращении, Тимофей? В таком случае мы воспользуемся первым встречным линейным судном и пересадим тебя на него, - спокойно сказал я.

   Он стукнул своей чашкой по столу и взглянул на меня так, как будто я нанес ему оскорбление.

   - Мы ведь идем к Британским островам... не будешь же ты отрицать этого?

   - Отрицаю, Тимофей! Мы идем к Санта-Марии, одному из Азорских островов.

   - Ради какого черта...

   Он замолчал и не закончил начатую им сентенцию. Я видел, что он глубоко над чем-то задумался. Он откинулся на спинку стула и рассуждал вслух, как бы разговаривая сам с собой.

   - Он взял меня из Лондона, меня, сироту, успевшего схоронить трех жен... Он захватил меня с собой в море и показал мне страну диких людей. Ах, какой он удивительный человек, мой друг Фабос. Точно ягненок, идущий на стрижку, должен я идти по его стопам.

   - Не вернее ли будет, Тимофей, как овца?

   Он не обратил внимания на мое замечание и, обратившись к звездам, заговорил тем напыщенным стилем, которому он научился у древних мелодрам.

   - Вечная женщина, все преступления совершаются везде во имя твое.

   - Ты хочешь сказать...

   - Я хочу сказать, что ты едешь на Азорские острова для свидания с нею.

   - Анной Фордибрас?

   - С кем же другим? С Анной Фордибрас. С маленьким чертенком в виде пастушки в красном платье. Ты едешь на свидание с нею. Не отрицай этого. Ты многим рискуешь, чтобы увидеть ее: твоим долгом, который заставил тебя купить эту яхту, тем, что ты узнал в Африке, и всей историей, которую ты хотел довести до сведения британского правительства. И все это погибнет ради пастушки. Я буду возмущен, Ин Фабос, если ты вздумаешь утверждать, что все это неправда.

   - Тогда возмущайся сразу, Тимофей! Я еду на Азорские острова, так как верю тому, что там кончится то, что начало море. Вот тебе вся истина. Мы видели, Тимофей, плывущее судно, которое скрывает величайших преступников в мире и награбленную ими добычу от полиции всех стран. Я раньше только предполагал это, а путешествие мое подтвердило это предположение. Я еду на Азорские острова, чтобы встретиться лицом к лицу с некоторыми из этих людей.

   - И Анной Фордибрас!

   - Надеюсь от всего сердца, что я никогда больше не увижусь с нею.

   - Ни на что подобное ты не надеешься... В душе твоей кроется мысль, что ты увидишь ее и спасешь. Я уважаю тебя за это. Я не хочу отговаривать тебя от твоего намерения даже за целое состояние. Поезжай, куда хочешь, Ин Фабос, у тебя есть человек, который готов ехать с тобой на край света и обратно, и ради одной только дружбы к тебе!

   - Не надо поэтому пересаживать тебя на борт линейного судна, Тимофей?

   - Пусть оно сгинет, это судно, на тех зеленеющих рифах!

   - Но ты рискуешь своей жизнью, мой друг!

   Он встал и стряхнул за борт пепел своей сигары.

   - Жизнь, - сказал он, - это тот красный огонек, что горит в домах для нашего удовольствия, а затем - пепел в воду. Ин, мой мальчик, я еду с тобой на Санта-Марию!

   Мы продолжали курить молча. Затем он спросил меня, каким образом пришла мне мысль об Азорских островах и почему надеялся я встретить там Анну Фордибрас.

   - Не говорила ли она тебе об этом в Диеппе? - спросил он, испытующе глядя на меня.

   - Ни слова, - сказал я.

   - Быть может, у ее отца, генерала Фордибраса, нечаянно вырвалось такое словечко?

   - Ничего подобного.

   - Каким же образом тогда ты мог узнать...

   - Тимофей, - сказал я, - когда мы обедали с Анной Фордибрас в Диеппе, компаньонка ее, пожилая, но прелестная мисс Астон, держала письмо в руках.

   - Да, держала.

   - Я видел его штемпель, Тимофей.

   Он театрально поднял глаза к небу.

   - Спаси, Боже, всех злых людей от Ина Фабоса.

   Я сказал ему одну только истину, а что касается письма в руках пожилой леди, то тайна его и "Бриллиантового корабля" хранилась в открытом море.

  

  

  

   Все люди, бывшие на борту "Белых крыльев", желали, не теряя ни единого дня, ехать к порту Санта-Мария. Когда всегда осторожный капитан наш вздумал настаивать на том, что нам необходимо прежде всего заехать в Порто-Гранде и запастись углем, мы взглянули на него, сколько мне помнится, как на оскорбителя, посягающего на наши планы. Лихорадка к поискам заразила даже кочегаров. В солнечные дни все только и делали, что смотрели на север, точно там за этой морской поверхностью они могли увидеть и услышать что-то чудесное.

   На меня, вопреки обычной энергии, нападали иногда страшное уныние и сомнения, которых не мог отогнать даже оптимизм всех меня окружающих. Подумать только о том, как злостно скованы были звенья цепи, которую мне приходилось разобрать по частям! Труп, найденный на уединенном берегу, женщина с краденым жемчугом на балу в Лондоне, уверенность в том, что бриллианты, похищенные из копей Южной Африки, скрываются в открытом море, обнаружение большого судна, плавающего, словно призрак брошенного корабля по обширному пространству южной части Атлантического океана! Предположение же мое, что ко всему этому должен присоединиться и остров Санта-Мария, могло быть только предположением. Я ехал туда как человек, которому адрес может помочь в его розысках. Можно найти дом пустым или занятым, враждебным или дружеским, но я считаю благоразумным отправиться туда на всякий случай и самому разузнать обо всем, ибо никто, кроме меня, не может взять на себя такую ответственность.

   Мы остановились в Порто-Гранде, чтобы запастись углем, а затем, стараясь по возможности щадить свои машины, направились к северу, и на третий день были уже в пятидесяти милях от острова Санта-Мария. Был ноябрь месяц, одиннадцать часов утра, суббота, девятнадцатое число. Несмотря на осеннее время, солнце сияло ярко и жара стояла почти как в тропиках. Капитан Лорри готовился в своей каюте к полуденным наблюдениям; квартирмейстер Авель стоял у штурвала, Валаам, боцман, сидел на бульварке и вязал шарф; мой друг Мак-Шанус находился внизу и наслаждался, по его выражению, "холодной водицей". Сам я читал прелестную книгу Метерлинка "Жизнь пчел", когда второй офицер дал мне знак сверху, что желает говорить со мной. Я понял, что он не хочет вызывать из каюты капитана, а потому немедленно поспешил к нему. Он был взволнован, указывая мне какой-то черный предмет, плывущий по ветру на расстоянии одной трети мили от нашей яхты. Передав мне подзорную трубу, он спросил, что нам делать с этим.

   - Это плот, Андру, - сказал я, - а на нем люди.

   - То же самое подумал и я, сэр! Это плот и на нем люди... но боюсь, люди не живые. Я минут десять наблюдал за ними и уверен в том, что говорю. Бедняги никогда больше не будут матросами.

   Я еще раз направил туда подзорную трубу и с любопытством рассматривал плот. Это не был спасательный плот, какие теперь часто встречаются на паровых судах, - он был сделан очень грубо и кое-как сколочен из неровных досок. Я посчитал людей и, по-моему, их было семеро; все они были привязаны к плоту веревками и, морские волны то и дело заливали их.

   Посмотрев на них еще в течение нескольких минут, я увидел, что вся одежда их превратилась в лохмотья. Двое из них были совсем почти под водой, и всех их, надо полагать, залило водой, если только они и без того не умерли несколько недель тому назад.

   - Страшная это штука, Андру, - сказал я, возвращая ему подзорную трубу. - Следовало бы приблизиться и посмотреть, что мы можем сделать.

   - Я и так уже изменил курс на целых два градуса, сэр, - сказал он.

   - Не послать ли нам шлюпку?

   - Ах, сэр, все зависит от вас. Если вы считаете благоразумным довести это до сведения людей, зная при этом, что такое матрос, то шлюпка к вашим услугам.

   - Это надо принять во внимание. Если бедняги действительно мертвы...

   - Они умерли много недель тому назад, сэр! И произошло это не вследствие кораблекрушения.

   - Великий Боже! Не хотите ли вы сказать, что они были убиты?

   - Не мне решать этот вопрос, доктор Фабос! Посмотрите внимательнее, как они привязаны к плоту. Разве они могли это сделать собственными руками? Все, что у меня есть, готов поставить на пари, что нет. Их привязали сначала, а затем пустили по течению. Это ясно видно в подзорную трубу.

   Надо вам сказать, что в этот день мы делали по пятнадцать узлов в час и находились почти у самого плота. Мы предупредили часового на передней части судна, чтобы он ничего не говорил, а квартирмейстер Авель получил то же приказание от дежурного офицера.

   Мы проехали, таким образом, мимо ужасного зрелища и экипаж остался в полном неведении.

   Я был рад этому, ибо знал, как впечатлительны моряки. Нет сомнения, что бедняги на плоту умерли несколько недель тому назад.

   Двое из них не походили даже на человеческие скелеты. Как ни было ужасно предположение офицера, но я не сомневался больше в нем. Ни опасность на море, ни роковая случайность не были причиной того, что людей этих послали на смерть.

   Я знал теперь, что они умерщвлены, и человек, совершивший это преступление, был тот, кого я искал.

   - Мы ничем не можем помочь им, Андру! - воскликнул я. - Будем хранить нашу тайну. Недалеко уже тот день, когда люди разделят ее со мной. Хорошо будет, если мы доживем до него, чтобы отомстить за это!

   Вряд ли мог он ответить мне. Ужас, навеянный путешествием на мой экипаж, сменился вдруг увлеченностью.

   Все были готовы ехать на край света со мной, и никто из них не роптал. Я чувствовал себя, поэтому, обязанным не предавать их даже ради женщины, достойной того, чтобы мужчина беззаветно полюбил ее.

  

  

  

   Остров Санта-Мария занимает крайнюю юго-восточную часть Азорского архипелага и заключает в себе около тридцати восьми квадратных миль. Гавань его, если только это можно назвать гаванью, находится в Вилла-до-Порто, красивом, но не имеющем особого значения городке, представляющем из себя небольшую колонию богатых португальских купцов. Не может быть даже и речи о том, чтобы здесь останавливались суда с большим грузом. Суда такого рода отправляются сначала в порт Св. Михаила, откуда груз перевозится по частям на небольших шлюпках к Вилла-до-Порто. Почва здесь очень плодородная и дает богатый урожай пшеницы. Все это я узнал из книг задолго до своего путешествия. Ниже я расскажу то, что увидел собственными глазами.

   Я намеревался отправиться на Санта-Марию после захода солнца, и было уже совсем темно, когда мы следили за огоньками на острове, которые отражались в воде, подобно фонарям рыбацких лодок. С юго-запада дул легкий ветерок и поверхность моря была покрыта мелкой зыбью. Когда мы проплывали мимо земли, матросы молча и с любопытством смотрели на нее. Некоторые шептались о том, что хозяин высадится в Вилла-до-Порто, куда его будет сопровождать один только японец Окиада. Я чувствовал, что у них язык чесался от желания заговорить и сказать мне, что они считают меня сумасшедшим. Честный Мак-Шанус еще раньше пытался высказать мне то же самое, когда я был с ним в каюте.

   - Фабос, твой ум гораздо выше обыкновенного, и я не хочу верить глупым рассказам о тебе, - сказал он. - Милостивый Боже! Если правда все то, что ты говоришь, то тебе безопаснее попасть в логово льва, чем в убежище воров. Почему ты не позволяешь никому сопровождать себя? Быть может, тебе неприятно мое общество? Нет, я не желаю ни одному человеку дважды оскорблять меня и ни в каком случае не желаю оставаться на яхте такого человека, будь она так же велика, как дворец Букингема, и наполнена всей конной гвардией!..

   Я дружески похлопал его по плечу и попросил не говорить глупостей. Если я просил его остаться на яхте, то лишь ради собственной моей безопасности.

   - Тимофей, - сказал я, - твой костюм живописен, а потому я отказываюсь идти по твоим следам. Не будь ты невежественным глупцом! Пойми, что пока яхта стоит в открытом море и на ней находятся мои друзья, я в такой же безопасности, как и твоя тетушка, разъезжающая в кэбе по улицам. Если ты не желаешь, чтобы со мной случилось что-нибудь, ты сам будешь знать, что тебе делать. Яхта эта доставит тебя прямо к Гибралтару, где ты передашь мои письма адмиралу Гаррису и затем поступишь так, как я тебе скажу, хотя я не думаю, чтобы здесь понадобилось что-либо подобное. Люди такого сорта всегда трусы. Я затеял серьезную игру, а начну ее, как только сойду на берег. Не беспокойся обо мне, Тимофей! Я не спешу уйти из этого мира, и раз я знаю, что высадкой своей на берег могу ускорить свой отъезд, то никто во всей Европе не убедит меня в противном.

   - Это ничего не говорит мне о другом поле, - отвечал он мне довольно свирепо. - И неужели тебе неизвестно, там Анна Фордибрас или нет?

   - Я не считаю это вероятным, Тимофей.

   - Ах, чтоб ее, с ее красивым лицом! Когда мы получим известие от тебя?

   - Каждый день после захода солнца высылайте капитанский катер к молу. Если не к молу, то ждите сигнала в стороне. Мы все устроим завтра вечером. Ты высадишься на берег и мы пообедаем вместе с тобой. А сегодня вечером, дружище, я должен ехать один.

   Он согласился с большим неудовольствием. Гребцы сидели уже в катере и ждали меня. Мы находились в целой миле от порта и у нас не было лоцмана, кроме адмиралтейской карты, но нам благоприятствовала тишина ночи, и не прошло получаса, как я стоял уже здоровый и невредимый на улице Вилла-до-Порто, а рядом со мной - мой японец. Было около девяти часов вечера. Жизнь маленького городка была в полном разгаре. Если бы меня попросили описать, что я увидел, я сказал бы,? что все окружающее меня напоминало итальянские озера. Зато кустарники, деревья и цветы перед домами говорили о тропиках: воздух был насыщен благоуханием южных садов, атмосфера - сырая и пронизывающая, но теплая. Не имея абсолютно никакого понятия об этом месте, я обратился за указаниями к чиновнику таможни. Где здесь лучший отель и как к нему пройти? Ответ его удивил меня сверх всякого ожидания.

   - Лучший отель, сеньор, - сказал он, - это вилла Сент-Джордж. Не ошибаюсь ли, предполагая, что вы англичанин, которого ждет к себе генерал Фордибрас?

   Я постарался скрыть свое удивление и сказал, что я в восторге, получив известие о возвращении генерала Фордибраса из Европы. Если это известие встревожило меня, то лишь потому, что я не мог приписать его самому себе. Неужели они следили за мной со дня моего отъезда из Диеппа? Они, следовательно, ждали моего посещения Санта-Марии! л это было равносильно тому, если бы я сказал, что Анна Фордибрас была их орудием, хотя в то же время я не мог определить, добровольным среднем или бессознательным. Ночь покажет это мне - ночь с неизвестными мне приключениями, навстречу которым я должен идти, несмотря ни на какие последствия.

   - В таком случае я отправлюсь на виллу, - сказал я чиновнику таможни. - Если можно достать экипаж, то прикажите подать его немедленно.

   Он ответил, что вилла Сент-Джордж находится в пяти милях от города на склоне не очень большой горы, которая составляет гордость острова Санта-Мария. По этой дороге ездят верхом, и генерал прислал лошадей. Он думал, что я приведу с собой слуг, которые нисколько не помешают в его доме. Несмотря на кажущуюся искренность приглашения, видна была тревога, за которой скрывалась известная доля предостережения. Меня ждали на вилле, а сам хозяин спешил куда-то. Ничего не могло быть более зловещего.

   - У генерала много посетителей из Европы? - спросил я чиновника.

   - Иногда бывает много, - ответил он, - но он не всегда бывает здесь, сеньор! Мы целыми месяцами не видим его... чем дольше, тем хуже для нас.

   - Ага! Он покровительствует вашему городу, как я вижу?

   - Великодушный, щедрый джентльмен, ваше превосходительство... а дочь его, точно маленькая королева среди нас.

   - Она теперь на вилле Сент-Джордж?

   - Она приехала из Европы три дня тому назад, ваше превосходительство.

   Мне нечего было больше спрашивать, и я, не теряя больше ни минуты, передал свои вещи слуге-негру, который подошел ко мне от имени генерала, и вскочил на лошадь, поданную мне красивым французским грумом. Окиада, мой слуга, также поместился удобно на лошади, и мы выехали из города. Всех нас было двенадцать человек и все мы отправились в горы. Человек, менее подозрительный и менее придающий значения каждому обстоятельству, нашел бы все это восхитительным. Дикая и извилистая горная тропинка, чистое небо вверху, блестящие скалы, превращавшиеся мало-помалу в пики и куполы, сверкавшие золотом при свете луны, факелы в руках негров, португальцев, мулатов, все время распевавших свои национальные песни, - настоящая романтическая картина, не будь она так реальна на самом деле. Но я больше всего наблюдал за сопровождавшими нас людьми, которые были вооружены чудовищными ножами и револьверами, спрятанными в кобурах. Для каких опасностей предназначались они на этом острове, где жизнь была так тиха? Неужели эти люди - убийцы, а я явился на этот остров лишь для того, чтобы сделаться предметом самого гнусного и в то же время неосторожного преступления? Я не хотел верить этому. Огни стоявшей на якоре моей яхты светили мне и говорили о спасении. Люди эти не осмелятся убить меня, - говорил я себе. Я мог бы громко посмеяться над их стараниями показать мне свою мнимую силу.

   Я уже говорил, что мы поднимались по опасной тропинке на склоне горы. Тропинка эта прервалась вдруг и мы ступили на современный железный мостик, перекинутый через довольно глубокую пропасть, отвесные стены которой я ясно видел при свете факелов. Переехав мостик, мы очутились на плато длиной в одну треть мили и на заднем плане его я увидел огромный пик, выраставший из этой же самой горы. Какой вид имела эта местность со стороны моря, я не мог рассмотреть в темноте, а огни в доме, блестевшие среди деревьев парка, я заметил, только когда мы въехали в ворота. По крику, поднятому провожатыми, по ускоренному ходу лошадей и по следующему за этим шумом и гамом я понял, что мы достигли места своего назначения и приехали к дому мистера Фордибраса.

   Спустя пять минут раздался лай собак, из открытых дверей блеснул свет - и чья-то фигура выступила из тени, чтобы приветствовать меня на вилле Сент-Джордж. Я соскочил с лошади и очутился лицом к лицу не с Губертом Фордибрасом, а с его дочерью Анной.

   На ней, как и подобает молодой девушке, было белое платье, сшитое, очевидно, в Париже. Я заметил, что на ней не было никаких драгоценностей и что она держала себя так просто и естественно, как только можно было этого желать. Она сказала мне с некоторым смущением, что отца ее вызвали по делу на соседний остров Св. Михаила, и он вернется только через три дня.

   - Не правда ли, как ужасно, - сказала она, - что вам придется проводить время со мной?

   Я ответил, что могу вернуться обратно на яхту, если только мое посещение затрудняет ее, что я приехал посетить ее отца и могу свободно располагать своим временем. На все это она ответила своими обычными выразительными жестами, которые так привлекали меня к ней: она еле заметно пожала плечами и мило надула губки.

   - Что ж, если вы так желаете вернуться обратно, доктор Фабос...

   - Не говорите так... Я думаю только о вашем спокойствии.

   - Вы желаете, следовательно, остаться?

   - Говоря откровенно, желаю.

   - Тогда войдите... пожалейте нашего бедного повара, который еще час тому назад ждал вашего приезда.

   - Правда? Так вы не...

   - Что? Заставить голодать человека, который нарочно приехал из Европы, чтобы посетить нас!..

   - Надо признаться откровенно, у меня волчий аппетит. Можете передать генералу, что я был очень послушен.

   - Вы сами это скажете ему. О, не думайте, что вы так скоро уедете отсюда! Никто не уезжает скоро с виллы Сент-Джордж. Здесь гостят недели и месяцы. Это, знаете ли, верно, как небо... Мы приготовили для вас комнату "Син