Главная » Книги

Гребенка Евгений Павлович - Кулик, Страница 2

Гребенка Евгений Павлович - Кулик


1 2

тики, приглашенный на свадьбу ради великого искусства и знания танцевального дела, изогнув данную ему богом обыкновенную человеческую фигуру в иноземную букву S, отчаянно носился по зале из угла в угол; правою рукою поддерживал он за кончики пальцев огромную даму, а в левой держал за уголок белый носовой платок, который, как флюгер, шумел, кружился, плясал в воздухе и летел за своим господином, точно хвост за кометою. Зрелище диковинное и не для одних лакеев.
   Маши не было в толпе любопытных зрителей. Петрушка и прежде видел эти танцы, потому он и не тискался вперед; закинул за спину руки и стал почти у самой двери, ведущей в сени. Вдруг ему послышалось, будто за ним отворяется дверь; он взглянул - нет никого; через минуту кто-то дернул его сзади за сюртук: оглянулся - опять никого; немного погодя чья-то нежная ручка робко пожала его руку. В секунду Петрушка был за дверью, в больших темных сенях - ему навстречу какая-то женщина бросилась на него и обвила жаркими руками.
   - Это ты, Маша?
   - Я, Петруша!
   - Я не верю сам себе - это ты, моя ненаглядная! Что с тобою? Ты плачешь?
   - Грустно мне, Петруша: они пляшут, веселятся, а мне грустно, грустно... так и хочется заплакать... да все хочется говорить с тобою: кажется, все и отляжет от сердца от твоих речей. Как я люблю тебя, Петруша! Смейся надо мною, а я давно хотела тебе сказать это...
   Петруша отвечал длинным поцелуем.
   - Ах, Петруша, как ты хорош! Я сегодня все на тебя смотрела, пока начали надо мною смеяться. Дунька такая злая! "Посмотрите,- говорит,- Марья Ивановна и на панов не смотрит, как в танцах прохлаждаются, да все на Петрушку, и глаз с него не спустит". А я себе думаю: Петрушка стоит того, и нарочно хотела на тебя поглядеть, да так стало совестно; ушла в девичью и оттуда в щелку все на тебя смотрела. Ты лучше всех!
   - Я давно люблю тебя, да сказать боялся: ты такая быстрая, кажется, сразу на смех и подымешь.
   - Грех тебе говорить это, Петруша, не бойся меня, что я быстрая! Сова тиха, да птиц душит, а ласточка целый день летает да щебечет, только хвалит бога, зла никому не делает. Скажи мне еще раз, что ты меня любишь, мне так весело слушать... от радости, кажется, не доживу до утра.
   - Люблю, люблю, моя радость!.. а я все не верил, что ты меня любишь, хоть Филька и божился...- Вздумаю было тебе сказать так что-нибудь стороною, да вспомню, как ты насмеялась над приказчиком, и язык онемеет.
   - Бог с тобою! То приказчик, седой дурень, а то ты - мой ясочка, с тобой и жить и умереть готова...
   - Послушай, завтра же, если хочешь, я скажу своему барину, нас перевенчают - и будем жить счастливо.
   - Делай как знаешь, мой голубь сизый.
   Тут музыка перестала играть; в сенях раздался звонкий поцелуй. Маша выбежала из сеней в сад, а Петрушка тихо вошел в переднюю.
   Дня через два Петрушка сказал Маше, что Макар Петрович не соглашается теперь его сватать: скажут, дескать, что нарочно женил Чурбинского, чтобы через него отнять у Фернамбуковых ученую девушку; а ты, говорит, молод, и она молода, потерпите до осени - это менее года; тогда я сам буду сватом; если не согласятся господа ее выдать, я им заплачу, что они захотят.
   - Как не согласятся!- отвечала Маша.- Ведь ты сам говорил, что у Чурбинского ни кола, ни двора, а твой барин женил его на такой богатой невесте; да и на что я им? Нет, не станут противиться, будем ждать да молиться богу.
   - Будем,- отвечал Петрушка.- А не скоро придет эта осень!.. Зима, весна, лето... а там уже осень!
  

VIII

  
   Я очень люблю начало осени, особливо на Украине. Томительный жар лета сменяется прохладою; природа наградила труды людей своими дарами: везде довольство, везде веселые лица. Едешь полем: и направо, и налево от дороги длинным строем вытягиваются копны хлеба; в стороне где-нибудь краснеет запоздалая нива гречихи; тяжелые, черные грозди ее, как виноград, клонятся к земле на ветвистых, пурпурных стеблях... Вечереет. Крикливые стада журавлей пируют на полях, вереницы уток шумят над головою... Перед вами вьется в чистом воздухе легкий дымок. Вы подъезжаете к куреню баштанника (так у нас называют стариков, которые смотрят над бахчею); старичок разложил огонь перед своим шалашом и варит к ужину кашу. Пламя с треском обхватывает ветви степного ракитника, голубоватый дым тонкою струйкою вьется кверху и исчезает в воздухе; против старика сидит его внук, ребенок лет десяти; он разбил арбуз, чуть не в себя ростом, рвет руками его сочное, алое, сахаристое мясо, ест и хохочет от удовольствия; за шалашом лежит косматая серая собака и весьма пристально рассматривает летающего вечернего жука; далее куча арбузов и дынь... И эта тихая картина облита ярким золотом заходящего солнца. По дороге вы обгоняете возы, нагруженные тяжелыми снопами; в деревне из-за хат выглядывают золотые стоги, как залог благоденствия многих людей; в садах целые семейства собирают яблоки, груши и бергамоты; на вас веет благоухание душистых плодов; вы слышите в саду хохот и песни девушек... хороша, богата природа! Невольно снимешь шапку и от души перекрестишься! Стоит ли человек прекрасных даров божьих?
   Кроме того, осень - время свадеб; поселяне, кончив уборку хлеба, хотят отдохнуть, повеселиться. А где же лучше попировать, как не на свадьбе? Старосты, перевязанные через плечо поясами, начинают ходить по улицам. Не одна пара черных девичьих глаз высматривает их, жданных гостей; не одна роскошная, полная грудь дрожит от страха и сомнения: "любый" или "нелюб" шлет к ней сватов?..
   Август приближался к концу. В селении Медведева из улицы в улицу ходили толпы свадебных гостей, с музыкою, с песнями, с красными знаменами...
   Петрушка загрустил... От рокового дня охоты на озерах Чурбинского он раза два видел Машу в церкви; но Маша так печально говорила ему: "Чует мое сердце, что не бывать нам счастливыми - наш барин готов съесть вашего барина, не отдаст он меня за тебя". Петрушка утешал ее, как мог, но в душе и сам чего-то боялся. Он даже боялся напомнить барину об его обещании, грустил, скучал и слег в постель.
   Медведев, узнав о причине болезни Петрушки, написал к Чурбинскому письмо, предлагая за Машу тысячу рублей или более, если Юлиан Астафьевич будет согласен, и в ответ получил на лоскутке бумаги четыре слова: "Ничего не хочу, не бывать этому".
   Оправился от болезни Петрушка или нет, бог его знает, только он встал с постели, взял ружье и пошел на охоту; подошел к реке и побрел тихими шагами берегом прямо к деревне Чурбинского.
   Утреннее солнце светило ярко, стада дичи, подымаясь с реки, кружили над головою Петрушки - он ничего не видел, ничего не слышал. Вот и деревня Чурбинского, вот и роща над рекою; по реке плавает большое стадо свойских уток; на берегу, под кустом, сидит босоногая девка в лохмотьях. Петрушка смотрит и не видит - идет далее.
   - Петрушка!- закричал кто-то позади его. Бедняк вдруг очнулся, будто тяжелый сон слетел с глаз его. "Кажется, голос Маши",- подумал он и начал осматриваться. Девка в лохмотьях стояла перед ним - это была Маша.
   Ружье выпало из рук Петрушки.
   - Ты ли это?- прошептал он.
   - Я, мой милый, ненаглядный,- отвечала Маша, обнимая его,- а ты и не узнал меня... Неужели платье так переменило меня?.. А я все та же, так же люблю тебя; чем они злее, тем больше я люблю тебя, пусть они... бог с ними... Ты был болен, мой голубчик; я все слышала, а меня и болезнь не берет...- Рыдания заглушили голос Маши.
   - Успокойся, моя рыбка... Сядем, да расскажи мне, что у вас такое делается и отчего ты такая простоволосая?..
   - Ох, много я вынесла! Была бы я давно рыбою, бросилась бы в самую быстрину, если б не хотела хоть еще раз увидеть тебя...
   Маша обняла Петрушку, склонилась головою к нему на грудь и тихо плакала.
   - Бог с тобою, моя горлица, успокойся: все будет хорошо...
   Маша покачала головою.
   - Садись вот здесь,- продолжал Петрушка,- здесь будет покойнее... Господи! Ты босая!.. Теперь холодна осенняя роса, холоден мокрый речной песок... возьми мою шапку, положи в нее свои ножки, пусть отогреются...
   - И вспомнить страшно, как рассердился барин, получа письмо от твоего барина. Это, говорит, насмешка; меня обидели и еще сватают мою девушку за урода, который публично желал мне подавиться куликом. Кричал, кричал, ругался, а после и говорит: "Да у меня для Марьи есть жених получше этого сорванца, я ее сделаю счастливою, позвать ко мне Машу!" Я пришла ни живая ни мертвая. "Послушай, Маша,- сказал барин,- я давно хочу наградить тебя за службу и составить тебе партию. Потапович, наш приказчик, очень желает на тебе жениться; я, с своей стороны, согласен... Что же ты молчишь?" - "Помилуйте, барин,- сказала я,- у приказчика дети от первой жены старее меня; мне Потапыч годен в отцы, а не в мужья".- "Дура!.. а богатство его разве ничего не значит?" - "Богатство пусть останется при нем, мне ничего не нужно!.." - "Ого-го, сударыня, так вам прикажете выписать жениха из губернского города?.." - "Будьте милостивы,- сказала я и бросилась ему в ноги,- не разлучайте меня с Петрушкою, или за ним, или ни за кем не буду замужем..." Как он толкнет меня ногою!.. прямо в лицо! как закричит... Я и света невзвидела... "Так и ты заодно с моими врагами! Они и тебя, знать, подкупили на мою обиду. Вот я тебе сам отыщу жениха, а до времени... Гей! Потапович! сейчас с нее долой панское платье да в черную работу". Обрадовался Потапович этому приказанию. "Помните, Марья Ивановна,- сказал он мне,- вы говорили, что я не умею обходиться с девушками - вот увидим. Пока отправляйтесь варить для работников галушки, да поворачивайтесь проворнее! я человек сердитый, знаете, от старости: берегитесь, отеческое наказание у меня в руках", и он, улыбаясь, посмотрел на свою длинную палку. Трое суток варила я галушки, носила воду тяжелыми ведрами, мыла чугунную посуду... От непривычки работа валилась из рук моих, сердитый Потапович за всякую безделицу без милосердия меня наказывал... Вчера я нечаянно опрокинула огромный горшок кипятку и - вот видишь - совсем обварила себе левую руку... Меня все-таки наказали и до выздоровления заставили пасти господских уток...
   - Бедная моя Маша!- шептал Петрушка, целуя ее больную руку.
   - Еще не все... сегодня... когда я гнала сюда уток, повстречался мне Потапович и говорит: "Я стар, Марья Ивановна, и глуп, и непригож, и не гожусь вам в мужья, а все-таки люблю вас, отыскал вам жениха, и барин приказал завтра вечером перевенчать вас... знаете Фомку-дурачка, что пасет господских свиней; правда, он не пересчитает на руках пальцев, зато человек молодой; готовьтесь к венцу".
   - Да он пугал тебя,- сказал Петрушка.
   - Ох, нет! Еще вчера барин приказал выстричь и вымыть Фомку и дать ему новую рубашку... Весь двор удивлялся, за что такая милость к этому дураку... А теперь я знаю... я не переживу своего несчастия!..
   - Нет, Маша! Нет, быть не может, чтобы эти ясные очи, черные косы, белая грудь, это сердце, такое доброе, которое так меня любит... чтоб все это досталось неумытому дураку... он - это животное, станет ласкать тебя, станет целовать тебя... нет, Маша, этого быть не может!..
   - А будет!..- едва слышно сказала Маша.
   Молчание.
   - Послушай,- говорила Маша,- ты любишь меня, и я люблю тебя более всего на свете; нам еще можно спастись, нас никто не разлучит... послушай меня...
   И, притянув себе на грудь Петрушку, она что-то стала шептать ему.
   Петрушка пришел домой веселее, спокойнее; необыкновенная радость блистала в глазах его.
   - Тебе лучше, Петрушка?- спросил Медведев.
   - Лучше, барин, я совсем здоров.
   На другой день рано поутру, чуть стало солнышко показываться из-за леса, Петрушка, с охотничьею сумкой за плечами, с ружьем в руках, был уже в роще Чурбинского на берегу реки; немного погодя пришла Маша. На ней была белая, шитая шелком рубаха, завязанная красною лентою; косы лежали на голове черным венком и между ними блистали осенние белые астры...
   - Хороша твоя невеста?- сказала Маша, подходя к Петрушке.
   Петрушка бросился целовать ее.
   - Погоди, Петрушка, не целуй меня: станем молиться богу, чтоб он не разлучал нас и в будущей жизни...
   Они упали на колени и тихо молились; в речном тростнике пела пеночка... Солнце величественно выходило на небо. Село начинало пробуждаться.
   Помолясь, Петрушка подошел к Маше, обнял ее, и уста их слились долгим поцелуем.
   - Слышишь,- говорила Маша,- они просыпаются, они придут сюда - и все пропало! Поспешим, моя радость: там нас не разлучат. До свидания!..
   Она стала на колени и распахнула рубашку на полной груди своей.
   - Смотри же, мой милый, стреляй прямо в сердце, вот оно, вот бьется, стреляй сюда, а как я умру, и сам за мною скорее: без тебя мне будет скучно и минуту... Ах, как весело умереть от твоей руки!..
   Петрушка поднял ружье и прицелился.
   - Что же ты ждешь? Я душою чую, что идут сюда - и отдадут меня Фомке!..
   Выстрел раздался - и Маша упала на траву... "Приходи ко мне скорее..." были последние слова ее... Алая кровь теплым ключом била из ее раны; светлые глаза подернулись смертным туманом.
   Петрушка торопливо начал заряжать ружье, а между тем в роще раздавались голоса: "Кто смеет стрелять! Лови, лови, да и в суд, кто б ни был, моею рукою... Барская земля!" - и Потапыч с тремя десятниками бежал к Петрушке.
   Вот они уже близко. Петрушка спешит прибить заряд, взводит курок, упирается дулом ружья в грудь и, перегнувшись вперед, спускает курок: щелк!.. не выстрелило: Петрушка второпях забыл насыпать на полку пороху.
   Десятники схватили Петрушку.
   - И умереть не дадут!- проворчал Петрушка.- Прощай, Маша! Я сдержу слово: скоро увидимся!..
  

IX

  
   Был осенний вечер. В гостиной Медведева, по-старому, на круглом столе кипел самовар и горели две свечки в тяжелых подсвечниках; на диване, у стола, Анна Андреевна разливала чай, в кресле сидел Медведев, только не было Трезора, а перед хозяином сидел сосед с большим круглым лицом, да у двери, вместо Петрушки, стоял дюжий черномазый лакей.
   - Прескверная погода!- говорил, сморкаясь, сосед.- Давно ли было тепло, и вдруг стало холодно! Кажется, и не пора бы: еще половина сентября!
   - Будто очень холодно?- спросила Анна Андреевна.
   - Нет, оно не холодно, а дождик идет, такой, знаете, ехидный, так всего и измочит, кажется, и небольшой, а пронзительный.
   - Так вы так бы и говорили,- перебил Макар Петрович.
   - Нельзя же иначе выразиться, когда хочется с дороги пуншу!
   - Ну, то-то! Ох, Евграф Пантелеймонович, все еще неспроста говорите, все смекай его да смекай, куда что сказано! Откуда же вас бог несет?
   - Из нашего уездного города.
   - Что там новенького?
   - Новенького? Гм! особенного ничего. Разве что ваш Петрушка вчера умер.
   - Царство ему небесное!- в один голос сказали, перекрестясь, и Медведев и его супруга.
   - Да, умер, и, знаете, очень странно; со дня вступления в тюрьму он все худел, таял, как свечка; послали и доктора - не признается: "Я,- говорит,- совершенно здоров", а все чахнет, все день ото дня хуже, да вчера и умер!.. Что ж бы вы думали? Весь хлеб, что ему давали, нашли у него под постелью; ничего не ел и умер с голода!.. Впрочем, тут вы много виноваты: зачем было давать ему читать книги?!! Сам бы не выдумал такой штуки! Прочитал где-нибудь и - баста!..
   Медведев молча встал и начал скорыми шагами ходить по комнате.
   - А вы зачем ездили в город?- спросила Анна Андреевна.
   - Избирать судью на место умершего в прошлом месяце нашего почтеннейшего Цвиринковского.
   - И выбрали?
   - Общим голосом Юлиана Астафьевича.
  

ПРИМЕЧАНИЯ

  
   Е. Гребенка. Кулик.- Повесть украинского и русского писателя Е. П. Гребенки (1812-1848) вызвала положительные оценки при своем появлении. Белинский в рецензии на альманах "Утренняя заря" писал: "Кулик" - повесть г. Гребенки - показывает, что замечательное дарование этого автора крепнет и что гуманистическое начало начинает в его повестях брать верх над комическим элементом".
   Эпиграф ко второй главе - из комедии Грибоедова "Горе от ума" (д. IV, явл. 13). Афронт - отказ. ...увертюры из "Калифа багдадского" и "Двух слепцов".- Имеются в виду увертюры к операм "Калиф Багдадский" (муз. Ф.-Л. Беальдье) и "Двое слепых в Толедо" (муз. Э.-Н. Мэгюля). "Природа и любовь" Лафонтена - произведение немецкого писателя Августа Генриха Юлия Лафонтена (1759-1831).
   "Алексис, или Дом в лесу" Дюкре-Дюмениля - популярный роман французского писателя Франсуа-Гильома Дюкре-Дюмениля (1761-1819).
  

Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
Просмотров: 540 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Имя *:
Email *:
Код *:
Форма входа