Авилова Лидия Алексеевна - Мотькин предел

вольно вскрикнула Мотька и тутъ же почувствовала, какъ въ груди ея, а потомъ во всемъ ея тѣлѣ что-то забилось и задрожало.

   - Кто? Не ты и не я. Мальчишка, вишь, помираетъ.

   Мотька растерянно поглядѣла на хозяйку.

   - Спитъ онъ,- робко, съ мольбой возразила она.

   - Спить! - сердито передразнила ее та. - говорила - въ больницу свезти надо.

   Мотька дрожала. Челюсти ея громко стучали, а глаза жаднымъ, просящимъ взглядомъ впивались въ лицо Митроши.

   - Митрошъ! - позвала она.- Митрошъ!

   Хозяйка махнула рукой, поставила лампу на столъ и вышла. Мотька низко наклонилась надъ нальчикомъ.

   - Митрошъ! Это я, Мотька... Не помирай, смотри... Слышь? Хочешь, завтра въ Любановку-то поѣдемъ? Завтра? Ась?

   Она прислушалась и услыхала его слабое, неровное дыхан³е.

   - Митрошъ! А Катьку-то... Что жъ, Катьку-то... забылъ?

   Отчаян³е вдругъ охватило ее. Она всплеснула руками, метнулась сперва въ одну сторону, потомъ въ другую и, не зная, за что приняться, охватила руками свою голову и застонала.

   Ее опять потянуло къ мальчику.

   - Митроша! - еще надѣясь и умоляя, тихо позвала она,- а ты... ты перемогись.- Ну, чего? Самъ разсуди... Что жъ теперь будетъ-то?

   Но она уже поняла, что будетъ. Въ чертахъ мальчика, въ необычайномъ выражен³и его лица, трепетномъ, ищущемъ, мечущемся выражен³и, она вдругъ почуяла близость страшной развязки и настроен³е ея рѣзко измѣнилось. Ни нѣжности, ни жалости, ни отчаян³я не стало въ ней. Она выпрямилась и смотрѣла на умирающаго глазами, полными ужаса. Оторваться отъ него взглядомъ она не могла. И почему-то передъ его постепенно прояснявшимся, просвѣтляющимся личикомъ, передъ кроткимъ успокоен³емъ, которое словно разливалось въ его чертахъ, она вдругъ почувствовала себя отчужденной, отверженной. Показалось ей, что закрытые глаза ребенка видятъ ее теперь всю насквозь, глядятъ въ ея темную душу. Одинъ только онъ, Митроша, думалъ, что можно еще любить ее, Мотьку безпутную; можно довѣриться ей и вотъ теперь узналъ, увидѣлъ ее такой, какой она есть. Онъ еще жилъ, но всякая связь ея съ нимъ порвалась: онъ уходилъ спокойный, радостный, она оставалась... Думать Мотька не умѣла. Свойственнымъ ей порывомъ чувствъ ощутила она свое ничтожество, свою грѣховность, мракъ и одиночество своего существован³я. Что могла она значитъ теперь для него? И эти жалк³е гроши, которые приносила она ему одинъ за однимъ, которыми гордилась, которымъ радовалась? И вдругъ голову ея осѣнила мысль. Хищнымъ, крадущимся движен³емъ подвинулась она къ Митрошѣ, нагнулась надъ нимъ, сунула руку подъ его подушку и стала шарить. Не сразу нащупала она связку съ деньгами: пальцы ея почему-то судорожно подпрыгивали, блѣдное лицо съ жадными глазами слишкомъ близко наклонялось надъ лицомъ умирающаго. Неожиданно мальчикъ открылъ глаза, глянулъ на нее страннымъ взглядомъ и по губамъ его, показалось Мотѣ, пробѣжала едва уловимая дрожь. Мотька крѣпко сжала въ рукѣ узелокъ и скользнула въ дверь мимо Егора.

  

  

   - Бога бы побоялась, людей постыдилась бы,- говорила опять знакомая Мотѣ кухарка, управляясь около своей плиты.- Глупость это одна, баловство твое! Руки у тебя золотыя, какъ работать захочешь. Думала я, дѣвка вовсе за умъ взялась, такъ вотъ на жъ тебѣ!.. Глупость-то какая! И съ чего тебя прорвало опять? Ну, съ чего прорвало?

   Мотька сидѣла на сундучкѣ около столика. Она не была пьяна, но видно было по ней, что она пила и пила много. Губы ея дрожали и плечи поводило отъ лихорадочнаго озноба.

   - Анисьюшка! - умоляющимъ голосомъ сказала она,- ты бы мнѣ стаканчикъ...

   - Да ты въ умѣ? - возмутилась кухарка.- Подносить я ей стану! Мало ты себѣ еще глаза налила? - она гнѣвно двинула одной кастрюлей о другую.

   Мотька испугалась, съёжилась и притихла.

   - А что же Егоръ теперь? - успокоившись, заговорила Анисья.- Уѣхалъ онъ, или тутъ еще?

   Мотя не отвѣчала.

   - Егоръ-то, уѣхалъ, что ли? - повторила свой вопросъ кухарка.

   Мотька, казалось, не слыхала; она сидѣла вытянувъ шею и тупо, безсмысленно глядѣла передъ собой.

   - Завтра поѣдемъ, завтра...- шептала она,- на рукахъ донесу. Хвореньк³й, маленьк³й...

   Кухарка испуганно обернулась.

   - Мотька!- крикнула она. - Матрена, ты чего же это наяву-то бредишь?

   Мотя вздрогнула.

   - Нѣтъ, ты отсюда уходи-ка, уходи...- разсердилась Анисья.- Еще неравно барыня въ кухню выйдетъ. Срамница ты! Пьяница!

   - Анисьюшка! - прежнимъ умоляющимъ голосомъ позвала Мотя.- Анисьюшка!

   - Нечего тутъ! нечего! иди!

   Мотя встала и быстро схватилась руками за столъ.

   - Развѣ я отъ себя! - тихо сказала она.- Господи!

   - Отъ кого же? - съ легкой ирон³ей бросила ей кухарка.

   - Всякому человѣку... всякому... предѣлъ...

   - Это пьянствовать-то? Это безобразить-то? - заволновалась опять Анисья.- Нашла тоже сказать что: предѣлъ! Мужицкое это ваше, глупое понят³е. Какъ есть мы люди, такъ все отъ насъ, отъ людей...

   - Люди! - съ внезапнымъ порывомъ подхватила Мотя,- отъ людей?

   Она выпрямилась, глаза ея блеснули злобой.

   Но она быстро успокоилась. Ни злобы, ни гнѣва не стало и вся фигура ея, лицо, приняли прежнее выражен³е покорной, безропотной тоски.

   - Всякому человѣку... предѣлъ. А что пью, такъ вѣдь отчего пью? - терпѣть надо.

   Она опустилась на прежнее мѣсто, и глаза ея опять тупо и безсмысленно уставились передъ собой. Анисья невнятно ворчала, управляясь съ своими кастрюлями.

   - Митрошъ! - минуту спустя, ласково позвала Мотя,- видишь, цвѣтиковъ то что! Цвѣтиковъ... Соколикъ ты мой!

   Анисьѣ вдругъ стало жутко; холодные мурашки пробѣжали по ея тѣлу и по головѣ. Молча повернулась она къ Мотѣ: та безсмысленно глядѣла передъ собой, тихо смѣялась, а по впалымъ щекамъ ея текли крупныя слезы.

   - Андрей! Андрей! - крикнула кухарка въ окно проходившему дворнику. - Поди-ка сюда! Да скорѣй!

   И съ испугу она сама бросилась бѣжать по лѣстницѣ къ нему навстрѣчу.

   Черезъ недѣлю Мотька умерла въ больницѣ.