Лепеллетье Эдмон - Мученик англичан

ужасом посмотрела на Мобрейля и сказала упавшим голосом:

   - Вы хотите за деньги вернуть мне моего сына? Посмотрим... Сколько вам нужно? Назовите скорее сумму и ведите меня к нему!

   - Это нельзя устроить так скоро, - возразил Мобрейль. - Я сейчас объясню вам, в чем дело. Повторяю, что ваш сын не подвергается никакой опасности, что его понадобилось только удалить от вас на несколько часов; но если вы образумитесь, то мы оба отправимся к нему послезавтра или же вы можете поехать одна по данному мною адресу в Англию и там обнимете вашего ребенка.

   Люси облегченно вздохнула; в ее сердце проникла слабая надежда. Ее Андрэ не грозила непосредственная опасность, она может найти его! Но какой ценой? Она вздрогнула, вспомнив, что этот низкий Мобрейль, имевший раньше на нее виды, мог потребовать в виде выкупа за малютку любви, которая ужасала ее как преступление и одна мысль о которой казалась ей невыразимо отвратительной. Молодая женщина не смела ни о чем спрашивать того, кто тиранил ее с таким хладнокровием, и замолчала.

   Однако Мобрейль продолжал:

   - Так как вы немного образумились и с вами можно поговорить теперь толком, позвольте мне напомнить вам те условия, в каких находитесь вы, ваш ребенок и Шарль Лефевр. Император Наполеон из благодарности к своему другу и верному слуге Лефевру, храброму генералу, пожаловав его титулом герцога Данцигского, назначил ему прекрасное обеспечение в виде двух миллионов франков дохода, постоянного и неотъемлемого, верное богатство. Ведь вам это известно не так ли?

   Люси пролепетала чуть слышно в ответ:

   - Я не вижу, какое отношение может иметь это богатство маршала ко мне и моему сыну.

   - Мы сейчас дойдем до этого, - ответил Мобрейль. - Этим императорским майоратом не могут распоряжаться по произволу ни маршал, ни его жена, герцогиня Данцигская. По закону он переходит по мужской линии от одного наследника к другому навсегда, то есть после маршала Лефевра - к его сыну Шарлю, а после Шарля - к его внуку, вашему сыну Андрэ... при одном условии, однако, если ребенок будет признан законным сыном Шарля Лефевра. Вы слышали? Вы поняли ясно?

   - Да! Но к чему вы клоните?

   - К тому, что для этого нужно или чтобы Шарль Лефевр женился на вас и признал прижитого от вас ребенка, или же... - Мобрейль не договорил и внезапно задал вопрос: - Как вы думаете, Шарль Лефевр расположен к женитьбе на вас и к признанию вашего сына?

   - Его намерения неизвестны мне.

   - Но я знаю их, - сказал Мобрейль. - Пока будут живы его отец и мать, не может быть речи о браке между вами; после них Шарль получит в наследство большое состояние; он будет иметь прекрасное положение при дворе потому, что его величество Людовик Восемнадцатый оказывает большой почет этому сыну маршала империи, чуждому всякого бонапартистского влияния и предубеждения и, по-видимому, приверженцу законной монархии. Таким образом, весьма сомнительно, чтобы вы когда-нибудь стали законной женой Шарля Лефевра, а ваш сын Андрэ - наследником майората.

   - С меня и моего сына будет достаточно привязанности Шарля Лефевра, и если его положение помешает ему впоследствии относиться ко мне как к законной жене, то оно всегда позволит Шарлю доставить его сыну материальное обеспечение. На этот счет я спокойна.

   - Не спорю, - согласился Мобрейль, - но люди, принимающие в вас участие, смотрят на ваше положение иначе... Ведь Шарль Лефевр сильно привязан к своему ребенку?

   - О да, он обожает Андрэ!

   - Тем лучше! Я сказал вам, что ваш сын предоставлен попечению моих друзей, которые увезли его в Англию, но вы еще не знаете, с какой целью. Мне хочется составить счастье этого мальчика и ваше собственное. Ввиду того, что Шарль Лефевр, по вашим словам, сильно привязан к своему сыну, я думаю, что у него хватит смелости пойти наперекор недовольству своего отца и даже гневу своей матери, грозной супруги маршала, и он женится на вас, когда узнает...

   Мобрейль остановился.

   - Договаривайте! - воскликнула растерявшаяся Люси. - Почему принимаете вы участие во мне и моем ребенке? Почему вам хочется, чтобы Шарль женился на мне?

   - О, это очень просто! Я вовсе не добиваюсь того, чтобы он женился на вас; мне нужно только, чтобы он признал законным сыном вашего мальчика, который тогда сделается наследником маршала.

   - Но это зависит от воли Шарля, а также и от благосклонности его родителей. Я тут ни при чем. Я не позволю себе требовать от него усыновления своего ребенка и в то же время недоумеваю, что заставляет вас действовать таким образом, как будто в вашу пользу.

   - Я говорю с вами откровенно. Вам нет надобности не доверять мне. Нужно только, чтобы вы содействовали немного моему плану, представляющему бесспорные выгоды для вас и вашего сына. Вот в двух словах, чего я от вас хочу: так как вы можете сделаться женой Шарля Лефевра лишь путем преодоления трудностей, распрей, борьбы и, пожалуй, судебного процесса, с чем вы, бесспорно, согласны, то слишком ли больно было бы вам, если бы он дал свое имя женщине своего звания, своей среды, которой не отвергли бы маршал Лефевр и герцогиня?

   У Люси вырвался жест удивления, и она воскликнула:

   - Как! Вы собираетесь женить Шарля на другой женщине и хотите, чтобы я содействовала этому?

   - Да! О, конечно, не прямо! Вы не станете вмешиваться ни во что, и когда Шарль сообщит вам о своей женитьбе, вы избавите его от упреков, сцен и тому подобного. Не лишним было бы даже, если бы вы согласились помочь ему или, по крайней мере, облегчить первые шаги его к союзу, согласному с общественными требованиями.

   - Что вы говорите? Вы хотите, чтобы я сама толкнула Шарля в объятия другой женщины? Но это невозможно! Это чудовищно!

   - Это действительно жертва, но, во-первых, никто не обязывает Шарля Лефевра быть верным своей жене. После женитьбы он сможет вернуться к вам...

   - Дележ! Это было бы еще отвратительнее!

   - В данную минуту дело идет не о том, что вам более по душе, но об участи вашего сына. Если вы желаете получить его обратно, если Шарль Лефевр любит этого мальчика и желает ему счастья, то нечего делать! Надо подчиниться моей воле!

   - Чего же вы требуете? - замирающим голосом спросила Люси.

   - Чтобы вы дали совет Шарлю Лефевру жениться на молодой особе, с которой его познакомят и которая представляет для него одну из самых приличных партий.

   - А как зовут эту особу? Кто она такая? - стала допытываться трепещущая Люси.

   - Это моя сестра, - просто ответил Мобрейль, - молодая женщина, превосходная во всех отношениях, вдова одного итальянского маркиза. Она замечательно красива, очень умна; Шарль Лефевр найдет в ней настоящий клад. Вдобавок маркиза Люперкати по моим советам согласится формально усыновить маленького Андрэ.

   - Моего сына? Этой женщине сделаться его матерью! О, никогда... никогда!

   - В таком случае, - возразил Мобрейль, поднимаясь с места, - мне, к сожалению, пора проститься с вами. Вы останетесь здесь в течение указанного мною срока. - Затем, взявшись за ручку двери, он обернулся и прибавил сухим тоном: - Когда наступит час вашего освобождения, слуга проводит вас до кареты, в которой вы приехали сюда. Вы вполне успеете еще поразмыслить и дать мне ответ. Но когда вы покинете этот дом, карета доставит вас на место, которое не позволит вам дознаться, куда вы были привезены. Тогда будет слишком поздно! Я сам уеду в Англию и вы никогда не увидите более своего ребенка! Поразмыслите же хорошенько.

   С воплем отчаяния Люси рухнула на паркет, пока Мобрейль открывал и запирал дверь, за которой скрылся.

  

  

  

   А между тем накануне этого происшествия с Люси случилось следующее.

   Чтобы успокоить тревогу герцогини, ла Виолетт покинул бал в самом разгаре и отправился в Пасси, где, как ему было известно, Шарль Лефевр имел тайную квартиру. Старый служака не колебался разыскивать молодого человека у его возлюбленной, так как, сообщив отставному тамбурмажору адрес ее домика, Шарль позволил ему явиться туда в случае крайней надобности.

   Подойдя к скромному жилищу, ла Виолетт увидал, что одно из окон еще освещено. Он постучал как можно осторожнее концом трости в наружный ставень одного из темных окон нижнего этажа, и сейчас же приотворился решетчатый ставень освещенного окна на втором этаже, и мягкий женский голос спросил;

   - Что такое? Это ты, Шарль?

   Ла Виолетт, умерив свой громовой бас насколько мог, мягко произнес:

   - Я пришел узнать, не здесь ли господин Шарль Лефевр.

   В освещенной раме окна показался женский силуэт, и тот же музыкальный голос продолжал:

   - А зачем он вам нужен? Разве с ним случилось что-нибудь?

   Старый солдат стал в тупик.

   Он опасался совершить бестактность и навлечь неприятности на Шарля Лефевра. Он тотчас же подумал, что Шарль, красивый молодой кавалер, имел право позабавиться, что, пожалуй, у него могли быть две-три возлюбленных и потому стоило ли поднимать тревогу в этом мирном убежище, где ничего не знали о его шалостях на стороне?

   Если Шарля не было в этом доме, где ла Виолетт рассчитывал застать его, то, значит, он коротал вечер у другой красотки или замешкался на приятельской пирушке. А быть может, он уже сам явился, хотя и опоздав, к матери, пока он рыскал тут, в Пасси? Ла Виолетт подумал, что будет благоразумнее ничего не говорить, избегая всякого переполоха, а завтра объясниться с Шарлем, оправдать свой нескромный приход сюда тревогами материнского сердца герцогини. Ведь совсем напрасно усиливать и подтверждать беспокойство молодой женщины, которая не ложилась спать, поджидая вертопраха, шатавшегося черт знает где.

   Однако смущенное молчание старого ветерана озадачило Люси и она заговорила опять в испуге:

   - Видели ли вы сегодня Шарля? Он не болен по крайней мере? Успокойте меня, прошу вас. Не оставляйте в неизвестности! Если его постигло несчастье, скажите мне, не скрывайте ничего! Где бы он ни находился, я поспешу к нему всюду.

   - Я позволил себе прийти сюда именно по той причине, что не видал сегодня господина Шарля Лефевра. Мне нужно видеть его по служебным делам.

   - Но ведь Шарль уже не занимает никакой должности. Что хотели вы сообщить ему?

   - Кажется, - пробормотал ла Виолетт, который был не мастер лгать, - дело идет о новом назначении для него или о важной командировке. До свидания! - И во избежание дальнейших расспросов, добряк тамбурмажор сделал полуоборот, помахивая своей тростью с какой-то нерешительностью, явно говорившей о его тревожном настроении.

   Он медленно добрался пешком до особняка на Вандомской площади, тогда как после его ухода загородный домик снова погрузился в тишину, а плотно закрытый решетчатый ставень опять пропускал тусклый свет, от которого веяло тоской ожидания и почти погребальной грустью.

   Когда ла Виолетт вернулся домой, было уже очень поздно. Он расспросил привратника, вернулся ли Шарль Лефевр, и, узнав, что того еще не было, счел за лучшее не расстраивать еще сильнее бедную герцогиню, которая сидела с несколькими запоздалыми гостями. Ла Виолетт решил, что она могла успокоить себя мыслью, что ее сын ночует в Пасси, в каком-то месте, как будто известном ему, ла Виолетту, а потому было лучше оставить ее в этом заблуждении до утра, когда еще успеется открыть ей истину. Ввиду всего этого почтенный ветеран улегся спать очень не в духе.

   На другой день он опять отправился с утра в Пасси, где без труда нашел знакомый домик. Все окна в нем были распахнуты. Две служанки суетились в комнатах, таскали воду, подметали полы, проветривали домик, а в саду, делая из песка каравайчики с помощью деревянного ведерка, играл маленький мальчик с длинными, необычайно шелковистыми локонами, с кротким, задумчивым лицом.

   Ла Виолетт не решился расспрашивать прислугу; он обождал немного, а потом, видя, что молодая служанка удалилась из сада с ведром воды в руке, приблизился к садовой решетке и потихоньку позвал:

   - Мальчик! Эй, мой дружочек!

   Удивленный ребенок поднял голову и стал с любопытством смотреть на великана добродушного вида, который улыбался ему, поглаживая седую эспаньолку.

   - Не бойся, малютка! Тебя окликает друг твоего отца. Скажи мне, дома ли твой папа Шарль?

   - Моего папы нет дома, но он придет, - ответил ребенок и, бросив свои песочные караваи, побежал на террасу с криком: - Мама! Мама!

   - Я думаю, мне лучше уйти, - сказал сам себе тамбурмажор. - Незачем пугать во второй раз хозяйку.

   И он стремительно завернул за угол улицы, так что когда Люси, встревоженная зовом сына, бросилась в сад, то не увидала там никого. Она стала спрашивать об этом человеке, добивавшемся поговорить с тем, кого она называла своим мужем, но ее старания были безуспешны. Уже во второй раз незнакомец приходил справляться таким образом. Что происходило со вчерашнего дня? Шарль отсутствовал дома, потому что и вчера ночью, и сегодня утром приходили искать его в этом уединенном убежище, неизвестном никому. На минуту у Люси мелькнула мысль о заговоре, об аресте, о каком-нибудь политическом событии; она предпочитала это предположение другому - раздражающей мысли, которая появляется всегда в часы ожидания и одиночества, а именно мысли о женщине, которая удерживала у себя любимого человека.

   И вот тогда Люси поднялась вновь в свою обсерваторию на втором этаже и провела там долгий, томительный день, прежде чем получила подозрительнее послание, которое должно было завлечь ее в западню, расставленную Мобрейлем.

   Ла Виолетт, хотя и дважды потерпел неудачу, все же не оставлял своих розысков, будучи уверен в том, что застанет-таки Шарля в его укромном убежище. Так как и вечером на другой день молодой Лефевр не вернулся в родительский дом, то, успокоив герцогиню уверением, будто ее сын поехал с друзьями за город, о чем говорил ему заранее, но что вылетело у него из головы - чистая беда: от старости слабеет память! - тамбурмажор в третий раз отправился в Пасси.

   - Право, я становлюсь жителем этой деревни! - сказал он про себя, со свистом рассекая воздух тростью. - Кончится тем, что меня будут все знать в этой стране дикарей. Но если и эту ночь наш Шарль не ночевал в своем гнезде, значит, с ним случилось что-нибудь неладное. Невозможно, чтобы он не показывался без причины трое суток подряд ни у своей матери, ни у этой женщины, к которой, по-видимому, юноша питает сильную привязанность. Как может он пропадать таким образом, не предупредив заранее своих близких и заставляя их томиться неизвестностью? О, мне надо раскрыть это дело! Я расспрошу хозяйку домика. Может быть, она сообщит мне сведения, которые наведут меня на след...

   Было около десяти часов вечера, когда старик приблизился к жилищу Люси. Он ожидал по-вчерашнему увидеть свет, проникавший сквозь решетчатые ставни. Ему живо представлялось, как на его зов в полуоткрытом окне покажется белокурая голова, а потом стройная фигура молодой женщины в светлом пеньюаре и нежный голос ответит на этот раз: "Шарль здесь!" Но, подойдя к воротам, он остановился почти в изумлении: домик был совершенно темен и безмолвен и производил какое-то успокаивающее впечатление.

   "Черт возьми! - подумал ветеран. - Наши голубки, должно быть, мирно спят. Стоит ли тревожить их? Я полагаю, что моя миссия исполнена. Вчера дожидались и бодрствовали; сегодня спят, значит, ждать некого, Шарль здесь. Все благополучно. Поспешим успокоить герцогиню!"

   Ла Виолетту оставалось только удалиться, но в нем проснулся инстинкт старого вояки, привычного к засадам, ночным тревогам и разведкам, и заставил его пройтись мимо спящего дома, насторожив чуткий слух. Старик говорил себе, что если бы случайно он услышал голос Шарля, разговаривавшего со своей подругой, он убедился бы тогда в его возвращении и мог бы, не кривя душой, сообщить герцогине утешительные вести о ее сыне. С этой целью он приблизился к окнам нижнего этажа, которые выходили из кухни и сеней, после чего, прижавшись к стене, стал прислушиваться и уловил чье-то хриплое дыхание, долетавшее из нижних комнат.

   - Там храпят люди, - сказал себе тамбурмажор, однако ради успокоения совести нагнулся еще ниже, припал ухом к перекладинам кухонного окна и прислушался внимательнее прежнего, затаив дыхание, после чего, минуту спустя, пробормотал: - Это как будто ненатуральный сон; храп похож на ворчанье или, скорее, нет, это иное! Мне не раз случалось слышать вот точно такие звуки в Испании, в склепах монастырей, взятых приступом, и в Польше, во дворах сожженных домов. Это хрипенье людей, не добитых до смерти. Однако что за чепуха лезет мне в голову! В этом домике спят мирным сном, а их несколько тяжелый храп производит на меня впечатление чего-то... О, как легко разыгрывается фантазия у человека ночью и какие глупости мерещатся ему тогда! В потемках прямо глупеешь! Это смешно! Однако у ворот я как будто вижу следы колес, затоптанную землю...

   Ла Виолетт поспешно направился к саду и толкнул решетчатую калитку; она подалась, и старик очутился в саду.

   - Как странно! - пробормотал он. - Калитка не заперта! Ну, что же, войдем... я хочу посмотреть... хочу убедиться, что тут не произошло ничего серьезного!

   Различив в темноте террасу, он поднялся по ее ступеням. Дверь в сени была распахнута настежь, но дорогу преграждали два опрокинутых соломенных стула в прихожей, и ла Виолетт, подняв их, продолжал двигаться вперед ощупью, а затем сказал про себя:

   - Надо подать голос! Я крадусь, словно вор! Сам-то я не боюсь, но здешние обитатели, услыхав мои шаги, могут испугаться. Ах, проснутся ли только они! Все спят мертвецким сном. Диковинное дело! Этот дом внушает мне подозрение... Я должен разузнать, должен посмотреть. - И ла Виолетт закричал во все горло: - Есть ли тут кто-нибудь? Я пришел от господина Шарля Лефевра. Отвечайте! Не бойтесь!

   Громовой голос замер в пустоте. Ничто не шелохнулось.

   Тогда ветеран повторил еще громче:

   - Есть ли тут кто-нибудь? Да проснитесь же! К вам пришел друг! - И он прибавил, убедившись вторично в безмолвии: - Да отвечайте наконец! Что вы тут, умерли, что ли? Я ла Виолетт, бывший плац-адъютант, награжденный орденом из рук самого императора. Пусть никто не боится, но подаст голос. Проснитесь, вставайте, иначе я все перебью вдребезги, разнесу, черт побери!

   Увы! Единственным ответом вояке служила глубокая тишина и никто из спящих не отозвался на его громогласный призыв. Тогда он завертел своей тростью, раздраженный, встревоженный, и поднял адский шум, способный вызвать переполох даже в госпитале глухонемых. Но дом оставался по-прежнему безмолвным, загадочным жуткой тишиной.

   - И нет огня, тысяча дьяволов! - выругался ла Виолетт, после чего двинулся наудачу по темному коридору.

   Он шел как слепой, нерешительно ощупывая стены тростью, топая ногой по полу, отыскивая выход. Наконец ему попалась дверь с правой стороны. Слабый свет, проникавший в окно, защищенное решеткой, но без ставня, помог старику осмотреться в помещении, куда он вошел; то была кухня.

   "Вот если бы раздобыть огонька!" - подумал ла Виолетт и принялся шарить на очаге, ощупывая все попадавшееся ему под руку, но не находя огнива.

   Во время этих поисков его нога споткнулась обо что-то, распростертое на полу. Старик чуть не упал. Он наклонился, протянул руку и оцепенел, нащупав женскую юбку. У его ног валялось что-то... Зловеще неподвижная женщина...

   Тамбурмажор отпрянул в испуге к окну и тут, протянув руку, нащупал тело мужчины, по-видимому привязанного к скамье.

   - Живы ли вы? - закричал он. - Отвечайте! Не бойтесь ничего: я пришел вам на помощь.

   Глухой стон, храпенье, услышанное ла Виолеттом раньше с улицы, вырвались у неподвижной массы, стянутой веревками на лавке.

   Перед лицом опасности к ла Виолетту всегда возвращалось самообладание. Поэтому и теперь, когда он начал понимать случившееся и с минуты на минуту ожидал столкнуться с убийцами, у него пропала всякая тревога. Спокойно надев ременную петлю трости на одну из пуговиц сюртука, чтобы освободить руки, и понимая, что у человека, распростертого и связанного на лавке, должен быть заткнут рот, он старался снять повязку, мешавшую тому говорить; он решил, что надо собрать сведения, прежде чем двинуться дальше.

   После нескольких ощупываний ла Виолетту удалось вытащить затычку изо рта связанного человека и он поспешил расспросить освобожденного им субъекта.

   Хриплым голосом, которым он не владел от ужаса, несчастный пробормотал;

   - Помогите! Злодеи, они убили меня! Пить! Я задыхаюсь.

   - Я подам тебе пить, - ответил тамбурмажор, - но раньше скажи мне, где у вас огонь... хоть огниво?

   - У меня в кармане, - промолвил бедняга весь дрожа.

   Ла Виолетт пошарил в указанном месте, взял огниво, ударил по кремню и осмотрелся при свете зажженного фитиля. Он зажег свечу, стоявшую на кухонном столе, и смог наконец сообразить, где находится и что здесь произошло.

   Зрелище было потрясающее. На полу валялась женщина с остановившимися глазами и окровавленным лицом, казавшаяся мертвой. На лавке мужчина, которого освободил нежданный избавитель, не смел пошевелиться, будучи по-прежнему неподвижным и распростертым, точно был еще связан. Следов ран на нем не было заметно; он, казалось, только задыхался.

   - Что с вами случилось? Далеко ли убийцы? - спросил ла Виолетт.

   Пострадавший утвердительно кивнул головой, после чего, протягивая руку к телу, лежавшему на полу, прошептал: "Моя бедная жена!" - с трудом поднялся и бросился к ней.

   Женщина открыла закатившиеся глаза, сделала резкий жест, точно стараясь оттолкнуть целовавшего ее мужчину, а потом, энергично приподнявшись и упершись рукой в стену, проворно вскочила на ноги и стала растерянно и с любопытством смотреть на ла Виолетта.

   - Кто вы такой? Не из шайки ли тех негодяев?

   - Успокойтесь, - ответил тамбурмажор, - я проходил мимо, услышал ваши стоны и подоспел вам на помощь. Расскажите мне скорее, что произошло тут! Вы не опасно ранены?

   Женщина провела рукой по лбу и сказал:

   - Меня схватили тут, на кухне, трое мужчин, неизвестно как забравшиеся к нам. Один из них ударил меня по голове, и я упала. С того момента я ничего не видела, ничего не слышала. Отчего ты не защитил меня, Пьер? - спросила она мужа.

   - Услышав шум, - ответил тот, - я спустился с верхнего этажа, где ждал тебя, чтобы ложиться спать. Те же люди, которые ударили тебя, кинулись ко мне и чуть не задушили, а потом привязали к этой скамье. После этого они ушли, погасив огонь. Вот все, что я знаю.

   - Ах, Боже мой, а что с хозяйкой? - спросила служанка, точно внезапно опомнившись.

   - А Мэри? А ребенок? - прибавил ее муж, всплеснув руками.

   Ла Виолетт не дал им времени ответить на эти вопросы. Он поспешил спросить:

   - Но разве Шарля Лефевра не было тут? Не его ли искали убийцы?

   - Нет, хозяин не приходил вот уже два дня. Здесь с нами только Мэри и ребенок.

   - А эта дама, ваша хозяйка, ведь она белокурая, не так ли? Ведь это ее видел я вчера у окна? - продолжал тамбурмажор.

   - Надо сказать вам, - ответила служанка, видимо оправившись, - что хозяина ожидали у нас в доме с третьего дня. Сегодня вечером явился какой-то человек с запиской к хозяйке: должно быть, хозяин вызывал ее к себе. Как бы то ни было, она немедленно собралась и уехала, приказав нам хорошенько стеречь дом, а Мэри оставила при ребенке.

   - Значит, ваша хозяйка не возвращалась? Ну, а эта Мэри и маленький мальчик... Где же они?

   - Мэри с ребенком легли спать в своих комнатах. Это наверху.

   - Поднимемся скорее к ним! - предложил ла Виолетт. - Мне, видите ли, кажется странным, что убийцы приходили сюда только с целью заткнуть вам рты и пришибить вас. Показывайте мне дорогу!

   Старый ветеран взял свечу в левую руку, а в правую трость, и все они трое поднялись по внутренней лестнице.

   Приблизившись к дверям детской, они ясно расслышали рыдания и глухой зов. Тогда тамбурмажор проворно распахнул дверь комнаты, откуда неслись эти зловещие звуки, и нашел привязанную к кровати, с заткнутым фуляром ртом молодую англичанку-бонну. Ла Виолетт вытащил платок у нее изо рта, и Мэри тотчас в испуге воскликнула:

   - Андрэ? Что случилось с Андрэ?

   Она хотела встать, но из-за волнения упала на кровать, откинув на подушку голову, и лихорадочным жестом указала на дверь смежной комнаты, распахнутую настежь. Ла Виолетт стремительно бросился туда и, водя по всем углам мерцающим светом свечи, напрасно искал ребенка.

   Его постелька была смята, одна из подушек валялась на полу; одеяла исчезли. Очевидно, ребенка схватили и унесли сонного, завернув в них. Он не успел издать ни малейшего крика.

   Трое слуг охали и стонали, причем сильнейшее отчаяние выказывала молоденькая бонна. Ла Виолетт не стал мешкать, выслушивая их жалобы, и поспешно спросил:

   - Вы не можете дать мне никакого указания? Вы не запомнили нападавших на вас людей?

   Кухарка с мужем ответили отрицательно, а Мэри расплакалась, не будучи в силах вымолвить ни слова.

   - Итак, - продолжал тамбурмажор, как будто рассуждая про себя, - сюда проникли злоумышленники, чтобы похитить ребенка по имени Андрэ, вероятно, сына Шарля Лефевра. С какой целью совершено похищение, спрашивается. Впрочем, этим вопросом мы займемся потом. С другой стороны, мать, которой следовало находиться тут, неожиданно исчезла. Это опять весьма странно!

   Ветеран покачивался с озабоченным видом в своей обычной манере размышлять, разбирал факты, присоединял одно показание к другому.

   Исчезновение матери поставило его в тупик. Молодую женщину, вероятно, удалили из дома с помощью хитрости, чтобы без помехи овладеть ребенком. Слуги упоминали о письме. Но почему же она так скоро согласилась покинуть дом, оставить сына на слуг, пожалуй, нерадивых? Она откликнулась на зов без колебаний. Очевидно, бедная женщина ничего не опасалась. Пожалуй, за нею прислал Шарль.

   Но Шарль Лефевр, отсутствие которого было необъяснимым, не мог устроить похищение своего сына. Значит, письмо было от неизвестного, от этих таинственных похитителей; людям, совершившим это злодейство, было известно, что отец и мать отсутствовали.

   "Тут какая-то западня, - сказал себе ла Виолетт. - Но с какой целью? Это довольно трудно разгадать, и я недоумеваю, каким образом посвятить мне герцогиню в столь удивительные происшествия, потому что я не могу ничего понять в этом деле, которое кажется мне весьма мрачным уже и теперь".

   В эту минуту на пустынной улице послышался стук колес.

   - Как будто подъезжают сюда, - заметил тамбурмажор.

   Слуга и его жена, прижимаясь в испуге друг к другу, а также молоденькая англичанка, вставшая наконец с постели, обступили ла Виолетта, точно ища у него защиты.

   - Полно! Не бойтесь! - ободрял их старый ворчун. - У меня трость, а в случае надобности и мои пистолеты. Вдобавок мало вероятно, чтобы люди, совершившие преступление, вернулись сюда, словно позабыли тут что-нибудь. Подождем! Слышите? Калитка отворяется... Шаги в саду.

   - О, Боже мой, это они! - воскликнул слуга, забившись в юбки своей жены.

   В этот момент показалась женщина с распущенными волосами, с ужасом во взоре и закричала еще с порога:

   - Андрэ! Где Андрэ? Где мой Андрэ?

   По позам молоденькой англичанки и обоих слуг бедная мать поняла постигшее ее ужасное несчастье и вместе с тем с удивлением и страхом уставилась на великана с палкой.

   - Успокойтесь, - поспешил он сказать. - Я друг Шарля Лефевра, старый солдат его отца. Это я, ла Виолетт, услыхав стоны, явился на помощь вашим людям. Я вижу, что у вас украли ребенка. Но придите в себя и дайте мне нужные сведения; мы разыщем малютку!

   - О, благодарю вас! Вы говорите, что мы найдем моего Андрэ? Вам известно, где он находится? Говорите, прошу вас!

   - Я не знаю пока ничего, но если вы доверяете мне, то расскажите, как все произошло, то есть зачем вы ушли из дома, облегчив тем задачу людей, которые похитили вашего сына и, очевидно, знали о вашем отсутствии.

   Люси прерывающимся от волнения голосом вкратце сообщила ла Виолетту о причине своих волнений. Она рассказала обо всех событиях, вызвавших ее отъезд из дома, и, не входя в подробности ловушки, расставленной Мобрейлем, сообщила только, что путем темных махинаций ее сына, вероятно, спровадили в Англию.

   - В Англию? Отвратительная страна! - рявкнул ла Виолетт. - Вы напали на какой-нибудь след? Я хоть и не знаю вас, но ведь пропавший ребенок как-никак внук моего маршала! Канальи-англичане! Уж будьте уверены, что это их работа! Эти чудовища убивают императора медленной смертью. Ну, погоди же! Можете рассчитывать на меня! - обратился он к Люси. - Я сделаю все, чтобы отыскать вашего сына!

   - Благодарю вас, - сказала Люси, протягивая ла Виолетту руку, - я вижу, что могу всецело положиться на вас!

   - И не раскаетесь! Но не можете ли вы дать мне более существенное указание для поисков? Англия велика, да и я недостаточно хорошо знаю ее, чтобы искать так, наобум... Ну-с, куда, по вашему мнению, могли упрятать мальца?

   - Не знаю и, судя по всему, никогда не узнаю, что сталось с Андрэ и куда его отправили. Так, по крайней мере, уверял меня маркиз д'Орво.

   - А, так вот чья здесь рука замешана! Маркиз д'Орво, граф Мобрейль? Ну, не поздравляю вас! Ведь это известный негодяй, предатель, убийца, вор! Он издевался над императором, хотел продать Вандомскую колонну пруссакам, предложил свои услуги, чтобы убить императора, украл бриллианты императрицы. А, так это Мобрейль украл вашего ребенка? Ну, попадись он мне теперь, придется ему рассчитаться оптом за все! Я к вашим услугам! Если хотите, давайте отправимся в Англию и постараемся вырвать вашего сына из его когтей!

   - О да! - воскликнула Люси, которая почувствовала прилив надежды под влиянием энергичной речи старого солдата. - О да, отправимся сейчас же!

   - Но не можем же мы пуститься в путь среди глубокой ночи! - ответил ей ла Виолетт. - Необходимо сначала приготовить все для дороги, а кроме того, я хотел бы поговорить кое с кем из влиятельных друзей, которые могут оказать нам немалую помощь. Вот завтра я к вашим услугам. Итак, до завтра?

   - До завтра, до завтра! - словно безумная повторяла Люси, с доверием и надеждой пожимая на прощание руки ла Виолетта.

   Попрощавшись, старый ворчун ушел, раздумывая по дороге о том, что судьба посылает ему опять такое предприятие, которое по внешнему виду кажется совершенно невозможным и в котором приходится уповать главным образом на Божие милосердие. Но он верил в то, что Бог не оставил без внимания материнскую скорбь, и надеялся на счастливый случай, который даст ему возможность переломать ребра Мобрейлю, если только тот подвернется под удары его дубинки. Ложась спать, он подумал, не следовало ли бы сообщить обо всем этом герцогине, но решение этого вопроса оставил до утра.

  

  

  

   На следующее утро, посетив герцогиню, ла Виолетт застал ее в сильном волнении. Она рассказала ему, что в это утро маршал Ней должен предстать перед судом и что приняты все меры к тому, чтобы дать ему возможность бежать во время самого процесса. Во всяком случае решено было идти на крайние меры, но вырвать маршала из рук палачей. При этом она добавила, что, конечно, в данном случае рассчитывает и на него, ла Виолетта: пусть он соберет как можно больше друзей и станет с ними около тюрьмы, чтобы в случае чего рискнуть силой освободить маршала. Парижане - великодушный народ; они наверное встанут на их сторону, как только узнают, в чем дело, и не дадут - о, нет! - расстрелять маршала Нея!

   Слушая это, ла Виолетт решил, что немыслимо теперь сказать храброй женщине об исчезновении ее сына и похищении внука. Такая весть могла взволновать ее, ослабить ее энергию, а ведь, несомненно, она была душой этого заговора, исход которого в значительной степени зависел от нее. Поэтому он решил промолчать обо всем, а в случае надобности даже солгать. Ведь дело могло зайти гораздо дальше: революции вспыхивают обычно от простой искры, и, кто знает, не превратится ли освобождение Нея в революцию, которая вернет снова былую славу Наполеону? И неужели же ставить на карту такой результат?

   Обещав мадам Сан-Жень быть вовремя на месте, ла Виолетт простился и поспешил к Люси, чтобы уведомить ее о внезапном препятствии, мешающем ему исполнить данное вчера обещание и отправиться вместе с ней. Тем не менее он посоветовал ей не ждать его, а двинуться в путь сейчас же, причем добавил, что, как только он сможет, то отправится туда же, и они могут встретиться в гостинице "Король Георг", местонахождение которой он в точности указал Люси.

   После безрезультатных попыток уговорить ла Виолетта не отказываться от данного обещания, молодая женщина решила последовать этому совету. Она знала, что ее брат, капитан Эдвард Элфинстон, с которым она порвала всякие отношения со времени бегства во Францию, вернулся в Лондон, и надеялась, что он не откажется помочь ей в поисках. Но она просила точно назначить день встречи с ла Виолеттом, и последнему, чтобы как-нибудь избавиться от необходимости, с одной стороны - объяснить ей свое поведение, с другой - не проговориться о затеянном заговоре, пришлось солгать ей, будто Шарль попал в лапы полиции по политическому делу и что его, ла Виолетта, задержка вызывается намерением освободить молодого Лефевра.

   Люси не очень беспокоилась о судьбе Шарля, так как ла Виолетт подтвердил, что дело чисто политическое в его арест не будет продолжителен. Молчание Шарля она объясняла строгими мерами предосторожности, принимавшимися бурбонской полицией при ее многочисленных арестах. Поэтому она уехала почти успокоенная, приказав кухарке, ее мужу и бонне передать хозяину, как только он вернется, длинное письмо, в котором объясняла ему все события. Она просила, чтобы Шарль присоединился к ней в Лондоне, куда она отправляется вместе с ла Виолеттом. Вместе с тем она оставила ему адрес гостиницы "Король Георг", где хотела ждать его. Люси не сомневалась, что, получив свободу, Шарль тотчас же отправится в Англию. Она так торопилась увидеться с Андрэ, что не хотела ни на минуту откладывать отъезд. Шарль поймет, почему она решила уехать с такой поспешностью, не постаравшись увидеться с ним; к тому же она даже не знала, куда заключили его. Ее ложное положение мешало ей предпринять в этом отношении какие-либо шаги. Ее встретили бы не особенно ласково, так как она не была законной супругой. Сверх того ла Виолетт уверил ее, что благодаря маршалу Шарль не долго останется под арестом.

   Ложь, сочиненная им по поводу отсутствия Шарля, навела его на мысль, что герцогине тоже придется как-нибудь объяснить отсутствие сына и что она не смирится с такой шитой белыми нитками ложью, которой было довольно для Люси. Но как сообщить ей истину в столь критический момент? И, перебирая в уме все, что только можно было вообразить относительно причин исчезновения Шарля, старый ворчун повторял всю дорогу, выразительно вертя своей дубинкой:

   - Тысяча чертей и одна ведьма! Ну куда только могло запропаститься это животное?

   А между тем тому, кого так невежливо титуловал бывший тамбурмажор, пришлось пережить и на самом деле ряд не совсем обычных приключений.

   В день бала, назначенного в доме Лефевров на Вандомской площади, Шарль, обещав матери появиться на балу вовремя и отговорившись тем, что он якобы назначил свидание нескольким друзьям по важному делу, ушел, чтобы провести вечерок с дорогими Люси и Андрэ.

   Когда он проходил около Пале-Рояль, к нему вдруг подошел какой-то субъект и отрекомендовался его старым товарищем, виконтом де Тивервалем. Хотя Шарлю лицо Тиверваля показалось совершенно незнакомым, но память подсказывала, что как будто в его классе действительно был такой ученик. Поэтому, не видя причин особенно противиться возобновлению знакомства с этим весьма приличным на вид человеком, Шарль без особенных уговоров согласился посидеть с ним в ближнем кафе.

   Там они разговорились и как-то случайно было упомянуто имя Наполеона.

   - Черт возьми! - воскликнул виконт. - Завтра бонапартистов постигнет жестокий удар! Ведь вы знаете - я служу в министерстве иностранных дел и имею возможность читать из первых рук приходящие депеши. Ну, так вот: только пришла телеграмма с сенсационным известием, что Наполеон помешался там, на острове, и в припадке безумия перерезал себе горло. Завтра это известие будет опубликовано.

   - Боже, какое несчастье! - с волнением произнес Шарль.

   - Несчастье? - переспросил виконт де Тиверваль. - Разве вы играете на бирже или, чего доброго, вы бонапартист?

   - На бирже я не играю и по убеждениям я роялист, - ответил Шарль, - но мои родители очень привязаны к Наполеону, и это известие страшно поразит их. Сегодня они как раз дают большой бал, и как им будет неприятно узнать, что в этот же день умер тот, кого они так любили! Однако, - прервал он сам себя, - я с вами заговорился. Очень рад был возобновить с вами знакомство! - И с этими словами Шарль распрощался с виконтом и вышел из кафе, чтобы взять извозчика.

   Однако в тот момент, когда он собирался окликнуть извозчика, чья-то тяжелая рука легла на его плечо. Шарль оглянулся и увидал перед собой незнакомца подозрительного вида, говорившего с ним с самым вызывающим видом:

   - Вы сейчас сказали этому господину, что Бонапарт умер? Это неправда!

   - Я не говорил, что Наполеон умер. Мне сообщили это известие, и я не могу проверить его, но во всяком случае я не позволю вам говорить со мной таким тоном!

   - Мне следовало бы нарвать вам уши, чтобы вы знали, как распространять ложные известия, возбуждающие страсти.

   - Я ни в каком случае не разжигаю страстей и вам не придется нарвать мне уши. Полученное известие очень серьезно. Несомненно, что оно глубоко взволновало вас, и только ради этого я извиняю вашу резкость; этим вы только доказываете, что в данный момент вы не владеете собой. Поэтому отправляйтесь своею дорогой, а я пойду своей.

   - Я не требую от вас извинений, - снова гневно заговорил незнакомец. - Меня зовут маркиз д'Орво, граф де Мобрейль. Я враг этого негодяя Бонапарта. Вы же, по-видимому, относитесь сочувственно к нему, как можно было судить по тону, каким вы передавали известие. Вы принадлежите к тем негодяям-бонапартистам, наглости которых мы не потерпим долее.

   - Вы ошибаетесь, - возразил все еще сдержанно Шарль, - я не принадлежу к числу партизанов Наполеона и считаю, что наш король делает все возможное для счастья своего народа, и я вполне доволен данной населению хартией. Но я - сын маршала империи и поэтому требую, чтобы вы немедленно же взяли обратно оскорбительные выражения, сказанные вами по адресу тех, кто служил низложенному императору.

   - Я ничего не возьму обратно, - сказал Мобрейль, - но так как вы защищаете негодяев-бонапартистов, то мы можем решить спор с оружием в руках, а пока...

   С этими словами граф взмахнул хлыстом и хотел ударить им Шарля. Но молодой Лефевр вырвал хлыст из рук Мобрейля и крикнул ему:

   - Вы нахал и забияка. Требую удовлетворения за нанесенное мне оскорбление!

   - Пожалуйста, хоть сейчас! - ответил тот. - Благоволите проследовать обратно в кафе! Там найдется пара добрых шпаг, и мы можем быстро покончить с нашим делом.

   Действительно, в конторке буфетчика нашлась пара дуэльных рапир, и дуэлянты, окруженные собравшимися вокруг них посетителями кафе, привыкшими к подобным столкновениям между роялистами и бонапартистами, принялись отыскивать удобное место. Один из присутствующих предложил им воспользоваться для этого бильярдом, и это предложение было принято. В один миг противники сняли верхнее платье и со шпагами в руках вскарабкались на бильярд.

   Посетители кафе из деликатности вышли в соседнюю комнату и оттуда стали следить за поединком.

   Виконт де Тиверваль и один из его друзей подошли к Шарлю и предложили свои услуги в качестве секундантов. Двое других посетителей стали на сторону Мобрейля.

   Рапиры скрестились, и поединок начался. Шарль, несмотря на молодость, далеко не отличался в искусстве фехтования. Его противник довольствовался тем, что отражал его удары, стараясь утомить Шарля.

   После целого ряда схваток, когда атаки Шарля стали уже слабее, Мобрейль яростно напал на него и через минуту его рапира пронзила грудь Шарля.

   Последний выпустил из рук рапиру и зашатался. Поддерживаемый виконтом де Тивервалем и другим секундантом, он спустился с бильярда и был перенесен на один из диванов кафе. Находившийся среди присутствующих врач сделал первую перевязку, а затем распорядился, чтобы раненого немедленно же отвезли домой.

   Шарль Лефевр слабеющим голосом прошептал Тивервалю:

   - Отвезите меня к матери на Вандомскую площадь. Но пусть примут предосторожности, в особенности...

   Он не докончил фразу, потеряв сознание.

   У него едва хватило сил дать этот адрес. Ему не хотелось, чтобы его повезли к нему в дом в таком виде. - Люси и маленький Андрэ были бы слишком испуганы, увидев его раненым.

   Виконт де Тиверваль с готовностью предложил проводить ра