Авсеенко Василий Григорьевич - Итальянский поход Карла Viii и последствия его для Франции

на, заключавшая когда то весь цивилизованный м³ръ въ своихъ предѣлахъ, теперь была не болѣе, какъ провинц³ей Герман³и. Если принять въ соображен³е, какъ живучи были у итальянской нац³и ея велик³я классическ³я предан³я, какъ самолюбива была эта нац³я, которая даже въ XVI столѣт³и называла своихъ заальп³йскихъ сосѣдей варварами почти въ томъ смыслѣ, въ какомъ употребляли это слово Геродотъ или Тацитъ, то не трудно будетъ понять, до какой степени тяготило Итальянцевъ X вѣка сознан³е ихъ политическаго ничтожества. Они чувствовали потребность возвратить свое прежнее м³ровое значен³е, а для этой цѣли имъ надо было, централизовавшись сначала у себя дома, сосредоточить потомъ въ этомъ центрѣ интересы всего западнаго м³ра. И вотъ, обнаруживается въ Итал³и патр³отическое движен³е, стремившееся стать во враждебное отношен³е къ императорской традиц³и, и найдти точку опоры въ другомъ, вполнѣ нац³ональномъ учрежден³и, въ папствѣ. Папство было именно тѣмъ вполнѣ итальянскимъ, туземнымъ учрежден³емъ, которое могло сосредоточить въ себѣ разрозненныя силы полуострова и стать въ оппозиц³ю къ другому учрежден³ю, хотя и выросшему на итальянской почвѣ, но воплотившему въ себѣ интересы другой народности, къ императорской власти. Этимъ значен³емъ, которымъ нац³ональное честолюб³е Итальянцевъ окружило папскую власть, въ извѣстной мѣрѣ объясняется, по нашему мнѣн³ю, то упорное, почти систематическое противодѣйств³е притязан³ямъ императоровъ, какое постоянно обнаруживала не только римская кур³я, а вся итальянская нац³я. Но такое положен³е дѣлъ не могло быть продолжительнымъ. Папство могло служить нац³ональнымъ знаменемъ Итал³и только до тѣхъ поръ, пока оно было абсолютнымъ, всѣми признаннымъ авторитетомъ, пока его окружалъ ореолъ велич³я и славы, пока въ немъ сосредоточивались интересы всего христ³анскаго м³ра. Какъ скоро оно упало съ той высоты, на какую возвели его Григор³й VII и Иннокент³й III, оно должно было утратить обаян³е, приковывавшее къ нему умы итальянскихъ патр³отовъ. Такъ именно и случилось, когда, со временъ Бонифац³я VIII, началось нисходящее движен³е папства. Папы сдѣлались вассалами французскихъ королей, поносили другъ друга бранью и анаѳемами, подчинились авторитету вселенскихъ соборовъ, тѣхъ соборовъ, на которыхъ нац³ональная гордость Итальянцевъ была сильно оскорблена. Всего этого было слишкомъ достаточно, чтобъ лишить папство суевѣрнаго уважен³я Европы и въ особенности того великаго нац³ональнаго значен³я, ка-кое имѣло оно въ глазахъ Итальянцевъ. Уже одинъ тотъ фактъ, что въ Итал³и могла образоваться сильная гибеллинская парт³я, достаточно обнаруживаетъ, какъ не велико было въ то время довѣр³е Итальянцевъ къ своему нац³ональному учрежден³ю: гибеллинизмъ на итальянской почвѣ представляетъ, прежде всего, отрицан³е тѣхъ надеждъ и упован³й, которыя Итал³я возлагала на папство во время его велич³я и блеска.

   Въ такомъ фазисѣ своего развит³я находилась вѣчно-живая, никогда не умиравшая идея нац³ональнаго единства Итальянцевъ, когда и учен³е памятниковъ классической древности открыло передъ ними новый м³ръ. Чтен³е Ѳукидида, Ксенофонта, Лив³я, открыло передъ ними картину государственнаго быта, мало сходнаго съ тѣмъ, среди котораго они жили. Въ особенности римск³е историки должны были оказать сильное вл³ян³е на воспр³имчивое воображен³е Итальянцевъ, Древн³й Римъ, величественно выступающ³й изъ разсказовъ Лив³я, его республиканск³я формы, суровый, гордый патр³отизмъ его гражданъ, обаятельно дѣйствовали на такихъ людей, какъ Петрарка и Коло ди Р³енцо. Связанные чувствомъ дружбы, основанномъ на родствѣ стремлен³й и взаимномъ уважен³и, эти люди шли рука объ руку къ осуществлен³ю классическихъ идей, навѣянныхъ чтен³емъ Лив³я; ихъ дѣятельность такъ неразрывно связана, что трудно рѣшить, была ли революц³я Коло ди Р³енцо осуществлен³емъ идей Петрарки, или, напротивъ, республиканск³я мечты Петрарки были возбуждены дѣятельностью Р³енцо. Въ ихъ личномъ характерѣ было много общаго, хотя и нельзя сказать, чтобъ они во всемъ походили другъ на друга. Петрарка былъ поэтъ и отчасти идеологъ, которому природа отказала въ большомъ практическомъ смыслѣ и большой энерг³и къ дѣлу. Р³енцо былъ по преимуществу человѣкъ дѣла, страстная и безпокойная натура, созданная для заговоровъ и революц³й. Вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ былъ способенъ увлекаться великими идеалами, былъ проникнуть восторженною любовью къ древности. Живя въ Римѣ, онъ съ увлечен³емъ перечитывалъ Лив³я, Саллюст³я, Валер³я Максима, и скоро воображен³е его воспламенилось ихъ разсказами. Образъ древняго м³ра въ величественной красотѣ возникъ въ его представлен³и. Онъ задумалъ обширный политическ³й переворотъ, и благодаря анарх³и, господствовавшей въ Римѣ, благодаря вл³ян³ю, какое доставилъ ему дружественный союзъ съ Петраркою, привелъ его въ исполнен³е. Средневѣковой Римъ облекся въ классическ³я формы; столица папъ преобразовалась въ республику; древн³й форумъ наполнился народомъ, тѣснившимся передъ трибуной Р³енцо. Но обманъ продолжался не долго: Римъ отрезвился, минутная вспышка погасла, и Р³енцо поплатился жизнью за свою классическую комед³ю {Voigt, 31-34, 76 sqq.}. Впрочемъ, трагическая развязка дѣла, въ которомъ Петрарка принималъ самое непосредственное участ³е, не поколебала его гордаго республиканскаго духа: онъ сохранилъ на всю жизнь свои юношеск³я стремлен³я, свое благоговѣн³е предъ древнимъ государственнымъ бытомъ, его широкою политическою жизнью. Недовѣрчиво и строго относился онъ къ поколѣн³ю, среди котораго поставила его судьба; онъ весь уносился въ прошлое, онъ жилъ среди Рима временъ Катона и Сц³пиона, и сожалѣлъ о ихъ недостойныхъ потомкахъ, для которыхъ слово "свобода" утратило всяк³й смыслъ, всякое очарован³е. Въ энергическихъ выражен³яхъ призывалъ онъ Римлянъ оглянуться на свое великое прошлое и почерпнуть въ немъ урокъ для настоящаго. "Если хотя капля древней крови течетъ въ вашихъ жилахъ, страшитесь утратить завоеванную свободу", писалъ онъ къ римскимъ гражданамъ, когда Р³енцо успѣлъ на нѣкоторое время утвердить среди нихъ республиканск³я формы {Ibid. 36 sqq. 60 sqq.}. Но республика пала, и отъ классическихъ мечтан³й Петрарки и Коло ди Р³енцо осталось только продолжительное брожен³е въ Римѣ, долгое время бывшее источникомъ смутъ и безпорядковъ.

   Несравненно важнѣе по своимъ послѣдств³ямъ былъ переворотъ, произведенный въ политическихъ идеяхъ Итал³и и всей Европы творен³ями Мак³авелли. Мы указывали уже на историческое значен³е Мак³авелли, какъ дѣятеля возрожден³я. Значен³е это заключается въ томъ, что онъ призвалъ къ жизни государственную идею, управлявшую классическимъ м³ромъ и забытую въ средн³е вѣка, что на мѣсто павшаго духовнаго авторитета онъ далъ человѣчеству другой авторитетъ - политическ³й, нац³ональный, государственный. Въ этомъ, по нашему разумѣн³ю, заключается главная историческая заслуга Мак³авелли, и она, а не его парадоксальная теор³я свѣтской власти, изложенная въ извѣстной книгѣ его: "Il Principe", должна была по настоящему упрочить его имя въ истор³и. Мак³авелли былъ государственный дѣятель, съ головы до ногъ. Его литературные труды, его общественное служен³е, даже его честная, домашняя жизнь, все въ немъ было посвящено государственнымъ цѣлямъ. "Рѣдко, говорить Блунчли, можно встрѣтить человѣка, который бы такъ всецѣло и исключительно былъ преданъ государству, какъ Мак³авелли. Какъ вода для рыбъ и воздухъ для птицъ суть единственныя стих³и, среди которыхъ они могутъ существовать, такъ Мак³авелли могъ жить только среди государства. Онъ - государственный человѣкъ въ полномъ смыслѣ слова. Онъ чувствуетъ себя призваннымъ играть политическую роль, и не можетъ жить внѣ политики. Его дарован³я, его помыслы, его склонности посвящены государству. Онъ страстно любитъ государство, и готовъ пожертвовать ему всѣми своими силами. Онъ жертвуетъ ему своимъ спокойств³емъ, своимъ состоян³емъ, своими друзьями, самимъ собою, даже своею честью и совѣстью. Выше политической дѣятельности онъ ничего не знаетъ и ни къ чему такъ не стремится; политическ³я науки стоять для него на второмъ планѣ. Онъ съ большею охотою пишетъ реляц³ю о посольствѣ, отъ которой онъ ожидаетъ непосредственнаго дѣйств³я, нежели рѣчь о какомъ нибудь политическомъ вопросѣ. Четырнадцать лѣтъ (1498-1512), въ течен³е которыхъ онъ, какъ секретарь флорентинской республики, принималъ непосредственное участ³е въ дѣлахъ, были счастливѣйшими въ его жизни, хотя многое шло тогда противно его желан³ямъ, и хотя онъ занималъ мѣсто, слишкомъ скромное для его необыкновенныхъ способностей. Ему было въ высшей степени больно, когда онъ, въ самомъ цвѣтущемъ возрастѣ (онъ род. 1469), въ слѣдств³е государственнаго переворота и возвышен³я Лоренцо Медичи, былъ отставленъ отъ своей должности и принужденъ жить частнымъ человѣкомъ. Онъ не могъ перенести этой вынужденной праздности. Какъ трогательны его жалобы, которыя онъ обращалъ къ своему другу Веттори. Какъ страдаетъ онъ, оттого что для него закрыта политическая дѣятельность, какъ безплодно и бѣдно кажется ему все, что онъ дѣлаетъ! Онъ едва находить, чѣмъ убить время. Ему опротивѣла ловля птицъ, которой онъ издавна любилъ заниматься; чтен³е поэтовъ, прелести природы развлекаютъ его только на короткое время; печально проводить онъ послѣобѣденные часы за картами и трик-тракомъ, въ обществѣ трактирщика, мясника, мельника и кирпичника. Зато вечеромъ онъ весь сосредоточивается. Онъ снимаетъ свою всегдашнюю нарядную одежду и надѣваетъ платье государственнаго человѣка. Онъ уединяется къ себѣ въ кабинетѣ, ведетъ таинственную бесѣду съ государственными людьми прежнихъ временъ, задаетъ себѣ политическ³я проблемы и упражняется въ ихъ рѣшен³и. Если онъ не можетъ заниматься дѣйствительными дѣлами, то занимается по крайней мѣрѣ вымышленными. Политическими науками онъ занимается только по нуждѣ; въ нихъ ищетъ онъ только исхода для внутреннихъ стремлен³й. которыя лучше желалъ бы обнаружить въ политической дѣятельности" {Bluntschli, Deutsches Staatsworterbuch, VI. 512-513.}.

   Въ связи съ тѣмъ вл³ян³емъ, какое необходимо должна была оказать на современниковъ государственная идея, такъ рѣзко высказывавшаяся и въ литературныхъ трудахъ, и въ практической дѣятельности Мак³авелли, находятся его патр³отическ³я стремлен³я, также оказавш³яся не безъ вл³ян³я на западную Европу. Съ этой стороны, политическая дѣятельность Мак³авелли является въ самой непосредственной связи съ предшествовавшей истор³ей Итал³и. Мы старались уже указать, какъ къ концу среднихъ вѣковъ, папская власть, служившая до того времени нац³ональнымъ знаменемъ Итал³и, потеряла кредитъ въ глазахъ итальянскихъ патр³отовъ, и какъ въ слѣдъ за тѣмъ Петрарка и Коло ди Р³енцо пытались найдти выходъ изъ тяготившаго ихъ порядка вещей въ возвращен³и къ государственному и политическому быту классической старины. Теперь, въ лицѣ Мак³авелли, патр³отическ³я стремлен³я Итал³и находятъ другой исходъ. Мак³авелли точно также, какъ и его предшественники, скорбитъ о политическомъ ничтожествѣ своей родины, о ея нац³ональной разрозненности, разорванности, объ отсутств³и между отдѣльными частями ея единой централизующей связи; но онъ указываетъ другой путь къ достижен³ю политическаго могущества и единства Итал³и. Убѣдясь, что папство не въ силахъ выполнить этой великой задачи, онъ обращается къ свѣтской власти, но не къ чужеземной, не къ императорской, какъ это дѣлали гибеллины, a къ такой власти, которая возросла бы на итальянской почвѣ и дѣйствовала бы итальянскими силами, Онъ ищетъ кругомъ себя итальянскаго государя, который, тѣмъ или другимъ путемъ, честно или безчестно, могъ бы настолько возвыситься надъ другими владѣтельными домами Итал³и, чтобъ въ его лицѣ осуществилась идея итальянскаго единства. Такого государя находить онъ въ Цезарѣ Бордж³а. Сынъ Александра VI, порочный, хитрый, мстительный, жесток³й, одержимый безграничнымъ честолюб³емъ и одаренный замѣчательною силою воли. Цезарь Бордж³а, при болѣе благопр³ятныхъ услов³яхъ, могъ бы съ успѣхомъ выполнить задачу, которой такъ сочувствовалъ Мак³авелли. Этимъ объясняются дружественныя отношен³я, въ которыхъ находился велик³й флорентинець къ Цезарю Бордж³а. Онъ видѣлъ въ немъ государя, который могъ силою и коварствомъ сосредоточить въ своихъ рукахъ господство надъ Итал³ей и вырвать ее изъ рукъ чужеземцевъ {Патр³отическими стремлен³ями Мак³авелли объясняется, между прочимъ, и его теор³я свѣтской власти, изложенная въ Il Principe. Цезарь Бордж³а служить какъ бы олицетворен³емъ того идеала, который начерталъ Мак³авелли въ этой книгѣ.}. Обстоятельства сложились такимъ образомъ, что планъ, начертанный честолюб³емъ Цезаря Бордж³а и патр³отизмомъ Мак³авелли, не могъ быть приведенъ въ исполнен³е; но этотъ планъ все таки имѣетъ великое значен³е, потому что здѣсь смѣло заявленъ принципъ нац³ональности, которому, по видимому, предстоитъ высокая роль въ истор³и. Съ другой стороны, патр³отическ³я стремлен³я Мак³авелли имѣютъ для насъ тотъ же смыслъ, какъ и классическ³я мечты Петрарки, и республиканск³е планы Коло ди Р³енцо: это не болѣе, какъ разнообразныя проявлен³я все той же живучей патр³отической идеи, которая не умирала въ продолжен³е столѣт³й, и которая служить мотивомъ современнаго итальянскаго движен³я.

   Въ этихъ краткихъ очеркахъ, мы разсмотрѣли общую картину итальянскаго гуманизма, какъ важнѣйшаго явлен³я эпохи возрожден³я. Въ дальнѣйшемъ мы постараемся съ другихъ сторонъ обозрѣть внутреннее состоян³е Итал³и конца XV и начала XVI вѣка и указать, въ чемъ и насколько отразилось вл³ян³е его на Франц³ю. Но для этого намъ надо обратиться къ Карлу VIII, котораго мы оставили на границахъ Итал³и.

  

  

   Грозныя знамен³я возвѣстили Итал³и нашеств³е варваровъ. Говорили, что въ темную ночь, среди страшныхъ ударовъ грома и ослѣпительнаго блеска молн³и, взошли надъ Апул³ей три солнца, окруженныя черными тучами; что масса вооруженныхъ всадниковъ, появилась въ воздухѣ надъ Ареццо; эти всадники сидѣли на коняхъ колоссальнаго роста, и отъ нихъ долеталъ страшный громъ барабановъ и трубъ; что мног³е благочестивые люди видѣли, какъ потъ выступалъ на образахъ и статуяхъ святыхъ {Guicciardini, I. 67.}. Этимъ сверхъестественнымъ явлен³ямъ природы какъ нельзя болѣе вторила вдохновенная рѣчь Савонаролы:

   "О Итал³я! о Римъ! восклицалъ проповѣдникъ. Я призову людей, которые сотрутъ васъ съ лица земли. Они придутъ, голодные и ярые, какъ львы. За ними вслѣдъ я призову чуму, отъ которой никто не убѣжитъ. Смерть будетъ повсюду. Дома будутъ полны мертвыми, и могильщики начнутъ ходить по улицамъ съ крикомъ: выносите мертвыхъ! Горы тѣлъ будутъ повсюду, тѣлами завалятъ рвы и рѣки. По улицамъ ничего не будетъ слышно, кромѣ крика; мертвыхъ! У кого есть мертвые, выносите за ворота! Выйдутъ за ворота семьи, и отдавая трупы, скажутъ; вотъ мой сынъ, мой братъ, мой мужъ. Мало останется живыхъ, травою заростутъ улицы, лѣсами покроются дороги, и варвары наводнять Итал³ю... О Римъ, покайся! Покайтесь Венец³я, Миланъ!" {Статья г. Эссена о Савонаролѣ (по Villari), помѣщенная въ Библ³отекѣ для чтен³я за 1860 г. стр. 15 sqq. N 9.}

   Эти страшныя знамен³я, эти рѣчи, эти стоны, наполняли ужасомъ сердца Итальянцевъ, и они съ сомнѣн³емъ и страхомъ измѣряли силы приближавшагося врага. Численность французскаго войска, осенью 1494г. вступившаго въ предѣлы Итал³и подъ личнымъ предводительствомъ Карла VIII, простиралось, приблизительно, до 60.000 ч {Michelet, Renaissance, 174. Въ сказан³яхъ современниковъ эта цифра различно измѣняется, смотря по тому, берутъ ли они численность французскаго войска до перехода черезъ Альпы, или послѣ перехода.}. За исключен³емъ Швейцарцевъ, шедшихъ въ авангардѣ, оно состояло исключительно изъ Французовъ, издавна славившихся своею личною храбростью, преданностью королю, патр³отизмомъ и честолюб³емъ. Оно не было, подобно итальянскимъ войскамъ, навербовано изъ подданныхъ различныхъ государствъ, раздѣленныхъ между собою взаимными антипат³ями; оно повиновалось одному государю, шло подъ однимъ знаменемъ, сражалось за одни интересы {Guicciardini I. 76 sqq.}. Главную силу его составляла артиллер³я, въ которой Франц³я не имѣла тогда соперниковъ. Карла VIII сопровождали 1000 мортиръ (grosses bombardes), 1200, тяжелыхъ ружей на лафетахъ (тогда еще не были извѣстны ручныя ружья), 200 опытныхъ артиллеристовъ, 600 плотниковъ и саперовъ, 300 литейщиковъ, болѣе 8000 упряжныхъ лошадей {Mem. d'un part. 188.}. Огромный багажъ, навьюченный на муловъ, слѣдовалъ за арм³ей {Desrey, Relation de l'entreprise du voyage du roy Charles VIII etc (помѣщено въ Archives curieuses de l'histoire de France, 1-re Serie I. 1, p. 205.}. Французск³е артиллеристы славились своимъ искусствомъ и опытностью; громъ французскихъ выстрѣловъ былъ такъ силенъ, что оглушалъ большихъ рыбъ, плававшихъ въ окрестныхъ рѣкахъ {Mem. d'un part. 189. Guicciardini I. 75.}. Къ большимъ французскимъ мортирамъ были припряжены лошади, между тѣмъ какъ Итальянцы перевозили свои оруд³я на волахъ вслѣдств³е чего ихъ артиллер³я не всегда могла поспѣвать за арм³ей. Французы такъ быстро строили батареи, залпы слѣдовали у нихъ за залпами такъ часто, что они, по словамъ Гвиччардини, въ нѣсколько часовъ совершали то, на что Итальянцамъ требовалось нѣсколько дней {Guicciardini I. 75.}.

   Это превосходство французскихъ войскъ надъ итальянскими уравновѣшивалось до нѣкоторой степени недостаткомъ въ денежныхъ средствахъ, который терпѣлъ Карлъ VIII. Нужда въ деньгахъ была такъ настоятельна для молодаго завоевателя, что онъ, прибывъ въ Туринъ, долженъ былъ заложить за 12.000 дукатовъ брильянты герцогини Савойской, и потомъ за такую же сумму денегъ заложилъ драгоцѣнности маркизы Монферратской {Commines 440. Guicciardini I. 68.}. "Пр³ятно видѣть, замѣчаетъ по этому поводу наивный комментаторъ Коммина, какъ государыни закладывали для короля свои драгоцѣнности; но прибѣгая къ займамъ, Карлъ VIII начиналъ тѣмъ, чѣмъ друг³е оканчиваютъ, и онъ продолжалъ просить денегъ изъ дому въ домъ - обстоятельство, роковое для его предпр³ят³я" {Commines, 440, note.}. Въ Асти Людовикъ Сфорца, прибывш³й туда на встрѣчу Карлу VIII, еще разъ снабдилъ его деньгами {Guicciardini I. 74.}. Эта предупредительная готовность, съ какою владѣтельныя лица полуострова жертвовали своимъ достоян³емъ для чужеземнаго завоевателя, указываетъ уже, какою смертельною язвою пораженъ былъ политическ³й организмъ Итал³и. Великая страна заключала въ своихъ нѣдрахъ богатый запасъ политическихъ силъ; но эти силы были убиты, парализованы отсутств³емъ нац³ональнаго единства. Разнородныя, больш³я и малыя, государства Итал³и, были разъединены взаимными антипат³ями, и для своихъ частныхъ интересовъ жертвовали благомъ цѣлаго полуострова. Если мы взглянемъ на взаимныя отношен³я итальянскихъ государей передъ походомъ Карла VIII, то увидимъ путаницу мелкихъ интригъ, личныхъ симпат³й и антипат³й, частныхъ, разрозненныхъ стремлен³й, среди которыхъ исчезаетъ идея нац³ональнаго единства. Въ семьѣ итальянскихъ государей, всѣ во враждѣ другъ съ другомъ. Людовикъ Сфорца ненавидитъ Фердинанда Неаполитанскаго; Людовика поддерживаетъ въ немъ эту ненависть; оба они, кромѣ того, ненавидятъ Дж³ованни Галеаццо, и жену его Изабеллу, внуку короля Неаполитанскаго; Неаполитанск³й домъ, въ свою очередь, отплачиваетъ Сфорцамъ тою же монетою. Внутри миланскаго герцогства та же вражда, то же разъединен³е: народъ ненавидитъ Сфорцу за его тиран³ю и любитъ Галеаццо; Галеаццо ненавидитъ Сфорцу и равнодушенъ къ народу; Сфорца ненавидитъ и Галеаццо, и народъ. Во Флоренц³и, Петръ Медичи держитъ сторону Неаполя, а народъ, волнуемый проповѣдями Савонаролы, сочувствуетъ Карлу VIII. Флоренц³я угнетаетъ Пизу; Пиза ненавидитъ Флоренц³ю и съ упован³емъ смотритъ на французское знамя. Папа находится во враждѣ со всей Итал³ей, и въ собственномъ семействѣ его братъ ненавидитъ брата, сынъ замышляетъ погибель отца. Подъ стѣнами Рима кипитъ кровавая борьба между Колонна, Орсини и Вителли. Венец³я, по видимому, еще въ мирѣ со всѣми; но, не обнажая оруж³я, она выжидаетъ, пока сосѣди, истощенные взаимной борьбой, сами попадутъ въ лапы льва св. Марка. Подобныя же отношен³я существуютъ и между мелкими владѣльцами Итал³и. Такимъ образомъ, на пространствѣ всего полуострова, кипитъ междоусобная вражда, открытая и тайная, между государями съ одной, и между государями и подданными съ другой стороны. Подъ радужной оболочкой цивилизац³и, впервые такъ роскошно расцвѣтшей на почвѣ новой Европы, гноятся смертельныя язвы. порожденныя политической разрозненностью и деспотизмомъ. Отсутств³е нац³ональнаго единства, недостатокъ гражданскаго чувства и политической честности, какъ неизбѣжное слѣдств³е деспотизма, мертвятъ Итал³ю. Это оборотная сторона медали, которую мы показали въ предшествовавшихъ очеркахъ. Это то больное, истерзанное сердце Итал³и, къ которому, по выражен³ю Муратори, варвары припали сосать кровь {Библ. для чт. 1860. N 9. Савонарола, стр. 1.}. Ему ли было противостоять первымъ, грознымъ ударамъ, обрушившимся на него изъ за Альпъ?

   Между тѣмъ Карлъ VIII, оправившись отъ болѣзни, поразившей его въ Асти, продолжалъ свой по-ходъ. Въ какомъ то непонятномъ самозабвен³и, словно торжествуя и радуясь, встрѣчали его Итальянцы. "Весь походъ его, говоритъ анонимный авторъ одной анекдотической хроники Карла VIII, былъ непрерывнымъ тр³умфомъ, торжествомъ, отпразднованнымъ со всѣми удовольств³ями, как³я только вообразить можно. Не нашлось ни одного замка, ни одного города, въ которомъ не былъ бы сдѣланъ ему блистательный пр³емъ, точно среди полнаго мира. Всюду были празднества, столы, разставленные по дорогамъ и на улицахъ, концерты, стихи, спектакли и тысячи любезностей, такъ что можно было сказать, что онъ шелъ на завоеван³е королевства при звукахъ флейтъ, ступая по муравѣ и по цвѣтамъ. Дамы особенно выставляли на показъ все, что у нихъ было дорогаго и красиваго, и заявляли ему на тысячу способовъ удовольств³е его видѣть. Въ Quiers самыя красивыя дамы, окруживъ Карла VIII и поя вокругъ Него разныя рондо и баллады, надѣли на него вѣнокъ изъ ф³алокъ и цѣловали его" {Mem. d'un part. 185-186. Тотъ же авторъ говорить, что итальянск³я дамы вообще были необыкновенно благосклонны къ Французамъ; за что сильно злобились ихъ мужья и братья. Ib. 185.}. Войска Карла VIII пользовались вездѣ удобнымъ помѣщен³емъ и довольствомъ, част³ю благодаря трусливой услужливости Итальянцевъ, част³ю вслѣдств³е благоразумной распорядительности Луи Вальто, главнаго французскаго квартирмейстера (grand marechal-des-logis) {Ib. 185. Desrey, 205.}. Въ П³аченцѣ прискакалъ къ Карлу VIII курьеръ съ извѣст³емъ о внезапной кончинѣ герцога Миланскаго {Desrey, 217. Roscoe, Vie de Leon X, I, 189.}. Такимъ образомъ совершилась развязка кровавой драмы, издавна подготовлявшаяся въ семействѣ Сфорцы. Много было причинъ, такъ трагически рѣшившихъ судьбу злополучнаго герцога. Главная вина его заключалась въ томъ, что онъ, какъ наслѣдный владѣтель Милана, служилъ препятств³емъ къ достижен³ю честолюбивыхъ плановъ Сфорцы. Людовикъ Сфорца, по необыкновенной смуглости лица прозванный Моромъ (черный), съ 1419 года незаконно захвативш³й власть въ свои руки, не могъ быть спокоенъ, пока живъ былъ его племянникъ, Дж³ованни Галеаццо, законный герцогъ Миланск³й. Къ этому присоединились также и друг³я личныя отношен³я его къ племяннику. Дж³ованни былъ женатъ на Изабеллѣ, внукѣ Фердинанда Неаполитанскаго. Когда Людовикъ въ первый разъ увидѣлъ невѣсту своего племянника, въ немъ вспыхнула бѣшенная страсть къ ней. Разсказываютъ, что онъ прибѣгнулъ къ чарамъ, которыя должны были сдѣлать для новобрачныхъ недоступнымъ супружеское счастье. Въ это время, онъ старался соблазнить Изабеллу, но гордая внука Фердинанда отвѣчала презрѣн³емъ на его мольбы. Тогда неистовая ярость вытѣснила изъ сердца Людовика прежнюю любовь, и онъ поклялся извести весь родъ Фердинанда Неаполитанскаго {Mem. d'un part. 184-185.}. Въ этомъ рѣшен³и поддерживала Сфорцу же-на его, женщина честолюбивая и тщеславная, которая желала видѣть на головѣ мужа королевскую корону, и не могла простить Изабеллѣ страстной любви, возбужденной ею когда то въ сердцѣ Людовика {Ibid.}. Самъ Людовикъ Моръ, по свидѣтельству современниковъ, былъ человѣкъ хитрый и вѣроломный, не любивш³й рисковать опасностями, но не разбиравш³й средствъ, если предстояла какая нибудь вѣрная пожива {Commines, 431. Guicciardini во многихъ мѣстахъ.}. Долго не рѣшался онъ употребить насил³е противъ Дж³ованни Галеаццо, выжидая минуты, когда можно будетъ отдѣлаться отъ него безъ всякаго риска. Готовясь къ рѣшительному удару, онъ искалъ поддержки у иностранныхъ дворовъ, и заключилъ сдѣлку съ Максимил³аномъ, въ слѣдств³е которой послѣдн³й призналъ его герцогомъ миланскимъ {Guicciardini I. 40.}; Гвиччардини прибавляетъ, что Максимил³анъ, до смерти Галеаццо, считалъ нужнымъ таить отъ всѣхъ этотъ безчестный трактатъ. Изабелла, супруга герцога, женщина необыкновеннаго ума и характера, нѣсколько разъ обращалась къ своему отцу и дѣду, умоляя ихъ поставить ее въ безопасность отъ преступныхъ замысловъ Сфорцы {Ibid I. 14.}; но это только еще болѣе раздражало миланскаго узурпатора. Всего тягостнѣе было для Людовика видѣть открытое нерасположен³е къ себѣ народа, ненавидѣвшаго его за корыстолюб³е и тиранн³ю: {Commines, 430. Guicciardini I. 14.} онъ естественно долженъ былъ бояться, чтобъ народная симпат³я, обращенная на Дж³ованни, не повела къ опасному для него государственному перевороту. Среди такихъ услов³й, всеобщее замѣшательство, произведенное въ Итал³и походомъ Карла VIII, должно было только ускорить развязку семейной драмы, давно уже задуманную Людовикомъ Моромъ. Онъ не долго медлилъ: въ октябрѣ 1494 Дж³ованни Галеаццо погибъ жертвою отравы. Вѣсть объ этой печальной катастрофѣ поразила ужасомъ Карла VIII. Если вѣрить Гвиччардини {Guicciardini I. 82.}, употреблен³е яду было еще неизвѣстно за Альпами. Такимъ образомъ Французы, при первомъ знакомствѣ съ Итал³ей, получили урокъ изъ хитрой науки мак³авелизма, которую потомъ съ такимъ успѣхомъ старалась акклиматизировать во Франц³и Катерина Медичи. Въ умѣ Карла VIII родились серьезныя опасен³я за свою жизнь, за исходъ своего предвзятая; мног³е, видя вѣроломство и жестокость Итальянцевъ, стали отчаяваться въ успехѣ {Commines, 449.}. Но легкомысленное честолюб³е Карла VIII, поддерживаемое, по всей вѣроятности, настоян³ями Людовика Мора, скоро разсѣяло опасен³я, и Карлъ устремился далѣе во глубину полуострова.

   Дорога въ Римъ, куда направился Карлъ VIII, шла черезъ Тоскану, главный городъ которой, Флоренц³я, въ XV вѣкѣ былъ средоточ³емъ гуманистическаго движен³я. Если вѣрить Мак³авелли {Machiavelli, Le islorie fiorentine, 4 edizione, I. II. 66.}, Флоренц³я обязана своимъ происхожден³емъ древнеримскому городу Ф³езоли, отличавшемуся выгоднымъ для торговли мѣстоположен³емъ, и потому быстро расширявшимъ свои предѣлы и свое населен³е. Около 1010 года Флоренц³я, отдохнувшая отъ многократныхъ вторжен³й варваровъ, начинаетъ пр³обрѣтать самостоятельность {Roscoe, Leben Lorenzo de'Medici, 2.}; съ этого же времени ведетъ начало продолжительная борьба парт³й, которая нѣсколько разъ готова была потопить Флоренц³ю въ крови ея гражданъ. Демократической парт³и удалось наконецъ одержать верхъ надъ аристократической, и во Флоренц³и утвердились республиканск³я формы правлен³я. Каждый Флорентинск³й гражданинъ имѣлъ право на участ³е въ дѣлахъ правлен³я, хотя и во Флоренц³и, какъ вездѣ, богатыя и знатныя фамил³и имѣли перевѣсъ надъ простыми горожанами {Ibid. 3-4.}. Въ концѣ XIV столѣт³я возвысилась во Флоренц³и фамил³я Медичи, которой суждено было играть важную роль въ истор³и Тосканы и всей Итал³и. Дж³ованни Медичи, его сынъ Козимо, и внукъ послѣдняго Лоренцо представляютъ самыя блистательныя имена итальянской истор³и временъ возрожден³я. Дж³ованни пр³обрѣлъ несмѣтныя богатства счастливыми коммерческими операц³ями и достигъ высшихъ служебныхъ почестей во Флоренц³и; онъ до самой смерти пользовался безграничною любо-вью и уважен³емъ гражданъ. Сынъ его Козимо, счастливо слѣдуя политикѣ отца, придалъ новый блескъ своему дому щедрымъ покровительствомъ наукѣ и искусству. Онъ взлѣлѣялъ дѣтство итальянскаго гуманизма, судьбы котораго остались тѣсно связанными съ судьбами дома Медичи. Внукъ Козимо, Лоренцо, еще съ большимъ успѣхомъ слѣдовалъ политикѣ своего дѣда. Время, въ которое онъ стоялъ во главѣ флорентинской республики, совпадаетъ съ самой блестящей эпохой итальянской истор³и. То было время расцвѣта классическихъ студ³й, когда знакомство съ древностью начинало уже фактически обнаруживаться во всѣхъ сферахъ итальянской жизни, когда идеи, почерпнутыя изъ изучен³я древняго быта, начали утилизироваться и создали удобства жизни, роскошь и великолѣп³е. Покровительствуя этому новому движен³ю, Лоренцо Медичи понималъ, что для процвѣтан³я наукъ, искусствъ и спокойной общественной жизни, необходимо, чтобъ все кругомъ было мирно и безмятежно, чтобъ глубокая тишина царствовала на землѣ. Поэтому, всѣ политическ³я стремлен³я его клонились въ одну сторону - къ поддержан³ю всеобщаго мира въ Итал³и, къ умиротворен³ю закоренѣлыхъ династическихъ и народныхъ антипат³й на полуостровѣ {Guicciardini I. 2. Лоренцо особенно заботился примирить Людовика Мора съ неаполитанскимъ домомъ, какъ бы предвидя, что эта вражда послужить источникомъ продолжительныхъ бѣдств³й для Итал³и. Ibid. I. 6.}. Великому Лоренцо Медичи была по плечу такая задача: пока онъ стоялъ во главѣ флорентинской республики, пока на него были обращены взоры всего полуострова, Итал³я наслаждалась глубокимъ миромъ и могла спокойно развивать свои духовныя силы, давно уже пришедш³я въ напряжен³е; но съ 1492 года, года смерти Лоренцо, положен³е дѣлъ измѣнилось. Ген³альному, любезному, одаренному высокимъ дипломатическимъ тактомъ Лоренцо наслѣдовалъ сынъ его, бездарный, капризный, упрямый Петръ Медичи. Мѣсто искусной, основанной на дипломат³и, политики Лоренцо, заступило раздражительное своевол³е Петра. Лоренцо умѣлъ царствовать надъ Флоренц³ей, не оскорбляя народной гордости, не враждуя открыто съ республиканскими наклонностями гражданъ; Петръ захотѣлъ дѣйствовать, какъ наслѣдный государь, самовластно, деспотически и притомъ капризно. Несмотря на явную симпат³ю, какую обнаруживалъ флорентинск³й народъ къ Французамъ, Петръ открыто принялъ сторону Неаполя и началъ военныя приготовлен³я {Guicciardini I. 53. 85.}. Съ своими ничтожными средствами, парализованными, кромѣ того, неудовольств³емъ народа, онъ надѣялся противостоять стремительному шеств³ю Карла VIII. Но обстоятельства приняли вскорѣ такой оборотъ, что Петръ Медичи долженъ былъ убѣдиться въ неисполнимости своихъ надеждъ: во Флоренц³и разыгралась странная, невѣроятная драма, историческ³й смыслъ которой легко можно разгадать, но подробности и ходъ которой навсегда останутся самыми причудливыми эпизодами истор³и. Въ стѣнахъ Флоренц³и, столицы итальянскаго гуманизма, раздался голосъ человѣка, предававшаго анаѳемѣ и гуманизмъ, и науку, и искусство, и все движен³е эпохи возрожден³я; и Флоренц³я, сначала изумленная, потомъ очарованная, не побила камнями, не предала осмѣян³ю дерзкаго пророка: она увлеклась его восторженною рѣчью, она рыдала и стонала вмѣстѣ съ нимъ, она отреклась отъ своего прошлаго, отъ себя самой; и когда, послѣ нѣсколькихъ годовъ увлечен³я, пришло время отрезвиться, она ополчилась на своего пророка во имя того самаго принципа, который управлялъ всею его дѣятельностью: во имя оскорбленнаго католицизма.

   Въ обзорѣ гуманистическаго движен³я XV вѣка мы имѣли уже случай указать, какъ враждебно относилось это движен³е къ средневѣковому религ³озному быту. Соблазнительная жизнь, примѣръ которой подали гуманисты, заразительно дѣйствовала на всѣ классы итальянскаго общества. Призывъ эпохи: "жить и наслаждаться жизнью", сдѣлался девизомъ каждаго; всѣми овладѣло стремлен³е къ достижен³ю матер³альныхъ благъ, къ артистическому наслажден³ю дарами природы, культъ Эпикура возрождался въ жизни, въ то время какъ Платонъ и Аристотель возрождались въ наукѣ. Особенно во Флоренц³и, этомъ центрѣ гуманизма, порча нравовъ повела къ самымъ безотраднымъ явлен³ямъ. Брюто въ слѣдующихъ словахъ изображаетъ состоян³е флорентинскаго общества того времени: "Флорентинцы, употребляя всѣ усил³я, чтобъ жить въ нѣгѣ и лѣни, пренебрегали завѣтомъ отцовъ и съ нестерпимой наглостью пролагали себѣ дорогу къ самымъ грубымъ и отвратительнымъ порокамъ. Отцы ихъ своими трудами, заботами и добродѣтелями возвеличили отечество; они же, напротивъ, утративъ всяк³й стыдъ, ничѣмъ не дорожили. Они предались игрѣ, вину и самымъ грязнымъ наслажден³ямъ. Не было такого порока, такого преступлен³я, которое не пятнало бы ихъ. Всеобщее презрѣн³е къ закону и правосуд³ю освобождало ихъ отъ страха наказан³я. Храбрость замѣнилась у нихъ дерзостью и наглостью, вѣжливость - преступной угодливостью, любезность - болтовней и злослов³емъ. Все дѣлалось медленно, вяло и безпорядочно рабами низости и лѣни {Библ. для чт. 1860. N 9, стр. 3.}.

   Таково было безотрадное состоян³е флорентинскаго общества, утопавшаго въ грубой чувственности, празднаго, корыстолюбиваго, эгоистическаго. Къ нему то обратился Савонарола съ достижен³ю матер³альныхъ благъ, къ артистическому наслажден³ю дарами природы; культъ своимъ грознымъ обличен³емъ.

   "Флоренц³я, восклицалъ онъ, что ты сдѣлала? Если хочешь, я скажу тебѣ. Ты переполнилась беззакон³емъ, готовься къ великой карѣ. Господи! ты свидѣтель, что я силюсь поддержать эту падающую развалину; но слово мое безсильно для этого, а больше что могу я? Возстань ты, Господи! Развѣ ты не видишь, что мы становимся позоромъ м³ра? Сколько разъ я призывалъ тебя! Сколько было слезъ! сколько молитвъ! Гдѣ твое Провидѣн³е? гдѣ твоя благость? гдѣ твое правосуд³е? Простри же на насъ всемогущую руку твою! Что до меня, то я не въ силахъ больше ничего сдѣлать; я не нахожу даже словъ, чтобы говорить. Мнѣ остается только плакать и заливаться слезами на этой каѳедрѣ. Сжалься, сжалься Господи!" {Ibid. 1-4.}.

   Такъ плакалъ и молился вдохновенный проповѣдникъ, и его отрывистая, нервическая рѣчь, полная угрозъ и заклинан³й, наполняла ужасомъ сердца Флорентинцевъ. Стыдъ, раскаян³е, страхъ суда Божьяго овладѣли ими. Совершилась странная метаморфоза. Столица Медичи, веселая вѣтреная, скептическая, развратная, превратилась въ монастырь. Пиры, карнавалы, затихли; богатство и пышность скрылись; предметы роскоши, перлы возрожденнаго искусства, запылали на кострахъ. Надъ блистательной Флоренц³ей, этимъ Парижемъ XV вѣка, воцарился суровый монахъ, и съ каѳедры св. Марка раздалась его грозная проповѣдь:

   "О прелаты, опоры церкви! взывалъ обличитель; о владыки! взгляните на этого священника, который проходить мимо насъ раздушенный, завитой, разряженный. Войдите въ домъ его: вы найдете тамъ столько же серебра, какъ у вельможи"; всюду ковры, бархатъ и подушки. А сколько у него собакъ, муловъ, лошадей и прислуги! Такимъ ли пышнымъ вельможамъ растворять двери церкви Божьей? Алчность ихъ ненасытна. Посмотрите: въ церквахъ все дѣлается за деньги. Корыстолюб³е звонитъ въ колокола, колокола сзываютъ деньги, хлѣбъ и свѣчи. Изъ за денегъ, ради плебеиды, священники ходятъ служить вечерни и обѣдни. Они не любятъ служить утреню, въ которую не раздается плебеиды. Они продаютъ бенефиц³и, торгуютъ таинствами, обрядами погребен³я и вѣнчан³я. Они ничего не дѣлаютъ безъ денегъ. О, какъ великъ развратъ ихъ! Цѣлые дни они бѣгаютъ по кумушкамъ, да болтаютъ съ любовницами. Не позволяйте дѣтямъ вашимъ оставаться наединѣ съ ними... Сколько разъ въ числѣ пѣвчихъ видѣли переодѣтыхь женщинъ, которыя подъ видомъ мальчиковъ прислуживали въ алтаряхъ".

   "Вотъ идетъ эта овца, эта женщина, этотъ ребенокъ, заблудш³йся въ грѣхахъ. Христосъ потерялъ ее. Еслибъ добрый пастырь нашелъ ее, онъ возвратилъ бы ее Христу. Худой же пастырь обольщаетъ ее, оправдываетъ, говоритъ ей: я знаю, я вѣрю, что нельзя уберечься отъ грѣха и цѣлый вѣкъ прожить благочестиво. Такъ мало по малу онъ привяжетъ къ себѣ овцу и заставить ее забыть Христа. Братъ, не берись за эти струны! Я никого не называю, и хочу сказать только правду. Худой пастырь прельщаетъ бѣдную овечку и до того кружитъ ей голову, что она становится безъ ума отъ него, а онъ доитъ ее и торгуетъ ея молокомъ. Всѣ города Итал³и полны такихъ ужасовъ. Еслибъ вы знали все то, что я знаю! Отвратительныя вещи! Страшныя вещи! Вы содрогнулись бы! Когда я думаю обо всемъ этомъ, о той жизни, которую ведутъ священники, я не могу удержаться отъ слезъ" {Ibid. 12-13.}.

   И вся Флоренц³я плакала вмѣстѣ съ Савонаролою... Она увѣровала въ вдохновеннаго пророка, грозныя предсказан³я котораго сбывались передъ глазами цѣлаго свѣта. Она пошла за нимъ, она отдалась въ его руки, когда онъ спасъ ее своимъ заступничествомъ отъ хищности французскихъ войскъ, Съ этимъ новымъ авторитетомъ въ силахъ ли былъ бороться Петръ Медичи, бездарный и нелюбимый народомъ? При первомъ появлен³и Карла VIII на границахъ Тосканы, имъ овладѣло малодуш³е и нерѣшительность. Сначала, онъ предпринялъ нѣкоторыя военныя приготовлен³я и возвысилъ подати и налоги, но видя, что эти мѣры только усиливаютъ народное негодован³е, онъ рѣшился прибѣгнуть къ переговорамъ {Roscoe, Leon X. I. 195.}. Тайно бѣжавъ изъ Флоренц³и, явился онъ съ немногочисленной свитой передъ французскимъ лагеремъ, и заключилъ съ Карломъ VIII постыдныя услов³я. Сарзана, Пиза, Либрафатта, Ливорно и П³етра-Санта были выданы Французамъ; кромѣ того, Петръ Медичи обязался снабдить Карла 200,000 дукатовъ. {Ibid.I 1 185. Leo, Geschichte der Italienischen Staaten, V. 81 sqq. Guicciardini I. 87.}

   Едва достигла Флоренц³и вѣсть объ этомъ малодушномъ договорѣ, какъ въ городѣ внезапно вспыхнула революц³я, Набатъ ударилъ тревогу, и негодующая толпа съ грозными криками ринулась ко дворцу Медичи. Подъ градомъ камней, сопровождаемый угрозами озлобленной черни, Петръ едва могъ пробраться въ свой великолѣпный палаццо. Между тѣмъ, распространивш³еся слухи о приближен³и Карла VIII и о томъ, что Петръ приготовлялся подавить возстан³е вооруженною силою, увеличивали волнен³е. Братъ Петра, кардиналъ Дж³ованни Медичи (впослѣдств³и папа Левъ X), скакалъ по улицамъ, крича Palle, palle! (девизъ дома Медичи) и бросая въ народъ деньгами; но озлобленная толпа преслѣдовала его бранью и угрозами. Петръ и его братья, Дж³ованни и Джул³ано, были объявлены мятежниками и измѣнниками; народъ жегъ и грабилъ ихъ дворцы. Тогда Медичи. видя себя не въ силахъ бороться съ революц³ей, рѣшились оставить Флоренц³ю, и всѣ трое бѣжали въ Болонью {Guicciardini I. 90. Leo V. 82 sqq. Roscoe, Leon X. I. 197 sqq. Библ. для Чт. 1860. N 9. 17. Commines, 454 sqq.}.

   Въ одинъ день съ революц³ей во Флоренц³и, случилось въ Тосканѣ другое происшеств³е, бывшее источникомъ продолжительныхъ смутъ въ Итал³и. Пизанцы, подпавш³е подъ власть Флореитинцевъ и жестоко угнетаемые ими, давно уже мечтали возвратить себѣ независимость и освободиться изъ подъ ига своихъ притѣснителей. Походъ Карла VIII представлялъ имъ къ тому удобный случай. Когда, 9 ноября, король шелъ къ обѣднѣ, многочисленная толпа народа окружила его съ громкими криками "свобода! свобода"! Мущины и женщины, со слезами на глазахъ, умоляли его освободить ихъ отъ ига Флорентинцевъ. Король, тронутый ихъ мольбами, и не вполнѣ сознавая всю важность такого поступка, обѣщалъ даровать имъ свободу {Lео V. 83. Roscoe, Leon X, I 200 Guicciardini I. 91 sqq. Commines, 453. По справедливому замѣчан³ю Коммина, Карлъ VIII не имѣлъ никакого права такъ самовластно распоряжаться отношен³ями Пизанцевъ къ Флорентинцамъ, потому что Пиза была уступлена ему только до окончан³я военныхъ дѣйств³й.}. Услышавъ это, Пизанцы предались шумной радости: флорент³йск³е гербы была сброшены со всѣхъ публичныхъ здан³й, народъ бросился преслѣдовать ненавистныхъ флорентинскихъ чиновниковъ, которымъ удалось спастись только благодаря заступничеству Карла VIII {Ibid. ibid. ibid.}.

   17 ноября 1494 года, Карлъ VIII торжественно вступилъ во Флоренц³ю. Знатнѣйш³е граждане несли надъ его головою золотой балдахинъ, передъ нимъ несли ключи отъ городскихъ воротъ. Онъ въѣхалъ верхомъ, съ копьемъ въ рукѣ, какъ завоеватель; народъ всюду привѣтствовалъ его радостными криками {Commines, 457. Библ. для чт. 1860. N 9. 18 Guicciardini I. 95 sqq. Mem. d'un part. 186.}. На дверяхъ храмовъ и другихъ публичныхъ здан³й вездѣ красовалась надпись: Rex, pax et restauratio libertatis {Burchard, Diarium, 233 (Помѣщ. въ Archives curieuses de l'histoire de France, 1-re serie, I. 1.).}. Такой торжественный пр³емъ вскружилъ голову Карлу VIII: онъ предложилъ Флорентинцамъ услов³я, отнимавш³я у нихъ всякую тѣнь политической самостоятельности. Но какъ ни страшно было флорентинскимъ гражданамъ расположившееся въ стѣнахъ ихъ города многочисленное и хорошо вооруженное французское войско, они не хотѣли слышать о зависимости. Когда Карлъ VIII, въ засѣдан³и флорентинской синьор³и, напрасно истощивъ всѣ увѣщан³я, грозилъ затрубить въ трубы, "мы ударимъ въ набатъ!" воскликнулъ депутатъ Петръ Каппони, и разорвалъ въ клочки договорный актъ, предложенный Карломъ {Guicciaridini I. 97.}. Устрашенный этимъ смѣлымъ поступкомъ, Карлъ VIII быстро умѣрилъ свои требован³я. Услов³я, заключенныя имъ наконецъ съ синьор³ей, признавали Флоренц³ю другомъ и союзницей Франц³и, и подтверждали занят³е французскимъ гарнизономъ Пизы и Ливорно до окончан³я неаполитанской кампан³и {Ibid. I. 98.}.

   Съ этихъ поръ, быстрые успѣхи Карла VIII начинаютъ сильно безпокоить итальянскихъ государей. Раздѣленные взаимною враждою, ослѣпленные личными, временными интересами, они сначала съ безпечностью слѣдили за движен³емъ французскихъ войскъ и допустили чужеземнаго завоевателя проникнуть во глубину полуострова; но теперь, когда успѣхъ всюду слѣдовалъ за французскими орлами, когда итальянск³е города одинъ за другимъ подпадали, хотя и временно, подъ власть иностранцевъ, когда обнаружилось во всемъ объемѣ безграничное честолюб³е Карла VIII - теперь итальянск³е государи стали раскаиваться въ своей опрометчивости, и со страхомъ слѣдить за побѣднымъ шеств³емъ Карла {Ibid. I. 99. Commines, 485.}. Въ особенности Людовикъ Моръ, хитрый и проницательный дипломатъ, былъ сильно встревоженъ успѣхами Французовъ; онъ первый понялъ, въ какую громадную ошибку впалъ онъ, призвавъ въ предѣлы Итал³и честолюбиваго завоевателя, и принялся вести дѣятельныя интриги противъ своего союзника. Обстоятельства благопр³ятствовали ему: быстрые успѣхи и худо скрываемые честолюбивые замыслы Карла встревожили короля испанскаго, который боялся за Сицил³ю и Сардин³ю, и короля римскаго Максимил³ана, который не безъ основан³я опасался, чтобы Карлъ VIII не принудилъ папу вѣнчать его императорскою короною. Всѣ трое, Людовикъ Моръ, Максимлл³анъ и Фердинандъ Католическ³й, король испанск³й, движимые одинаковыми побужден³ями, рѣшились совокупными усил³ями остановить успѣхи Французовъ въ Итал³и. Театромъ переговоровъ избрана была Венец³я. Туда съѣхались посланники трехъ договаривавшихся сторонъ и составили планъ лиги между Испан³ей, импер³ей, Миланомъ и Венец³ей. Этотъ планъ начертанъ былъ передъ глазами Коммина, французскаго посланника въ Венец³и, который однакоже не сумѣлъ воспользоваться своимъ открыт³емъ, и успокоенный простымъ увѣрен³емъ, что союзъ заключается не противъ Карла VIII, а противъ Турокъ, ожидалъ сложа руки окончан³я переговоровъ {Commines, 486 sqq. Образъ дѣйств³я Коммина во время пребыван³я его въ Венец³и въ качествѣ посланника всего лучше опредѣляетъ, какъ далеко опередили тогда итальянцы французовъ въ, дипломатическомъ искусствѣ. Комминъ является здѣсь честнымъ добрякомъ довольно ограниченнаго ума, совершенно растерявшимся среди интригъ, которыми опутали его соотечественники Мак³авелли. Онъ простодушно вѣритъ всѣмъ на слово, дѣйствуетъ безъ такта, горячится и важничаетъ, и заботится прежде всего о поддержан³и достоинства своего короля.}. Къ какимъ результатамъ привела эта первая международная лига, въ которой коренится источникъ идеи политическаго равновѣс³я, мы увидимъ ниже. Между тѣмъ Карлъ VIII подвигался все далѣе на югъ полуострова. Пришло время встревожиться и задуматься папѣ, во владѣн³я котораго вступалъ уже французск³й авангардъ. На папскомъ престолѣ возсѣдалъ въ то время Александръ VI изъ дома Бордж³а, со временъ Валтассара Коссы самый порочный изъ римскихъ первосвященниковъ. "Онъ былъ, говорить Гвиччардини, зараженъ пороками, которыхъ не могли искупить всѣ его достоинства. Онъ былъ одаренъ рѣдкими способностями и проницательностью: блисталъ въ совѣтахъ и, обладая искусствомъ вл³ять на умы посредствомъ убѣжден³я, умѣлъ вести дѣла съ изумительною ловкостью и быстротою. Но эти качества были помрачены порочными нравами: лживый, безстыдный, хитрый, вѣроломный, безбожный, одержимый ненасытною алчностью, пожираемый честолюб³емъ, онъ былъ жестокъ выше варварства (crudelia; piu che barbara) и думалъ только о возвышен³и своихъ незаконныхъ дѣтей, ради которыхъ готовъ былъ всѣмъ пожертвовать" {Guicciardini I. 7.}.

   Вступлен³е на папск³й престолъ Александра VI, приключившееся въ одинъ годъ со смертью Лоренцо Медичи, распространило паническ³й страхъ между Итальянцами, хорошо знавшими характеръ новаго первосвященника. Принимая эту вѣсть, Фердинандъ неаполитанск³й прослезился и пророчески предсказалъ, что избран³е Александра VI нарушить покой не только Итал³и, но всего христ³анскаго м³ра {Roscoe. Leon X. I. 141.}. Дѣйствительно, съ 1492 года начинается для Итал³и рядъ бѣдств³й, разрушившихъ ея такъ недавно и такъ пышно расцвѣтшее благосостоян³е, и въ которыхъ Александръ VI принималъ зловѣщее участ³е. Миръ, поддерживаемый до того времени старан³ями Лоренцо Медичи, встрѣтилъ злѣйшаго врага себѣ въ Александрѣ VI. Новый папа, корыстолюбивый интриганъ, заботивш³йся только о земныхъ стяжан³яхъ и о возвышен³и своихъ непотовъ, которыхъ онъ не стыдясь, открыто, называлъ своими дѣтьми, завязалъ цѣлую сѣть интригъ, тяжело отозвавшихся на судьбахъ полуострова. Еще въ первый годъ своего первосвященства, Александръ VI разсорился съ неаполитанскимъ домомъ за то, что герцогъ калабр³