Кервуд Джеймс Оливер - Северный цветок

упавшая на его грудь, начинает мало-помалу сдвигаться в сторону. Очевидно, человек, насевший на него, предполагал, что он находится в абсолютно бессознательном состоянии. Что же касается Жанны, которая все время стояла у него в ногах, то она не сомневалась, что он умер.

   Он вдруг услышал ее крик, полный невыразимого отчаяния и ужаса, и именно этот возглас побудил его немедленно прибегнуть к самым решительным и энергичным действиям. Враг несколько ослабил свое внимание и начал подниматься с земли с видом человека, которому не впервые приходится вступать в подобные стычки. Филипп улучил подходящий момент и с быстротой молнии обрушился на него. В мертвой схватке оба скатились на землю, и Филипп в первую же секунду почувствовал, что былые силы оставили его и что с каждым мгновением он слабеет. Им овладело такое отчаяние, какого он никогда до сих пор не знал, и в последнюю секунду он раскрыл закатывающиеся глаза и увидел Жанну. Она стояла над ними, молитвенно прижав руки к груди. Увидев его взгляд и поняв его, очевидно, по-своему, она вдруг решительно повернулась и побежала к огню. Через мгновение она была на прежнем месте с горящей головней в руке. Филипп видел огонь, чувствовал его горячее дыхание на своем лице и внезапно услышал страшный, нечеловеческий вой, сорвавшийся с уст его противника. Человек отпрянул назад и схватился за шею, к которой Жанна только что прикоснулась головней. Не теряя ни единого мгновения, Филипп вскочил на ноги и последним ударом, в который вложил все свои силы, опрокинул наземь врага рядом с лежавшим трупом. Только теперь Филипп понял, что его второй выстрел сделал свое дело.

   В то самое время, как он наносил удар, он услышал громкие крики, раздавшиеся из леса и сопровождаемые топотом многочисленных ног, кто-то яростно раздвигал кусты...

   При свете костра Филипп и Жанна стояли друг против друга.

   - Живо! - крикнул он. - Мы должны торопиться. Дорога каждая минута!

   Он наклонился и поднял с земли свой револьвер, В ту же секунду он услышал подавленный стон, оглянулся и увидел, что Жанна близка к обмороку. Она припала к скале ещё до того, как он протянул ей руку.

   - Вы ранены? - воскликнул он. - Жанна, Жанна, отвечайте мне!

   Он уже стоял на коленях, почти держал ее в своих объятиях и называл ее нежно по имени.

   - Нет, нет! - болезненно отозвалась она. - Я не ранена... во всяком случае несерьезно.

   Видно было, Что она делает над собой большое усилие.

   - У Меня болит лодыжка. Вероятно, я растянула жилу... там, на скале. А теперь...

   Она не окончила фразы и тяжело облокотилась на его руку. Глаза ее были полны непередаваемой муки.

   Филипп поддержал ее. Треск в кустарнике слышался на расстоянии пистолетного выстрела, но он в этот момент не чувствовал никакого страха. Жизнь снова заиграла в его жилах. По мере того, как он вместе с Жанной продвигался по тропе к берегу, отчаяние оставляло его: Он чувствовал ее руку в своей. Его губы касались ее волос, и он чувствовал, как ее сердце бьется рядом с его сердцем. Он освободил ее из своих объятий только в ту минуту, как они добежали до лодки.

   Не теряя времени на лишние разговоры, он усадил Жанну в лодку и так же молча направил свое суденышко вдоль берега. Пройдя около ста ярдов вниз по течению, он пересек реку и снова скрылся в прибрежном камыше.

   Жанна сидела совсем близко к нему, и он слышал ее прерывистое дыхание. Вдруг он почувствовал прикосновение ее руки.

   - Мсье! - воскликнула девушка. - Я хочу узнать у вас, что с Пьером.

   В ее словах звучал страх. Филипп в нескольких словах передал ей все, что случилось и чему он был свидетелем. Он сообщил, что Пьер был ранен, но неопасно, и что он обещал ему свезти сестру в Божий Форт.

   - Это будет повыше Черчилла? - спросил он.

   - Да! - прошептала она. - Повыше!

   Они услышали шум голосов и увидели, как на противоположном берегу несколько человеческих фигур бежало к лодкам на мелководье.

   - Они не сомневаются в том, что мы направились в Черчилл! - со смехом сказал Филипп. - Конечно, это - ближайшее убежище. Вы взгляните только...

   Одна из лодок была спущена на воду и тотчас же направилась вниз по течению. Спустя пару минут за ней последовала вторая лодка. Как только замер шум весел, Филипп радостно рассмеялся.

   - Они до самого утра будут искать нас между портом и заливом. А после того примутся за поиски в самом Черчилле.

   Не глядя он почему-то чувствовал, что Жанна сидит, опустив голову на руки, и переживает все то, что случилось. Но он не хотел тревожить ее и лишь тогда, когда услышал мгновенное судорожное рыдание, снова нагнулся над ней и слегка коснулся ее плеча. Он понимал, что независимо от того, что происходило у него на душе, он должен на время скрыть это и заботиться только о девушке.

   - Вы прочли мое письмо? - ласково спросил он.

   - Да, мсье!

   - В таком случае вы легко можете понять, что имеете все основания довериться мне!

   В его голосе одновременно зазвучали гордость, сила и уверенность в победе. Это был голос мужчины, знающего меру своих сил, - голос, согретый теплом великой любви и сознанием, что отныне он, Филипп Уайтмор, является единственным покровителем существа, самого дорогого ему на свете.

   Жанна уловила все это и радостно вздрогнула. Она протянула обе руки, в темноте нащупала его руку и на одно Мгновение в полной неподвижности задержала свое весло в воздухе.

   - Благодарю вас, мсье, - произнесла она едва внятно. - Я верю вам так, как могла бы верить только Пьеру!

   Он вспомнил все слова, которые когда-либо слышал от женщин, и все они показались ему жалкими по сравнению с теми, что тихо произнесла Жанна. В легком прикосновении ее пальцев он нашел все те радости, о которых мечтал и которые может дать только любимая женщина. Он остался сидеть молча, почти без движения, когда Жанна ослабила свое пожатие и выпустила его руку.

   - Я постараюсь доставить вас в Божий Форт, - произнес он, стараясь подавить в голосе все то блаженство, которое испытывал в душе. - Но вы должны дать мне самые точные указания, быть моим гидом!

   - Божий Форт находится на расстоянии двухсот миль от Черчилла, выше по течению! - ответила она поняв, что он хотел сказать.

   В продолжение десяти минут он греб изо всех сил, затем повернул к берегу и остановился на расстоянии какой-нибудь полумили от мелководья, близ которого разыгралась предыдущая сцена.

   - Правда, - начал он, - это не совсем удобно, но все же мы должны остановиться здесь на некоторое время. Вам необходимо как можно скорее сделать перевязку на лодыжке. На носу находится сверток с платьями. Может быть, вам нужно что-нибудь? Я немедленно достану все, что хотите! Дать вам этот сверток?

   - Благодарю вас, я сама разберусь в нем. Вы только помогите мне добраться до него.

   Она подала ему руку, сделала попытку подняться, но тотчас же с сильнейшим криком боли упала на прежнее место.

   Его самого удивило это обстоятельство, но он испытывал особую радость оттого, что она была больна. Он прекрасно знал, что она страдает и не может ни сидеть, ни стоять. Он вспомнил, что в лагере, из которого они только что бежали, она, несмотря на адские муки, встала и пришла к нему на помощь, - и вот именно эта отзывчивость и желание оказать ему содействие наполнили все его существо такой радостью, какой, казалось, он еще доселе не испытывал.

   - Нет, вы не можете сами ходить, и мне придется поднять вас! - сказал он так, точно беседовал с малым ребенком. Его тон успокоил ее, и она не оказала ни малейшего сопротивления, когда он действительно поднял ее на руки. На один миг она снова оказалась совсем близко к нему, и, когда он перенес ее через скамью, ощутил рукой нежную теплоту ее лица.

   - Я специалист по вывихам! - сказал он полушутливо, стараясь приободрить Жанну ввиду предстоящей мучительной пытки. - За последние три месяца мне пришлось перевязывать, по меньшей мере, шесть человек. Снимите, пожалуйста, ваши мокасины и чулки, и я сделаю вам перевязку.

   С этими словами он вынул из кармана большой носовой платок и опустил его в воду, после чего сделал несколько шагов по берегу, где нашел индейскую иву. Нарезав с помощью карманного ножа довольно много коры, он прополоскал ее в воде, долго мял в руках и вернулся к девушке, которая успела к тому времени разуться. Ее голая ножка нежно светилась в лунном сиянии.

   - Я предупреждаю, что вначале будет довольно больно, - ласково и сочувственно произнес он. - Но это - самое лучшее и верное средство! Назавтра вы так поправитесь, что сумеете свободно стоять на ногах и даже ходить. Вы легко переносите боль?

   Он опустился пред ней на колени, едва решаясь прикоснуться к ее ноге.

   - Не знаю! - ответила она. - Боюсь, что буду кричать!

   Ее голос дрожал, но Филипп уловил в нем разрешение. Он сложил мокрый платок в виде бандажа, поверх него растянул ивовую кору, после чего осторожно взял одной рукой ногу девушки, а другой слегка коснулся поврежденного места.

   - Еще раз предупреждаю, что вы вначале почувствуете довольно сильную боль! - повторил он, - но это будет длиться самое непродолжительное время.

   - Готово! - крикнул он через несколько минут и нервно рассмеялся. Бандаж был наложен так туго, что Жанна совершенно лишилась возможности двигать ногой.

   Покончив с перевязкой, он вернулся к лодке, а Жанна временно оставалась еще на прежнем месте. Он дрожал, чувствуя, как от безумной радости горит все его тело. Жанна что-то сказала ему, и ее голос звучал так нежно и вместе с тем так застенчиво, что он стал внимать ему, как мальчик, готовый сделать все, что только от него потребуют. Он был счастлив, что ночной мрак скрывает его лицо, но отдал бы все сокровища мира за то, чтобы увидеть в эту минуту выражение лица девушки.

   - Я готова! - сказала она.

   Он перенес ее в лодку и устроил на растянутых платьях так, что при желании она могла свободно спать. Впервые за все время свет падал таким образом, что он мог увидеть ее всю - от головы до ног. На один миг их глаза встретились.

   - Вы должны во что бы то ни стало уснуть! - убедительно произнес он. - Вы будете спать, а я останусь на веслах всю ночь.

   - А вы уверены в том, что Пьер не ранен серьезно? - с дрожью в голосе спросила она. - Может быть... может быть, вы просто скрываете от меня печальную правду?

   - Уверяю вас, что пуля только поцарапала его! - ответил Филипп. - Я не допускаю возможности, что он ранен серьезно. Я, к сожалению, дорожил каждой минутой и никак не мог остаться с ним. Он в самый короткий срок присоединится к нам. Будьте совершенно спокойны!

   Он занял свое место на корме, а Жанна довольно уютно устроилась на ложе из платьев и медвежьих шкур. В течение некоторого времени Филипп греб в абсолютном молчании. Он надеялся вначале, что какое-нибудь слово Жанны даст возможность продолжить начатый разговор. Он жаждал этого, несмотря, на то, что решил обеспечить девушке полный покой. Но ни единое слово не доносилось с носа лодки, и через полчаса Филипп убедился, что она вняла его словам и заснула.

   Филипп чувствовал, что ночь утомляет его, и с волнением ждал, когда, наконец, дневной свет сменит ночной мрак, надеясь, что утром Жанна рассеет значительную часть его сомнений. Во всяком случае, он узнает кое-что из ее личной жизни и выяснит основные причины готовящейся атаки на Черчилл.

   Он не выпускал из рук весел в продолжение еще одного часа, а затем зажег спичку и взглянул на часы, которые показывали три.

   Жанна по-прежнему не шевелилась, но, когда спичка осветила пальцы Филиппа, он вздрогнул, услышав ее голос:

   - Скоро утро, мсье?

   - Приблизительно через час начнет светать! - ответил он. - Вы спали, и довольно крепко! Знаете...

   Ее имя было на его губах, но у него не хватило ни духу, ни силы произнести его. А между тем в слове "мсье", которое произнесла Жанна, было что-то ободряющее.

   - Знаете... я думаю, что вы голодны! - закончил он фразу.

   Жанна приподнялась и села почти прямо на медвежьей шкуре.

   - Там в узле вы найдете все, что нужно, мсье Филипп! - сказала она. - Если не ошибаюсь, имеются и маслины!

   - Вот это чудесно! - с восторгом сказал молодой человек. - Но я очень и очень прошу вас о следующем: выпустите слово "мсье" в разговоре со мной. Разрешите вас уверить, что мое самое сокровенное желание заключается в том, чтобы вы называли меня просто по имени. Вам угодно исполнить мою скромную просьбу?

   - Если вам так больше нравится, - нерешительно произнесла Жанна. - Итак, вы найдете в узле все необходимое для завтрака, а я приготовлю вам чашку кофе, мсье...

   - Опять?

   - Я приготовлю вам чашку кофе, Филипп!

   В ее голосе зазвучал смех, и Филипп от радости задрожал.

   - Очевидно, вы имели в виду провести целый день вне дома, - сказал он. - Вы хотели уехать после свидания со мной? Мне только очень интересно... страшно интересно знать, что именно заставило вас отозваться на мое письмо... потому что, видите ли...

   Он чувствовал, что начинает сбиваться, и в темноте все его лицо густо покраснело, Жанна ответила с очаровательным тактом:

   - Ваше письмо заинтересовало нас, конечно! Надо вам знать, что Пьер вообще очень любопытный человек. Что же касается меня, то я хотела лично поблагодарить вас за возвращенный платок. Мне только очень досадно, что вы не нашли оброненной мной там же кружевной ленты.

   - Вы ошибаетесь: я нашел ее! - воскликнул он.

   Тут же на месте он прикусил себе язык и внутренне выругался. К чему эта излишняя болтливость? Жанна молчала, но после недолгой паузы спросила:

   - Итак, вы разрешаете, чтобы я сварила вам кофе?

   - Но способны ли вы сейчас на это? Ваша нога...

   - Ах, я совершенно забыла про нее! - отозвалась она. - Вы правы, я должна быть очень осторожна с ней,, но я могу показать вам, как надо варить кофе.

   Ее естественная простота, мелодичность голоса, грация, сквозившая во всех движениях, восхитили и вместе с тем поразили Филиппа. Никогда до сих пор он не встречал лесной девушки, которая хоть сколько-нибудь походила бы на Жанну. Ее красота и прекрасные манеры пленили его - пленили с первого момента, как он увидел ее рядом с братом на скале. Но теперь ее голос, музыка слов и неподдающаяся описанию прелесть всего облика еще удесятерили первое впечатление. При желании он мог подумать, что тут, так близко на носу сидит мисс Айлин Брокау, но голос Жанны был гораздо нежнее и мягче. К тому же в самой коротенькой фразе, даже в отдельных словах, срывавшихся с ее языка, звучала самая неподдельная искренность, сквозила правда. Он Подумал о том, что вероятно, Жанна кончила школу, где было обращено исключительное внимание на постановку голоса и изысканную разговорную речь. Он почти не сомневался в том, что дело обстояло именно так, как он предполагал.

   - Нам придется высадиться на берег, - сказал он, выискивая взглядом подходящее место. - Вы будете испытывать известные неудобства, если не привыкли к этому.

   - Это я-то, мсье Филипп, непривычна к жизни на этих берегах! - воскликнула она, - ведь я родилась здесь!

   - В Пустыне?!

   - В Божьем Форте!

   - Но вы не всегда жили в нем?

   В продолжение нескольких секунд Жанна хранила молчание.

   - Да, мсье, всегда! - ответила она наконец. - Мне восемнадцать лет, и теперь только я впервые увидела то, что у вас именуется цивилизацией. Это был мой первый визит в Черчилл. До сих пор я никогда не выезжала из Божьего Форта.

   Она говорила тихим, покорным голосом, в котором звенела правда. Филиппу моментами чудились в нем трагические нотки. На пять-десять секунд его сердце как будто перестало биться, и он подался вперед и пытливо заглянул в глубокие, прекрасные глаза, твердо встретившие его взгляд. В эту минуту пред ним раскрылся весь мир и поведал ему тайну, которую в первую минуту он не мог осилить и понять.

   Лодка, повернувшись носом к берегу, шла меж камышей. Филипп был так поражен, что сидел почти неподвижно на своем месте.

   - Некоторое время назад я хотел обратиться к вам с просьбой рассказать мне правду... только одну правду! - пробормотал он, стараясь найти все те слова, которые могли бы выразить его душевное состояние. - И то, что вы только что сказали мне...

   - Сущая правда! - перебила его Жанна несколько холоднее прежнего. - Я не понимаю, мсье, почему я должна говорить вам неправду!

   Этот же самый вопрос он сам задал себе после первой встречи с Жанной, а теперь уловил в ее тоне известное предупреждение и приглашение быть корректнее.

   - Ради бога, не истолкуйте ложно моих слов! - живо отозвался он. - Я очень прошу вас простить меня. Но... поймите, что этому так трудно, почти невозможно верить! Ведь знаете, после того, как я расстался с вами и вашим братом, я думал только о вас; три четверти моих мыслей сводились к одному. Я вам сейчас скажу, к чему. Я отодвинул вас обоих назад, далеко назад, на несколько столетий. Мне казалось, что вы оба пришли из другого, неведомого мне дотоле мира, воплотили весь цвет и блеск минувших веков и, в сущности говоря, были не реальными существами, а фантастическими образами. И вот теперь вы заявляете мне, что вы всегда жили здесь и никогда не выезжали из этой пустыни!

   Он видел, как при его словах зажглись глаза Жанны. Она слегка приподнялась на медвежьей шкуре и протянула ему руку. Видно было, что она очень взволнована, и что в словах Филиппа она нашла нечто чрезвычайно важное, от чего, быть может, зависела вся ее жизнь.

   - Мсье Филипп... - начала она дрожащим голосом, - неужели правда все то, что вы сейчас сказали?

   - Конечно, правда! В противном случае я не написал бы вам письма.

   Он так близко наклонился к ней, что почти коснулся ее лица.

   - По совершенно случайному стечению обстоятельств я за несколько минут до встречи с вами на скале прошел мимо старинного кладбища, где покоились трупы людей, умерших почти два столетия назад.

   Филипп не мог уже больше владеть собой и совершенно забыл, что их лодка лежит совершенно недвижно среди камышей, и что они решили высадиться на берег. Голосом, дрожащим от страсти, волнения и желания во что бы то ни стало добиться ее доверия, он подробно и чистосердечно рассказал про все то, что случилось накануне на скале. Он повторил инструкции, данные ему Пьером, описал его ужас при мысли о судьбе, которая могла постичь дорогую сестру Жанну, но умолчал об одном: не упомянул имени лорда Фитцхьюга Ли.

   Жанна слушала его, не говоря ни слова. Она держалась прямо, как стебель дикого риса, среди которого застряла лодка. Ее темные глаза ни на миг не отрывались от лица Филиппа и, казалось, еще больше темнели по мере приближения рассказа к концу.

   - Я надеюсь, что судьба вознаградит вас за все то, что вы сделали! - сказала она, наконец, и задрожала от волнения. - Вы - храбрый, отважный человек, мсье Филипп - именно такой человек, о котором я мечтала всю жизнь!

   У него захватило дух от восторга, но, тем не менее, он сказал с внешним спокойствием:

   - Ничего особенного я, в конце концов, не сделал. Я не сомневаюсь, что Пьер на моем месте сделал бы то же самое. Но, все же, если вы находите, что я достоин некоторой награды за эту мелочь, что я сделал для вас до сих пор, то я попросил бы вас - а кстати и Пьера! - об одном: относиться ко мне с большим доверием. У меня есть известные причины просить вас об этом, и я надеюсь, что вы поймете меня, если я посвящу вас в них.

   - До сих пор я еще не совсем понимаю вас! - ответила Жанна тем же низким, напряженным голосом. - Вы должны дать мне дополнительные сведения. Я знаю только, что вы боролись на скале за жизнь Пьера и тем самым спасли меня лично. Во всяком случае, мы обязаны вам жизнью. - Она подалась к нему поближе и сказала мягче прежнего: - Я вполне понимаю вас, мсье Филипп, но ровно ничего не могу ни сказать, ни объяснить вам.

   - Вы предпочитаете, чтобы это, вместо вас, сделал Пьер! - спросил он с легкой обидой в голосе. В таком случае, простите за беспокойство!

   - Нет! Нет! Я не хочу, чтобы вы так думали! - живо возразила она. - Я хотела и хочу сказать, что вы лично знаете во всей этой истории столько же, сколько и я! А быть может, и больше!

   Она была так взволнована, что против воли всхлипнула, но тотчас же овладела собой и по-прежнему пристально посмотрела на Филиппа.

   - Собственно говоря, мы по моей прихоти вдруг поехали в Черчилл, - продолжала она прежде, чем Филипп нашел реплику. - Только один Пьер знает, почему мы все время проживаем на родине и только единственный раз выехали в Черчилл. Вы говорите о готовящемся нападении на промыслы, но позвольте вас уверить, что я лично не имею никакого понятия об этом и не знаю причин готовящегося нападения. Я могу только догадываться...

   - А именно?

   Но Жанна уже замолчала и лишь через пару минут почти спокойно сказала:

   - Когда мы прибудем в Божий Форт, мой отец расскажет вам все!

   И вдруг с прежней порывистостью она протянула ему обе руки.

   - Если бы вы только знали, как я благодарна вам! - восторженно произнесла она.

   На минуту Филипп удержал ее руки и почувствовал, как они дрожат. Ему показалось, что в глазах девушки накапливаются слезы.

   - Видите ли, - сказал он, радостно замирая от нежного пожатия ее пальцев, - обстоятельства сложились так странно, что у меня почему-то есть некоторая уверенность в том, что вы и Пьер можете помочь мне в одном чрезвычайно важном деле. Я разыскиваю одного человека, и после того, что произошло вчера вечером на скале, и после слов вашего брата я думаю...

   Он остановился. Жанна мягко освободила свои руки.

   - Я думаю, что Пьер знает этого человека! - закончил он. - Я ищу лорда Фитцхьюга Ли!

   Жанна ровно ничем не показала, что она слышала когда-либо это имя. Вопросительное выражение ее глаз осталось таким же.

   - В Божьем Форте мы не слышали такого имени! - произнесла она.

   - Я думаю, что этот Божий Форт - чудеснейшее в мире местечко! - сказал он после того, как пригнал лодку к берегу, сам выскочил на сушу и помог выйти Жанне. - Надо вам знать, что вы возбудили во мне чувство, о присутствии которого я до сих пор и не догадывался: я сделался страшно любопытным!

   - Вы правы! - подтвердила Жанна. - Это, действительно, чудесное место, но каким образом вы догадались?

   - Благодаря вам! - воскликнул Филипп и рассмеялся. - Вы знаете, мне начинает казаться, что вам доставляет особое удовольствие злить меня и, что называется, немного дурачить!

   Он нашел очень уютное место на берегу, растянул медвежью шкуру, усадил Жанну и начал собирать сухой камыш и дрова для костра.

   - Я почти уверен, что это именно так, как я только что сказал!

   С этими словами он чиркнул спичкой и зажег камыш, который тотчас же отбросил яркие блики на его лицо.

   Жанна воскликнула:

   - Господи боже мой, ведь вы ранены! У вас все лицо в крови!

   Филипп рассмеялся.

   - Я и забыл про это! Не беда: сейчас помою лицо!

   Он вошел в воду и начал тщательно тереть лицо. Когда он вернулся, Жанна еще внимательнее прежнего стала вглядываться в него. Огонь ярко освещал ее. Она собрала волосы в тяжелый жгут, спадавший на плечи. Филиппу она показалась еще прекраснее, чем в первую ночь встречи на скале. Одета она была так же, как и тогда, но он сразу же обратил внимание на то, что кружевная лента" на ее стройной шее изорвана и что на короткой кожаной юбочке кое-где видны следы засохшей грязи. У него дико заколотилось сердце при этих явных признаках жестокого обращения с ней, но он совсем потерял голову, когда подошел поближе и увидел свежую ссадину на ее лбу, под самыми волосами.

   - Они ударили вас? - глухо спросил он.

   В ожидании ответа он стоял с туго сжатыми кулаками, но она успокоила его улыбкой.

   - Я сама виновата! - сказала она. - Я думаю, что им пришлось немало повозиться со мной!

   Она весело рассмеялась при виде свирепого выражения лица Филиппа. И смех ее был так сладок и нежен, что молодой человек немедленно разжал кулаки и сам рассмеялся.

   - Ну, а теперь помогите мне, - мы позавтракаем! - весело воскликнул он.

   - В этом узле, мсье Филипп, вы найдете все, что вам угодно: и котелки, и горшки, и кофе, и всякую всячину.

   Он вернулся к лодке и рассмеялся, как малый, беззаботный ребенок. Достав узел, он положил его к ногам Жанны и начал развязывать. Общими усилиями они вынули все необходимое, после чего Филипп повесил над огнем две вилообразные палки и укрепил на них два горшка с водой. Когда он, весело насвистывая, вернулся с новой охапкой дров, Жанна уже успела открыть банку с маслинами. Первым делом она сама полакомилась, а затем на кончике вилки протянула деликатес Филиппу.

   - Я обожаю маслины! - сказала она. - Хотите?

   Он взял маслину и, хотя ненавидел этот "ордевр", проглотил его с видимым удовольствием.

   - Когда это вы успели полюбить маслины? - спросил он. - Ведь здесь они не растут. Надо думать, что вы привыкли к ним во время пребывания в колледже!

   - Совершенно верно! - самым спокойным тоном ответила Жанна, но Филипп уловил какой-то новый оттенок в ее румянце. Ему показалось еще, что в то время, как она доставала в банке вторую маслину для себя, ее глаза загорелись насмешливым огоньком. - Ведь я была студенткой - a teneris annis!

   Она, очевидно, была приготовлена к эффекту, который должны были произвести ее слова, и поэтому спокойно встретила изумленный взгляд молодого человека.

   - Вы что ж, и латынью владеете? - простонал он.

   - Oui, M'sieur! Wollen Sie noch eine Olive haben?

   Теперь уже смех явно звучал в ее голосе. С зарумянившимся лицом она протянула ему вторую маслину. Огненные блики плясали в ее волосах, которые чудесно отливали всеми тонами киновари и золота.

   - Впрочем, как это ни странно, я был готов ко всему этому! - произнес он покорно. - Но разрешите узнать, в каком колледже вы научились латыни и немецкому языку?

   - В нашем Божьем Форте, мсье! Но... торопитесь, потому что вся вода выкипит!

   Филипп бросился к огню. Жанна подала ему кофе, а вслед за тем холодное мясо и хлеб. Впервые за всю ночь он набил трубку.

   - Вы разрешите мне курить, мисс Жанна? - спросил он. - Ведь вам известно, что при некоторых условиях ничто так не помогает, как добрый табак. - Он прибавил после того, как закурил: - Скажу вам правду: моя вера в вас начинает колебаться! И этим я обязан только вам!

   - А ведь я вам сказала только правду! - невинно произнесла она. - Ничего, кроме правды.

   Она наклонилась над мешком, но Филипп поймал ее насмешливую улыбку.

   - А я вам говорю, что вы определенно издеваетесь надо мной! Скажите мне, где находится ваш никому неведомый Божий Форт и что он представляет собой.

   - Он находится, мсье Филипп, довольно далеко от Черчилла! А представляет он собой деревянный дворец, который построен много, очень много веков тому назад. Мы - отец, я, брат и еще один человек - живем там в окружении дикарей. До сих пор я ни разу не выезжала из родного дома!

   - Я полагаю, - заметил Филипп, - что, вероятно, эти самые дикари и научили вас всем иностранным языкам!

   - Возможно! - неопределенно ответила Жанна.

   - А я вот знавал девушку, - как бы про себя и для себя сказал Филипп, - которая пробыла в колледже целых пять лет и едва-едва научилась английскому языку. Зовут эту девушку - Айлин Брокау.

   Жанна взглянула на него, но для того только, чтобы указать ему на кофе.

   - Надо пить его немедленно! - предложила она. - В противном случае он будет слишком горьким!

   Филипп прекрасно знал, что Жанна все время внимательно следит за ним и за тем, как он снимает с огня горшок и ставит его на землю, чтобы остудить. Он попал в самое неопределенное положение. Ему хотелось сказать бесконечное множество вещей, задать такое же несметное количество вопросов и не знал, с чего и как начать. Жанне его неловкость, казалось, доставляла большое удовольствие. Все имена, которые он упомянул, все события, про которые он рассказал, не произвели на нее решительно никакого действия. Неужели же она действительно не могла ничего сообщить относительно тех вещей, которые так интересовали его? Возможно ли, чтобы она ничего не знала о людях, которые атаковали ее и Пьера на скале? Правда ли, что она не знает мисс Айлин Брокау, никогда не слышала о лорде Фитцхьюге и всегда жила среди дикарей в Божьем Форте? Каким образом, раз все это так, она в сердце пустыни научилась немецкому и латинскому языкам? Смеется она над ним или же говорит вполне серьезно?

   Девушка тем временем растянула белую скатерть и разложила на ней холодное мясо, хлеб, пикули и сыр. Филипп принес кофе. Он обратил внимание на то, что она слегка привстала и попробовала опереться на больную ногу.

   - Ну, как? Чувствуете себя лучше? - спросил он.

   - Да, гораздо лучше! - ответила девушка. - Я пробую стоять на этой ноге. Хотя лучше подождать. Тем более, что я буквально умираю от голода!

   Она налила ему чашку кофе и сама начала есть с таким аппетитом, что заразила его. Он присоединился к ней, и они начали есть, как проголодавшиеся ребята. Когда она подала ему вторую чашку кофе, он заметил, что ее рука слегка дрожит.

   - Как был бы счастлив Пьер, попади он сюда! Не правда ли, мсье? - с волнением сказала она. - Я не могу понять, почему он так настаивал на том, чтобы вы как можно скорее доставили меня в Божий Форт! Если, как вы уверяете меня, он ранен совсем легко, почему бы нам не спрятаться на время и не подождать его выздоровления? Я полагаю, что через день-два он присоединиться к нам.

   - Да... Но у нас нет сейчас времени для того, чтобы разрабатывать новые планы! - ответил Филипп, поражаясь ее неожиданным предложением.

   Он вдруг мысленно увидел Пьера, окровавленного и обессиленного на скале, и ему стало больно и стыдно от того, что он солгал и вынужден продолжать начатую ложь. В конце концов могло случиться так, что Пьеру не было суждено когда-либо снова вернуться в Черчилл.

   - Весьма возможно... - начал он, стараясь увернуться от пристального, вопрошающего взора девушки. - Пьер, вероятно, предполагал, что за нами немедленно погонятся, и в таком случае он был совершенно прав. Конечно, всего безопаснее и разумнее доставить вас как можно скорее в Божий Форт. Ведь вы понимаете, что в ту минуту Пьер думал только о вас, а не о себе. Для того, чтобы рука поправилась, ему необходимо два, даже три дня!

   - Значит, он ранен в руку?

   - И в голову! - ответил Филипп. - Это даже не рана, а легкая царапина, но довольно мучительная.

   Жанна посмотрела на отражение огня в воде.

   - Как вы думаете: они гонятся за нами? - спросила она.

   - Я думаю, что в этом отношении нам не угрожает большая опасность! - уверенно произнес он в ответ, но в то же время расстегнул кобуру револьвера. - Я не сомневаюсь, что они будут искать нас между местом своего привала и Черчиллом!

   - Citius venit pericului com contemnitur! - с полуулыбкой сказала девушка. Она была бледна, и Филипп видел, что она делает над собой невероятные усилия, желая казаться веселой и беззаботной.

   - Может быть, вы и правы! - ответил он. - Но клянусь вам, что я не знаю, что вы хотели этим сказать! Надо думать, что знанием языков вы обязаны только тем дикарям, среди которых вы вращаетесь.

   Она наклонила головку, и он снова уловил ослепительный блеск ее зубов.

   - Нет, не в том дело! - мягко объяснила она. - У меня дома имеется учитель. Мы увидим его, как только прибудем в Божий Форт. Это - самый замечательный человек на свете!

   Ее последние слова произвели весьма странное и неприятное впечатление на Филиппа. Они были произнесены с исключительной нежностью, даже гордостью. Вот почему вопросы, готовые сорваться с его уст, мигом завяли, умерли... Он подумал о словах, которые она произнесла несколько минут тому назад: "Там живем мы: отец, я, брат и еще один человек!" Этот человек был тот самый обожаемый учитель, который явился из цивилизованного мира для того только, чтобы обучить девушку различным наукам. Это он - самый замечательный человек на свете?

   Филипп уложил вещи в мешок. Вся сила и вся радость ушла из его тела, когда он помогал Жанне вернуться в лодку, на то же самое место, где она сидела раньше, до привала. Он не замечал, что девушка не отрывает от него взора, и что раз или два она раскрыла губы для того, чтобы произнести что-то, чего она так и не произнесла. Жанна, в свою очередь, обнаружила нечто, о чем никто из них не отважился заговорить, когда они находились на берегу.

   - Мне необходимо теперь выяснить лишь одну вещь, - сказал Филипп, готовясь отчалить от берега. - Мне надо знать, где находится ваш форт. Это близ Черчилла?

   - Это - на Малом Черчилле, мсье! - заметила Жанна. - Близ озера Васкиавака!

   Мрак скрыл впечатление, - которое произвели ее слова на Филиппа. На минуту он словно остолбенел, а затем стиснул губы, желая сдержать восклицание, которое рвалось с его губ. Он задрожал, боясь, что сейчас заговорит и что голос выдаст все волнение, которое в эту минуту обуревало его.

   Близ озера Васкиавака!

   Но ведь Васкиавака находилось в тридцати милях от его собственной стоянки на Слепом Индейском озере! Если бы под его ногами разорвалась бомба, то вряд ли она произвела бы большее впечатление, нежели слова Жанны. Он погрузил весла в лодку и быстро погнал ее вверх по течению. Кровь забурлила в его жилах и понеслась с такой стремительностью, с какой лошадь самых лучших кровей бежит к старту. Из всего того, что он узнал за последние дни, эта новость была самой важной. Каждая мысль в отдельности, словно искра, мчалась к одному, самому важному, самому значительному вопросу: не находилась ли в Божьем форте главная пружина заговора против него и его предприятия? Не там ли находилась штаб-квартира всех тех, кто поставил себе целью разрушить дело, которому он хотел посвятить всю свою жизнь? Сомнения, подозрения и какое-то особое душевное облегчение овладели им одновременно, и на минуту он как бы растерялся.

   Он снова взглянул на Жанну, и его мысль нашла следующее словесное выражение:

   - Вот что я хочу сказать! - начал он медленно. - Если обстоятельства так сложатся, что мне не суждено будет вас видеть, то я хотел бы на всю жизнь сохранить три ваших образа! Я никогда, никогда не забуду вашего лица в тот вечер, когда мы впервые встретились с вами на скале. Хочу я еще на всю жизнь сохранить ваш образ в нынешнюю минуту, когда вы сидите, закутанная в мех. Но вы должны при этом обязательно улыбаться!

   - Ну, а третий образ? - спросила девушка, слегка угадывая мысль Филиппа. - Вы хотите меня видеть у костра, с горящей головней в руках, в ту минуту, когда я касаюсь ею затылка врага? Я угадала вашу мысль? А, может быть?..

   Она вдруг неожиданно замолчала, линии вокруг рта выразили недовольство, и Филипп не мог не заметить густого румянца, выступившего на ее лице.

   - А, может быть, я хочу сохранить еще воспоминание о той минуте, когда я перевязывал вам ногу? - закончил он за нее, сознавая, что поступает не совсем благородно, так как любуется ее смущением. - Если вы думали это, то вы ошиблись? Нет, меня почему-то привлекает другая сцена. Я вижу и всегда буду видеть вас на набережной Черчилла в тот миг, как вы бросились вперед, навстречу девушке, которая только что прибыла на пароходе!

   Вся кровь отхлынула с лица Жанны. Ее нежные губки сжались в неприятную гримасу. Она сделала незаметное, но быстрое движение, сбросила с плеч медвежью шкуру и со сверкающими глазами подалась вперед. Несколько слов, произнесенных Филиппом, превратили ее из ребёнка, которым она рисовалась ему, во взрослую женщину, горящую негодованием и мощной страстью. Она высоко и гордо подняла голову, и ее ноздри раздулись.

   - Это была неприятная ошибка! - сказала она почти бесстрастным голосом, так как успела уже овладеть своим волнением. - Вы слышите, мсье Филипп, что я говорю вам: это была ошибка! Мне показалось, что я знаю ее, но оказалось, что я жестоко ошиблась! И вы должны раз и навсегда забыть про это!

   Ее голос слегка дрожал, и только в этом выразилось ее возмущение.

   - О, я самое грубое животное на свете! - покаянно произнес Филипп, возненавидев самого себя. - Другого такого идиота, как я, вы во всем свете не найдете! Уверяю вас, что ничего дурного я не хотел сказать...

   - Но вы и не сказали ничего дурного! - перебила она, заметив жалкое выражение его лица. - Вы просто отметили мою ошибку, и я убедительно прошу вас навсегда забыть про эту сцену! Я лично очень хотела бы, чтобы вы сохранили обо мне воспоминание, как о женщине, способной вступиться за жизнь человека, который спас ее! Я имею в виду ту же сцену у костра!

   Она уже улыбалась, хотя грудь ее продолжала нервно подниматься и опускаться, а на лице все еще горел яркий румянец.

   - Вы обещаете мне? - настаивала она.

   - Я обещаю вам сохранить этот образ до самой моей смерти! - торжественно произнес он.

   Она достала со дна лодки второе весло.

   - Я на вас зла, мсье Филипп! - сказала она. - За все время, что я нахожусь с вами, я ровно ничего не лелею! - Она повернулась к нему спиной и энергично принялась за дело. - Пьер всегда заставлял меня грести. Мне просто стыдно становится, когда я подумаю, что вы работали всю ночь почти без передышки.

   - И, тем не менее, я чувствую себя так, точно я отдыхал целую неделю! - воскликнул он, жадно глядя на тоненькую фигуру, которая плавно клонилась то вперед, то назад и ритмично работала веслом.

   В продолжение целого часа они быстро продвигались вперед и почти все время молчали. Лишь редкие слова нарушали тишину, объявшую реку.

   Глядя на девушку, Филипп вдруг поймал себя на мысли: •каким образом она может быть сестрой Пьера? Он не находил в ней ни единого признака французской расы. Точно так же ее нельзя было причислить к метисам. У нее были очень тонкие и нежные волосы, завивавшиеся от природы над ушами и на затылке. Цвет ее кожи был так нежен, что его абсолютно не с чем было сравнить. Для того, чтобы легче и свободнее работать, она закатила рукава и открыла белоснежные и крепкие руки, на которых кое-где блестели брызги воды. Филипп все еще думал о ее родстве с Пьером, когда она глянула на него, и он, увидел, что все небо и все солнце отразилось в ее глазах. Он сам не знал почему, но готов был поклясться всем святым для него, что ни единой капли крови Пьера нет в ее жилах.

   - Мы подходим к первым порогам, мсье Филипп! - сказала она. - Они начинаются как раз за этой уродливой скалистой го