Главная » Книги

Бульвер-Литтон Эдуард Джордж - Кола ди Риенцо, последний римский трибун, Страница 17

Бульвер-Литтон Эдуард Джордж - Кола ди Риенцо, последний римский трибун


1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19

?
   - Тогда вы - мой брат! - сказал Риенцо.
   - А если мне не удастся?
   - Вы все-таки можете требовать этого союза. Вы молчите, вы меняетесь в лице.
   - Могу ли я оставить мою семью?
   - Молодой синьор, - сказал Риенцо гордо, - скажите лучше, можете ли вы оставить свое отечество! Если вы сомневаетесь в моей честности, если вы боитесь моего честолюбия, то оставьте ваше намерение, не лишайте меня еще одного врага. Но если вы верите, что у меня есть желание и сила служить государству, если вы считаете меня человеком, которого, каковы бы ни были его недостатки, Бог сохранил ради Рима, то забудьте, что вы - Колонна и помните только, что вы римлянин. - Вы победили меня, странный и непреодолимый человек, - сказал Адриан тихим голосом, полностью отдаваясь чувству. - И как бы ни поступали мои родственники, я принадлежу вам и Риму.
  

III

ПРИКЛЮЧЕНИЯ АДРИАНА В ПАЛЕСТРИНЕ

  
   Был еще полдень, когда Адриан увидел перед собой высокие горы, прикрывающие Палестрину.
   Знамя Колонны, сопровождавшее отряд Адриана, обеспечило ему немедленный пропуск в Порта дель Соле. Когда он проезжал по узким и изогнутым улицам, которые подымались к цитадели, группы чужеземных наемников и полуоборванных развратных женщин, перемешанные местами с ливреями Колоннов, праздно стояли среди развалин древних дворцов и храмов.
   Оставив свою свиту на дворе цитадели, Адриан потребовал доступа к своему кузену. Уезжая из Рима, он оставил Стефанелло ребенком и потому они были почти незнакомы друг с другом, несмотря на свое родство.
   Стефанелло Колонна и два другие барона, беспечно прислонясь к спинкам стульев, сидели вокруг стола в углублении окна, из которого был виден тот самый ландшафт, оканчивающийся темными башнями Рима, которым некогда любовались Аннибал и Пирр в этой самой крепости.
   Стефанелло, пребывая в первом цвете молодости, уже носил на своем безбородом лице те следы, которые обычно оставляются пороками и страстями в зрелые годы. Черты его лица имели ту же форму, что и черты старого Стефана; в их чистом, резком, аристократическом контуре можно было заметить ту правильную и грациозную симметрию, которую природа передает по наследству из поколения в поколение; но лицо было изнурено и худощаво. Возле него сидели (примиренные общей ненавистью к одному лицу) наследственные враги дома Колоннов: нежные, но хитрые и лукавые черты Луки ди Савелли составляли контраст с широким станом и свирепой физиономией князя Орсини.
   Молодой глава Колоннов встал и принял своего кузена с некоторым радушием.
   - Добро пожаловать, дорогой Адриан, - сказал он. - Вы приехали вовремя, чтобы помочь нам своим, хорошо известным, военным искусством. Как вы думаете: выдержим ли мы продолжительную осаду, если этот дерзкий плебей отважится на нее? Вы узнаете наших друзей Орсини и Савелли?
   Говоря это, Стефанелло беспечно развалился на стуле, и пронзительный женский голос Савелли принял участие в разговоре.
   - Я желал бы, благородный синьор, чтобы вы приехали несколькими часами раньше, нам еще до сих пор весело от воспоминаний - ха, ха, ха!
   - О, превосходно, - вскричал Стефанелло, присоединяясь к этому хохоту, - наш кузен много потерял. Знаете, Адриан, что этот негодяй, которого папа имел бесстыдство сделать сенатором, осмелился, не далее как вчера, послать к нам холопа, которого он называл своим посланником!
   - Если бы вы видели его плащ, синьор Адриан, - вмешался Савелли. - Это был красный бархат, вышитый золотом, с гербом Рима! Мы скоро, однако, попортили это щеголеватое платье.
   - Как! - вскричал Адриан. - Надеюсь, вы не нанесли оскорбления герольду?
   - Герольду, говоришь ты? - вскричал Стефанелло, нахмурившись до такой степени, что глаз его почти не было видно. - Право иметь герольдов принадлежит только государям и баронам.
   - Что же вы сделали? - спросил Адриан холодно.
   - Велел нашим свинопасам искупать его во рву и отвести ему на ночь жилище в тюрьме, чтобы просушиться.
   - А сегодня утром - ха, ха, ха! - добавил Савелли, - мы велели привести его сюда и вырвали у него зубы один за другим. Желал бы я, чтобы вы слышали, как он жалобно просил о пощаде!
   Адриан быстро встал и ударил по столу стальным нарукавником.
   - Стефанелло Колонна, - сказал он, покраснев от гнева, - отвечайте мне: действительно ли вы осмелились нанести такой неизгладимый позор имени, которое мы оба носим? Вы не отвечаете! Дом Колонны! Неужели ты можешь иметь подобного человека своим представителем!
   - Мне сказать эти слова! - вскричал Стефанелло, дрожа от бешенства. - Берегитесь! Мне кажется, что ты - изменник, находящийся, может быть, в союзе с этой подлой чернью. Я хорошо помню, что некогда ты, будучи, женихом сестры демагога, не хотел присоединиться к моему отцу и дяде, а низким образом оставил город во власти этого тирана-плебея.
   - Да, он сделал это, - сказал свирепый Орсини, приближаясь с угрожающим видом к Адриану, между тем как трусливый Савелли напрасно старался оттащить его назад, дергая за плащ, - он сделал это! И если бы не твое присутствие, Стефанелло...
   - Трус и буян! - прервал Адриан вне себя от стыда и негодования, бросая рукавицу прямо в лицо подходящему Орсини. - Плюю на тебя и вызываю тебя! С копьем или с мечом в руках, конный или пеший.
   - Иди за мной, - сказал Орсини угрюмо, направляясь к порогу. - Эй! Мой шлем и нагрудник!
   - Остановись, благородный Орсини! - сказал Стефанелло. - Оскорбление, нанесенное тебе, моя ссора! Я сделал дело, и против меня говорит этот выродок нашей семьи. Адриан ди Кастелло, которого некогда называли Колонной, отдайте ваш меч: вы мой пленник!
   - О! - сказал Адриан, скрежеща зубами. - Кровь моих предков течет в твоих жилах, а то бы - но довольно! Меня! Меня вы не смеете задержать: я вам равный, я рыцарь, пользующийся благосклонностью императора, который прибыл теперь к границам Италии. Что касается ваших друзей, то, может быть, я с ними встречусь через несколько дней там, где никто нам не помешает. А между тем помни, Орсини, что ты будешь защищать честь свою против опытного воина!
   Адриан с обнаженным мечом пошел к двери мимо Орсини, который стоял с угрожающим нерешительным видом посреди комнаты.
   Савелли прошептал молодому Стефанелло:
   - Он говорит - через несколько дней! Будь уверен, милый синьор, что он думает присоединиться к Риенцо. Берегись его! Можно ли выпустить его из замка? Имя Колонны, присоединившегося к черни, может отвлечь и отделить от нас половину нашей силы.
   - Не пугай меня, - отвечал Стефанелло с лукавой улыбкой. - Прежде чем ты начал говорить, я уже решил.
   Молодой Колонна приподнял драпировку, отворил дверь и вошел в низкую комнату, где находилось двадцать наемников.
   - Живо! - сказал он. - Схватите и обезоружьте вон того человека в зеленом плаще, но не убивайте его. Велите сторожу приготовить тюрьму для его свиты. Скорей, пока он еще не дошел до ворот.
   Адриан спустился уже в нижнюю залу, его свита и конь были от него недалеко во дворе, как вдруг солдаты Колонны, бросившись из другого прохода, окружили его и отрезали ему путь.
   - Сдайся, Адриан ди Кастелло, - вскричал Стефанелло с верха лестницы, - или твоя кровь падет на твою собственную голову.
   Адриан сделал три шага, пробиваясь через толпу, и трое из его неприятелей пали под его ударами. "На помощь!" - закричал он своей свите, и эти смелые кавалеры появились в зале. Колокол замка громко забил тревогу - и двор наполнился солдатами. Подавляемая многочисленностью неприятеля, скорее сбитая, чем покоренная, маленькая свита Адриана скоро была схвачена, и он, цвет фамилии Колонны, раненный, задыхающийся, обезоруженный, но все еще произносящий громкий вызов, сделался пленником в крепости своего родственника.
  

IV

ПОЛОЖЕНИЕ СЕНАТОРА. РАБОТА ЛЕТ. НАГРАДЫ ЧЕСТОЛЮБИЮ

  
   Легко вообразить себе негодование Риенцо при возвращении изувеченного герольда. Его от природы суровый нрав ожесточился еще более от воспоминания о перенесенных им обидах и испытаниях.
   Через десять минут по возвращении герольда колокол Капитолия позвал к оружию. Большое римское знамя развевалось на самой высокой башне; и вечером того самого дня, когда был арестован Адриан, войско сенатора под личным предводительством Риенцо шло по дороге в Палестрину. Но так как кавалеристы баронов делали набеги до самого Тиволи и существовало предположение, что им потворствовали жители, то Риенцо остановился в этом прекрасном месте, чтобы набрать рекрутов и принять присягу от вновь поступивших, между тем как его солдаты под начальством Аримбальдо и Бреттоне отправились отыскивать мародеров. Братья Монреаля возвратились поздно ночью с известием, что кавалеристы баронов укрылись в густоте Пантанского леса.
   Краска выступила на лбу Риензи, он пристально посмотрел на Бреттоне, который сообщал ему эти вести и в голове его мелькнуло естественное подозрение.
   - Как! Ушли! - сказал он. - Возможно ли? Довольно было уже пустых стычек с этими благородными разбойниками. Придет ли, наконец, час, когда я встречусь с ними в рукопашном бою? Бреттоне, - и брат Монреаля почувствовал, что темные глаза Риенцо проникают до самого сердца его. - Бреттоне! - сказал он, вдруг переменив голос. - Можно ли положиться на ваших людей? Нет ли у них связи с баронами?
   - Нет, - сказал Бреттоне угрюмо, но с некоторым смущением.
   - Я знаю, что ты храбрый начальник храбрых людей. Ты и твой брат служили мне хорошо, и я тоже хорошо наградил вас. Так или нет? Говори!
   - Сенатор, - отвечал Аримбальдо, - вы сдержали данное вами слово! Вы возвели нас в самое высокое звание, и это щедро вознаградило наши скромные заслуги.
   - Я рад, что вы признаете это, - сказал трибун.
   - Надеюсь, синьор, - продолжал Аримбальдо несколько надменнее, - что вы не сомневаетесь в нас?
   - Аримбальдо, - отвечал Риенцо с глубоким, но сдержанным волнением, - вы ученый человек и вы, казалось, разделяли мои планы относительно возрождения Рима. Вы не должны изменять мне. Между нами есть что-то общее. Но не сердитесь на меня: я окружен изменой, и самый воздух, которым я дышу, кажется моим губам ядом.
   Оставшись одни, братья несколько минут молча смотрели друг на друга.
   - Бреттоне, - сказал наконец Аримбальдо шепотом, - у меня недостает духа. Мне не нравятся честолюбивые планы Вальтера. Со своими земляками мы откровенны и честны, зачем же мы играем роль изменников против этого великодушного римлянина?..
   - Тс! - сказал Бреттоне. - Только железная рука нашего брата может управлять этим народом; и если мы предаем Риенцо, то также предаем и его врагов, баронов. Полно об этом! Я имею вести от Монреаля; он через несколько дней будет в Риме.
   - А потом?
   - Сенатор будет ослаблен баронами, а бароны - сенатором; и тогда наши северные воины захватят Капитолий и солдаты, рассыпанные теперь по Италии, стекутся под знамя великого вождя. Монреаль сперва должен быть подестой, а потом королем Рима.
   Аримбальдо беспокойно задвигался на своем стуле, и братья больше уже не говорили о своих планах.
   Положение Риенцо было именно такое, какое наиболее способствует раздражению и ожесточению самой прекрасной натуры. Обладая умом, способным на величайшие предприятия, и сердцем, которое билось возвышеннейшими чувствами; возведенный на светлую вершину власти и окруженный сладкоречивыми льстецами, он не знал между людьми ни одной души, на которую мог бы положиться. Войско состояло из торговцев и ремесленников, которые желали наслаждаться плодами свободы, не обрабатывая почвы; которые ожидали, чтобы один человек сделал в один день то, чего много даже для борьбы целого поколения. Рим не дал сенатору добровольной помощи ни натурой, ни деньгами. Риенцо хорошо понимал опасность, окружающую правителя, который защищает свое государство мечами чужеземцев. Его самым пламенным желанием и самой восторженной мечтой было - учредить в Риме войско из волонтеров, которые, защищая его, могли бы защищать себя. Он хотел, чтобы это было не такое войско, как во время прежнего его управления, а регулярная, хорошо дисциплинированная и надежная армия, довольно многочисленная, по крайней мере для обороны, если не для нападения.
   Другой причиной горя и печали для человека, который, в силу опасностей своего общественного положения, имел особенную нужду в поддержке и симпатии своих личных друзей, было то, что он растерял своих помощников за время вынужденного своего отсутствия. Некоторые из них умерли; другие, утомленные бурями общественной жизни и охлажденные в своей горячности мятежными революциями, которым подвергался Рим при" каждом усилии для улучшения своего состояния, удалились - кто совсем из города, кто же от всякого участия в политических делах. Трибун-сенатор таким образом был окружен незнакомыми лицами и новым поколением.
   Таково было положение Риенцо, и однако же, - странно сказать, - он, по-видимому, был обожаем толпой; закон и свобода, жизнь и смерть были в его руках!
   Из всех находившихся при нем людей, Анджело Виллани пользовался больше всего его благосклонностью. Этот молодой человек, сопровождавший Риенцо в его Продолжительное изгнание, сопутствовал ему также, по желанию его, в походе из Авиньона, во время пребывания сенатора в лагере Альборноса. Смышленость, откровенная и очевидная привязанность пажа делали сенатора слепым к недостаткам его характера, и Риенцо все более чувствовал к нему признательность. Ему приятно было сознавать, что возле него бьется верное сердце, и паж, возвышенный в звание его камергера, всегда был при нем и спал в его передней комнате.
   В упомянутую ночь в Тиволи, удалясь в приготовленную ему комнату, сенатор сел у отворенного окна, из которого были видны, при свете звезд, колеблющиеся темные сосны на вершинах холмов. Склонив лицо на руку, Риенцо долго предавался мрачным размышлениям, а подняв глаза, увидел светло-голубые глаза Виллани, устремленные на него с тревожным сочувствием.
   - Синьор нездоров? - спросил молодой камергер нерешительно.
   - Нет, мой Анджело, но несколько не в духе. Мне кажется, воздух холоден для сентябрьской ночи.
   - Анджело, - опять заговорил Риенцо, который уже приобрел беспокойное любопытство, составляющее принадлежность непрочной власти. - Не слыхал ли ты, что говорят люди о вероятности нашего успеха против Палестрины?
   - Я слышал, как начальник немцев говорил, что крепость не будет взята.
   - А что сказали начальники моего римского легиона?
   - Монсиньор, они говорили, что боятся не столько поражения, сколько мщения баронов, в случае их успеха.
   - Принеси мне мою библию.
   С благоговением принеся Риенцо священную книгу, Анджело сказал:
   - Как раз перед тем, как я оставил моих товарищей, пронесся слух, что синьор Адриан Колонна арестован своим родственником.
   - Я тоже это слышал и верю этому, - сказал Риенцо. - Эти бароны заковали бы собственных детей в железо, если бы можно было ожидать, что их оковы могут заржаветь от недостатка добычи.
   - Я желал бы, синьор, - сказал Виллани, - чтобы наши иностранцы имели других начальников, а не этих провансальцев.
   - Почему? - спросил Риенцо отрывисто.
   - Разве креатуры вождя Великой Компании были когда-нибудь верны человеку, предать которого полезно для жадности или честолюбия Монреаля? Разве не был он несколько месяцев назад правой рукой Иоанна ди Вико и не продал ли он свои услуги врагу Вико, кардиналу Альборносу? Эти воины меняют людей, как скотину.
   - Монреаль действительно таков: опасный и страшный человек! Но, кажется, его братья люди более мелкого и непредприимчивого характера. Однако же, Анджело, ты тронул струну, которая в эту ночь не даст мне спать.
   Утром, когда Риенцо сошел в комнату, где его ждали капитаны, он заметил, что лицо мессера Бреттоне все еще было мрачным. Аримбальдо, скрывшись в углублении окна, избежал его взгляда.
   - Славное утро, господа, - сказал Риенцо. - Солнце улыбается нашему предприятию. Из Рима приехали гонцы, свежие войска прибудут к нам раньше полудня.
   - Я радуюсь, сенатор, - отвечал Бреттоне, - что вы имеете утешительные известия, они сгладят неприятности, которые я сообщу вам. Солдаты громко ропщут: им не выдано жалованье, и я боюсь, что без денег они не пойдут в Палестрину.
   - Как хотят, - возразил Риенцо небрежно, - они получили жалованье вперед. Если они требуют больше, то Колонна и Орсини могут сделать добавку. Берите ваших солдат, господин рыцарь, и прощайте.
   Лицо Бреттоне помрачилось. Целью его было все больше и больше подчинять Риенцо своей власти, и он не хотел позволить ему увеличить свою славу взятием Палестрины.
   - Этого не должно быть, - сказал брат Монреаля после смущенного молчания, - мы не можем оставить вас таким образом вашим врагам; правда, солдаты требуют жалованье...
   - Они получили его, - сказал Риенцо. - Я знаю этих наемников, с ними постоянно одно и то же: бунт или деньги. Я обращусь к моим римлянам и восторжествую или паду с ними.
   Едва были сказаны эти слова, как в дверях показался главный из старшин наемников.
   - Сенатор, - сказал он с грубым подобострастием, - ваше приказание выступать было мне передано, я старался выстроить своих людей, но...
   - Я знаю, что ты хочешь сказать, мой друг, - прервал Риенцо, махнув рукой: - Мессер Бреттоне скажет тебе мой ответ. В другой раз, господин капитан - поменьше фамильярности с сенатором Рима. Вы можете уйти.
   Непредвиденный тон Риенцо, исполненный достоинства, остановил и смутил старшину; он взглянул на Бреттоне; тот дал ему знак удалиться, и он ушел.
   - Что надо делать?
   - Господин рыцарь, - отвечал Риенцо, - давайте поймем друг друга. Хотите вы мне служить или нет? Если хотите, то вы не равный мне, а подчиненный, и должны повиноваться, а не приказывать; если не хотите, то я заплачу вам мой долг и тогда, - свет довольно просторен для нас обоих.
   - Мы обещали быть верными вам, - отвечал Бреттоне, - и это должно быть исполнено.
   - Прежде чем я опять приму вашу верность, - сказал Риензи медленно, - одно предостережение: для открытого врага у меня есть меч, а для изменника, - помните это, - Рим имеет топор. Первого я не боюсь; ко второму не знаю пощады.
   - Эти слова не должны произноситься между друзьями, - сказал Бреттоне, побледнев от сдерживаемого волнения.
   - Друзьями? Значит, вы - мои друзья! Ваши руки! Так вы друзья и докажите это! Милый Аримбальдо, ты, подобно мне, книжный человек, ученый солдат. Помнишь ли ты в римской истории один случай, когда в казне недоставало денег для солдат. Консул созвал патрициев и сказал: мы, люди начальствующие и должностные, должны первые пополнить этот недостаток. Вы слушаете меня, друзья мои? - Патриции поняли намек. Они нашли денег, и армии было заплачено. Этот пример как раз для вас. Я сделал вас предводителями моего войска, Рим осыпал вас своими почестями. Вы покажете пример щедрости, и римляне таким образом поучатся у вас этому. Не смотрите на меня, друзья мои! Я читаю в вашей благородной душе и благодарю вас наперед. Вы пользуетесь почестями и должностями. У вас есть и деньги, заплатите наемникам, заплатите.
   Если бы гром разразился у ног Бреттоне, то он не был бы ошеломлен сильнее, чем при этом простом внушении Риенцо. Он посмотрел на лицо сенатора и увидел улыбку, которой научился уж бояться, несмотря на свою смелость. Он почувствовал, что попал в яму, которую вырыл для другого. По лицу сенатора он видел, что отказать, значит объявить открытую войну, а время еще не созрело для этого.
   - Вы соглашаетесь, - сказал Риенцо, - и хорошо делаете.
   Сенатор ударил в ладоши, вошел его телохранитель.
   - Позови главных старшин.
   Старшины вошли.
   - Друзья мои, - сказал Риенцо, - мессер Бреттоне и мессер Аримбальдо имеют от меня поручение разделить между вами тысячу флоринов. Сегодня вечером мы станем лагерем под Палестриной.
   Старшины удалились, заметно удивленные. Риенцо посмотрел на братьев, смеясь в душе; его саркастический нрав наслаждался своим торжеством:
   - Вы не жалеете о вашем пожертвовании, друзья мои?
   - Нет, - сказал Бреттоне, вставая, - эта сумма мало увеличивает наш долг.
   - Откровенно сказано. Ваши руки еще раз! Добрый народ Тиволи ждет меня на площади. Надо сказать ему несколько слов! Прощайте до полудня.
   Когда дверь затворилась за Риенцо, Бреттоне гневно ударил по рукоятке своего меча.
   - Римлянин смеется над нами, - сказал он. - Но пусть только Вальтер де Монреаль явится в Риме, и гордый шут дорого заплатит нам за это.
   - Тс! - сказал Аримбальдо. - У стен есть уши. Этот чертенок, молодой Виллани, кажется, постоянно ходит за нами по пятам!
   Солдатам было заплачено. Армия двинулась. Красноречие сенатора увеличило войско его волонтерами из Тиволи, и беспорядочная полувооруженная толпа крестьян из Кампаньи и соседних гор присоединилась к его знамени.
   Палестрину осадили. Риенцо продолжал искусно наблюдать за братьями Монреаля. Он удалил их наемных солдат под предлогом обучать итальянских волонтеров военному делу и дал им начальство над менее дисциплинированными итальянцами, которых, как он думал, они не осмелятся подстрекать. Сам он принял начальство над иностранцами. Но как охотники преследуют свою добычу на всех самых хитрых поворотах ее, так непреклонная и быстрая судьба гналась по пятам за Колой ди Риенцо.
  

V

ПРОИСШЕСТВИЯ ВЕДУТ К КОНЦУ

  
   Между тем Лука ди Савелли и Стефанелло Колонна разговаривали наедине с гостем, который тайно пробрался в Палестрину накануне того дня, когда римляне разбили свои палатки под ее стенами. Этот посетитель, которому можно было дать несколько более сорока лет, сохранял еще вполне необыкновенную красоту фигуры и лица, которой он отличался в молодости. Но это был уже не тот характер красоты, который мы описывали, представляя читателю эту личность в первый раз. Почти женская нежность черт и цвета лица, аристократический лоск, грациозная приятность манер, отличавшие Вальтера Монреаля, исчезли; жизнь из превратностей и войн сделала свое дело. Его манеры были теперь отрывисты и повелительны, как у человека, привыкшего управлять дикими умами: грация убеждения заменилась теперь суровостью приказания.
   - Вам должно быть известно, - сказал Монреаль, продолжая речь, которая, по-видимому, производила большое впечатление на его собеседников, - вам должно быть известно, что в вашей борьбе с сенатором я один поддерживаю равновесие. Риенцо полностью в моих руках: мои братья командуют его войском, я его заимодавец. От меня зависит утвердить его на троне или отправить на эшафот. Мне стоит только приказать, и Великая Компания войдет в Рим, но, мне кажется, и без ее помощи наша цель может быть достигнута, если вы не измените мне.
   - А между тем ваши братья осаждают Палестрину! - сказал Стефанелло резко.
   - Но они имеют от меня приказание тратить попусту время под ее стенами. Разве вы не видите, что через эту самую осаду, которая будет бесплодна, если я захочу, Риенцо теряет свою славу в Италии и популярность внутри Рима?
   - Господин рыцарь, - сказал Лука ди Савелли, - вы говорите, как человек, хорошо знакомый с глубокой политикой времени, и при угрожающих нам обстоятельствах ваше предложение кажется приличным и умеренным. Значит, вы беретесь восстановить наше положение, а Риенцо уничтожить...
   - Нет, нет, - возразил Монреаль с живостью. - Я согласен или покорить и уменьшить его силу, так чтобы сделать его куклой в наших руках, а власть его - пустой тенью, или, если его гордая душа будет биться в своей клетке, дать ей больше простора в пустынях Германии. Я хочу или заковать, или изгнать его, но не убивать.
   - Я понимаю ваши намерения, - сказал Лука ди Савелли со своей ледяной улыбкой, - и согласен с ними. Пусть бароны будут восстановлены, и я готов согласиться на долговечность трибуна. Вы обещаете сделать это?
   - Обещаю.
   - И взамен вы требуете нашего согласия на предоставление вам звания подесты на пять лет?
   - Да.
   - Я, по крайней мере, соглашаюсь на ваши условия, - сказал Савелли, - вот моя рука.
   - А я, - сказал Стефанелло, - чувствую, что нам остается только выбирать из двух зол. Мне не нравится подеста-иностранец, но еще более мне не нравится сенатор-плебей; вот моя рука, кавалер.
   - Благородные синьоры, - сказал Монреаль после короткой паузы и медленно обращая свой проницательный взор то на того, то на другого из собеседников, - наш договор подписан; теперь одно слово добавления к нему. Вальтер де Монреаль - не то, что граф Пепин ди Минорбино. Прежде, признаюсь, не подозревая, что победа будет так легка, я поручил ваше и мое дело поверенному. Ваше дело он подвинул, а мое потерял. Он выгнал трибуна, а потом позволил баронам выгнать его самого. На этот раз я сам наблюдаю за своими делами, и помните, что в Великой Компании я научился одному: никогда не прощать шпиону или беглецу, каков бы ни был его ранг. Извините за намек. Переменим разговор. Вы держите в своей крепости моего друга Адриана ди Кастелло?
   - Да, - сказал Лука ди Савелли. - Через это в совете трибуна одним нобилем меньше.
   - Вы поступаете благоразумно Но, прошу вас, обращайтесь с ним хорошо. А теперь, господа, мои глаза устали, позвольте мне уйти.
   - С вашего позволения, благородный Монреаль, мы проводим вас в вашу спальню, - сказал Лука ди Савелли.
   - Право, не нужно. Я не трибун, чтобы иметь великих синьоров своими пажами, а простой дворянин и дюжий солдат: ваши слуги могут провести меня в комнату, какую вы назначите.
   Савелли однако же настаивал на том, чтобы проводить будущего подесту в его комнату. Потом он вернулся к Стефанелло, который ходил по зале большими и беспокойными шагами.
   - Что мы сделали, Савелли! - сказал он с живостью. - Продали свой город варвару!
   - Продали? - повторил Савелли. - Мне кажется, есть и другая сторона в договоре, в которой мы имеем свою долю. Мы купили, а не продали: мы выкупили нашу жизнь от осаждающей нас армии, выкупили нашу силу, богатство, замки от демагога-сенатора. Мало того, первое, что будет сделано по договору, служит в нашу пользу. Риенцо попадется в ловушку, и мы возвратимся в Рим.
   - А затем провансалец сделается деспотом города?
   - Извините, подестой. Подесту, оскорбляющего народ, побивают камнями; подесту, оскорбляющего нобилей, часто закалывают, а иногда отравляют ядом, - сказал Савелли. - Покамест не говорите ничего этому медведю, Орсини. Такие люди расстраивают всякие благоразумные планы. Полно, развеселитесь, Стефанелло!
   - Лука ди Савелли, - сказал молодой синьор гордо, - вы не имеете в Риме такой большой ставки для риска, какую имею я; никакой подеста не может отнять у вас звания первого синьора итальянской митрополии.
   - Если бы вы сказали это Орсини, то дело дошло бы до мечей, - отвечал Савелли. - Но успокойтесь! Повторяю вам, разве уничтожить Риенцо - не есть первая наша забота? Ободритесь, говорю вам, и на следующий год, если мы только будем в союзе между собой, Стефанелло Колонна и Лука ди Савелли будут совокупно римскими сенаторами, а эти великие люди - пищей червей!
   Между тем, как бароны разговаривали таким образом, Монреаль, перед отходом ко сну, стоял у открытого окна своей комнаты и смотрел вниз на ландшафт, озаренный лунным светом. Вдали сияли бледно и неподвижно огни вокруг лагеря осаждающих.
   - Обширные равнины и ущелья, - думал воин, - скоро вы будете мирно покоиться под новым владычеством, против которого мелкие тираны не осмелятся бунтовать. Как торжественна ночь! Как спокойны земля и небо! Такую же торжественность и тишину я чувствую в моей душе и неведомое мне до сих пор благоговение говорит мне, что я приближаюсь к перелому в моей отважной судьбе!
  
  

Книга X

БАЗАЛЬТОВЫЙ ЛЕВ

  

I

СОЕДИНЕНИЕ ВРАЖДЕБНЫХ ПЛАНЕТ В ДОМ СМЕРТИ

  
   На четвертый день осады, пригнав к этим, почти неприступным стенам, войско баронов, бывшее под предводительством князя Орсини, сенатор вернулся в палатку, где его ожидали депеши из Рима. Он наскоро пробежал их, пока дошел до последней; однако же каждая из них заключала в себе известия, которые могли бы на более долгое время остановить на себе внимание человека, менее его привыкшего к опасности. Из одной он узнал, что Альборнос, утвердивший его в звании римского сенатора, принял с особенной благосклонностью послов от Орсини и Колонны.
   Далее он узнал, что, несмотря на недавность его отсутствия, Пандульфо ди Гвидо уже дважды взывал к черни не в пользу сенатора, распространяясь в хитрых сожалениях об упадке римской торговли в отсутствие богатейших нобилей.
   - Значит, он изменил мне, - сказал Риенцо про себя. - Пусть бережется!
   Вести, заключавшиеся в следующей депеше, сильно его встревожили; Вальтер де Монреаль открыто прибыл в Рим. Жадный и безжалостный бандит, хищность которого наполнила разбойничьей добычей все углы Европы, Компания которого равнялась армии какого-нибудь короля, обширное, бесчестное и глубокое честолюбие которого он так хорошо знал, братья, которого более чем подозреваемые в измене, находились в его лагере, Вальтер де Монреаль был в Риме!
   Сенатор оставался некоторое время в совершенном остолбенении от этой новой опасности, а затем сказал, сжав зубы:
   - Дикий тигр, ты в логовище льва! - После паузы он продолжал: - Один неверный шаг, Вальтер де Монреаль, и все руки Великой Компании, покрытые кольчугами, не вырвут тебя из бездны! Но что мне делать? Возвратиться в Рим - тогда планы Монреаля не обнаружатся, против него не будет никакой улики. Под каким предлогом могу я снять осаду с честью? Оставить Палестрину - значит уступить баронам победу, оставить Адриана - унизить мое дело. А между тем отсутствие мое в Риме каждый час порождает измену и опасность. Пандульфо, Альборнос, Монреаль, все действуют против меня. Теперь мне нужен хитрый и верный шпион... А, хорошая мысль! Виллани! Эй, Анджело Виллани!
   Виллани явился.
   - Кажется, - сказал Риенцо, - я не раз слышал от тебя, что ты сирота?
   - Да, синьор; старая августинская монахиня, которая воспитывала меня в малолетстве, часто говорила мне, что мои родители умерли. Оба они были благородные, но я - дитя стыда. Я об этом говорю часто и думаю постоянно для напоминания себе, что Анджело Виллани должен сам приобрести себе имя.
   - Молодой человек, служи мне, как ты всегда служил, и тогда, если я буду жив, ты не будешь иметь надобности называть себя сиротой. Слушай! Я имею нужду в друге, сенатор Рима нуждается в друге, только в одном друге; праведное небо! Только в одном!
   Анджело опустился на колено и поцеловал плащ своего господина.
   - Скажи: в приверженце. Я слишком ничтожен для того, чтобы быть другом Риенцо.
   - Слишком ничтожен? Полно! Нет ничего ничтожного перед Богом, кроме низкой души под высоким титулом. Я признаю только одно благородство, и природа подписывает грамоту на него. Слушай: ты, конечно, слышал о Вальтере де Монреале, брате этих провансальцев - великом предводителе разбойников?
   - Да, я видел его, монсиньор.
   - Хорошо. Он в Риме. Только какая-то смелая мысль, какое-то глубоко задуманное злодейство, имеющее для него большое значение, могли заставить этого бандита открыто явиться в итальянский город, земли которого он опустошал огнем и мечом несколько месяцев назад. Он рассчитывает на мою предполагаемую слабость. Я знаю его давно. Я подозреваю - мало того, читаю его планы; но не могу доказать их. Без доказательства я не могу оставить Палестрину для того, чтобы обвинить и схватить его. Ты смышлен, хитер и рассудителен: не можешь ли ты отправиться в Рим? Там день и ночь следи за его действиями, наблюдай - не принимает ли он послов от Альборноса или от баронов, не имеет ли сношений с Пандульфо ди Гвидо; наблюдай за его жилищем ночь и день. Он не старается прятаться: твой труд будет легче, нежели кажется. Уведомляй синьору обо всем, что узнаешь. Сообщай мне вести ежедневно. Берешь ты на себя это поручение?
   - Беру.
   - Так скорее на коня!.. И смотри... Кроме жены, я не имею ни одного доверенного в Риме.
  

II

МОНРЕАЛЬ В РИМЕ. ПРИЕМ, СДЕЛАННЫЙ ИМ АНДЖЕЛО ВИЛЛАНИ

  
   Тайно оставив Палестрину, переодетый, с маленькой свитой, Монреаль отправился в Рим.
   Открытое появление Монреаля возбудило в Риме немалое волнение. Друзья баронов распространяли слух, будто бы Риенцо был в союзе с Великой Компанией и что он хочет предать императорский город грабежу и хищности иностранных разбойников. Наглость, с какой Монреаль (против которого первосвященник не раз издавал указы) явился в столичный город церкви, казалась еще более дерзкой при воспоминании о строгом правосудии, побудившем трибуна объявить открытую войну против всех разбойников Италии: и эту смелость связывали с бросавшимся в глаза фактом, что друзья смелого провансальца помогли возвращению Риенцо.
   В пору возрастающего волнения Анджело Виллани приехал в Рим. Характер этого молодого человека сложился под влиянием особенных обстоятельств. Он имел качества, которые часто встречаются у незаконнорожденных. Он был дерзок, как большая часть людей сомнительного ранга; и стыдясь своего незаконного происхождения, в то же время высокомерно гордился предполагаемым благородством своего неизвестного родства. Подобно большей части итальянцев, хитрый и лукавый, он не совестился никакого обмана, который служил для какой-либо цели, или в пользу друга. Его сильная привязанность к Риенцо бессознательно увеличилась удовлетворением его гордости и тщеславия, которым льстила благосклонность такого знаменитого человека.
   Когда Риенцо подробно излагал ему причины его настоящего посольства, то он вдруг вспомнил свою авиньонскую встречу с высоким солдатом в толпе.
   "Если ты когда-нибудь будешь нуждаться в друге, то ищи его в Вальтере Монреале", - эти слова часто раздавались в его ушах и теперь пришли ему в голову с пророческой явственностью. Он не сомневался в том, что он видел самого Монреаля. Почему великий вождь принимал в нем участие, над этим Анджело не слишком задумывался. По всей вероятности, это было только хитрое притворство, которым вождь Великой Компании привлекал к себе молодых людей Италии, так же как и северных воинов. Теперь он думал только о том, каким бы образом ему воспользоваться обещанием рыцаря. Что может быть легче, как явиться к Монреалю, напомнить ему о его словах, поступить к нему в услужение и таким образом успешно наблюдать за его поступками. Должность шпиона не такова, чтобы нравиться всякому человеку, но она не оскорбляла брезгливости Анджело Виллани, и страшная ненависть, с которой его патрон часто говорил о жадном и свирепом разбойнике, биче его родины, заразила подобным же чувством и молодого человека, в котором было много надменного и ложного патриотизма римлян. Наконец, всякая выдумка казалась ему приличной и непредосудительной, если она спасала его господина, служила его родине и возвышала его самого.
   Монреаль был один в своей комнате, когда ему сказали, что какой-то молодой итальянец желает его видеть. Доступный уже по своему ремеслу, он немедленно принял просителя.
   Рыцарь св. Иоанна тотчас узнал пажа, которого он встретил в Авиньоне, и когда Анджело Виллани с развязной смелостью сказал: "Я пришел напомнить синьору Вальтеру де Монреалю об обещании", - рыцарь прервал его с приветливым радушием:
   - Нет надобности, я помню его. Ты нуждаешься в моей дружбе?
   - Да, благородный синьор, и я не знаю, где в другом месте мне искать покровителя.
   - Умеешь ты читать и писать?
   - Учился.
   - Хорошо. Ты благородного происхождения?
   - Да.
   - Еще лучше. Твое имя?
   - Анджело Виллани.
   - Твои голубые глаза и низкий широкий лоб будут мне служить залогом твоей верности. С этих пор, Анджело Виллани, ты находишься в числе моих секретарей. В другой раз ты расскажешь мне о себе больше. Твоя служба начинается с этого дня.
   Анджело вышел; Монреаль следовал за ним глазами.
   - Странное сходство! - сказал он задумчиво и грозно. - Мое сердце рвется к этому мальчику!
  

III

БАНКЕТ МОНРЕАЛЯ

  
   Через несколько дней после событий, описанных в последней главе, Риенцо получил вести из Рима, которые, казалось, радостно и сильно взволновали его. Войско по-прежнему стояло под Палестриной и по-прежнему знамена баронов развевались над ее непокоренными стенами. Итальянцы тратили половину своего времени на ссоры между собой; веллетретранцы имели распри с народом Тиволи, а римляне все еще боялись победы над баронами. Шмель, говорили они, жалит больнее перед своей смертью; а ни Орсини, ни Савелли, ни Колонна никогда не прощают.
   Неоднократно начальники войска уверяли негодующего сенатора, что крепость нельзя взять и что время и деньги напрасно растрачиваются на осаду. Риенцо знал дело лучше, но скрывал свои мысли.
   Теперь он позвал в свою палатку провансальских братьев и уведомил их о своем намерении немедленно возвратиться в Рим.
   - Наемные войска будут продолжать осаду под начальством нашего наместника, а вы с моим римским легионом отправитесь со мной. И вашему брату, синьору Вальтеру, и мне нужно ваше присутствие; между нами есть дела, которые мы должны устроить. Через несколько дней я наберу рекрутов в городе и ворочусь.
   Этого только и хотели братья; они с очевидной радостью одобрили предложение сенатора.
   Риенцо послал за начальником своих телохранителей, тем самым Рикардо Аннибальди, с которым читатель познакомился уже прежде, как с противником Монреаля в единоборстве. Этот молодой человек, один из немногих нобилей, принявших сторону сенатора, выказал большую храбрость и военные способности и обещал, если бы судьба пощадила его жизнь [31], сделаться одним из лучших полководцев своего времени.
  
   [31] - Кажется, это был тот самый Аннибальди, который впоследствии убит в одной схватке: Петрарка хвалит его храбрость и сожалеет о его судьбе.
  
   - Милый Аннибальди, - сказал Риенцо, - наконец я могу выполнить план, о котором мы тайно совещались. Я беру с собой в Рим двух провансальских начальников и оставляю вас предводителем войска. Палестрина теперь сдастся, да! Ха, ха, ха! Палестрина теперь сдастся!
   - Клянусь, я думаю то же, сенатор, - отвечал Аннибальди.
   Сенатор подробно изложил Аннибальди составленный им план взятия города, и искусный в военном деле Аннибальди тотчас же признал его реальность.
   Со своим римским отрядом и братьями Монреаля, из которых один ехал от него справа, а другой слева, Риенцо отправился в Рим.
   В эту ночь Монреаль давал пир Пандульфо ди Гвидо и некоторым из главнейших граждан.
   Пандульфо сидел по правую руку рыцаря св. Иоанна, и Монреаль осыпал его знаками самого вежливого внимания.
   - Выпейте со мной этого вина - оно из Кьянской долины, близ Монте Пульчьяно, - сказал Монреаль. - Помнится, ученые говорят, что это место было знаменито издавна. В самом деле, вино имеет превосходный букет.
   - Я слышал, - сказал Бруттини, один из меньших баронов, - что в этом отношении сын содержателя постоялого двора употребил свою книжную ученость в некоторую пользу: он знает каждое место, где растет лучший виноград.
   - Как! Сенатор сделался пьяницей! - воскликнул Монреаль, выпивая залпом большой кубок. - Это должно делать его неспособным к делам. Жаль.
   - Поистине так, - сказал Пандульфо, - человек, стоящий во главе государства, должен быть воздержан.
   - О, - прошептал Монреаль, - если бы ваш спокойный, здравый смысл управлял Римом, то действительно столица Италии могла бы наслаждаться миром. Синьор Вивальди, - прибавил он, обращаясь к богатому скупщику, - эти беспорядки вредят торговле.
   - Очень, очень, - простонал тот.
   - Бароны - ваши луч

Другие авторы
  • Быков Александр Алексеевич
  • Клюшников Виктор Петрович
  • Коковцев Д.
  • Сушков Михаил Васильевич
  • Кедрин Дмитрий Борисович
  • Спасович Владимир Данилович
  • Аргентов Андрей Иванович
  • Сулержицкий Леопольд Антонович
  • Каншин Павел Алексеевич
  • Кьеркегор Сёрен
  • Другие произведения
  • Розанов Василий Васильевич - Христианство пассивно или активно?
  • Новиков Николай Иванович - Ведомости
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Бородинская годовщина. В. Жуковского... Письмо из Бородина от безрукого к безногому инвалиду
  • Кизеветтер Александр Александрович - Император Николай I как конституционный монарх
  • Катков Михаил Никифорович - Средства и способы тайных врагов России
  • Дорошевич Влас Михайлович - А. П. Ленский
  • Воровский Вацлав Вацлавович - Опасная забава
  • Ясинский Иероним Иеронимович - Новый год
  • Белинский Виссарион Григорьевич - Рецензии 1835 года
  • Погодин Михаил Петрович - Из писем
  • Категория: Книги | Добавил: Armush (20.11.2012)
    Просмотров: 324 | Рейтинг: 0.0/0
    Всего комментариев: 0
    Имя *:
    Email *:
    Код *:
    Форма входа